Поскольку это - злостное предательство по отношению к живущим и уже почившим людям, вызов всей морали. Я обязан был, едва очнувшись, сразу же себя убить - вторично и навек. А я не сделал этого, мне почему-то захотелось жить - по-человечески, хотя бы в постороннем теле. Я ведь и сюда-то прилетел, чтоб жить. Сюда, на Девятнадцатую, к совершенно незнакомой Нике, знающей все обо мне - откуда?! К этим диковатым существам, которые, конечно, натуральнейшие биксы, пусть и недоделанные малость, словно полуфабрикаты или вообще отходы производства - не исключено (вот через много лети повстречались, здравствуйте, родные, как же это я вас сразу не признал?!.). Сюда, на праздник, в богом позабытую дыру, откуда - есть ли путь назад? Ах, ладно, горько заключил со вздохом Питирим, не будем торопиться, вот приедет утром Эзра - и все сразу станет ясно. А пока проверим-ка, какие новости они на ферме смотрят. Что-нибудь веселенькое, надо полагать? Он распахнул шкаф и пододвинул ближе к свету небольшой прибор. Никаких шкал настройки, никаких подсобных вариаторов даль-усиления или вхождения в каналы у прибора, против ожидания, не оказалось, что немного озадачило вначале Питирима, как-то уж привыкшего на матушке-Земле общаться каждый день с аппаратурой несколько иного класса. Зато на глухой верхней панели, покрытой тонким слоем пыли, он увидел примитивный тумблер с лаконичной надписью: "Работа - стоп". Питирим из любопытства щелкнул тумблером, не представляя даже толком, что сейчас произойдет, чуть подождал и уж собрался было рычажок переключить обратно, в положение, означенное словом "стоп", поскольку аппарат, похоже, вовсе не работал, но тут вдруг пустая часть стены - от шкафа справа - потемнела, завибрировала, будто нечто продиралось в комнату через нее, и наконец - в ужасных радужных обводах по периметру - возникло странное подобие оконца, очень мутного сначала, а потом все более контрастного, лучистого… Невольно Питирим шагнул назад, чтоб лучше видеть, боком наскочил на кресло, машинально сел, и тут изображение, объемное, устойчивое, ясное, сформировалось окончательно. Увы, назвать это новинкой можно было лишь с трудом. Нет, Питирим не видел прежде этой передачи - в свое время пропустил, а после взять и изучить - все было как-то недосуг, текущие дела мешали, да и по рассказам остальных - приятелей, коллег - он в целом представление имел… И вот теперь, здесь… Это был - конечно, в записи - процесс над "мародерами прогресса", как их ловко окрестил знакомый Питириму комментатор. Дело давнее, сейчас почти забытое, а вот название вошло в анналы, его помнят до сих пор… Ну и свежак у вас тут подают, подумал Питирим обескураженно, да четверть века отставанья - это уж как минимум! Эх, Девятнадцатая, славно вам живется. Вы, как астроном: увидел звездочку - и рад. А то, что свет идет десятки лет и звездочка, пока лучи ее летят до астронома, может быть, давно потухла, - это все равно!.. Что вижу, то и объявляю злободневным. То и называю объективною картиной мира. Хорошо вам тут!.. Показывали только часть процесса, как смог догадаться Питирим. Но именно ту часть, которая заставила его, помимо воли, испытать волнение и даже боль в душе… А ведь с чего бы? Это ж все давным-давно случилось и травой забвенья поросло, и, надо полагать, отнюдь не все участники того процесса дотянули в целости и здравии до нынешних времен. Яршая, например… И не известно, жив ли он, сумел ли уцелеть… А на экране именно допрос Яршаи и происходил: публичный, очень красочно обставленный - допрос, который сделался потом частицею Истории, уж больно крупною фигурой был Яршая, не чета другим, попавшим в эту мясорубку. Нет, еще Барнах был (а вернее, тот, к кому все время эдак обращались), этот даже позначительней Яршаи, ну, а то, что в десять раз опаснее, - и говорить не надо. Только почему-то именно Яршая оказался во фрагменте. Прихоть монтажера-программиста? Или в этом был какой-то смысл, неведомый для Питирима исторический подтекст? Теперь, пожалуй, до причин и не добраться… Просто странно, что на ферме сохранилась копия забытой передачи, да еще такой ее фрагмент! Впрочем, у провинциалов тяга собирать ненужный хлам всегда была особой, отличительной чертой. Когда-то за Земле копили, а теперь вот - в отдаленных поселениях. Зачем? Смешно, наивно… Будто некое сокровище намерены потомкам передать, подумал Питирим, а им-то, вероятно, будет совершенно наплевать на это, у них собственные ценности возникнут, тоже, не исключено, сомнительного свойства. Так и будет все лежать, покуда не истлеет. И никто не вспомнит даже… Камеры располагались так, что зал тонул во мраке, четко видно было лишь двоих: Яршаю и творящего вопросы обвинителя. Ах, прохиндей, подумал с изумленьем Питирим, наш преподобный Клярус - до чего же высоко допрыгнуть изловчился!.. Что он, этот жирный красномордый боров, понимает - в музыке, в науке, вообще - в культуре?! Ведь всегда был идеологом систем переработки и возобновления отходов, только там чего-то и соображает. Или делает вид. По большому счету, чтоб командовать, и этого довольно… И вот - нате вам. Выходит, просветленный ум его кому-то вдруг понадобился, кто-то понял, что теперь культуре без таких, как Клярус, ни за что не устоять - по крайней мере в том обличии, которое необходимо для упорной, праведной борьбы. Да, что-то в обществе и впрямь переменилось… Клярус… Тоже мне, светильник разума и знаний, с тихой яростью подумал Питирим. Отец хотя и был с ним деликатен - этикет, извольте видеть! - но ни в грош не ставил, да и остальные за глаза плевались от него. Тупой начетчик преподобный, а какой пройдоха оказался!.. Небось, вызубрил, по случаю, две сотни невпопад цитат - и щеголяет. Рассылает всюду циркуляры: неугодных - в шею, подходящих - в стойло… И решает - вот уж подлинный кошмар для всех живущих на Земле! - какою быть культуре и куда прогрессу повернуть. Назначен выступать судьей… А сам ты, Питирим, намного ль лучше? Разве не твоя шальная воля привела Яршаю к этому позору?! Если бы не ты…
- Пускай не я, пускай не здесь, но кто-нибудь другой вас все равно и так же стал бы обвинять! - воскликнул оскорбленно Клярус. - Можете не сомневаться: рано или поздно вам пришлось бы отвечать за все свои поганые делишки! Зуб за зуб - старинная и верная традиция. Да! И не я сужу вас - вся Земля! Как говорится, лучше раньше, но не больше. Так и получилось, будем справедливы до конца. Изменник, вы постыдно предали все самое святое, что возможно, - предали культуру, чистую культуру человечества, швырнув ее к ногам злодеев и врагов! Как вы до этого дошли?! Святыню - на попранье! Грязным хищникам - на растерзанье! О, какая страшная картина!.. Неужели вы так ненавидите людей, которые взрастили вас, прекрасно обучили, вовремя приметили талант, позволили творить? И это - ваша благодарность?! Отвечайте!
Схваченный прожектором Яршая, очень бледный, но уверенный в себе, с достоинством поднялся с кресла. В зале тотчас громко засвистели.
