Второй сон был еще сюрреалистичней. Я шел по одной из аксайских улиц вдоль пятиэтажной малосемейки, окна первого этажа в которой были настолько низко расположены, что подоконники находились на уровне моей груди. Я шел вдоль дома по тротуару и нет-нет, да и заглядывал мельком в не зашторенные окна. В одном из окон я увидел Алину. Судя по ее домашнему халату и тапочкам и по тому, как она возилась в шифоньере, я понял, что она дома. Так вот значит где ты живешь! – подумал я.
В следующее мгновение рядом со мной уже был мальчик дошкольного возраста.
– Дядя, мне надо домой, – сказал он, – ты поможешь?
Он хотел, чтобы я помог ему влезть в окно, и во сне это было чем-то само собой разумеющимся и совершенно естественным.
За то время, что я разговаривал с мальчишкой, Алина покинула комнату, а вместо нее… По комнате летала птица, больше всего похожая на курицу. Вот только она была чуть более изящной, имела хвост, как у фазана, и могла маневрировать, как колибри. На спине у курицы сидел зверек, похожий на гибрид крысы и кота. Он сидел так, как победитель сидит на белом коне во время посвященного его победе парада: спина прямая, осанка гордая. Так как ни седла, ни поводьев у курицы не было, зверек держал свои руки свободно опущенными вдоль тела.
Засмотревшись на эту чудо-невидаль, я не заметил, как Алина вышла из дома. Зато она заметила меня сразу.
– Эй ты! – крикнула она мне тем вульгарно-пьяным голосом, который обожают возомнившие себя крутыми малолетние шалавы быдлятского сословия. – Какого хера тебе здесь надо, и как ты вообще меня нашел? Ты что, блин, следил за мной, урод?
Повернувшись на голос, я увидел Алину размалеванной и одетой, как это принято у дешевых проституток. Она была настолько пьяна, что еле держалась на ногах. В руке у нее дымилась сигарета, добавляющая к образу Алины еще больше вульгарности. Ее вид, ее вульгарность и грубость выбили меня настолько из колеи, что я только и смог, что спросить:
– Алина?.. Это ты?.. Что ты здесь делаешь?
– Не твое собачье дело, – ответила она, – что хочу, то и делаю, а ты вали отсюда нахрен, чтобы я больше тебя здесь не видела. Ты понял?
Наш разговор прервал телефон, зазвонивший уже наяву.
– Да, – сонно пробурчал я в трубку.
В ответ я услышал мужской голос, который практически не было слышно из-за шумов и помех.
– Это говорит сосед из 17– Ой квартиры, – представился он, – если ты пидораз ебаный не перестанешь срать под моей дверью я… – дальше пошли отборнейший мат и угрозы физической расправы. Короче говоря, "пидораз ебаный" оказались самыми вежливыми эпитетами.
У меня не было соседа из 17– Ой квартиры.
– Ты кому звонишь? – спросил я, но он никак не отреагировал на мои слова, а продолжал функционировать в режиме монолога.
– Сам ты пидор ебучий! Сначала определись, куда звонишь, а потом и пизди! – прервал я его излияния и положил трубку.
– Кого это ты так? – спросила Алина. – Ее тоже разбудил телефон.
– Какой-то мудак обложил меня матом за то, что я якобы сру у него под дверью.
– Наверняка кто-то из малолетних уродов. Сейчас у них приколы такие. Звонят вот так, записывают все на мобильник, а потом выкладывают в интернете.
– В таком случае он прекрасный артист. Видно, ему в самом деле кто-то под дверью срет, а может, крыша слетела.
– Ты лучше скажи, что там у нас на часах.
– Половина третьего.
– Тогда давай спать. А завтра обязательно позвони Олегу.
– Думаешь, это серьезно?
– Ты позвони, а там пусть думает он.
Новая Глава
Он заявился ни свет ни заря. Часов в восемь или даже раньше. Может для какого-нибудь селянина или рабочего, чья смена начинается в 7 утра, 8 – это чуть ли не средина дня, но для меня, человека, привыкшего ложиться в два, а то и в три часа ночи, 8 утра – это глубокая ночь. Не радовали ранние визитеры и Алину.
