Водитель тотчас вернулся с несколькими холодными бутылочками. Молодая барменша вышла взглянуть, что за важная особа пожаловала к ним в город. Старики, севшие в этот вечерний час сыграть партию в домино, тоже с любопытством выглянули из бара на улицу.
Они увидели, как епископ и священник направились к церкви, и вспомнили: на последней мессе им говорили, что вскоре прибудут легаты Святого престола для канонизации Дона Ихинио. Он был местным приходским священником до самой своей смерти, которая случилась в начале Гражданской войны.
Епископ, несомненно, - лицо сведущее в том, что касается святости. Тем не менее население городка терялось в догадках. Не епископ задавал сейчас тон.
Посланником Конгрегации по делам святых был молодой священник, североамериканский иезуит, служивший в Риме. Его звали Альберт Клоистер. Именно ему поручили эксгумировать останки Дона Ихинио, истинного христианина, еще при жизни прослывшего во всей округе святым. Его душа, чистая, отзывчивая, выдержала немало битв с силами зла. В память об этой напряженной борьбе, из которой он именем Божьим вышел победителем, на ладонях Дона Ихинио не затягивались стигматы. Таких людей Церковь считала восприемниками Божественного дара. Вскоре после его смерти одна старуха обратилась к нему в молитвах и попросила помочь ее внучке, восьмилетней девочке, которая страдала болезнью костных тканей, в то время неизлечимой. Казалось, девочка была обречена на преждевременную дряхлость и смерть, но… В один прекрасный день она проснулась здоровой, и врачи только развели руками от удивления. Пять лет спустя чудо повторилось с одним набожным человеком, который еще в детстве упал с обрыва и остался парализованным. Он неустанно молил Дона Ихинио, чтобы тот замолвил за него слово перед Богом, и Господь избавил его от немощи. Ровно через десять лет после падения человек снова встал на ноги, хотя доктора уверяли, что он повредил костный мозг и никогда не сможет ходить.
В церковном приходе Хоркахо, посвященном святому Юлиану и святой Василисе, теперь служил суровый кастильский священник, настоящий ретроград, такой же старый, как стены церкви. Еще несколько месяцев назад ему помогал юноша из Мадрида, но вскоре он скончался от лейкемии. Местному падре до сих пор не прислали замены. Возможно, оттого, что городок был слишком мал, а служителей Божьих в годы распущенности и Интернета катастрофически не хватало. Глобальная Сеть стала одной из излюбленных мишеней нападок падре. "Там - зло, - говорил он, - извращение, которое наводняет мир". Не менее часто падре думал о современных певцах и молодежи больших городов. Он представлял их безмозглыми птенцами, длинноволосыми пьяницами и наркоманами, которые, одурев от свободы, пугают добропорядочных граждан непотребными нарядами. Он горько сетовал на то, что не в его власти прекратить это безумие.
- Несказанно рад встрече с вами, ваше преосвященство, - приветствовал приходской священник епископа. - И с вами, отец Клоистер. Как доехали?
- Пожалуй, было жарковато - ответил епископ, протягивая руку с перстнем священнику, который, преклонив правое колено, поцеловал перстень с подобающим почтением.
К отцу Клоистеру местный падре относился с той боязнью, которую он испытывал ко всему чужеземному. Кроме того, иезуит казался слишком молодым для столь ответственного задания - уже одно это настораживало и пугало.
- Приступим к делу как можно скорее, прошу вас, - заторопился иезуит. - Я должен вернуться в Рим, чтобы завтра утром присутствовать на приеме у Его Святейшества.
Упоминание Папы заставило старого приходского священника открыть рот. Он произнес едва слышное "О!" и немного отпрянул. Выразив таким незатейливым способом свое восхищение, он кивнул головой и сказал:
- Конечно. Если вы будете так любезны проследовать за мной, я провожу вас до кладбища. Я предупредил гробокопателей. Они готовы к эксгумации.
После реформы регламента канонизации в 1917 году тела будущих святых можно было не эксгумировать. Могилы вскрывали для того, чтобы убедиться в сохранности мощей и установить, нет ли царапин внутри гроба. Если первое недвусмысленно указывало на святость, то второе означало, что человек в момент погребения на самом деле не был мертв. Он приходил в себя в гробу и начинал колотить или царапать дерево в тщетной попытке выбраться наружу. Такая напрасная попытка говорила об отчаянии, мало совместимом со святостью. Поэтому, несмотря на официальную отмену, эксгумацию все-таки старались проводить, если на нее удавалось получить разрешение.
Священники вышли из церкви и сели в "Сеат-Толедо". Толпа горожан, предупрежденных барменшей и завсегдатаями бара, двинулась вслед за машиной. Все хотели видеть, что сделают посланники Святого престола с телом их доброго Дона Ихинио.
За кладбищенской оградой распространялся устойчивый запах разложения, усиленный жарой. Солнце немилосердно жгло головы пятерых мужчин, обступивших могилу Дона Ихинио. Пот катился градом из-под шляпы епископа, заливая лицо.
Гробокопатели, присланные для этой работы, отдыхали в тени. Их рубашки взмокли. Они сняли шапки и приблизились, когда их позвал приходской священник. Под внимательным взглядом отца Клоистера они вытащили гвозди из деревянной крышки гроба Дона Ихинио, которая сгнила и развалилась на несколько частей, несмотря на все старания сохранить ее в целости.
Жители Хоркахо толпились снаружи, расталкивая друг друга локтями и пытаясь разглядеть, что творится за оградой. Но видели лишь спины могильщиков, которые доставали из ямы куски дерева и складывали их в сторону.
Наконец священникам открылось тело эксгумированного, завернутое в истлевший саван. Отец Клоистер наклонился, чтобы получше рассмотреть останки, когда один из могильщиков - тот, который разворачивал ткань, - издал сдавленный крик и отскочил, не отрывая взгляд от гроба.
Другой гробокопатель посмотрел на него сурово и удивленно, но тут заметил, что так напугало напарника.
- Боже правый! - воскликнул епископ.
Приходской священник отпрянул назад. Единственным, кто сохранял самообладание, был иезуит, который встал на колени рядом с ямой и заглянул внутрь.
- Все его кости раздроблены! - гневно воскликнул епископ. - Какой мерзавец сотворил это святотатство?!
- Этого не может быть, ваше высокопреосвященство, - вмешался приходский священник. - Гроб цел, и земля нетронута - святотатство исключено.
Люди за оградой тихо шептались. Кое-то крестился и бормотал молитвы. Они не видели, что происходит у могилы, но реакция гробокопателей и священников не предвещала ничего хорошего. Дона Ихинио, наверное, похоронили живым, и его охватило отчаяние. Теперь ему уже не стать святым.
В этот злополучный день было бы лучше не трогать останки доброго человека, забыть о нем навсегда или канонизировать без расследования. Епископ, приходской священник и отец Клоистер смотрели на обломки костей Дона Ихинио. Святотатство? Нет. Отец Клоистер знал, что не святотатство стало причиной переломов, хотя все указывало именно на это. Сам человек тоже не мог нанести себе таких увечий. Но тогда кто?..
Размышления отца Клоистера неожиданно оборвались. Он заметил надпись на внутренней стороне крышки гроба.
Это была краткая фраза, нацарапанная твердой рукой: ее не мог написать Дон Ихинио, если бы он очнулся в гробу и пришел в отчаяние. И все же эта фраза передавала самую острую и ужасную безысходность, которую только можно испытать: "АД ПОВСЮДУ".
3
Бостон
Приют Святой Елизаветы, называемый просто "Святой Елизаветой", насчитывал уже почти сто пятьдесят лет, и его предназначение все эти годы оставалось неизменным: помогать самым бедным и нуждающимся. Именно сюда поместили Дэниела, старого садовника из монастыря Дочерей Милосердия, где двумя неделями ранее случился ужасный пожар.
