- У меня… у меня его нет, - тихо ответила Лиза. Если оттолкнуть Ленку изо всех сил и успеть проскочить мимо девчонки справа, то, может быть, получится убежать. Будто прочитав ее мысли, девочки подошли поближе - теперь они стояли полукругом, прижимая Лизу к углу между забором и непроходимым кустарником.
- Как это нет? - Ленка подбоченилась. - И куда же он делся?
- Я… я подарила! - выкрикнула Лиза
- Говори тогда, кому отдала.
Глаза Лизы забегали. Ленка схватила ее за локоть и ловко завернула руку за спину. Лиза с воплем согнулась пополам; это можно было вытерпеть, но Лиза понимала, что стоит Ленке усилить нажим, и боль станет невыносимой. Она не могла пошевелиться; от ощущения полной беспомощности подступала паника. Лиза понимала, что еще немного - и она совсем перестанет соображать. Мозг лихорадочно работал, но она никак не могла придумать, кому же могла отдать кулончик, придумать что-то, чему Ленка поверит и сможет проверить. В глазах темнело от боли, и голова просто отказывалась работать.
- Ты ее не знаешь, - пробормотала она, задыхаясь.
- Я всех знаю. Не врать мне!
- У меня правда нет! - закричала Лиза. Ленка потянула локоть вверх, и руку пронзило такой дикой болью, будто ее выдернули из сустава. Лиза не выдержала. - Он дома, дома!
- Тогда пойдем домой, - сказала Ленка с ухмылкой и отпустила руку. Лиза схватилась за ноющее плечо. - Давай, пошли. И попробуй только убежать, хуже будет! Я тогда сама к твоей бабушке пойду и скажу, что ты у меня его украла!
Лиза похолодела. Она соврала, чтобы потянуть время, но теперь видела, что это не поможет. Ленка не шутит, не блефует - правда может пойти и сказать бабушке, что Лиза - воровка. Выхода не было. Что, если, придя домой, просто отказаться отдавать фигурку? Ленка не отстанет, будет звонить в дверь, кричать под балконом. В конце концов, бабушка спросит, что у них происходит, - спросит не у Лизы, а у ее "подружки" - и та расскажет историю про воровство. Лиза не знала, кому поверят взрослые. Может быть, даже поверят ей. Но точно знала, что будет, если она сама расскажет правду. "Нехорошо быть такой эгоистичной, - скажет бабушка. - Вы же вместе нашли эту штучку, вот и играйте с ней вместе. Отдай девочке кулончик, прекрати жадничать". От отчаяния Лиза тихо застонала и тут же получила тычок кулаком в спину. Что, если сейчас дать сдачи? Ее сильно побьют, это чепуха, но на шум сбегутся взрослые, начнут спрашивать - и будет то же самое, только еще и влетит за неумение договариваться словами.
Лиза поднималась на свой пятый этаж, как на эшафот. Когда она потянулась к звонку, ей показалось, что на руке висит гиря. Девчонки за спиной настороженно сопели; Лиза все пыталась найти слова, которые ее спасут, дадут защиту - и не могла. Выхода не было.
Дверь открыла бабушка. Лиза молча глядела на нее исподлобья, так и не придумав, что сказать. Ленка опередила ее.
- Здравствуйте, - вежливо сказала она из-за спины, и Лиза услышала в ее голосе улыбку. "Такая милая девочка, - скажет сейчас бабушка, - не понимаю, Лиза, откуда у тебя манера ссориться из-за чепухи". От ненависти и страха внутренности сжались в тугой холодный узел.
- Добрый день, - заулыбалась бабушка, - Лиза, наконец-то ты явилась, гулена! Мы тебя заждались. Девочки, у нас гостья, Лиза должна с ней поговорить. Поиграете чуть позже, хорошо? Подождите полчасика.
- Хорошо, - послушно пропела Ленка. Лиза обернулась, поймала злой взгляд прищуренных глаз. "Мы подождем, сколько надо, - говорил этот взгляд, - не думай, что все кончилось".
В коридоре стояла большая спортивная сумка с надписью "Adidas". Сердце Лизы екнуло - на секунду она подумала, что наконец-то приехал папа, но тут же увидела в комнате невысокую черноволосую женщину с короткой стрижкой и круглым лицом. На ней были блестящие спортивные брюки и жутко модная блуза в мелкий черный горошек - Лиза знала, что такие бывают красные, белые и желтые, но эта была изумительного бирюзового оттенка - в цвет блестящим спортивным штанам.
Гостья казалась знакомой - присмотревшись, Лиза вспомнила, что встречала ее пару раз в институте, когда папа брал ее с собой на работу. Перед глазами встали темные, пахнущие пылью, прелым деревом и табачным дымом коридоры с деревянными панелями на стенах. Массивные шкафы с множеством ящиков - Лиза знала, что там хранятся образцы керна, узкие каменные цилиндрики всех оттенков серого и бежевого, которые так интересно рассматривать. Папин кабинет - прокуренный, тоже забитый шкафами с образцами; огромная, древняя раковина забита окурками папирос. Смешной рисунок снежного человека на стене. Столы, заваленные разноцветными картами, листами бумаги, исчерченными странными ломаными линиями ("это сейсмограммы" - непонятно говорит папа), бесконечными таблицами. И эта женщина, столкнувшись с папой в коридоре, сердито щурит и без того узкие, черные глаза. "Отчет… каротаж… Кыдыланьи…" - слышит Лиза; папа шутливо вскидывает руки, смеется. "Лизок, это тетя Нина, - говорит он, - бежим скорее, а то она стукнет меня молотком". Лиза тоже смеется, но смотрит на тетю Нину с опаской: никакого молотка у нее в руках нет, но мало ли…
Может быть, тетя Нина пришла рассказать новости из Черноводска? Или передать что-нибудь? Лиза вошла в комнату, вопросительно поглядела на взрослых.
- Лизочек, нам надо серьезно поговорить, - сказала бабушка.
Лиза медленно присела на диван. Ее взгляд панически метался от бабушки к тете Нине, к деду и опять к бабушке. Серьезный разговор никогда не приносил ничего хорошего. Оценки за четверть? Долгие прогулки, уходы со двора? Или - Лиза похолодела - они как-то узнали про Никиту, и сейчас скажут: "Лиза, мы узнали, что ты ненормальная. Нам придется отдать тебя в психушку".
- Покажи-ка нам свои оценки, - сказала бабушка. Лиза медленно достала из портфеля дневник; к горлу подступили слезы, но все-таки она чувствовала облегчение. Оценки - это не самое худшее. Но сейчас, конечно, начнется… Только почему при гостье? Обычно бабушка не ругала ее при посторонних. И обходилась без предисловий…
Тем временем бабушка открыла дневник на последней странице, где выставлялись оценки за четверть. Лиза уставилась в пол, ожидая криков. Две четверки. Остальные - трояки. А ведь она была отличницей, и ее родители всегда гордились этим.
Бабушка не стала кричать - только шумно, театрально вздохнула, захлопнула дневник и бросила его на диван. Это напугало Лизу больше, чем ругань. Это было непонятно; теперь Лиза не знала, чего ожидать.
- Видишь ли, Лизок, - проговорила бабушка, - видишь ли… Понимаешь, Лизок…
- Заладила, - раздраженно вмешался дед. Лиза вздрогнула. - Понимаешь, Лиза, твоим родителям было бы удобнее, если бы ты осталась у нас.
Лиза подняла расширившиеся от ужаса глаза, и бабушка торопливо добавила:
- Ненадолго, только на год. И мама обязательно приедет на Новый год.
Лиза, не в силах сказать ни слова, медленно покачала головой.
- Но с другой стороны, - снова заговорила бабушка, пряча глаза, - маму очень тревожит то, что ты съехала на тройки.
- И папу тоже, - торопливо вставил дед. Бабушка быстро кивнула.
- Да, маму с папой. Ты бы постыдилась, ведь отличницей была, а тут вдруг распустилась! Прогулки эти… Разве ты не понимаешь, что если друзья мешают тебе учиться - то это плохие друзья, дурная компания? Скоро докатишься до…
Тетя Нина громко кашлянула, и бабушка растерянно замолчала.
- Через два дня я еду в Черноводск, - заговорила, наконец, гостья, увидев, что старики совсем потеряли нить разговора. - У твоей бабушки есть возможность достать на тебя билеты, и ты могла бы поехать со мной.
- Но мы не уверены, что тебе стоит туда ехать, и хотим, чтобы ты осталась с нами, - добавила бабушка, и улыбка, появившаяся было на Лизином лице, снова погасла. - Но ты уже взрослая девочка, так что решать тебе. Поступай, как знаешь.
Бабушка замолчала. Вид у нее был холодный и слегка обиженный. Лиза растерянно замерла. Ловушка, это была ловушка, вроде того дурацкого вопроса, который так любят задавать взрослые: кого ты больше любишь, маму или папу? Это была привычная, мелкая мышеловка… но теперь на пути Лизы лежал настоящий капкан. Ей так хочется уехать к родителям, - но если им это неудобно, это будет так… эгоистично. А эгоисткой быть нехорошо. Что важнее: не мешать родителям или не расстраивать их плохими оценками? Сказать бабушке, что она не хочет с ними жить, - или не вернуться в дом, по которому так скучает, и увидеть маму только на новый год? Кто разозлится и обидится на нее больше? Чья обида… опасней?
- Лизааа, выходи! - донесся с улицы крик, и она вжала голову в плечи, узнав голос Ленки.
- Я хочу домой, - прошептала она, глядя на тетю Нину и изо всех сил стараясь не заплакать. - Пожалуйста.
Дед пожал плечами и развернул газету, а бабушка поджала губы и скорбно качнула головой.
- Беги, тебя подружки зовут, попрощайся, - сказала она. Лиза быстро кивнула. Схватив куртку и сунув ноги в сапоги, она выскочила за дверь.
- Какая все-таки черствая девочка, - успела услышать она.
Дверь захлопнулась. Лиза спустилась на несколько лестничных пролетов, уселась на ступеньку и разрыдалась, пряча лицо в коленях.
Может, надо было ослушаться поморника и прогнать того человека, думал Петр. Может быть, зря он открыл тогда дверь и впустил надежду. Хватит ли у него теперь сил?
Они сидели на его кухне. Один - угрюмый, настороженный. Второй с деланным равнодушием разглядывал чайник с отбитой эмалью и бубен, висящий на стене, и все говорил, говорил.
- …Вы же знаете, Петр, как птицы вцепляются в скалу.
- Знаю.
В ответ на слова пришлого чайки, кружившие на помойке за домом, закричали согласно и коротко - раз, другой. Мелькнуло за окном рыжеватое крыло, оранжевый и блестящий, как сердолик, глаз. Петр вздрогнул. Не просто чайка - поморник, редкий гость в городе. Будто глянул в душу, проверил, подсказал - не гони. Выслушай.
- Пока они только выбирают место, чтобы усесться, их легко спугнуть. Но уж если уцепились когтями за камень, то намертво. Могут и крылом ударить, если попытаться прогнать.
- И клювом.
- Именно. Не буду тянуть. Знаю, вам не слишком нравится Черноводск. Ваш отец был большим человеком, а вы…
- Да.
Он оглядел пузырьки на столе, эмалированную кружку, почерневшую от чайного налета, дешевые трикотажные штаны, вздувшиеся пузырями над тощими старческими коленями. В его квартире пахло лекарствами и вареной картошкой, и совсем чуть-чуть - мокрыми шкурами.
- Вам оставалось только мстить. Всем известно, что погода в Черноводске всегда хуже, чем парой километров в любую сторону. Здесь почти не бывает солнца, бураны обрывают провода, а лето - промозглое и сырое. Плохое место, говорят люди. Но им все равно. Ваша месть для них - что укусы комаров.
Петр молчал. Его собеседник, неведомо как появившийся в совхозе, почтительно расспрашивавший об "отцах племени, что хорошо знают местный фольклор", не нравился ему. Дети Поморника совсем оглупели, раз дали ему адрес. Он тоже был человеком города - хитрым и слабым, его цели были непонятны, а слова - мутны. Но он знал слишком много.
- Только если вы считаете, что они уже зацепились за скалу, захватили и перекроили под себя вашу землю и ваших людей, то вы ошибаетесь. Это они лишь примерялись. Месторождения истощаются. Если не будет нефти - люди города уйдут. Они не захотят здесь жить. Плохое место…
- Знаю.
- И детям Поморника снова понадобится тот, кого слушают чайки.
- Да.
Он смотрел из-под опущенных век, как чужак, морщась, тянет из кружки пахнущую веником жижу - Петр нарочно распечатал пачку гнусного краснодарского чая, нарочно дал алюминиевую кружку, обжигающую губы. Этот пришлый знал его тайные мечты, и Петру это не нравилось, сильно не нравилось.
- Но теперь на шельфе решено ставить буровые. И если им позволить…
- Откуда вы пришли? - спросил Петр. Его собеседник недовольно повел плечами, но старик уже не мог остановиться. - Таких ботинок, как у вас, нет даже у больших начальников, и курток тоже, и ваши часы… - он ткнул в электронный циферблат, похожий на небольшое колесо от трактора. Его собеседник невольно одернул рукав. - Так откуда вы?
- Из очень большого города. Из Москвы.
- Вы думаете, я старый человек, совсем глупый? Думаете, раз я здешний - так совсем дурак? Я охотник, я умею замечать следы и различать двух мышей из одного помета. И я смотрю телевизор. Таких, как вы, нет ни в Москве, ни за границей.
Его собеседник смутился, отвел глаза, и Петра охватила злобная радость.
- А если я сейчас позвоню в милицию, что вы им расскажете? - спросил он.
- Придумаю что-нибудь. А вы так и останетесь нищим, никому не нужным пенсионером.
Петр пожал плечами. Отвращением нахлынуло волной. Что ему надо, этому человеку? Зачем он приехал, откуда?
- Вы хотите, чтобы люди города ушли из этих мест. Я хочу, чтобы разработка шельфа прекратилась.
- Почему? Вы же любите нефть, обожаете нефть… вы, любители мертвечины, которой побрезгует даже росомаха. Я видел, как люди, которые работают на буровой, обливаются ею и смеются от радости. Всем вам, городским, нужна нефть, разве не так?
- Не всем. Есть люди, которым надо это остановить. Вам не нужно знать, почему.
- Тогда зачем вы говорите все это мне?
- С кем же разговаривать, если не с исконным хозяином этих мест, - мужчина пожал плечами. Его смущение прошло, и теперь он говорил с искренним удивлением. Такая же искренность была в словах тех, кто забирал детей племени и отвозил их в интернаты, а потом отравлял городом… Но те лишь сами верили себе, а этому верили еще и чайки. Такое нельзя было не почувствовать.
- Я давно не хозяин. Мой отец был великим шаманом. А я - пенсионер. Люди города дают мне деньги и лечат мои старческие болячки.
- Но поморник говорит с вами.
Петр снова пожал плечами и кивнул. Кивнул.
Глава 4
Не здесь и не там
Наконец-то Лиза ехала домой. Рейс был дневной, но выехать пришлось рано утром. Дед долго кружил по центру города, маленькими тенистыми улочками со старыми дубами и тутовниками вдоль тротуаров, между частными домами в окружении фруктовых садов, пока не нашел нужный адрес. Нина вышла сразу, как только услышала сигнал, - все в тех же спортивных штанах, с сумкой через плечо. Лиза посмотрела, как Нина несет ее, и позавидовала, - ее рюкзак, хоть и маленький, был тяжеленным. Большую часть вещей, конечно, пришлось оставить, но зато бабушка впихнула в сумку несколько банок варенья. А ведь очень красивый свитер, который Лизе не разрешили взять с собой ("Куда столько набрала? Надорвешься!") был намного легче. Лиза старалась не думать об этом - в конце концов, она точно знала, что бабушка хочет как лучше.
Наконец, дедушкин "Москвич" подкатил к аэропорту. Лиза вытянула голову - здесь через ограду было видно летное поле; небольшой самолет бежал по полосе, постепенно разгоняясь и задирая нос. Лиза узнала Ту-154 - на таком же они полетят до Москвы. Самолет оторвался от земли, серебристо сверкнул на солнце. Лиза тихо ахнула от удовольствия - на взлетающие самолеты она могла смотреть бесконечно.
Лиза любила эти ежегодные переезды - с севера на юг в начале лета, с юга на север - в конце. Она легко выдерживала перелеты и втайне гордилась тем, что ее никогда не укачивает, и что она знает, как называются самолеты. Она любила суету аэропортов; обожала вслушиваться в объявления, и даже соленая шипучая минералка, которую она в нормальной жизни не терпела, казалась ей вкуснейшим напитком, когда стюардессы разливали ее в маленькие коричневые чашечки и развозили на тележке по салону самолета. Но больше всего Лизе нравилось просто уезжать и приезжать; это странное состояние - когда ты уже не здесь, еще не там. Время вне жизни, похожее на бесконечный летний вечер в старом сквере. Особенное время. Оно давало ей чувство свободы и ожидания чего-то нового, неизвестного, но обязательно хорошего.
Единственное, чего Лиза опасалась на этот раз - что рамки-металлоискатели будут звенеть из-за воробушка, и его придется снять. Конечно, тетя Нина - не бабушка и не родители, вряд ли прицепится, но вдруг? Или расскажет дома, и мама с папой начнут расспрашивать о кулоне, просить, чтоб показала… Но рамка промолчала, не зазвенела, и Лиза, машинально прижимая руку к груди, будто пряча и так скрытый свитером кулон, проковыляла на посадку.
Лиза не знала, почему ей так не хотелось рассказывать о фигурке. Просто не хотелось - и все. Это был ее секрет. Тайна. Ее и Никиты… Никита, конечно, знал о воробушке, и Лиза была уверена, что знал больше нее. Это было обидно и нечестно - у Лизы от Никиты секретов никогда не было, а вот у Никиты… Лиза не понимала, как такое может быть - ведь она сама его придумала! Однако она чувствовала, что Никита очень многое от нее скрывает.
Например, он точно знал, что на самом деле творится в Черноводске. Знал и не говорил. Отмалчивался, когда Лиза пыталась спрашивать, и это пугало Лизу еще больше, чем оговорки бабушки и деда. Дома что-то не так, но узнать, что именно, можно только самой. Ждать подсказок неоткуда.
Лиза летела навстречу своему страху.
В аэропорту Внуково их встретил знакомый Нины. По каким-то неуловимым признакам Лиза определила, что он тоже геолог. Москва, как обычно, разочаровала: город совсем не походил на нарядные картинки из телевизора. Вдоль шоссе тянулся бесконечный, серый, скучный лес; потом появились заборы, следом - бетонные коробки домов. Это был тот же Черноводск, растянутый до бесконечности. Правда, дом, где жил знакомый Нины, слегка примирил Лизу с действительностью: целых двадцать четыре этажа, подумать только! Лиза в жизни не поднималась выше пятого, и на двадцатом ей было слегка не по себе. Из окна кухни люди внизу казались крошечными. Лизе выдали бутерброд с майонезом и огромную кружку сладкого чая; она сидела за столом вместе со взрослыми, болтала ногами и слушала. Незнакомый геолог, растерянно посмеиваясь, рассказывал что-то о танках. Лиза понимала, что танки были в центре Москвы, что это было совсем недавно и что дядечка, который сидит напротив нее, вместе с другими людьми не давал им пройти дальше. Это как-то не укладывалось в голове - ведь Лиза знала из книжек, что такое бывает только во время войны, - и она решила, что чего-то недопоняла. Она опять услышала непонятное слово "гэкэчэпэ", вспомнила ссору с Ленкой, и ей стало грустно - и одновременно радостно от того, что все это осталось позади. А взрослые тем временем уже говорили о работе, и все становилось еще непонятней. У Лизы была куча вопросов, но она обещала вести себя хорошо, а это значит - сидеть тихо и к взрослым не приставать. Девочка вертелась на табуретке, как на иголках.
- Что такое шельф? - не выдержала она и заранее съежилась, готовая к тому, что от нее сердито отмахнутся.
Тетя Нина и ее знакомый замолкли, растерянно глядя на девочку, и переглянулись. Нина усмехнулась, достала из сумочки листок бумаги и ручку.
- Ты у нас преподаватель, ты и объясняй, - сказала она, отдавая их хозяину квартиры. Геолог шумно вздохнул и, прямо как маленький, погрыз кончик ручки. Потом он нарисовал две длинные скругленные ступеньки, одна из которых была совсем низенькая, а другая обрывалась куда-то в пустоту, и перечеркнул их волнистой горизонтальной линией.