- Нет, естественно, - сказала Ника, опуская голову и принимаясь очень тщательно раскладывать подле тарелок вилки, ложки и ножи. - Я не привыкла ни над кем шутить. По крайней мере здесь. Оставим этот разговор. Вам сколько супу? Или вы не любите? Он очень вкусный, - как-то просто и застенчиво добавила она.
- Серьезно? - оживился Питирим. - Тогда - конечно. Я сто лет уже нормально не обедал. Мне в больнице ничего такого не давали. Все стерильно, все по дозам, все по генетической программе, чтоб, не приведи господь, каких-то изменений в организме не произошло.
Половник в руке Ники дрогнул, и она быстро, настороженно, недобро даже глянула на гостя.
- У нас кухня вегетарианская, - бесцветным, ровным голосом заметила она. - Разнообразие на самом деле - не ахти. Мы уж привыкли, а другие вот… Вы, видимо, не знаете: на Девятнадцатой зверей нет никаких. Любую снедь везут с Земли. И то не слишком балуют… Но местные растения на редкость калорийны. Так что…
- Я не сомневаюсь, - дружелюбно молвил Питирим. - Тем более у эдакой хозяйки…
Ника густо покраснела и, с неудовольствием, досадливо вздохнув, качнула неопределенно головой. Потом уселась в кресло против Питирима.
- Откуда вам знать, какая я хозяйка! - возразила она с горечью и как-то чересчур уж резко. - Вам-то - ну откуда?! И потом: кому какое дело! Право… Если вы хотите сделать пошлый комплимент…
- Да вы меня совсем неверно поняли! - всплеснул руками Питирим.
- Я понимаю, как могу. Другого - нет, - Ника поджала губы. Питириму показалось, что еще немного - и она заплачет. Ну, а что такого я сказал? - с досадою подумал он. Еще недоставало с истеричкою общаться… - Вкусно? - вдруг спросила она с неподдельным интересом. - Вот и хорошо. Я рада. - И по тону ее Питирим почувствовал, что рада она вовсе не за ублажение его желудка, а за что-то непонятное, иное, исподволь вошедшее в их в сущности пустейшую беседу.
- Туту вас висят картины… - Питирим взглядом показал на боковую стену. - Любопытные работы. Что-то есть в них, безусловно… Это вы нарисовали?
- Ой, нет-нет! - с поспешностью призналась Ника. - Был когда-то здесь один…
- Художник?
- Тот еще художник! Вы бы посмотрели!.. - с нескрываемым сарказмом и одновременно с непонятным сожаленьем отозвалась Ника. - Неужели вам понравилось, а?
Питирим пожал плечами.
- Нет, вы все-таки скажите, - отчего-то начиная волноваться, требовательно попросила Ника.
- Господи, да что же мне сказать?!. Для дилетанта - в обшем-то неплохо… - Питирим, как бы прицениваясь, быстро скользнул взглядом по картинам. - Даже славно. Так мне кажется… А вы… его любили? - неожиданно спросил он. Словно и непроизвольно, осененный смутною догадкой, и при том конечно же нарочно, чтобы можно было наблюдать реакцию хозяйки дома.
Ника вздрогнула и, резко выпрямившись, уперев обе ладони в краешек стола, недружелюбно и тоскливо посмотрела мимо гостя.
- Да, любила. Ну и что? - проговорила она тихо. Взгляд ее померк, и уголки губ опустились. А она ведь не такая уж и молодая, вовсе не девчонка, машинально для себя отметил Питирим, и вся на взводе - комок нервов. Неужели я тому виной? Чудно! - Любила, - повторила Ника странным тоном, где смешались и смиренное признание минувшего, и искреннее удивление, недоумение: да как же так - уже минувшего?! - Ну, - повела она неприязненно плечом, вновь замыкаясь в прежний кокон отчужденья, - что еще вам рассказать?
Внезапно Питириму сделалось смешно. И все же - как девчонка, усмехаясь про себя, подумал он. Ей-богу. Так и рвется доиграть придуманную роль. Зачем? Да и какую роль? И я обязан, вероятно, подыграть ей… Ну, как дети, право слово!.. Вот: сидим - и что-то там изобретаем с умным видом, и пытаемся друг с другом играть в прятки, а на самом деле спрятаться-то негде - пустота кругом, и максимум что можно - встать быстрее за спиной другого и с притворством затаиться. Неужели я сюда для этого летел? Чтоб дурака валять? Трепаться - как бы ни о чем? Мол, догадайся сам… Да не умею я и не хочу, зацепок нет! И сама - тоже хороша: я, дескать, все-все-все готова объяснить, вот только вас не знаю… Так какого черта приглашала?!
- Кажется, в одной картине - неувязка, - со значеньем поднял палец Питирим.
- А я… не замечала, - с беспокойством возразила Ника. - Очень же похоже…
- Да насчет похожести - и разговора нет, - чуть улыбнувшись, согласился Питирим. - Все узнаваемо. Но поглядите хорошенько, здесь вот нарисован космодром. Айз окна-то он не виден вовсе. Он отсюда далеко.
- Кому не виден, а кому - наоборот, - разочарованно сказала Ника. - Это как смотреть… О чем мечтать… Ведь разве не мечтания определяют и наш взгляд на мир, и нашу зоркость? И правдивость, а?
- Не знаю. Я бы не сказал, - уклончиво ответил Питирим. - По крайней мере не всегда, уж это точно.
- Ах… Какие удивительно знакомые слова! - вздохнула Ника. - У меня такое чувство, будто все их произносят. Постоянно. Все хотят судить о мире здраво, глубоко. Хотят, чтоб их слова звучали важно и весомо. Искренне пытаются… А получается наивно-одномерно, очень плоско, даже примитивно… Может, оттого, что и не надо этого желать нарочно? Все должно происходить само собой. Да-да. Без напряжения… Вот вы, к примеру, оказались здесь… Я пригласила…
- А зачем вы это сделали?
- Вы сожалеете? Вам неприятно?
- Я вообще ни о чем не жалею, - с легкою усмешкой произнес Питирим. - К тому же я здесь так недавно, что при всем желании испытывать какие-то эмоции…
- Тогда - все хорошо, - Ника строго посмотрела на него. - Тогда не нужно ничего изобретать.
- Я разве занимаюсь этим? Может, вы…
- Пусть - я, - кивнула Ника отрешенно. - Как вам нравится, так и считайте. Ваше право.
- Батюшки, ну что вы, в самом деле?! - несколько опешил Питирим. - Я не хотел вас обижать. Так, сорвалось… Простите. Кстати, - тут он оживился, - я нигде у вас не видел никакой аппаратуры… Это вы нарочно?
- Вы имеете в виду - здесь, в доме? А зачем? Она, по сути, ненужна. Все новости, какие нам необходимы, мы и так обычно узнаем. Да, рано или поздно…
- Или поздно! - горячо заметил Питирим. - Какая ж это новость?!
- Нам - достаточно. Мы многого не просим. Не привыкли… Это вы у себя суетитесь, ловите мгновенье, придаете ему значимость эпохи…
- Понимаю. Вам тут некуда спешить, у вас перед глазами - вечность.
- Ошибаетесь. Одно лишь настоящее. Ему не важно: ни что в прошлом, ни что в будущем… Оно - и то, и то. В нем постоянство: настоящее всегда при вас и вместе с вами существует… А мгновенность - ускользает, точно воздух между пальцами. И ей-то доверять нельзя. Мгновение всегда готово обмануть, рядясь в фальшивые одежды. Знаете, как красочное платье, но с чужого, не со своего плеча…
И все-таки в ней что-то есть, изюминка какая-то, неповторимость, неожиданно подумал Питирим, исподтишка, тихонько наблюдая за хозяйкой дома. И в манере говорить, и в этой переменчивости настроений, и в способности зажечься, сделаться на миг ребенком, для которого - в его игре - нет никаких авторитетов, да и, черт возьми, она и внешне вовсе недурна, когда не прячется в себя и не становится в дурацкую, надуманную позу. Впрочем, может быть, и не дурацкую, и это простоя не в состоянии чего-то уловить, понять. Действительно - как дети, вот и остается только прятаться в себя, поскольку больше некуда - кругом открытое пространство, все-все на виду. Бежать в себя… Но неужели это - истинный и наш необходимый путь, осознаваемый лишь напоследок - в качестве своеобразного подарка, компенсации за прежние бесплодные попытки?! Он невольно усмехнулся и, того сам не заметив, выразительно пожал плечами. И тут обнаружил, что Ника пристально, с каким-то даже благосклонным удивлением следит за ним. Словно подметила в нем наконец-то некую черту, которую давно искала, безуспешно для себя пыталась выявить, чтоб раз и навсегда - как могущую многое, если не все! - определить вот здесь, сейчас и прочно закрепить в своем сознании. Он улыбнулся ей. И даже подмигнул, дурашливо и беззаботно. Ника вспыхнула - и тотчас как бы вновь захлопнула оконце… Эдакий зверек, подумал Питирим, ужасно любопытно знать ему, а что же там - снаружи, но, едва заметит посторонний взгляд, заметит, что такое любопытство не осталось без внимания, так сразу прячется - до нового удачного момента, когда снова можно будет выглянуть из норки… Как в народе говорят: и хочется, и колется… Вот странно, чем я так ее тревожу? Эта ее чопорность, зажатость… Ведь она меня боится, я же чувствую! Зачем же было приглашать?
- Вы и родились на Земле? - спросила Ника, словно ожидая от него уверенное "нет".
- Да, - подтвердил спокойно Питирим. - Родился, знаете, и вырос, и работал - на Земле. И никуда не вылетал - ни разу. Разве что сейчас…
- Сейчас… - задумчиво-печально повторила Ника. - Все меняется, - она тихонечко вздохнула. - Даже и не замечаешь… Ждешь чего-то, а оно - уже пришло. И собирается уйти, пока ты размышляешь. И не хочешь, а дают. А то, что хочешь, - говорят: куда же ты смотрела раньше? Понимаете?
- Не очень, - мотнул головою Питирим. - Я, знаете, тупой какой-то стал.
- Да неужели?! - недоверчиво взглянула Ника. - Это что же - после катастрофы?
- Нет. Тут катастрофа не при чем. Гораздо раньше. Видимо, устал, переработал. Может быть, переборолся. Даже так. И вовремя сам не заметил, не остановился… Это очень важно - вовремя остановиться. Потому что, если так не сделать, никуда уже не двинешься потом, хотя и будешь резво ножками перебирать и ветру подставлять лицо. Да только это будет ложь, самообман, самовнушенье.
- Все - самовнушенье, - возразила Ника. - Каждый маленький успех. Не говоря уж о больших…
- А неудачи?
- То же самое. Вам никогда не хотелось в петлю?
- В петлю? Нет. Ни разу. Это совершенно точно. А вот как-нибудь иначе, по-другому - иногда бывало. Помню хорошо… Но только это - чушь!
- Конечно, - согласилась Ника. - Это все от глупости, от недопониманья. Если вдуматься, то и усилий прилагать не надо. Никаких. Ведь мы давно уже как будто на том свете. Только кажется, что здесь еще хоть что-то можно изменить. - Она с укором посмотрела на него и вдруг спросила: - А… скажите, на Земле сейчас и вправду - хорошо?
- Что? Хорошо?! - невольно поразился Питирим. А сам подумал: до чего ж мы любим говорить не значащие ничего слова и задавать нелепые вопросы - тем нелепые, что изначально нам уже известны все ответы, столь же идиотские порою, как и самые вопросы. - На Земле - сплошной бардак, и для любителей клубнички он, естественно, прекрасен. В нем, хочешь или нет, - своя эстетика, достойная, наверное, быть вписанной в анналы всей культуры, как заметил мне один весьма неглупый человек. Вот разве что назойливый немножко…
- Кто? - моментально подобравшись, Ника метнула в него испытующий взгляд. Пожалуй, только добрая Айдора так смотрела на него - и то, когда он начинал безбожно врать…
- Да вы не знаете совсем, - досадливо ответил Питирим. - На свете много говорящих… Вы еще спросите: для чего все это вообще? - Он вяло и пренебрежительно махнул рукою в сторону окна. - Какой смысл думать о всех тех, кто станет жить после тебя, если ты для них уже не существуешь?! Ведь и впрямь невольно хочется задать такой простой вопрос…
…какой смысл наших притязаний, с кем мы, в сущности, воюем?!
