- Поэтому вы застрелили машиниста? Он, наверное, никогда не слыхал о Молукках.
- Мы ни перед чем не остановимся.
- Я вижу.
- Заткнись!
Это крикнул Пауль.
Он смотрел на меня, его маленькие кривые зубы были крепко стиснуты. Я невольно вспомнил слова шефа: "Все, что от тебя потребуется, - это терпение". И еще: "Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки и лавки, бродить по перрону, думать о вечности". Вот и пришла пора думать о вечности.
- Послушайте, - спросил я Роджера, - вы христианин?
- Да, - ответил он, - я католик.
Мормоны неодобрительно переглянулись.
- И аккуратно посещаете воскресные обедни?
- Конечно.
- И искренне верите в рай и ад?
Роджер выглядел озадаченным:
- Я верю всему, чему учит святая церковь.
- И любите ближних своих, как нам завещал Иисус? Вытянув шеи, пассажиры и малайцы внимательно прислушивались к нашей беседе.
- Ну да, - озадаченно подтвердил Роджер.
- Почему же вы преступаете все христианские заповеди?
- Нас вынудили, - возразил малаец. - Нашу страну угнетают.
- Разве это делаем мы?
Малаец промолчал.
Зато где‑то послышался рев автомобильного мотора, потом истошно взвыла сирена.
- Это солдаты, - сказал я. - Они окружают поезд.
Теперь все смотрели на малайцев. И надо отдать им должное, услышав про солдат, они сразу повеселели.
- Прекрасно, - сказал Роджер, и впервые неровный шрам на его щеке дрогнул. - Этого мы и хотели.
Он добавил еще какое‑то словцо, прозвучавшее как тодью, но я его не разобрал.
- Иди сюда. - Роджер поманил меня к двери.
Я приблизился.
Пауль незамедлительно привязал меня капроновым шнуром к цепи, на которой, как на растяжках, висели цилиндры со взрывчаткой. Попробуй я вскочить, от нас ничего бы не осталось. Хорошо еще, что я мог сидеть. Не самое лучшее быть привязанным к взрывному устройству, но я мог сидеть, это утешало.
- Ослабьте узлы, у меня затекут руки.
Пауль засмеялся, но Роджер кивнул, и узлы были ослаблены.
- Пауль! Йооп! - приказал Роджер. - Вы останетесь в вагоне. Если кто‑то захочет уйти или сорвать газету с окна, стреляйте без предупреждения.
И увел своих людей в тамбур.
Только сейчас я увидел еще одного человека.
Раньше его скрывала высокая спинка кресла. Но теперь он сидел напротив меня. Он был тощ и нескладен. Плащ, а скорее пальто, он, свернув, держал на коленях. Больше при нем ничего не было - ни сумки, ни чемодана. На бивера он не походил. Невыразительный, весь какой‑то серый, но не бивер, не бивер. И он ни на что не обращал внимания.
За окнами ударило несколько выстрелов. Стреляли поверх вагона, ни одна пуля не влетела в салон, но кто‑то из малайцев крикнул из тамбура:
- Приведите того, что с усиками!
Пауль сдернул с сиденья усатого франта.
Тот чуть не упал, но все же удержался на ногах. Вид у него был униженный и больной - наверное, он расплачивался за недавнее пьянство. Опасливо прислушиваясь к длинной пулеметной очереди, он прошел к выходу и исчез вместе с Паулем за сомкнувшимися дверями. Йооп из угла настороженно следил за пассажирами, но никто не шелохнулся. В соседнем вагоне резко Ударили три выстрела.
"Это первый…" - мрачно подумал я.
Кисти рук были связаны, но пальцами я шевелить мог.
Вот ими я и шевелил - чем еще заняться? На сиденье рядом со мной валялась дешевая авторучка - из тех, что заправляется баллончиками. Наверное, ее оставил кто‑то из малайцев. Я дотянулся до нее. Надо было чем‑то заняться. Жизнь вообще занятие не из самых приятных, а нам, судя по всему, предстояло долгое ожидание.
Я посмотрел на своего соседа - опора малая, ненадежная. Столь же ненадежными выглядели и остальные. Я машинально вертел в пальцах руках ручку. Все, что мог, - дотянуться ею до светлой кожи кресла. Нуда, оставлю имя… Джек Берримен поймет… "Прогулка!" - фыркнул я не без презрения, будто шеф был в чем‑то виноват. И машинально вывел на светлой коже правильный круг, снабдив его мелкими лучиками.
Солнце - золото.
Тело пурпурное, муж зрелый, свет горний.
В центре круга можно было поставить жирную точку, и я поставил ее.
Солнце… Золото… Утешил бы меня сейчас блеск алхимического золота, дотянись я до него?
Я усмехнулся.
Я не мог дотянуться до золота.
Возможно, запасы его велики у алхимиков, но у меня не было ничего, кроме авторучки. Я вдруг вспомнил: совсем недавно Консультация выгодно сбыла запас устаревшего оружия, совсем за малые деньги добытого шефом с одного из военных складов. Кому оно было продано? Не знаю, но не исключено, что патриотам Южных Молукк…
Ладно.
Я настраивался на долгое ожидание.
Светлая кожа кресла отвечала каждому движению.
Кольцо… Я прорисовал его отчетливо… И снабдил полумесяцем - рогами вверх… А снизу - прямой ручкой, отчего кольцо сразу стало похожим на ручное зеркальце… Впрочем, ручку я тут же превратил в крест, пририсовав короткую прямую перекладину… Алхимический символ ртути…
Я ухмыльнулся. Искать алхимиков, а попасть к малайцам!
"Прогулка!" Я с отвращением бросил авторучку. Она медленно покатилась в щель между спинкой и сиденьем кресла. Мормоны - флегматичные, внешне спокойные, но, конечно, трясущиеся за свои плетеные корзины… Мамалыжник из Теннесси… Недоношенный медлительный сукин кот напротив… Перепуганные биверы… Угораздило меня попасть в эту компанию! Все они боялись поднять глаза. Только сосед напротив мирно дремал. Казалось, его ничто не трогает. Голова откинута на спинку кресла, глаза закрыты. В этой позе, расслабленный, постаревший, он вдруг показался мне странно знакомым.
Шеббс!
Ну да, это о нем спросил доктор Хэссоп, показав фотографию: "Ты помнишь его?"
Конечно, я помнил.
С Джеком Беррименом когда‑то мы подробно изучили его биографию.
Чтобы окончательно убедиться, что это Шеббс, следовало бы взглянуть на его ноги. От ступней до коленей они должны выглядеть как измазанными фиолетовыми чернилами - от вздувшихся поврежденных кровеносных сосудов. Похоже, усмехнулся я про себя, не выйдя на алхимиков, никого не встретив в Спирнгз-6, но попав в руки малайцев, я по чистой случайности наткнулся на Шеббса.
Усердие, Эл, усердие!
Начинай с усердия, веди дело с усердием, не давай себе лениться. Желание отдохнуть - первый признак возможного поражения
Альберт Великий ("Таинство Великого деяния") в устном пересказе доктора Хэссопа.
Герберт Шеббс.
Так звучало его настоящее имя, хотя псевдонимов у него было хоть отбавляй - Сэм Поффит, Олл Смит, Роджер Флаерти. Профессиональный взломщик и вор. Он прошел хорошую школу в различных исправительных заведениях и прежде всего в мрачных стенах Ливенуорта.
Привязанный к взрывному устройству, я старался занять себя, вспоминая все связанное с Шеббсом.
Вовсе не бессмысленное занятие, как можно подумать.
Любой всплывшей в мозгах информацией можно воспользоваться. Если вам привычно и буднично говорят "С добрым утром!" - и если вы умный человек, вы непременно используете Даже столь ничтожную информацию с пользой для себя. А если кто‑то намекнет на то, что знает участок дунайского дна, где захоронен Атилла, или догадывается о точном местоположении того участка бескрайней степи, где бесчисленная конница монголов затоптала могилу Чингисхана, тоже не отмахивайтесь - информация подозрительная, вряд ли верная, но все же есть шанс, пусть и ничтожный, что этот человек не врет.
Несколько лет назад, накануне Дня благодарения, Герберт Шеббс приобрел за наличные билет на самолет компании "Норт–уэст эрлайнз".