– Ты кого-нибудь ждешь? – недовольным голосом спросила она, когда нас разбудили вопли домофона.
– А ты? – ответил я вопросом на вопрос, вставая с кровати.
Мысленно обложив матом своего раннего гостя, я нажал на нужную кнопку домофона и сонно пробурчал:
– Да, кто там?
– Это я, Паучек (через "е" без точек сверху). Человек со смешной фамилией, – представился он так, словно мне его фамилия должна была что-то сказать.
Так как мне она ровным счетом ни о чем не говорила, я спросил:
– Ну и?
– Вам разве не сообщили? – удивился он.
– Нет. А кто должен был сообщить?
– Мне поручено передать вам посылку. Сказали, вы будете в курсе. Наверно, я рано пришел.
– Наверно, – не стал я с ним спорить.
– Мне зайти позже, когда вам сообщат? – зачем-то спросил он жалобным голосом профессионального нищего вместо того, чтобы просто сказать: я – курьер такой-то, вам посылка. Будьте любезны получить.
– Да ладно, я сейчас выйду, – решил я. Мали ли когда этот тип решит приехать в следующий раз. Да и что за необходимость ждать какое-то сообщение?
– Это просто замечательно! – оживился он. – А то мне совсем некстати еще раз ехать в ваш район.
Еще раз обматерив этого горе-курьера я надел штаны, накинул куртку и вышел из дома. Несмотря на то, что день обещал быть хорошим, утром было более чем свежо.
Открыв калитку, я увидел плюгавенького мужичонку предпенсионного возраста. В руках у него был сверток размером с томик "Войны и мира". Причем посылка была тщательно завернута в посылочную бумагу, а не в пластиковый пакет или картонный ящик.
– Держите, – сказал он, вручая мне сверток.
– Я должен где-нибудь расписаться или еще что?
– Нет, ничего не надо.
– Тогда спасибо, – сказал я и закрыл калитку.
Уже войдя в дом, я подумал, что неплохо было бы ему дать немного денег, но уже было поздно, к тому же он совершил непростительный грех, заявившись в столь ранее время.
Пока я разговаривал с сюрреалистическим курьером, Алина встала и перебралась на кухню. Решила, наверно, что пытаться заснуть – дело гиблое. Сонная, она была похожа на восставшего мертвеца из фильма пор зомби.
Кстати о зомби: На пасху у нас почему-то принято ходить на кладбище и там обильно жрать на могилах усопших родственников, запивая жратву водкой. Из года в год фактически весь Аксай перебирается на кладбище, чтобы пожрать там в массовом порядке и изрядно подзагрузиться водкой. А ближе к вечеру весь этот пьяный народ начинает массово валить с кладбища, пошатываясь и тупо глядя в никуда. Вот уж действительно ночь восставших трупов.
– Кого там хер приносил? – спросила Алина.
– Какой-то странный курьер привез мне посылку.
– От кого?
– Не знаю.
– Что значит, не знаю?
– А то и значит, что на ней нет ни адреса, ни имени отправителя.
– А кто принес?
– Какой-то сумасшедший курьер.
– Ты хоть его документы видел.
– Нет, а зачем?
– Зачем?! Неужели ты не понимаешь, что в этом свертке может быть все, что угодно. Как ты можешь так халатно относиться к вопросам собственной безопасности?
– Я так думаю, что тому, кто захочет меня грохнуть, вовсе не надо прибегать к столь экстравагантному способу. Гораздо проще расстрелять меня из машины.
– Когда ты уже поймешь, что это не шуточки?! – разозлилась Алина.
– Ну хорошо. Если хочешь, я вынесу сверток из дома во двор и позвоню Олегу, чтобы он прислал какого-нибудь свертковскрывателя из тех, кого не жалко.
– Я хочу, чтобы ты сначала думал, а потом уже что-либо делал. Свари лучше кофе, – сменила она тему разговора.
– Сейчас, только посылку отнесу.
Пока я относил в кабинет посылку и варил кофе, Алина приготовила нам по паре бутербродов. Несмотря на то, что этот слегка крупный разговор, как говорят гадалки, нас немного взбодрил, ели мы молча, вяло и механически. Точно два слегка подвисающих робота на лужайке из свежескошенной металлической стружки.
После еды я перебрался к себе в кабинет. Работы было выше крыши, но после столь раннего пробуждения в голову не лезло ровным счетом ничего. Причем настолько не лезло, что я даже читать был не в состоянии. Поэтому, посидев, тупо уставившись в монитор, я вспомнил о посылке. Справившись после долгих тяжелых боев с упаковкой, я извлек на свет книгу. Обычную современную мелодраматическую муть из жизни бизнесменов, приехавших покорять Москву провинциалок и прочих милых сердцу особо тупых домохозяек персонажей. Никаких пояснений о том, что это за книга, и кто ее прислал, не говоря уже о том, на кой хрен она мне понадобилась, в посылке не было.
Странный способ избавляться от мусора – решил я.
От раннего подъема и всей этой нелепости у меня разболелась голова. Пришлось принимать баралгин. Делать ничего не хотелось, поэтому я лег в постель. Поворочавшись минут десять, я незаметно для себя провалился в сон.
Приснился мне карнавал в одном из дворцов времен Наполеона. Всюду дамы, кавалеры, музыка, танцы, шампанское… На мне была римская тога и сандалии. На лице – маска. Под ручку со мной шла настоящая красавица в платье, стоимостью с пару поместий. Мы медленно шли, переходя из зала в зал, раскланивались с теми, кто нам казался знакомым, после чего моя спутница нашептывала мне на ухо последние сплетни о встреченных людях.
Кружа по дворцу, мы искали человека, ради встречи с которым и пришли на этот маскарад.
– А вот и он! – радостно сообщила мне моя спутница, увидев человека в костюме звездочета.
Он тоже нас заметил, и мы двинулись, медленно преодолевая людской поток, навстречу друг другу.
– Познакомься, дорогой. Это – господин Паучек, – представила мне звездочета моя спутница.
– Почту за честь познакомиться с вами, – сказал я Паучеку, когда моя спутница назвала ему мое имя.
– Правда смешная фамилия? – спросил Паучек.
– Вам должно быть виднее, – ответил я.
– Вы снова меня не помните? – поинтересовался вдруг Паучек.
– А мы разве встречались? – ответил я вопросом на вопрос.
– Не далее как сегодня утром. Я передал вам послание.
– Так это вы подарили мне книгу? – вспомнил я.
– Ну что вы. Я только курьер. Автор послания – Книга. Вы понимаете, о ком идет речь?
– Думаю, да.
– Тогда вы должны понимать всю ценность вырванной из своей груди страницы, которую она отдала вам.
– Страницу? Но там был увесистый том.
– Страница 691. Только она и имеет значение.
– Страница 691, – повторил я за ним.
– Страница 691, – повторила за нами моя спутница, – не забудь об этом вспомнить по ту сторону сна.
– Вы точно все поняли? – спросил меня Паучек, и посмотрел так, словно хотел просверлить меня взглядом насквозь.
– Думаю, да, – ответил я.
– Тогда вам надо спешить. Как вы понимаете, ожидание не будет вечным.
– Я понимаю.
– Тогда поторопитесь. Никто не знает, как долго двери будут оставаться открыты.
– Он прав, дорогой, тебе пора, – прошептала мне в ухо спутница. – Поспеши.
Меня разбудила Алина.
– Я уезжаю, – сообщила она, – на этот раз возможно надолго.
– Когда?
– Если хочешь, могу попить с тобой чаю. Я бы тебя не будила, но не хочу уезжать, не попрощавшись, – грустно добавила она.
– С тобой все в порядке? – встревожился я.
– Работка ждет не из приятных. Ничего, бывало и похуже, – она натужно улыбнулась. – Иди готовь чай.
Как я уже писал ранее, работу Алины мы не обсуждали. Более того, по нашим неписанным законам мне не следовало даже замечать ее настроения, когда оно было связано с работой, вот только она уезжала в командировку в тот самый момент, когда я получил задание от книги. И в прошлый раз это закончилось аварией на ровном месте, что и заставляло меня беспокоиться.
Вот только выпить чаю нам так и не дали. Едва закипела вода, телефон Алины сообщил, что ей пора.
Я проводил ее до машины, поцеловал, открыл, а потом и закрыл ворота. На душе было тоскливо, хоть плачь. Ни шампанского ни "Женитьбы Фигаро" мне не хотелось, зато меня ждал чай.
Прежде чем сесть за стол я пригрозил вслух:
– Сейчас я попью чай и вернусь к твоей посылке. Я помню, страница шесть, девять, один. Но если с Алиной хоть что-то случится, я пошлю тебя к черту раз и навсегда.
Разумеется, воображаемый собеседник ответил мне молчанием.
После чая, как и обещал, я отправился в кабинет, где меня ждала книга с одной единственной ценной страницей 691. Что ж, это делало ее ценнее многих других книг на одну страницу.
Первым моим впечатлением от послания книги было разочарование, примерно такое же, как и тогда, когда я впервые дорвался до Библии. Это произошло во время перестройки, когда Библия только-только начала появляться в свободной продаже. Помню, я выложил за нее целое состояние. Помню свое нетерпение, с каким я хотел приобщиться к Величайшей Мудрости на Земле… Вот только вместо мудрости я нашел в Библии несколько более или менее забавных историй, кучу насилия и секса, строительные сметы и черт еще знает что.
На странице 691, – обычная страница из газетной бумаги, – была скверного качества иллюстрация. Это был рисунок карандашом или в карандаше: нелепое огромное помещение с жутко громоздким стулом посредине, на нем, если бы у них была такая возможность, противники неклассического искусства заставили бы сидеть в аду Пикассо или Дали. Несмотря на то, что художник из меня не лучше, чем из Стиви Уандера, я, наверно и то нарисовал бы получше.
Хуже всего было то, что я не знал, что с этим рисунком делать. Спросить было не у кого, а за мою несообразительность вполне могла ответить Алина. Сыграв с книгой в мартышку и очки, я даже попытался прочесть ее, как орнаменты в старинных книгах, но, разумеется, у меня ничего не вышло. Сдавшись, я тупо уставился в рисунок, решив ждать подсказки – раз Книга или кто-то там еще хочет, чтобы я "прочел" это послание, пусть позаботятся обеспечить меня соответствующей инструкцией.
Я так и не понял, когда произошел переход или перемещение. В том, что я не заснул, я был уверен и уверен до сих пор. Однако, я сначала сидел у себя в кабинете и смотрел на рисунок, не имея ни малейшего представления о том, что мне с ним делать, а потом я понял, что уже стою там, в том месте, которое было изображено на рисунке. В голову сразу полезли мысли о "Твин-Пиксе" и о Лоре Палмер, которая таким же образом попала в какой-то вигвам. Вот только в фильме ее убили, и от этой ассоциации мне стало не по себе.
Окончательно же я пал духом, когда разглядел, куда меня забросила нелегкая. Я находился внутри идеальной каменной полусферы размером с футбольный стадион вместе с трибунами. Ни дверей, ни окон, ни рисунка, при помощи которого я мог бы вернуться назад. Камень был идеально гладкий, как хорошая гипсовая штукатурка, но имел песчаный цвет. Несмотря на всю его каменность, сквозь него внутрь полусферы беспрепятственно проникал солнечный свет и свежий воздух, который пах почему-то сиренью.
Посреди полусферы стояло каменное изваяние, этакое творение безрукого шизофреника в период обострения болезни.
Несколько лет назад я читал рассказ о том, как кто-то забрался к кому-то в дом, где все предметы были совсем не похожи на наши, где все было создано не людьми для не человека. Все это было настолько невообразимым, что у автора рассказа (его имя я забыл) не нашлось слов для описания увиденного. Вот в таком доме наверно бы и смотрелся естественно этот каменный стул.
Рассказ я вспомнил значительно позже, во время написания этих строк. Тогда же мне было не до рассказов. Осознав, что я фактически замурован в этой каменной полусфере, что я не знаю, ни где я, ни как оттуда выбираться, что я вообще не знаю, куда я вляпался, и для чего кто-то загнал меня в этот хоть и просторный, солнечный, со свежим воздухом, но все же гроб, я впал в ступор. А когда слева от меня на расстоянии вытянутой руки, то есть точь-в-точь по Кастанеде сгустилась и приняла человеческую форму тень, я был, что называется, в миллиметре от реактивного психоза.
Для тени же мое появление не было чем-то необычным. По крайней мере она повела себя так, словно каждый день встречалась там с доверчивыми придурками, опрометчиво соглашающимися взять невесть кем присланную бандероль.
– Привет, – сказала мне тень, – добро пожаловать в Зал Посвящения. Вы получили необходимую подготовку и сдали первый экзамен, совершив квантовый переход через дверь точно в срок. Для начала я бы советовал вам освоиться, походить по залу, познакомиться с креслом, дать ему вас принять, чтобы в следующий раз вы могли бы уже приступить непосредственно к делу. Так что не буду вам мешать, – сказав это, тень начала рассеиваться.
Поняв, что вот сейчас она испарится, а я так и не узнаю самого главного: как отсюда вернуться домой, я завопил во весь голос:
– Стой! Подожди!
– Всегда к вашим услугам, – ответила тень, снова сгустившись. – Если вам так будет удобно, можете говорить тише.
– Конечно, извини.
– Не стоит извиняться. Чем могу помочь?
– У меня есть вопросы.
– Задавайте. Желательно по одному.
– Как я смогу вернуться домой?
– Очень просто. Для этого вам понадобится всего лишь сесть в кресло и представить себе дом, или любое другое место, куда вы захотите отсюда попасть.
– А если у меня не получится представить себе дом?
– О, извините, я не так выразился, о доме достаточно просто подумать.
– Понятно, – начал успокаиваться я, – а если у меня еще будут возникать вопросы, я смогу с вами как-нибудь связаться?
– Для этого достаточно просто подумать обо мне и позвать вслух.
– Как мне вас называть?
– Как угодно. Здесь именем является любое слово, которое поизносишь, когда о ком-то думаешь.
– Понятно. Спасибо за ответы.
– Я могу идти?
– Да, конечно.
Вместе с тенью, растворившись в воздухе, исчезло и мое паническое настроение, словно тень забрала его с собой. Почувствовав себя осматривающим достопримечательности туристом, я сделал пару кругов вдоль стены полусферы. Этого вполне хватило на то, чтобы потерять к залу ожидания или посвящения всяческий интерес. Меня даже перестало удивлять то, что камень свободно пропускал свет, хотя и не был прозрачен. Не удивляет же нас то, что растения без всяких насосов поднимают воду на хрен знает какую высоту и вроде бы без известных нам органов чувств легко находят воду, еду, свет и чувствуют все наши мысли.
Устав бродить по залу, я, морально приготовившись ко всем ожидаемым тяготам и лишениям, уселся в каменное кресло. Однако, кресло меня приятно удивило. Стоило мне в него сесть, как оно чуть ли не мгновенно преобразилось, приняв наиболее оптимальную для моего тела форму. К тому же оно оказалось таким мягким и теплым, каким может быть только камень. Я понимаю, что эти слова выглядят как полная чушь, но в той реальности нет ничего теплее и мягче камня. При этом камень одновременно мягкий и несгибаемый. То есть, в отличие от той же перины он не прогибается ни насколько, но, тем не менее, остается одним из самых мягких материалов.
Сев в кресло, я расслабился до такой степени, что перестал чувствовать тело. Исчезло все, от чего я не мог до этого абстрагироваться, сколько ни пытался во время аутогенных погружений. Не было больше ни тела, ни времени, ни пространства, ни мыслей ни чувств…