Этот день, а также два следующих Вульм провел одинаково. Тоска зеленая царствовала безраздельно. Маги ждали аудиенции у короля, о чем доподлинно знал владелец гостиницы. Горбун нежно полюбил Вульма, коротающего с ним часы досуга - а что было делать, если маги сидели сиднем в своих комнатах, беседуя и отлучаясь лишь за едой? Про аудиенцию Вульм нашептал воробью, и дрянная птица улетела. Когда воробей вернулся, по его взъерошенному, раздраженному виду сделалось ясно: аудиенция не стала новостью для Амброза. А треска, щука и пиво - не те вести, за которые стоит платить.
"Откажет, - решил Вульм. - В следующий раз воробей чирикнет: ты свободен, дорогой соглядатай! Остаток деньжат принеси в башню Держидерева, да не задерживайся…"
Он сам не знал, хочет он продолжать бессмысленную слежку - или нет. Вульм засмеялся: хрипло, зло. На что ты надеялся, дурак? Что при виде Симона к тебе вернется молодость? Что двадцать лет сгинут в огне памяти? Что в их компании сгорит паскудный год, где ждет могила Мари, и вершится месть, и визжит насильник на колу? Как ты бахвалился своим клинком, Теодор Распен, красавец, не привыкший к отказам… Двумя клинками: тем, что в ножнах, и тем, который терзал бедняжку Мари. Я думал, казня тебя, что месть утоляет боль.
Я ошибся.
Ночь, когда умер король Фернандес, Вульм провел без сна. Он не знал, что яд уже во рту шута, и с утра на престол воссядет принц Ринальдо. Зато он отлично знал, что станет делать, если выйдет в город и доберется до пьяных горлопанов, мешающих спать честным людям. Гвалт стоял - хоть уши затыкай. Бочки с дармовым вином, должно быть, выкатили на каждый перекресток. Мимо гостиницы шлялись хмельные толпы, крича про изменников. Сам Вульм к последышам Янтарного грота относился с полным равнодушием. В его возрасте размен - штука бессмысленная, вроде ногтя на носу. А юнцы… Кому охота себя калечить ради грядущих барышей - вперед, милости просим! Иногда Вульм, конечно, задумывался о том, что число изменников в Тер-Тесете растет, и скоро обычному человеку будет некуда податься, кроме гильдии метельщиков…
Мимо протопала очередная толпа. Вульм вскочил, распахнул окно - и вылил ночной горшок крикунам на головы.
- Бей изменника! - заорали снизу.
Вульм плюнул, вернулся на тюфяк и, как ни странно, заснул. Вопреки обыкновению, а может, благодаря бессонной ночи, встал он поздно. Кликнул служанку с тазом холодной воды, наскоро умылся, прислушиваясь к звукам наверху. Кажется, маги были у себя. Точнее сказать он не мог - пьяный загул, судя по шуму за стенами "Меча и Розы", продолжался. В гвалте проскальзывали нотки, хорошо знакомые Вульму. Их становилось все больше, пока он не уверился окончательно: убивают. Людей убивают, они кричат. А убийцы радуются - вдвое громче. Значит, убийцы случайные, без опыта. Мятеж? Вряд ли. Мятежники уже столкнулись бы со стражей, а нет, так с королевской гвардией. Погром? Вспомнилось ночное: "Бей изменника!" Вульм пожал плечами. Если честные тер-тесетцы вздумали уполовинить число последышей Янтарного грота, это их дело. И короля Фернандеса, вздумай его величество поддержать погромщиков - или насадить их головы на пики.
Объявление о смерти Фернандеса Великолепного и восшествии на трон Ринальдо Заступника, врага мерзких изменников, Вульм благополучно проспал.
Вскоре маги покинули гостиницу, и Вульм увязался следом. Гостиница стояла на окраине, изменников в квартале жило - раз, два, и обчелся. Девятый вал резни сюда не докатился, кипя багровой пеной в иных местах. Маги шли, беспокойно оглядываясь по сторонам. Циклоп что-то говорил Симону, