* * *
Уже давно Зелёныши не оказывали такого воздействия на Мэри, как в этот раз. Речь не о Любистке - он-то как раз не представлял собой проблемы, вызвав, как и положено, лишь материнские чувства, с которыми она относилась ко всем детям, находящимся на её попечении. А вот Алли с её бесконечными вопросами и напрасными надеждами пробуждала в Мэри эмоции, о которых она бы хотела забыть и которые, как ей казалось, давно канули в прошлое: сомнение, досаду и сожаление - столь же глубокие, сколь высокими были её башни.
А тут ещё и Ник. Чувства, которые он возбуждал в ней, хоть и были другого свойства, но хлопот доставляли не меньше. Он был таким… живым! Его телесная память о жизни, его трепет и румянец в присутствии Мэри зачаровывали и пленяли её настолько, что она готова была проводить с ним всё своё время. Вот где таилась опасность, такая же страшная, как и зависть к живым людям. Она слыхала передаваемые шёпотом страшилки о Послесветах, чья зависть к живым превратила их в инкубов - эти души потеряли свою свободу и безвольно следовали за своими живыми хозяевами. Конечно, с Ником было совсем не так, но всё равно - это слабость, а Мэри не могла позволить себе быть слабой - слишком многие нуждались в ней. Она стала рассеянной и подверженной резким перепадам настроения. Поэтому когда никто за нею не наблюдал, даже Вари, она тайком спускалась на пятьдесят восьмой этаж - место, где всегда могла побыть в покое и уединении.
В день, когда башни перешли в вечность, пятьдесят восьмой этаж никто не снимал, и поэтому здесь не было ни стен, ни ширм, разделяющих пространство на отсеки; так что если не считать лифта, ничто не нарушало пустоту обширного помещения.
Кроме Ника. Он нашёл Мэри и здесь.
- Один из малышей сказал, что ты, возможно, пошла сюда.
Она удивилась - оказывается, все знали, куда она направилась! Но опять же - зная, уважали её потребность побыть наедине с собой и не беспокоили.
Ник шёл к ней. Она отчётливо различала его мягкое свечение - хотя окна были расположены по всему периметру стен и в них проникал яркий дневной свет, но помещение было так велико, что большая его часть постоянно находилась в тени. Нику явно было не по себе в столь огромном открытом пространстве.
- Тебе не страшно здесь? - спросил он. - Тут так пусто…
- Ты видишь пустоту. Я вижу возможности.
- Думаешь, тебе когда-нибудь понадобятся все эти этажи?
- Там, за этими стенами - множество Послесветов, и с каждым днём их становится всё больше. Возможно, на то, чтобы заполнить все эти помещения уйдёт целое тысячелетие, но приятно сознавать, что у нас достаточно места на всех.
Мэри уставилась в окно, на тусклый живой мир, надеясь, что Ник уйдёт, желая, чтобы он остался, и проклиная себя за то, что не в силах держаться от него подальше.
- Что-то не так?
Мэри сначала хотела уклониться от ответа, но, подумав, решила, что не стоит.
- Алли уходит, не так ли?
- Это не значит, что и я уйду.
- Она опасна. Прежде всего для себя самой, но не только. Для тебя тоже.
Но Ника её предупреждение ничуть не обеспокоило.
- Она всего лишь хочет отправиться домой и узнать, выжил ли в аварии её отец. Что в этом такого опасного?
- Уж кто-кто, а я знаю, что значит "отправиться домой", - проговорила Мэри. Одно лишь упоминание об этом печальном опыте так живо возродило неприятные воспоминания, что ей стало больно.
Должно быть, Ник догадался о её состоянии.
- Если тебе не хочется говорить об этом, то не надо.
И именно потому, что он не настаивал, Мэри неожиданно рассказала ему всё - честно и без утайки, словно на исповеди. Эти воспоминания она отчаянно пыталась вычеркнуть из своего сознания, но, как пятна шоколада на лице Ника, чем сильнее она старалась забыть, тем ярче они становились.
- Я умерла в среду. Но я умерла не одна. Как и у тебя, у меня был компаньон.
- Вообще-то, - возразил Ник, - мы с Алли не были компаньонами. До аварии мы понятия друг о друге не имели.
- Я тоже погибла в катастрофе, но мой компаньон не был мне чужим человеком. Это был мой брат.
Несчастье произошло исключительно по нашей собственной вине.
Мы с Майки возвращались из школы. Стояла весна, и день был прохладный, но солнечный. Холмы уже начали одеваться в зелень. Я до сих пор помню аромат полевых цветов - это единственный запах из живого мира, который я не могу забыть. Не правда ли, это странно?
- Так это случилось в поле? - спросил Ник.
- Нет. Тропинку, по которой мы шли, пересекали два железнодорожных пути. По ним ходили в основном грузовые составы. Время от времени, без всякой на то причины, поезд вдруг останавливался прямо поперёк тропинки и торчал там часами. Ужасная досада - ведь чтобы обойти поезд, приходилось делать лишних полмили.
- О нет! - воскликнул Ник. - Вы что же - полезли под поезд?
- Нет, мы же не окончательные дураки. Иногда поблизости случалась открытая платформа, так что мы могли перебраться через поезд поверху. Так и в тот день. Мы с Майки поссорились, уже не помню, по какому поводу, но, должно быть, речь шла о чём-то важном, потому что я жутко вышла из себя и кинулась на него с кулаками. А он, хохоча, побежал от меня. Поперёк тропинки стоял вагон, двери на обе стороны были открыты, так что получился сквозной проход. Майки взобрался в поезд, я за ним, чуть не поймала его за рубашку, но промахнулась. Он всё смеялся, что злило меня ещё больше. Он спрыгнул на землю по ту сторону вагона и повернулся лицом ко мне.
Мэри закрыла глаза. Картина, вставшая перед её мысленным взором, была необыкновенно ярка - как будто на внутренней стороне века прокручивалось синематографическое шоу. Кинофильм, как это теперь называют живые.
- Тебе не обязательно всё это рассказывать, - мягко сказал Ник, но Мэри зашла уже слишком далеко, чтобы остановиться.
- Если бы я не была так разъярена, то увидела бы, как в глазах Майки вспыхнул внезапный ужас. Но куда там! Моим единственным желанием было надавать ему. Я спрыгнула на землю и двинула его по плечу, а он, вместо того, чтобы дать сдачи, вцепился в меня. И только тогда я сообразила, что кое-что упустила из виду: путей-то было два! На одном уже несколько часов стоял товарняк. А по второму на полной скорости шёл другой поезд, которого с той стороны вагона не было видно. Мы оказались прямо на его пути. Когда я увидела несущийся на нас локомотив, было уже поздно. Я так и не успела почувствовать удар. Вместо него вдруг возник тёмный туннель, а в конце него - свет. Он был далеко, но постепенно приближался. Я летела по туннелю ему навстречу, и летела не одна.
- Я помню этот туннель, - сказал Ник.
- Не долетев до света, я почувствовала, что Майки тянет меня куда-то. Он закричал: "Нет, нет!" - и дёрнул; мы закрутились. Я всё ещё была так зла на него, что начала осыпать его ударами. Он тоже в долгу не остался - колотил, таскал за волосы, а я отталкивала его, словом, толком не успев ничего сообразить, я проломилась сквозь стену туннеля и потеряла сознание, ещё не долетев до земли.
- Ну в точности то же самое, что случилось со мной и Алли! - сказал Ник. - Мы спали девять месяцев.
- Девять месяцев… - эхом отозвалась Мэри. - Мы с Майки проснулись в середине зимы. Деревья стояли голые, пути занесло снегом. Конечно, как и многие Зелёныши, мы не могли понять, что с нами произошло. Мы не отдавали себе отчёта в том, что мертвы, но знали, что произошло что-то ужасное. И в нашем неведении мы совершили самую ужасную ошибку, которую только может совершить Послесвет. Мы отправились домой.
- Но разве вы не заметили, что тонете в земле, когда идёте?
- Так ведь земля была покрыта снегом! Мы думали, что это просто ноги проваливаются в снег. Наверно, если бы мы догадались обернуться, то заметили бы, что не оставляем следов, но мы не догадались. И только добравшись до дома, я сообразила, что что-то не так. Во-первых, дом оказался перекрашен - не голубой, каким всегда был, а тёмно-зелёный. Всю нашу жизнь мы жили с отцом и экономкой - мама умерла, когда давала жизнь Майки. Отец так и не нашёл себе другую невесту. Однако теперь всё изменилось! Да, отец по-прежнему жил в этом доме, но с ним там жила какая-то женщина и двое её детей. Они были в моём доме, сидели за моим столом вместе с моим папой! Мы с Майки стояли, как громом поражённые. Тогда-то мы и заметили, что уходим в землю, и сразу догадались, что произошло. Папа разговаривал с этой женщиной, она поцеловала его в щёку… Майки принялся кричать: "Отец, что ты делаешь? Ты меня слышишь? Я здесь!" Но отец ничего не слышал и ничего не видел. И тут на нас словно что-то навалилось. Это было и земное притяжение, и тяжесть ситуации, всё разом слилось в единую, необоримую силу, которая потянула нас вниз. Видишь ли, Ник, когда ты возвращаешься в свой бывший дом, само твоё не-существование начинает так тяжко давить на тебя, что ты попросту тонешь, как камень, брошенный в воду. И ничто не может остановить твоё падение.