- Да, мой милый Питирим, спрошу - и сто, и двести раз, и после смерти не устану задавать свои вопросы! - Левер, негодуя, повернулся, с вызовом уставясь на меня, на фоне бесконечных индикаторов, компьютерных экранов и цветастых рычагов настройки удивительно сейчас похожий на невиданную птицу, про которую вот так-то сразу и не скажешь без обиняков - не то она готовится взлететь, не то, напротив, злобной силой вырвана из траектории полета и прибита, припечатана навеки к пульту управления, неистово распята на его панели, - именно таким и сохранился Левер в моей памяти: едва ли не беснующийся, рвущийся к неведомым пределам и одновременно - сломленный, беспомощный, потерянный, способный ради позы все предать анафеме и все, рассудку вопреки, представить в качестве святыни, ибо, кроме позы, не осталось ничего. - За что мы боремся, - воскликнул он, - ты, я, все на Земле?
- Надеюсь, ты-то это знаешь превосходно. Равно как и я. И множество других людей, которые участвуют в борьбе. Побереги-ка драгоценные эмоции. Они тебе еще понадобятся, Левер, очень пригодятся. - Видит бог, мне не хотелось никаких дискуссий. - Лучше заложи в комп данные проверки. Кажется, там что-то не сошлось, какой-то сбой возник? Ну так - давай, ищи, в чем дело! Станция должна работать безупречно. Линия защиты, пожалуй, как никогда сейчас важна.
- Еще бы! - театрально вскинул руки Левер. - Дать отпор врагу - первейшая задача! Ничего, успеется… Тебе еще почти что сутки здесь торчать…
- Послушай, Левер, все же я не понимаю, - начал я, стараясь подавить в себе растущее слепое раздражение, - чего ты добиваешься? Тебе не нравится тут - ну так уходи, но только по-хорошему, мест для работы нынче много, даже чересчур! Тебя, похоже, угнетает обстановка на Земле - не надо было прилетать совсем. Хотя - как патриот, как человек, в конце концов! - и вне Земли ты не имеешь никаких моральных прав вести себя иначе, уклоняться от борьбы. Долг каждого - везде… Да что я объясняю?! Стыдно даже… Но теперь, уж коли ты на станции, уж коли совершенно добровольно подрядился этим делом заниматься, - что тебе не так?
- А все! - ответил Левер, подбоченясь. - Все буквально. Ты вот, например!..
- Ну, что ж, благодарю. Ты поразительно любезен… Чем же я не угодил?
- Х-м… Лично ты - пока ничем. Но твоя деятельность, этот ореол вокруг тебя…
- А я и вправду занят очень важным делом! И доказывать что-либо - глупо. Я придумал эти станции, и мне поручено их инспектировать.
- Вот я и говорю, - с глумливою усмешкою продолжил Левер. - Дело, дело… Всякий вздор теперь приравнен к делу! Ты всего-то навсего придумал выстроить барьер, очередной. Зачем, позволь тебя спросить? Ах, ну, конечно, биксы всюду, нужно упредить возможную атаку, нужно быть все время начеку… Но уже сколько лет мы ждем?! Тебе не кажется, что это все становится каким-то фарсом, непотребным балаганом, вырождается в чрезмерно затянувшийся идиотизм?
- Ну, знаешь!.. Ты бы еще с этими речами обратился к массам - по центральному каналу!..
- Брось. Ведь я серьезно, - уязвленно отозвался Левер. - Сам сказал, что я здесь - посторонний. В принципе ты прав. Со стороны виднее… Ведь все это, все осуществляемые меры, ухищрения - не столько, чтобы защитить себя от биксов, сколько, если вдуматься, от нас самих, от наших страхов, наших комплексов, от лютого неверия в себя, в свою непогрешимость, силу, богоизбранность - хоть так! Мы же давно себя изжили - в прежнем, заданном Историей, привычном виде, что-то надобно уже менять - в себе, в своем подходе к миру, к собственному историческому назначению, в конце концов! Нет избранности, нет! И не было. А мы боимся, не хотим понять… Вот почему меня и бесит эта лживая многозначительность, с какой ты контролируешь мой каждый шаг.
- Да ты-то тут при чем! Мне важно, чтобы станция работала без сбоев! Ты за это отвечаешь…
- Вот, - строптиво согласился Левер, - я - придаток, бессловесная обслуга.
- Бессловесная… Уж тот молчун!
- Но я и впрямь не смею говорить о деле.
- Почему же? Говори!
- Хорошо, - после короткой паузы ответил Левер. - Только не перебивай.
- Уж постараюсь.
- Ну так вот. На самом деле для тебя не важно, станут биксы нападать - сегодня, завтра, через месяц - или нет. Да это, в сущности, и не волнует никого: вон сколько ждали и готовились - и все впустую… Даже станция как таковая для тебя не столь важна. Само собой, необходимо, чтоб она работала нормально, без поломок. Только к биксам это не имеет отношения. Они - лишь повод, некий символ, и не более того. Ведь ты - проектировщик станции, она в известной мере твой ребенок, за которого ты отвечаешь. И репутация твоя впрямую связана с его прилежностью и послушанием… Короче, ежели на станции нет сбоев, все узлы надежны - значит, ты с задачей справился, тебе и дальше можно доверять, почет и уважение!.. И от того, найду я неполадки или нет, сумею устранить их или не сумею, очень многое зависит в неплохой - пока! - твоей карьере. Потому ты и пытаешься проконтролировать все мои действия.
- Но неполадок нет! - вдруг начиная волноваться, возразил я.
- Почему ты так решил? Насколько я могу судить, в твоей конструкции есть недочеты…
- Правда? Ну, и что не так? Конкретно - покажи!
- Конкретно! - прохиндейски улыбнулся Левер. - То, что недоделки есть, ты сам наверняка подозревал. Но, слава богу, все пока сходило с рук. Поэтому никто не должен знать… Иначе вся твоя карьера - кувырком… Я ж понимаю… Если я сумею показать, что именно не так, я сделаюсь твоим врагом. Зачем тебе свидетель, а?
- Н-ну, предположим… Видишь, я с тобою честен.
- Это очень мило, - кротко глядя на меня, отметил Левер. - Я и не надеялся…
- Так в чем моя ошибка? - мрачно повторил я. - Если неполадка важная, давай немедля устранять. И вправду… не хотелось бы огласки. Не люблю… За сутки - сможем?
- Я еще не знаю. - Левер выразительно пожал плечами.
- То есть как?
- А так. Мне кажется, что есть недоработки, но…
- Что - но? - теряя самообладание, взревел я. - Что ты прыгаешь вокруг да около?!
- Зачем кричать? - с обидой отозвался Левер. - Я действительно не знаю точно. Где-то что-то барахлит, и это настораживает.
- Почему раньше не сказал мне?
- Если мелочь, думал сам исправить и не тормошить тебя по пустякам. Это во-первых. Ну, а во-вторых… Не дай бог, разбаланс в системе - ведь тогда всю лавочку придется закрывать. Иначе бед не оберешься. Этой станции - конец, и прочие зарубят… Понимаешь?
- Х-м… Когда система сложная, всегда есть риск, пусть минимальный…
- Да не надо уговаривать себя! Тем более - меня. Уж кое-что я тоже смыслю… Не дремучий идиот.
- Короче! - потребовал я.
- Скажем так… - Левер чуточку помялся. - В общем, я предупредил, а там решай. Захочешь - позовешь комиссию: пускай определит. Хотя…
- А если мы договоримся? - вкрадчиво заметил я. - Совместно все исправим, никому не сообщим… Зачем людей пугать? А я уж постараюсь, чтоб тебе потом была награда - за отвагу и прекрасную работу на ответственном посту… Идет?
Левер прикрыл глаза и вдруг протяжно, даже как-то чересчур трагически вздохнул:
- Что с тобой делать? Я предполагал, что этим кончится. Награда - это хорошо, конечно, да вот только… Я же не за этим прилетел на Землю. И не ради премии торчу на станции.
- А для чего ты здесь? - вновь начиная нервничать, спросил я. - Но не надо сказок, будто бы тобою овладела сверхвысокая, сверхценная идея!
- Нет, идеи меня мало занимают. Уж по крайней мере в том аспекте, как ты это сам воспринимаешь. Ерунда. Я здесь, чтобы работать, а не тешить окружающих, и в том числе себя, какими-то дурацкими иллюзиями…
- Камень в мой огород? - насторожился я.
- Отнюдь, - деланно-равнодушным тоном проговорил Левер.
- Ну вот ты работаешь, - настаивал я, - что-то эдакое вдруг находишь… Не совсем, ну, скажем так, понятное… И даже мне готов помочь. Ведь я и вправду не хотел бы никакой огласки, тут ты угадал.