Портленд–Сиэтл.
Обычный рейс из города роз и коричневых песчаников почти к границе с Канадой.
Шеббс поднялся в самолет последним и устроился в хвосте в пустом ряду под иллюминатором. На пустующее кресло рядом он положил довольно тяжелый кожаный чемоданчик. Разумеется, он успел пересчитать пассажиров - сорок три человека, и он знал, что экипаж "Боинга-727" состоит из шести человек.
Сразу после взлета Шеббс подозвал стюардессу.
Ее звали Флоранс - белокурая, длинноногая, память у нее оказалась отменная. Позже она подробно описала аккуратный костюм Шеббса, высокие шнурованные ботинки, какую‑то его незамысловатость. Она сперва так и подумала: недотепа и неудачник, но он уверенно поманил Флоранс к себе и, невыразительно улыбнувшись, сунул в руку тонкий конверт.
Флоранс улыбнулась. Она привыкла к поклонникам. Она знала, как много желающих пофлиртовать на большой высоте. Но Шеббс покачал головой. Он читал ее мысли. "Мисс, - сказал он негромко. - Прочтите мою записку и передайте ее пилотам".
Флоранс раскрыла конверт.
"Уменя в чемоданчике бомба. Есть условия".
"Вы шутите", - улыбнулась Флоранс, но Шеббс приоткрыл кожаный чемоданчик, и стюардесса увидела сложное устройство из проводов, массивных цилиндров и батарей. Почти все было выполнено из пластмассы.
Флоранс медленно пошла по длинному проходу салона.
Она была так растеряна, что уронила конверт. Его подобрала вторая стюардесса - Тина. Именно она доставила записку Шеббса командиру экипажа капитану Скотту. Через Тину капитан Скотт выяснил, что Шеббс требует за жизнь пассажиров и за самолет выкуп в 200 000 долларов, а также четыре парашюта - два нагрудных и два заплечных. Доналд Найроп, президент "Нортуэст эр–лайнз", с которым связался капитан Скотт, следуя рекомендациям мгновенно подключившихся к операции сотрудников ФБР, приказал выполнить условия, поставленные Шеббсом.
В Сиэтле на борт доставили деньги и парашюты.
Шеббс отпустил заложников и приказал пилотам лететь в Мексику.
Дотянуть до Мексики без дозаправки "Боинг-727", конечно, не мог. Капитан Скотт на свой выбор предложил Шеббсу несколько пунктов. Из них террорист, поколебавшись, указал почему‑то на Рино. Тогда кое у кого это вызвало улыбку. Городок Рино известен тем, что там можно быстро и дешево оформить развод. Но Герберт Шеббс не собирался шутить. Его инструкции были очень точны: самолет должен следовать на высоте 10 000 футов с закрылками, опущенными на пятнадцать градусов, что, по его расчетам, должно было снизить полетную скорость до двухсот миль в час. При расследовании такая точность поставила сотрудников ФБР в тупик: где мог узнать подобное человек, никогда не имевший отношения к авиации?
Сразу после взлета в Сиэтле Шеббс открыл люк под фюзеляжем и выпустил кормовой трап. Ледяной воздух хлынул в салон. Шеббс разрешил стюардессам укрыться в кабине пилотов, поэтому никто не видел последующих его действий. Когда "Боинг-727" приземлился в Рино, Шеббса на борту не было. На полу пустого салона валялся один из заплечных парашютов и купол от нагрудного - стропы с него были срезаны.
Разбирая с Джеком Беррименом детали этого дела, мы отдали Шеббсу должное.
Он оказался человеком слова: отпустил пассажиров, не дал замерзнуть стюардессам, оставляя самолет, отключил часовой механизм бомбы. Конечно, он отнял у государства 200 000 долларов, точнее 199 960 (кассир, волнуясь, просчитался на сорок Долларов), но так получилось, что он ими все равно не воспользовался.
Двести солдат в течение месяца прочесывали вероятное место приземления Шеббса, но деньги и Шеббс бесследно пропали. Что же касается его знаний, мы с Беррименом наткнулись на важную деталь: отсиживая свое в Ливенуорте, Герберт Шеббс сдружился с бывшим пилотом, получившим двести тридцать лет за убийство с отягчающими обстоятельствами. Видимо, он и просветил Шеббса насчет скорости, закрылков и кормового трапа, который у "Боинга-727" можно выпустить в воздухе.
Это я и вспомнил, разглядывая человека, сидевшего напротив меня.
Следы, Эл.
Что бы ни происходило, не оставляй следов. Результаты приносят только чистые операции. Не ленись контролировать каждое движение, потому что поражение обессмысливает самую продуманную идею.
Альберт Великий ("Таинство Великого деяния") в устном пересказе доктора Хэссопа.
Наконец меня отвязали.
- Встань! - приказал Пауль мамалыжнику из Теннесси.
- Если вы хотите проделать со мной то же, что с ним, - криво ухмыльнулся мамалыжник, кивнув на меня, - это не пройдет.
- Вот как? - Пауль оторопел. - Йооп, этот тип отказывается идти.
- Ну так помоги ему!
Все трое находившихся в вагоне малайцев подошли поближе и с интересом уставились на взбунтовавшегося мамалыжника. Фермеры, сидевшие рядом с ним, не отодвинулись, вообще они смотрели на несчастного с сочувствием - мне это понравилось.
Пауль спросил:
- Почему ты отказываешься?
- Я эпилептик, - ответил мамалыжник. Левая бровь его быстро дергалась.
- Вот как? - Пауль был полон темных подозрений. - Тогда иди ты. - Он ткнул пальцем в одного из мормонов, и тот, побледнев, поднялся.
- Чего вы от нас хотите? - спросил я Йоопа.
Ответил опять Пауль:
- Читай газеты.
- Где я их возьму?
- Нам принесут все, что нам потребуется! - Он явно заводил себя.
- Пауль! - крикнул кто‑то из малайцев из тамбура. - Солдаты нам не верят. Роджер приказывает привести еще одного заложника.
- Кого? - Пауль откровенно уставился на меня, но Йооп холодно приказал:
- Эпилептика.
- Иди!
Мамалыжник заплакал.
И я сказал себе: "Вот второй".
Человек, который называл себя мамалыжником, ничуть меня не трогал. У него, конечно, хорошая ферма, хорошие поля. Его земли всегда окупают затраченный на них труд. Даже на малайцев мамалыжник смотрел как на потенциальных потребителей его кукурузы.
- Триммер, - беспомощно попросил он, оглянувшись. - Помолитесь за меня.
Триммер - коротышка из местных, тощий, длиннолицый, но с мощно выдающейся вперед нижней острой челюстью, глянул на мамалыжника маленькими старческими глазками и кивнул. Он сидел за фермерами, но я хорошо его видел. И он снова кивнул, когда мамалыжник беспомощно произнес:
- Ну я пошел.
Все молчали.
- Если солдаты начнут стрельбу, - хмуро предупредил нас Йооп, не желая слушать наше молчание, - падайте на пол.
А Пауль, раскуривая сигарету, сплюнул:
- Не успеете упасть, ваши проблемы.
Вновь в вагоне воцарилась тишина, но вдруг приоткрыл глаза бесцветный сосед, которого я принимал за Шеббса.
- Отвернувшиеся от духа, - произнес он негромко, - должны испытать всяческие несчастья, иначе как же им вернуться?
- Вы знаете, где находятся эти Молукки? - спросил я.
- Конечно.
- Тогда расскажите нам.
Кое‑что я уже сам вспомнил. Но мне хотелось услышать его голос. Острова, разбросанные в океане между Калимантаном и Новой Гвинеей. Хальмахера, Моротай, Миссол. Когда‑то впечатанные в память, они забылись, но сейчас одно за другим всплывали из забвения.
- Зачем вам это? - медленно спросил сосед.
- Как зачем? - удивился я. - Чтобы знать, откуда явились коричневые братцы.
- Зачем вам делаться их соучастником?
- Разве знание делает соучастником?
- Почти всегда.
Я пожал плечами. Если это действительно был Шеббс, он изменился. Он стал философом. Нечастое перерождение, особенно для хронических постояльцев таких мест, как тюрьма Ливенуорт.
В свое время мы с Беррименом хорошо поработали с неким Джекки, приятелем Шеббса по Ливенуорту, давно завязавшим и осевшим подальше от старых друзей в Каскадных горах. Ну, озеро Мервин, вулкан Худ, река Колумбия, красные леса - не худшее место в мире.
Это к Джекки постучался однажды Шеббс.
Они сразу узнали друг друга, хотя встреча была в общем случайной.
Джекки еще в тюрьме подозревал Шеббса в частых преувеличениях, но в историю с угоном самолета поверил сразу. Тем более об этом тогда писали все газеты. А деньги? Где твои 200 000? - жадно заинтересовался Джекки. Ах, ты их обронил во время прыжка с парашютом, их вырвало воздушным потоком из твоих рук? Звучит убедительно. Тебе нужна помощь? Ты хочешь отыскать пластиковый мешок с деньгами? Конечно, он, Джекки, поможет. Он не настолько богат, чтобы отказаться от предлагаемой доли.
Джекки с большим пониманием отнесся к старому приятелю: как не растеряться на трапе на такой высоте? В лицо - ледяной ветер, под ногами далеко внизу, очень, очень далеко - земля. Он, Джекки, наверное, тоже бы машинально поднял руки к лицу. Неудивительно, что сумку сорвало с ременной петли. Мешок с деньгами, конечно, никуда не денется. Лежит себе в лесу, если, конечно, не влетел в печную трубу какого‑нибудь лесника.
Джекки с удовольствием примкнул к поискам.
Позднее он утверждал, что время от времени меланхоличного Шеббса охватывало чрезвычайное волнение. Что они будут делать с деньгами, когда найдут мешок? Шеббс начинал нервно подмигивать Джекки: мы ведь не братья Флойды, помнишь таких по Ливенуорту? - их посадили на электрический стул.
А временами Шеббса совсем заносило. Он будто забывал, что в Ливенуорте сидел не один. Вдруг становился невероятно серьезным, загадочно намекал: ему, Шеббсу, есть о чем рассказать.
"Помнишь, Джекки, залив Кочинос?"
Джекки помнил.
"Помнишь этот залив Свиней, самый свинский залив в мире?"
Это, конечно, далеко от тюрьмы Ливенуорт, аж на Кубе, но Джекки помнил.
Ну, шестьдесят первый, загадочно намекал Шеббс. Шестьдесят первый вонючий год. Он тогда здорово поработал, только не очень расскажешь об этом. Тогда он впервые прыгал с парашютом.
Явное вранье расстраивало Джекки. Оно бросало неверный свет на сами поиски денег. Как так? - беспокоясь напоминал он. В заливе Кочинос высадка шла с моря, а не с неба.
Попавшись, Шеббс не искал лазеек.
Он ухмылялся. Уж он‑то знает, что говорит.
Ну да, главная высадка шла с моря. Но кому‑то надо было прыгнуть, а потом докладывать по радио о складывающейся обстановке. Вот всегда так. О тех, кто работал, стараются не говорить. Но на высадке с неба Шеббс уже не настаивал.
А Мемфис? Помнишь ту историю в Мемфисе? - загадочно намекал он, когда они бродили по старым руслам и боялись поднимать головы, так ослепительно, так грозно сияла над ними грандиозная ледяная пирамида вулкана Худ. В Мемфисе тоже было не просто. Ты, Джекки, и подумать не можешь, но он‑то, Шеббс, знает, что говорит. В Мемфисе вместе с Джеймсом Эрлом Рэем действовал еще один стрелок. Рэй стрелял в доктора Кинга из ванной комнаты, снятой в третьеразрядном отеле, а его напарник, оставшийся неизвестным, находился в мотеле "Лоррейн", в крыле, выходящем прямо на окна номера доктора Лютера Кинга. Шеббс прямо не утверждал, что вторым стрелком был именно он. Ну, скажем так, он координировал действия стрелков. О таких вещах тоже не говорят. А потом он гнал один из тех белых "кадиллаков", которые сбивали со следа полицию.
Джекки посмеивался, но вранье Шеббса его огорчало.
Впрочем, в потерянные деньги он верил. И считал, что они должны принадлежать им.
Шеббс ли это?
Я внимательно присматривался к соседу.