Все это время, кажется, никто не знал, выживет ли Дэниел. У него были обожжены руки и ноги, задеты легкие. Он до сих пор с трудом дышал. И врачи не верили, что он выздоровеет.
Джозеф, пожарный, спасший старику жизнь, до сих пор так и не навестил его, хотя и собирался сделать это. Вытащить человека из пламени и вернуть его в мир живых - благородный поступок, но одновременно и тяжкое бремя. Спаситель всегда чувствует себя должником спасенного, может быть, потому, что вынудил его жить дальше, а это не всегда легко.
Узнав в регистратуре, где находится отделение интенсивной терапии, Джозеф направился туда. Это место заставило его поежиться. Здесь царило абсолютное безмолвие, лишь изредка нарушаемое бульканьем аппаратов для дыхания, негромким свистом машины, отмечавшей ритм сердца, торопливыми шагами медицинской сестры, дребезжанием телефона… На секунду пожарному показалось, что именно здесь пролегает граница между жизнью и смертью.
Он заглянул в одну из палат. Дэниела там не было. Но от того, что он увидел, сердце забилось чаще. "Черт!" - выругался он про себя, резко развернулся и налетел на медсестру.
- Простите ради бога! Мне очень жаль.
- Вы в порядке? - спросила медсестра, которая, заметив побледневшее лицо пожарного, тут же забыла о столкновении.
- Да, спасибо. Только… Вот… - Пожарный указал большим пальцем на палату.
- Тем, у кого ожоги, хуже всех…
Конечно. Ему ли этого не знать? Но одно дело видеть пострадавших на пожаре, когда адреналин притупляет эмоции, и совсем другое - здесь, где отовсюду веет мертвенным холодом.
- Я пришел навестить господина… э-э-э… боюсь, я не знаю его фамилию. Его зовут Дэниел.
Лицо медсестры стало суровым и недоверчивым.
- Вы ведь не один из тех адвокатов, правда?
Из ее уст слово "адвокат" звучало как название самой заразной болезни. Пожарный сразу понял, каких адвокатов она имела в виду. Они, как гиены, носятся от больниц к похоронным бюро, разыскивая клиентов и тех, кому можно предъявить иск от их имени или от имени их родственников.
- О нет, нет! Я - пожарный. Я вытащил Дэниела из огня.
- И вы можете предъявить какой-нибудь документ?
Пожарный запустил руку в один из карманов и извлек бумажник с удостоверением:
- Вот, пожалуйста.
- Джозеф Нолан, Управление по пожарной безопасности Бостона, - прочитала женщина. - Хорошо, мистер Нолан, вы можете повидаться с Дэниелом. Он в палате номер два. Я должна сказать вам то же, что сказала посетительнице, которая сейчас находится у него. Недолго. Здесь все нуждаются в отдыхе.
- Конечно, не беспокойтесь.
Так у Дэниела посетительница? Одна из монахинь, наверное, кто же еще? Монахини были его единственной семьей. Мать бросила его, когда ему не исполнилось и года: подкинула на порог монастыря Дочерей Милосердия. Никто не знает, кем была эта женщина и что вынудило ее отказаться от сына. Она оставила лишь короткую записку: "Пожалуйста, будьте милосердны и позаботьтесь о моем сыне. Он не виновен в моих грехах. Это прекрасный ребенок. Он почти не плачет. Его зовут Дэниел". Монахини приняли его, вняв просьбе матери. Они не задавали лишних вопросов. Не только потому, что им некому было их задать: они никого не судили, так как служили Богу и его отверженным творениям.
Скоро выяснилось, что ребенок не вполне здоров, - врач, осматривавший его, пришел к заключению, что у мальчика задержка умственного развития. И тогда монахини решили, что он останется с ними. Они дали Дэниелу крышу над головой, заботу и любовь.
И даже когда он вырос и стал работать садовником в монастыре, они продолжали опекать сто. Все это пожарный узнал от дочерей милосердия и вспомнил сейчас, увидев старую монахиню, которая сидела у кровати Дэниела, нежно сжимая его руку.