- Я отвечу, я найду слова, - до боли памятным и, как всегда, негромким сипловатым голосом сказал Яршая. - Только будут ли услышаны они?.. Когда культуру подменяют разными прекраснодушными сказаниями, знание - безграмотными мифами, а мудрую живую этику - набором мертвых догм, это, поверьте мне, чудовищно и страшно. Когда смертный человек, в самодовольном одичании, не доверяет сам себе и не стремится дальше к осмыслению, гармонизации всех тех больших и малых сложностей, которые ему являет мир, а хочет к существующему ныне вопреки элементарной логике довесить непременно что-нибудь "красивенькое", изначально примитивное, убогое, пустое, чтобы именно такую мишуру и объявить потом приметой времени, непреходящей ценностью, эквивалентом - просто более доступным якобы, наглядным, но отнюдь не вздорным - истинно духовных поисков и обретений, и потерь людских, когда такая жизнь "под суррогат" становится единственно понятной и ценимой, - разве можно верить выспренним и громким словесам о нашей сопричастности Истории, Культуре?! Сопричастность бескультурью, дикости, безграмотности - вот, к сожаленью, то, о чем теперь и можно говорить всерьез. Иное - ложь! Иное - сказочки для бедных, ну, а бедняки-то, нищие - мы с вами. Что отдал я на попранье? Наше бедственно-всеобщее смятение, и озверение, и вырождение культуры в позлащенной упаковке - это?! Мы же разорвали цепь времен, мы оказались в вакууме. Не физическом, который творит все бесконечные структуры мировой системы, а в его особенной убогой ипостаси - вакууме идеальном, где и вправду - только пустота. Мы радостно кричим: земное, наше, навсегда!.. Другого не дано! Готовы ради мифа жизнь отдать. Наивно полагаем: миф - и есть История…
- Ну, это вы так полагаете, и не судите о других, - с брезгливостью отметил Клярус. - Люди знают точно: именно история творит большие мифы! Факты превращаются в легенды и невольно будоражат лучшие умы!..
- Отнюдь! - Яршая громко рассмеялся. - Ерунда! Мы фактов толком и незнаем…
- Мн-дэ? - скривился Клярус.
- Вот - примите это к сведению. Да, событий была масса, даже чересчур… Но нам о них известно только потому, что кто-то и когда-то их запечатлел, истолковал, связал друг с другом… Если нет фиксации, то нет и факта - для потомков. Ну, а всякая фиксация - продукт труда отдельных индивидов, в силу этого она не может быть всецело объективной. Да, на ней всегда лежит печать пристрастности и личностной оценки. Что-то неизбежно будет выпячено, подано как главное, о чем-то вовсе умолчат… И факты будут пригнаны друг к другу так, как хочется тому, кто их описывает. Как ему удобнее, понятнее и… выгоднее тоже. Это надобно всегда иметь в виду. Бесстрастных, беспристрастных летописцев не бывает. Все фильтруется, пусть и невольно, прежде чем попасть в анналы. И невольно создается миф - весьма правдоподобный, убедительный, но все же - миф… А благодарные потомки, радуясь, примеривают его к прошлому (с позиций настоящего, которому совсем небезразлично его место в историческом процессе, это вы учтите!), сотворяя как бы связную Историю, по крохам, так сказать, воссоздают… И то, что соответствует сложившимся стереотипам, объявляют твердо установленными фактами, какие-то события со скрипом, с бездной оговорок, подгоняют под готовые клише, а прочее отбрасывают, именуя ненаучным и недостоверным. И опять - творится миф, который подкрепляет существующую версию Истории… А вы мне говорите: факты превращаются в легенды.
Нет уж, все наоборот!
- По-вашему, и верить ничему нельзя? - обескураженно осведомился Клярус.
- Отчего же? Верить - можно! Так мы, собственно, и поступаем. Только не даем себе труда усвоить раз и навсегда: нет мифа - нет Истории. Да-да! История - это отнюдь не тот отрезок времени, в течение которого, последовательно и закономерно, случаются различные события, а это просто ряд событий, умозрительно-искусственно увязанных между собой.
Здесь времени в действительности нет. Как и в любой мифологической структуре. Что бы там ни говорили нам, реальных-то событий мы не знаем и не помним. Может, и не в состоянии… Вот видите, я сотворяю миф на ваших же глазах, - сказал с улыбкою Яршая. - А возможно, и не миф…
Я где-то это слышал, вдруг подумал Питирим. Не так уж и давно… Вот - точно, вспомнил! Левер… Это он мне говорил. Почти такими же словами… Поразительное сходство, даже оторопь берет… Откуда он узнал? Конечно, весь процесс транслировали и активно обсуждали, но когда ведь это было!.. Он тогда еще совсем мальчишкой был и вряд ли этим интересовался. Ничего бы не запомнил, как пить дать! И тем не менее… Чудно! И впрямь какая-то загадка… Разумеется, он мог и после изучать архивы, разбирать, запоминать… Но чего ради? Он не специалист по прошлому, ну, в лучшем случае - любитель, а таких в серьезные хранилища не пустят никогда… Или он тоже к той истории имел какое-то касательство, да только мне не сообщил? И почему на ферме сохранился лишь вот этот эпизод процесса, на мой взгляд, не самый важный среди прочих? Для чего и для кого? Навряд ли Левер здесь бывал. Хотя… кто может поручиться?! И уже не спросишь у него… Нет мифа - нет Истории?.. Чушь!
- Ну, об этом - хватит. Утомили! - объявил капризно Клярус. - Воду-то толочь… Еще прибавьте, будто биксы помнят все в отличие от нас!
- Конечно! Отчего же мне молчать?! - взорвался в бешенстве Яршая. - Именно они теперь и сберегают ценности - для вас и для меня, для всех! И каждый раз готовы поделиться, если их попросят. Но ведь наша спесь, квасная гордость за исконное происхождение…
- Довольно! - рявкнул Клярус. - Все! Нет доказательств - никаких!
Одна лишь пропаганда ваших злобных измышлений. А не выйдет! Жалкий труд! Сегодня каждый понимает: биксы - сплошь невежественны, тупы, они хуже, чем… неадритальцы, если уж хотите знать! Вот так-то!
Судя по всему, столь важное словцо - "неандертальцы" - было у него одним из козырных, хотя и очень крепких, наравне с многоэтажной бранью. Брань же он берег до лучшего момента, когда надо будет обвинять - по пунктам. Тут уж Питирим не удержался.
- Прямо форменный болван!.. - в сердцах воскликнул он. - И эдакий еще посажен быть судьей!
- Вот так-то, - повторил самодовольно Клярус. - Как законный представитель обвинения, а также непорочного суда я буду повсеместно и ежеминутно пресекать…
- Прошу прощения, - с насмешкой поклонился Питирим, не в силах удержаться, чтобы не поддеть негодника - пускай заочно, столько времени спустя!.. Он даже не заметил, что тот вдруг умолк на полуслове и возникла странная, необъяснимая на первый взгляд пауза. - Ая-то полагал, - продолжил Питирим, - что суд и обвинение у нас - одно и то же. Сколько ни присутствовал на всяческих процессах… Никаких различий! Впрочем, адвокаты - тоже не подарок. Так что… прокурор, судья, защитник - можно и в одном лице соединить. И проще, и быстрей… И, главное, как вырастет надежность нашего суда!
- Что-что? - внезапно повернулся к нему Клярус, с явным удивлением таращась из экранных недр. - На линии помехи, да? У вас поправка?
Поначалу Питирим слегка опешил: без сомнения, вопрос был задан именно ему - выходит, Клярус его реплику (верней, короткий спич) услышал! Как же так? Ведь это - только запись, тень минувшего! Каким же образом… Но времени для долгих размышлений репортаж не оставлял.
- Да! - выговорил твердо Питирим, будто и вправду находился в этот миг в огромном зале, где вершился суд. - Поправка. И по существу! Не надо лгать: биксы - не тупые и не дикие, как вы изволили заметить. Уж по крайней мере - в лучшей своей части! - от таких слов брови у внимательного Кляруса шальными птичками взметнулись к напомаженной кудрявой челке, а на грустном, замкнутом лице Яршаи проступило выражение признательного, ласкового одобренья. - Мне, к примеру, - Питирим шел напролом, испытывая чувство непонятного подъема, - биксы сделали такую операцию, какая нашей медицине и не снилась до сих пор. А вот они - сумели!
- Поконкретней можно? - неожиданно цветистым, блеющим каким-то голосом осведомился Клярус.
- Разумеется, - упрямо буркнул Питирим. - Вот вам конкретный факт: мой мозг вживили в тело мертвого, другого человека. Повторяю: человека!
- Х-м… Ваше имечко, простите? - вовсе уж угодливо осклабился, заерзав в кресле, Клярус.
- Да пошел ты кчерту! - не на шутку разозлился Питирим. - Других допрашивай! При чем тут я?
- Благодарю! - елейно-лучезарно улыбнулся Клярус. - Что же, вот - и аргументик, новый!
Что все это значило на самом деле, Питирим так и не понял, потому что вдруг изображение мигнуло на экране и слегка скакнуло, словно бы трансляцию взялась вести другая камера. И Клярус сидел прямо, более к нему не оборачиваясь, и Яршая даже крошечным намеком не показывал, что видит (или видел?) Питирима. Да, но как такое получилось? - снова изумился тот. Ведь сам процесс закончился бог знает сколько лет назад! Теперь почти уже забыт… Откуда же контакт?! И эта непонятная реакция… Причем - обоих, вот в чем парадокс!
- Известно, дорогой Яршая, что вы, так сказать, не брезговали и наукой, - продолжал тем временем сварливым тоном Клярус. - Все мы признаем: наука - светоч нашей жизни, вся ее основа. Ведь мировоззрение людское…
- В том-то и беда! Когда науку делают мировоззрением, - печально произнес Яршая, - она перестает быть собственно наукой и немедля переходит в сферу откровенной мистики, религиозно-социальных представлений, у которых свой особенный инструментарий, в принципе не совпадающий с научным. Но наука не способна стать мировоззрением, и точно так же и мировоззрение не может быть научным. Ежели одно объединяется с другим, то только - по невежеству и бескультурью. Понимаю, в чем бы вам меня хотелось обвинить: как мог я при своем передовом мировоззрении с приязнью говорить о диких…
- Не всегда! Не надо так огульно! - протестующе махнул рукою Клярус. - Есть и исключительно продвинутые, высочайшим образом организованные типы - среди этих… Словом, вы своей вины не умаляйте!
Питирим насторожился. Прямо на глазах в системе представлений Кляруса наметился феноменальный поворот. Но ведь не мог же сам он - в ходе разбирательства!.. На эдакий-то подвиг даже сотни Клярусов - и то бы не хватило! Ну, а ты на что? - сказал себе с укором Питирим. И от мелькнувшей, смутной все еще догадки ему сделалось не по себе.
- Согласен, - закивал Яршая. - Да! Но занимался я наукой в чистом виде. И полученные знания свои передавал, минуя то, что вы без всяких оснований именуете патриотической струей в мировоззрении. Еще раз повторяю: есть наука, со своим инструментарием, и есть свод догм вокруг нее - с инструментарием, присущим только им. Наука - вне морали. Как, впрочем, и мировоззрение… А вот все прикладные ипостаси их - другое дело. Я усердно занимался музыкальною наукой - во всем обозримом ее спектре. И уж коли я свои познания, свои предположения на этот счет изволил передать отдельным биксам, то, ей-богу же, вреда великого ни роду человеческому, ни его Культуре не нанес. И вот что я еще скажу: не чувствуя вины за свой цивилизованный, безумный мир, нельзя творить Культуру! А пользоваться ею - и подавно. Впрочем… Вам хотя бы приблизительно известно, что такое творчество?! Киваете… Ну-ну.
- Поболе вашего культурой занимался, - хмуро брякнул Клярус. - Не таких, как вы, курировал и направлял. Всегда был облечен доверием.
А после мне "спасибо" говорили. Что касается вины, то уж - простите…
Не тот случай. Чувство гордости - испытывал, не раз! Вот и сейчас…