Майки ушёл в землю первым. Вот в эту секунду он стоял рядом со мной, а в следующую уже погрузился по самую шею, а ещё через мгновение его не стало. Исчез. Провалился сквозь пол.
- А ты?..
- Последовала бы за ним, но я успела дотянуться до кровати. Понимаешь, когда я начала тонуть, у меня проявился тот же рефлекс, что и у всех - ухватиться за что-нибудь. Я как раз была в дверях родительской спальни и в тот момент, когда ушла в землю по пояс, ввалилась в саму комнату. Пыталась дотянуться хоть до чего-нибудь, но мои руки проходили сквозь предметы, и только когда я ухватилась за ножку кровати своих родителей, оказалось, что она - твёрдая. Солидная, прочная латунь. Призрачно-солидная, как в Междумире. Я вцепилась в столбик и вытащила себя из земли, потом взобралась на кровать, свернулась клубочком и заплакала.
- Но как…
- Моя мать, - ответила Мэри, не дожидаясь окончания вопроса. - Помнишь - она умерла при родах. Она умерла на этой кровати.
- Мёртвое пятно!
Мэри кивнула.
- Я лежала долго - пока не пришёл отец и, не зная, что я здесь, не улёгся в постель со своей новой женой. Этого я перенести не смогла и ушла. К этому моменту я опомнилась настолько, что тяжесть родного дома уже не угнетала с такой силой. Я выскочила на улицу, и хотя продолжала по-прежнему тонуть в земле, но всё-таки не так глубоко. И чем дальше я уходила от дома, тем легче было идти.
- А как насчёт твоего брата? - тихо спросил Ник.
- Я больше никогда не видела его, - ответила Мэри. - Он провалился в центр Земли.
Она замолчала. В том месте, где у неё когда-то находился желудок, образовался тяжёлый комок, но зато во всём остальном теле была странная, эфирная невесомость. Души - обитатели Междумира не плавают в воздухе, как воображают живые люди, но в этот момент Мэри казалось, что она способна взлететь.
- Я никогда и никому об этом не рассказывала. Даже Вари.
Ник осторожно положил руку ей на плечо.
- Я понимаю, это ужасно - так потерять брата, - сказал он, - но может быть… может быть, я мог бы стать тебе вместо брата? - И он придвинулся чуть ближе. - Или… не знаю… Я имею в виду, может, не совсем вместо брата, а… как-то иначе…
И, наклонившись, поцеловал её.
Мэри не знала, как ей к этому отнестись. В течение всех тех лет, что она провела в Междумире, не раз встречались парни, пытавшиеся приставать к ней с нежностями. Эти парни её не интересовали, и она была достаточно сильна, чтобы дать им отпор. Однако здесь перед ней был мальчик, поцелуям которого ей вовсе не хотелось противиться. Но с другой стороны, она не собиралась позволить незнакомым эмоциям одержать верх над рассудком. И потому не ответила на поцелуй.
Ник смешался, приняв отсутствие реакции с её стороны за проявление равнодушия.
- Извини, - прошептал он, смутившись.
- Не надо извиняться.
Мэри больше ничего не сказала. Она закрыла свою душу на замок, спрятав все свои чувства в её глубине; теперь они не могли вырваться оттуда - так же, как сама она не могла вырваться из своего бархатного платья.
Отказ так же горек в посмертии, как и при жизни.
"Наверняка это из-за дурацкого шоколада, - думал Ник. - Нет, это потому, что я на год младше. Хотя стоп, я лет на сто младше!"
Он не стал дожидаться лифта, а устремился вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Войдя в свою комнату, он плотно затворил двери.
Конечно, у Ника это было не первое подобное переживание. Та девочка на уроках физики… нет, истории… он не помнил, да это и не важно. Главное - те, прежние чувства давно утихли. Здесь же, в Междумире, любовь не кончается. Ник раздумывал: может быть, если он как следует постарается, ему удастся просто-напросто исчезнуть? Ведь со стыда он больше никогда не сможет показаться Мэри на глаза, уже не говоря о том, чтобы провести вечность с этим стыдом…
Мэри, Мэри, Мэри… Её лицо, её имя - вот что переполняло его ум. И вдруг он осознал, что ни для какого другого имени в его голове больше нет места. А ведь оно должно там быть! Имя, которое, по словам этого маленького негодяя Вари, он скоро позабудет. Другие ребята называли его "Херши", но ведь это не его имя! Или его? Нет, его имя начиналось на "н". Нат. Ноэл. Норман. Точно, оно начиналось на "н"!
* * *
Мэри обнаружила, что мастерская игра Вари помогает ей избавиться от мрачного настроения. Этот мальчик умел извлекать невыразимо сладостные звуки из своего Страдивариуса - скрипки, в честь которой получил своё междумирное имя. Сегодня он играл "Времена года" Вивальди - одно из любимейших произведений Мэри. Собственно, "Времена года" предназначены для струнного квартета, но других музыкантов-струнников среди трёхсот двадцати Мэриных подопечных не было. Инструментов-то у них хватало: люди любят свои музыкальные инструменты, так что многие из них удостоились вечности, как, например, труба, которую переехал автобус, или рояль, упавший с шестнадцатого этажа. Несколько раз Мэри пыталась организовать оркестр, но способные дети попадали в Междумир редко, да и те не всегда выражали желание заниматься музыкой.
- Что бы тебе ещё хотелось послушать?
Мэри до того ушла в себя, что не слышала, как Вари закончил играть.
- Что тебе самому нравится, Вари.
Он заиграл что-то печальное и жалобное - Мэри не смогла определить автора. Она всегда предпочитала бодрую, весёлую музыку.
- Наверно, мне стоило бы позвать сюда Ника, - сказала она. - Уверена, ему бы тоже понравилась твоя игра.
Вари сник, страстная выразительность его игры поблекла.
- Херши? Да он подлиза и гад!
- Я была бы очень рада, если бы вы с ним стали друзьями.
- У него морда грязная. И глаза его мне не нравятся!
- Он наполовину японец, поэтому у него слегка раскосые глаза. Вари, что за странные предрассудки!
На это Вари ничего не ответил. Он снова заиграл свою траурную музыку, потом остановился и сказал:
- Вечно он вокруг тебя увивается. Почему ты не положишь этому конец? Он же ничтожество! Ничего не умеет, не то, что некоторые. Как я, например.
Мэри вынуждена была признать, что это правда - Ник не отличался никакими особыми талантами. Но какое это имело значение - что он умеет делать? Разве не достаточно того, что он просто есть?
Она встала и подошла к одному из окон, выходящих на запад. Вечер был ясный, и она могла видеть противоположный берег Гудзона, но горизонт скрывала еле заметная дымка.
Для живых мир стал так мал! Самолёты доставят тебя с одного конца страны в другой за считанные часы. Ты можешь разговаривать с кем-то на другой стороне планеты, всего лишь нажав несколько кнопок на телефоне, а эти последние сейчас уже даже не были соединены проводами. Междумир не таков. Здесь полно белых пятен, в глуши которых прозябают тысячи детей. О детворе, находящейся вне её сферы влияния, Мэри знала совсем немного. За все годы, проведённые в Междумире, она мало где бывала, а исследовала ещё меньше - благоразумие и безопасность требовали держаться одного места. Путешествия связаны с риском, значит, их надо ограничить, как только возможно. Она перебралась из одного многоквартирного дома, в который вселилась много лет назад, в башни-близнецы, и это значительно расширило границы её королевства, позволив принять под своё крыло гораздо больше Послесветов, чем раньше. И всё же единственным источником информации о мире за пределами башен служили Искатели. По большей части они приносили всякие слухи. Иногда ей нравилось то, что она слышала, иногда нет.
И тут у неё возникла мысль - чудесная, великолепная мысль, которая могла бы придать существованию Ника цель и смысл, благодаря которым он перестал бы быть одним из множества других её подданных.
- Искатели рассказывают, что мои книги распространились далеко на запад, - сказала Мэри. - Теперь их читают даже в Чикаго. Из чего надлежит сделать вывод, что и там есть дети, нуждающиеся в опеке и руководстве. Что ты об этом думаешь?
Вари перестал играть.
- Ты собираешься уйти отсюда?
Мэри помотала головой.
- Нет. Но я могу послать туда кого-нибудь, кого научу всему, что знаю сама. Этот человек может создать опорный пост в каком-нибудь неисследованном городе. Скажем, в Чикаго.
- И кто этот достойный?
- Я думала о Нике. Конечно, на его обучение уйдут годы - может, десять, а может, и все двадцать, но ведь для спешки нет особых причин.
Вари приблизился к окну, взглянул на тонущий в дымке горизонт, затем обернулся к Мэри.
- Это мог бы сделать я, - сказал он. - И на меня не придётся тратить годы учения.
Она повернулась к нему и улыбнулась.
- Как мило с твоей стороны предложить это.
- Но я действительно могу! - настаивал Вари. - Я, может, и мал, но ребята меня уважают. Даже те, что постарше.
Она опять тепло улыбнулась.
- Вари, ну во что превратится это место без тебя и твоей скрипки? Нет, я хочу, чтобы ты и твоя музыка вечно оставались с нами.
- С нами… - повторил Вари. - Понимаю.
Она поцеловала его в макушку.
- Итак, почему бы тебе теперь не сыграть что-нибудь ещё? Что-нибудь повеселей?
Вари заиграл развесёлую песенку, но и в ней подспудно ощущалось что-то неуловимо мрачное.