Остановившись у приоткрытой двери, он услышал слова молитвы:
Сострадательное сердце,
Источник жизни…
Даруй слабым оплот твоей твердыни,
Даруй больным целебный бальзам,
Даруй ожесточенным мир,
И тем, кто лишился разума, - любовь,
И тем, кто ранен, - исцеление без боли,
И тем, кто в печали, - утешение,
И тем, кто страдает, - облегчение,
И все те, кто стоит на пороге вечности,
да постигнут они величие твоего света.
Ты, покой в грозе, утренняя заря во тьме,
Снизойди до нас.
В этот момент Джозефу стало действительно не по себе. Мгновение он колебался, а потом развернулся и зашагал прочь. Его отец умер в ожоговом центре, как две капли воды похожем на этот. Отцу Джозефа, сильному и жизнерадостному человеку, в последний миг не хватило дыхания, чтобы произнести единственное слово.
Джозеф не был слабаком, но это место навевало слишком много болезненных воспоминаний. Может быть, завтра… Он, конечно же, должен навестить Дэниела. Тем более что у него дома стоял маленький цветочный горшок с сухим стеблем. С тем самым, который старик называл "своей розой".
Этой ночью дежурная медсестра отделения интенсивной терапии совершала первый ночной обход. Поначалу все было спокойно. Дэниел крепко спал. Она поправила трубки аппарата искусственного дыхания, проверила давление, скорость падения капель и уровень кислорода в крови. Все аппараты работали исправно, как и следовало ожидать. Правда, сердце Дэниела билось неровно, но это не вызывало тревоги, учитывая состояние старика.
На секунду взгляд медсестры задержался на морщинистом лице Дэниела. Она подошла к кровати и материнским жестом укрыла мужчину простынями. Она не боялась, что пациент замерзнет, нет - интенсивная терапия была сущей теплицей, - но предосторожность в любом случае не помешает. Напоследок, окинув палату беглым взглядом, она, удовлетворенная, продолжила обход. Через несколько минут ритм сердца Дэниела резко участился, а на мониторе заплясали зеленые пики.
Воздух казался прозрачным и чистым. Легкий ветерок доносил неописуемый аромат. Пахло то ли свежескошенным сеном, то ли пастой, которую готовила сестра Тереза ко Дню благодарения. Для Дэниела это был запах счастья. Он закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Ему показалось, что он слышит музыку, такую красивую, что хотелось плакать. Он снова открыл глаза, и музыка полилась новой гаммой созвучий. Вокруг него расстилался бескрайний зеленый луг. Мягкий. Великолепный. Приветливый. Здесь и там, на маленьких холмах, росли деревья и раскачивались на тонких стеблях цветы. Таких цветов Дэниел никогда не видел. Между ними струились хрустальные воды речушки. Возле нее мирно бродили животные. Даже самые дикие, самые кровожадные хищники разгуливали свободно, но Дэниел не чувствовал страха. Все словно говорило ему: "Добро пожаловать, Дэниел!" Ему не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую его радость. Он подумал, что это, наверное, и есть рай, о котором ему рассказывали монахини. Это не могло быть ничем иным.
Дэниел пошел в глубь обширного зеленого луга, обвеваемый легким ветерком и красивой музыкой. Его ноги утопали в траве. Дюжина шакалов расступилась, позволив ему следовать по течению речушки. Он шел так легко, будто летел по воздуху. Наконец он достиг истока. Его взгляду открылось озеро, из которого вытекали еще три речушки. Посреди озера находился остров. И в центре острова рос единственный цветок.
- Моя роза, - прошептал Дэниел во сне.
Это была великолепная красная роза. Дэниел вошел в воду. Озеро оказалось не более полуметра в глубину. Сквозь прозрачную воду виднелось дно.
Он приближался к острову. Скоро он сможет прикоснуться к своей розе… И вдруг все изменилось.
