- Нет, это просто невозможно! Я что, с ума сошла - идти в кино с родителями? Они что думают, мне без них не с кем в кино пойти?
- Так и пойди без них, - Латышев пожал плечами.
- Билетов нет! - Кристинка посмотрела на него как на больного. - Я бы пошла, так ведь не купить! Знаешь, я думаю, что просто никуда не пойду. Это лучше, чем полтора часа сидеть между папой и мамой. В гробу я видала этого "Танцора диско".
- Да? Жаль. Я-то точно видал его в гробу, хотел тебе билеты отдать.
- У тебя есть? - глаза Кристины загорелись.
- Есть, есть, даже два. Держи, - он достал из кармана рубахи оба билета и протянул ей. - Можешь позвать с собой кого-нибудь, чтобы не скучно было.
- А ты?
- А я - в гробу видал. Я в "Крым" пойду, "Три дня Кондора" смотреть.
- Я его три года назад видела, - она снова очаровательно скривила губки.
- Я тоже. Ну и что. К тому же у меня дела, - Латышев сделал равнодушное лицо. Приглашать девочек в кино - это детский садик, пусть они его в кино приглашают.
- Какие, интересно, у тебя дела?
- Черную собаку надо убить. Опять же, спрятать труп надо где-то до двух часов ночи.
- Почему до двух? Ведь в полночь сказали?
- Декретное время плюс летнее: астрономическая полночь наступает в два часа ночи.
- Тогда у тебя еще куча времени! - Кристина глянула на него хитро - разгадала маневр. И про два часа ночи ей тоже понравилось.
Билеты мама взяла на последний ряд…
- Сань, а ты маму свою любишь? - хихикала румяная и помятая Кристинка на выходе из кинозала.
- А то!
- А из рук у нее ешь?
- Каждый день.
- Лучше бы мы на "Кондора" пошли… - вздохнула она.
Это точно. Латышев давно не видел такой редкостной пошлости. Впрочем, в летнем кинотеатре "Крыма" не удалось бы создать интима, как в последнем ряду темного кинозала.
- Смотри, смотри, - она дернула его за руку. - А физрук-то наш не промах!
- В этом я не сомневался… - Латышев исподлобья взглянул туда, куда показывала Кристинка. На маме было длинное шелковое платье с драпировкой, черные туфли, в которых она ходила в театр, а волосы вместо привычного конского хвоста были уложены в высокую прическу.
- Какая женщина! Куда нам, сопливым… - Кристинка вздохнула, и Латышев взглянул на нее вопросительно. - Мы все в него влюблены. Мы в теннис с ним играем по записи, представь себе! Какой мужчина!
Латышев подумал, что Наташке об этом знать не стоит.
- А ты откуда его знаешь? - Кристинка дернула его за рукав.
- Это моя мама. С ним.
Знай наших! Кухаркины дети, значит?
С Кристинкой договорились встретиться без четверти два в вестибюле первого корпуса - она должна была открыть Латышеву запертую после часа ночи дверь.
Мама, в халатике и босиком, вытаскивала из головы шпильки, когда Латышев зашел в комнату.
- Ну что, понравилось тебе кино? - спросила она, продолжая зажимать шпильки губами.
Латышев не встречался с ней с тех пор, как, едва не подравшись с физруком, убежал на сейшен. И совесть его мучила, и благодарность он чувствовал: и за билеты на последний ряд, и за то, что она утерла нос всем этим расфуфыренным теткам из "Айвазовского". Но сказать прямо "Спасибо, мам" язык почему-то не поворачивался. Он решил не огорчить ее хотя бы тем, что фильм оказался дерьмовым.
- Да, нормальная киношка, - ответил он, подхватив со стола горсть черешни и собираясь уйти на лоджию.
- Ты серьезно? - мама воззрилась на него с удивлением.
- А что?
Она вытащила шпильки изо рта:
- По-моему, это удивительно слащавая и безвкусная вещь. Мне казалось, ты в этом разбираешься.
Опять не угодил! Что ни скажи - все не так.
- Ничем не хуже других индийских фильмов, - проворчал он и попытался уйти на лоджию, но мама его остановила и пристально посмотрела ему в лицо.
- Саня, ты опять нырял без маски?
- Почему? В маске.
- Глаза красные потому что.
Латышев сразу вспомнил о мертвой собаке, заброшенной в кусты, и его передернуло. Может, на кухне есть какой-нибудь мешок из-под картошки? Не в продуктовой же сетке тащить ее в "Айвазовское" и не в фирменном пакете с надписью "Монтана".
Он прошелся по кухне, шныряя по углам, но никакого мешка из-под картошки, конечно, не обнаружил. И только когда сделал вид, что ложится спать, сообразил: наволочка! Чем не мешок? Не хуже, чем у Деда Мороза.
Наташка вернулась около двенадцати и хотела потихоньку лечь, но Латышев первым завел с ней разговор. Вообще-то, он боялся уснуть - Кристинка бы такого не простила точно. Да и он бы обиделся, если бы она не открыла ему двери в корпус.
Пришлось рассказать Наташке про вызов Вечного вора.
- Саня, ты что, на самом деле убил собаку? - недоверчиво спросила она.
- А что тут такого? Неразменный рубль - вещь ценная, просто так ее Вечный вор не отдаст.
- Сань, а ты проверил, на ней не было белых пятнышек?
- Ни единого.
Она поверила! Во всю эту ерунду поверила! Полуденный порыв Латышева давно прошел (не иначе, от жары у него помутилось в голове), и теперь он видел в вызове Вечного вора лишь веселое приключение наедине с Кристинкой - так, пощекотать нервы. Он бы не признался даже самому себе, что в глубине души на что-то все же надеется. Если не на получение неразменного рубля, то хотя бы на появление Вечного вора.
За болтовней с Наташкой полтора часа прошли незаметно, мама давно погасила свет и заснула, а будильник, стоявший на полу возле раскладушки, показывал начало второго, когда Латышеву невыносимо захотелось спать. Настолько невыносимо, что он, говоря с Наташкой, уснул на полуслове.
- Сань, Саня! - она потрясла его за плечо, протянув руку за ширму. - Ты не спи, слышь?
Рука у нее была мягкая-мягкая, и Латышева разбудило не столько прикосновение, сколько воспоминание о вчерашнем поцелуе на лестнице, о ее руках, положенных ему на плечи. Прикосновения Кристинки будили в нем другие чувства, не менее, а куда более волнующие, а это было просто приятно. Наверное, так приятно кошке, когда ее гладят. Или собаке…
Мысль о собаке прогнала сон окончательно. Латышев подумал о ней с тоской и гадливостью одновременно, а внутренний голос ехидно произнес: "Осталось только дотащить ее до "Айвазовского", уж это-то можно сделать, или как?"
А тащить ее оказалось не так-то легко, да и шарить по кустам в темноте пришлось долго, почти ощупью. Латышев, содрогаясь от отвращения, очень боялся, что на жаре в трупике завелись черви. И к запахам псины и уже протухшей крови добавился еще один: незнакомый, тошнотворный, приторный.
Сначала он нес мешок, отстраняя от себя как можно дальше, но долго не протянул - хоть и маленькой была собака, но весила-то килограммов пятнадцать. Потом мешок стучал по коленкам, а рука устала так сильно, что было все равно, испачкаются джинсы или нет. И в конце концов его и вовсе пришлось закинуть за плечо. Так Латышев и явился на порог первого корпуса с мешком за плечами, словно Дед Мороз.
Кристинка открыла дверь сразу - наверное, увидела тень за стеклом. А Латышев-то по дороге волновался: вдруг она не придет? Проспит или, еще хуже, захочет над ним посмеяться.
Свет уличных фонарей лишь немного освещал вестибюль, и по полу ползали узорчатые тени листьев. Тишина была такой гулкой, что малейший шорох разносился по всему корпусу. Латышев сбросил мешок с плеча меж двух стоявших друг напротив друга зеркал - звук получился глухой и неприятный.
- Это что? - спросила Кристинка.
- Как что? Черная собака.
- Да ты смеешься… - она хихикнула как-то нервно, натянуто.
- Нисколько, - мрачно ответил Латышев и представил, что сейчас будет. - Только не вздумай орать.
Если она завизжит, сюда сбежится весь корпус и никакого приключения не будет.
Но Кристинка не завизжала - она онемела и схватилась рукой за горло, вытаращившись на дохлую собаку, которую Латышев вытряхнул из мешка на красную ковровую дорожку.
- Что? Страшно? - насмешливо спросил он и отступил на шаг. В мертвенном свете уличных фонарей блеснул желтый клык, но, в общем-то, днем собака выглядела намного страшней и отвратительней.
Кристинка, продолжая держаться рукой за горло, вцепилась Латышеву в локоть - как будто боялась упасть.
- Ты в самом деле ее убил? - наконец выдавила она.
- А что? Ты же сама хотела увидеть Вечного вора.
- С ума сошел? Шуток не понимаешь?
- А ты в другой раз так не шути, - Латышев скривил губы в усмешке: пусть знает! Чистенькой хочет быть, добренькой. Ах, убили бедную собачку!
- Я же не знала, что ты такой… придурок… - фыркнула она. Но посмотрела на Латышева скорей с уважением, чем с неприязнью. - Может, ты и дверь на зеркале кровью нарисуешь?
- Нарисую, - Латышев пожал плечами и достал из кармана перочинный нож.
Порезать палец самому себе тоже оказалось не так-то легко, как думалось. А Кристинка, вместо того чтобы отвернуться, смотрела на него во все глаза (испытывала?), не давая сосредоточиться и сосчитать до трех. В результате Латышев не глядя полоснул ножом по пальцу - получилось криво, слишком глубоко и неожиданно больно. И кровь побежала не каплями, а ручейком, заливая ладонь и шлепая на пол.
- Ну точно придурок, - Кристинка покрутила пальцем у виска и спросила с нежностью: - Больно?
Латышев невозмутимо покачал головой и шагнул к зеркалу. Интересно, нужно рисовать большую дверь или маленькую? Кровь с ладони потекла на запястье и в рукав, стоило только поднять руку, и стекло тихо скрипнуло, когда Латышев провел на нем длинную вертикальную линию.
- Сань, тебе не страшно? - спросила Кристинка из-за спины.
Он оглянулся и посмотрел на нее нарочито снисходительно, но почему-то от дрожи, пробежавшей по спине, его передернуло. И ситуация вдруг показалась торжественной, исполненной тайного мистического смысла, словно древний ритуал перед алтарем сурового хтонического божества.
- Свечки лучше зажигай, - сказал Латышев небрежно, широким движением прорисовывая верхнюю линию двери (из угла, где он замедлил движение, вниз побежала капля крови, но притормозила, густея, и остановилась на середине зеркала).
- Их что, на пол ставить? - Кристинка не шевельнулась.
- Нет, конечно. На стулья, наверное.
- Тут нет стульев… - шепнула она еле слышно.
Латышев дорисовал приоткрытую дверь. Получилось чересчур достоверно (в темноте), а потому страшновато, - словно и вправду кто-то должен вот-вот выйти из зеркала им навстречу.
- Ну как? - он выдавил из себя улыбку, оборачиваясь к Кристинке.
Она не ответила, а вцепилась в его локоть обеими руками. Латышев огляделся в поисках стульев, но заметил только банкетку между двух фикусов.
- Доставай свечки, я придумал, как все это сделать, - он попытался отцепить от себя ее руки, но не тут-то было!
- Ты куда?
- Я - на два метра в сторону, - едко ответил он.
- Я с тобой.
- Боишься, Вечный вор выйдет из зеркала и утащит тебя вместе с нашей дохлой собакой? - Латышев засмеялся, но получилось неестественно. Ему и самому показалось, что из приоткрытой нарисованной двери на него кто-то смотрит.
Второе зеркало пришлось подтащить поближе, для лучшего эффекта. Свечи поставили на банкетку (долго капая воском на дерматин), а сами сели перед ней на ковер, всматриваясь в освещенную анфиладу, уходившую в бесконечность. И десятки приоткрытых дверей этой анфилады вели в четвертое измерение, в зазеркалье. Не было ничего удивительного в том, что Латышев не только положил руку Кристинке на плечо, но и прижал ее к себе потеснее, отчего сердце забилось тяжело и быстро, будто он долго бежал.
По полу тянулся запах мертвого пса.
- Ну что, пора? - Латышев чуть повернул голову, и губы оказались в самой непосредственной близости от Кристинкиных приоткрытых губ. Он, конечно, уже целовал ее - в кинозале, под индийские песни толстомордого Джимми, - но это было как-то не так, несерьезно, будто в шутку. А тут распахнутые глаза смотрели на него доверчиво и со страхом, плечи дрожали, и правой грудью Кристинка прижималась к боку Латышева безо всякого кокетства, исключительно в поисках защиты. И, взяв ее губы в свои, Латышев едва не поверил, что между ними возможно и большее, чем просто долгий полуночный поцелуй; ему вовсе не хотелось звать Вечного вора - ведь добивался он совсем другого. Но гордость не позволила свести ситуацию к банальному любовному свиданию.
- Пора, - выдохнул он. - Давай три раза вместе: Вечный вор, выходи.
Ничто не дрогнуло в зеркалах, не подул ветер, не потянуло запахом склепа (только дохлой собакой воняло все сильней), не скрипнула нарисованная кровью дверь (тысяча дверей). Зато на втором этаже какой-то полуночник вышел из номера, громко щелкнув замком, и чуть не вприпрыжку направился по лестнице вниз. Латышев расслышал зычный зевок и не успел подняться на ноги, как полуночник свернул с площадки на нижний пролет.
- Я так и знал, что просплю, - сонно пробормотал он, и Латышев наконец разглядел, что это тот самый парень в костюме, рассказавший им про Вечного вора. Интересно, он и спит в пиджаке и брюках со стрелками? Черт его дернул проснуться! Латышев едва не зашипел от злости.
- А тебя что, кто-то приглашал? - спросил он сквозь зубы.
- А разве нет? - парень улыбнулся обаятельно и обезоруживающе, подходя к банкетке.
- Ты спугнул Вечного вора… - неуверенно сказала Кристинка, но от Латышева не отстранилась.
- Я? Вечного вора? - парнишка засмеялся. - Да ладно вам, вы что, поверили в эту чушь? Я же пошутил.
- А сам тогда зачем приперся? - Латышев с трудом сдерживался, чтобы не дать ему по зубам. Парень не ответил, натолкнувшись взглядом на дохлого пса.
- У… Как все серьезно… - протянул он и потрогал тельце носком безупречно вычищенного ботинка. - Действительно, мертвая черная собака.
- А ну катись отсюда… - прошипел Латышев, краснея и собираясь подняться.
- Да ладно, не злись. Я ведь не к вам вовсе спускался, я и думать забыл об этой шутке. Я трепался просто. А сейчас с ночного самолета сюда едет большой человек из одного со мной ведомства, и я должен встретить его машину. А тут… Комсомольцы на службе у темных сил, оккультизм в умах советской молодежи… - парень кашлянул. - Чего доброго, начнут таскать, искать самиздат под подушкой да выспрашивать, какой идеологический диверсант эти книжки распространяет…
Латышев сразу вспомнил "Мастера и Маргариту", которую до сих пор не вернул Наташке, перечитывая и смакуя понравившиеся эпизоды. И лежала книга именно под подушкой. Физрук, конечно, сволочь, но это не повод выставлять его идеологическим диверсантом…
- И… что теперь делать? - спросила Кристинка, приоткрыв рот.
- Что-что? Убрать тут надо все по-быстрому, - усмехнулся парень. - Да не бойтесь, минут пять-десять еще есть.
Он щелкнул выключателем, и под потолком не торопясь вспыхнули лампы дневного света. Латышев зажмурился, а парень глянул на зеркало и присвистнул:
- Да, ребята, это за пять минут и не отмоешь, все равно разводы останутся… Давайте так: вы зеркало в порядок приводите, а я все остальное на место поставлю.
При свете он уже не казался таким юным, как представлялось Латышеву, - лет тридцати он был примерно, а не шестнадцати. И возиться с зеркалом действительно пришлось долго: бурые ручейки текли по стеклу на пол, а мочить тряпку приходилось на втором этаже, в номере странного парня. И парня ли?
- Парафин от обивки потом отдерем, - тот задвинул банкетку на место, к фикусам. - Главное, чтобы на ковре следов не осталось.
Кристинка уже вытирала зеркало скомканной туалетной бумагой, и Латышев замер перед черной собакой - надо и ее куда-то деть.
- Что, не хочется? - усмехнулся парень. - Лучше ковер почисти и пол протри, а я в мусорный бак это отнесу.
Он без трепета поднял мертвое тело за загривок и опустил в разложенную на полу наволочку.
Латышев глянул на ковер: кровь, накапавшая с порезанного пальца, запеклась темными пятнышками, но мокрая тряпка размазала ее легко - на красном ковре с черно-желтым орнаментом по краям остались только грязные пятна. Но ведь это не криминал…
Парень вернулся запыхавшись и выдохнул с порога:
- Едут.
Латышев поднял голову и увидел блеснувший невдалеке свет фар. Обидно стало до слез: столько усилий - и все напрасно. Ни Кристинки, ни Вечного вора с его неразменным рублем… Он был уверен, что Кристинка пойдет в свой номер, и потащился к выходу, но она догнала его, взяла за руку и сказала, будто это само собой разумелось:
- Ну пойдем тогда на море, что ли…
И глянула на парня в костюме сверху вниз.
Прямо на море пойти не получилось: черная "Волга" подъехала совсем близко, а попасть на глаза ее пассажиру было бы глупо. Они пробежали до угла по газону, под жидким прикрытием розовых кустов, и остановились, переводя дыхание. Кристинка стояла очень близко, касаясь Латышева плечом: разгоряченная, чуть запыхавшаяся. Может, еще не все потеряно? Латышев выглянул из-за угла: парень в костюме держал распахнутой заднюю дверь, из которой вылезал "большой человек" - толстый и неповоротливый. И шофер вышел из машины, разминая ноги.
И тут Латышеву подумалось, что именно эта черная "Волга" сбила черного пса у хозяйственного магазина… Стало холодно в животе, и показалось, что в руках "большого человека" мелькнуло что-то белое, тут же исчезнувшее в машине…
- Слушай, где здесь мусорные баки? - спросил он у Кристинки шепотом.
- Зачем тебе?
- Надо.
- Понятья не имею, - она фыркнула. - Наверное, около кухни.
- Сбегаем?
Кристинка недовольно повела плечом, но не отказалась.
И глупо, глупо было откидывать грязные жестяные крышки в поисках белой наволочки с мертвым черным псом внутри, но Латышев все равно открыл все четыре - и, конечно, никакой наволочки там не нашел… Неужели его попросту обвели вокруг пальца? Украли черную собаку и ничего не дали взамен?
Пресловутый внутренний голос в голове произнес: "Ты сам-то понял, что придумал? Дохлого пса у него украли! Ха-ха три раза!"
Волшебная ночь, сказочная ночь… Чудесный парк, дивное море… Латышев сначала не мог понять, что изменилось вокруг, пока Кристинка не сказала:
- Цикады поют, как соловьи. Здорово, правда?
Он поцеловал ее в мокрый соленый висок и провел рукой по нагой груди.
Наташка пила чай на кухне, когда Латышев наконец проснулся и выполз с лоджии.
- Ну что, приходил к тебе Вечный вор? - спросила она. Не смеялась, нет - на полном серьезе интересовалась.
- Приезжал. Но неразменного рубля не дал, - усмехнулся Латышев. А потом вдруг взял и выложил ей всю правду (только о Кристинке, конечно, умолчал). И как по мусорным бакам лазил, и как видел наволочку, исчезнувшую в машине.
Поверила! И снова переживала, не было ли на собаке белых пятен! Латышев, посмеиваясь про себя, не стал ее разубеждать и шепнул по секрету, что не совсем в этом уверен - ведь неразменного рубля он так и не получил.