На небе появилась тень, поглотившая солнце. Дэниел ощутил холод. Вода помутнела, приобрела темный, угрожающе-синий оттенок. Он заторопился, чтобы побыстрее добраться до острова и своей розы, но ноги свело судорогой. От этого каждый шаг отдавался в нем невыносимой болью. А вокруг него продолжались ужасные изменения. Листья деревьев пожелтели, потом стали бурыми. Они падали на землю и скрывались в траве, которая жухла на глазах. Та же болезнь поражала и другие растения: их стебли корчились в агонии, теряя лепестки увядших цветов.
Музыка, наполнявшая дух Дэниела радостью и светом, превратилась в урчание, а потом в ужасные завывания боли и страдания. Воздух наполнился гнилым зловонием, а звери… Дэниел увидел, как они, обезумев, стали рвать друг друга на части - и хищники, и травоядные. Хрустальные воды наполнились кровавыми ошметками. Тысячи дохлых рыб плавали в мутной багровой жиже.
Дэниел застонал, ошеломленный… Его роза. Он должен добраться до нее. Но у него не осталось сил, чтобы двигаться. Вода стала холодной как никогда. Что-то склизкое, невыносимо мерзкое проскользнуло между ногами. По телу пробежала дрожь. Синева небес наполнилась желтоватыми и огненно-красными всполохами. Дэниел стоял посреди озера, окаменев от горя. Он на секунду отвернулся от горизонта и почувствовал, что по щекам текут слезы. Вокруг него не осталось ничего живого.
- Нет, нет… - застонал Дэниел, еще не проснувшись.
Откуда-то с горизонта донесся зловещий крик, и небо полностью затянуло багровой пеленой. Последней умерла его роза.
- Не-е-е-ет!
Этот вопль разнесся по всему отделению, а в центральном управлении взорвалась сирена пульта контроля. Не прошло и десяти секунд, как в палату вбежали врач и две медицинские сестры. Сердечный монитор отмечал триста пятнадцать ударов в минуту.
- У него сейчас разорвется сердце! - крикнул врач. - Полмиллиграмма эсмолола на килограмм! Быстро! И выключите кто-нибудь эту сирену!
4
Бостон
- Здравствуй, Дэниел.
Старый садовник ничего не ответил матери настоятельнице. Он не повернулся к двери, когда она вошла в комнату, и даже не зажмурился, когда монахиня распахнула занавески, чтобы впустить в палату немного света. Дэниел продолжал сидеть на краю кровати с совершенно потерянным видом. Так прошел весь день после того, как его выписали из больницы. Опасность миновала, хотя последствия пожара давали о себе знать. Сестры определили Дэниела в приют для нищих стариков в Бостоне, который находился под опекой монастыря. Других вариантов не было.
При виде отрешенного, безразличного ко всему Дэниела сердца монахинь сжимались от жалости. Конечно, такое состояние старика могли вызвать транквилизаторы, которые он принимал, но все знали, что дело не только в них… После пожара Дэниела мучили ночные кошмары. Старик никому не рассказывал о них, но монахини слышали его стоны, и часто одна из сестер обнаруживала его в поздний час с выпученными от страха глазами, захлебывающегося в истерическом крике и бормочущего непонятные слова. С каждым днем Дэниелу становилось все хуже. Местный врач уже и не знал, что делать. Он продолжал выписывать старику транквилизаторы, но те лишь усугубляли его и без того плачевное состояние и были совершенно бессильны против кошмаров.
Однако больше всего Дэниел страдал по розе, сгинувшей во время пожара. Когда-то он принес ее в монастырь. Монахини так и не узнали, где он ее достал, но с тех пор Дэниел привязался к ней, как к самому близкому существу. И он не сомневался в том, что это именно роза, хотя с тем же успехом речь могла идти и о любом другом растении.
- Так больше не может продолжаться! - воскликнула мать настоятельница, глядя на потерянное лицо старого садовника. - Нужно немедленно позвонить доктору Барретт.
Монахиня была настроена решительно. Бедный Дэниел… Впрочем, она знала, чем поднять ему настроение…
Негромкий стук в дверь оторвал монахиню от ее мыслей.
- Войдите.
- Э-э-э… Здравствуйте.
Монахиня взглянула на вошедшего и спросила: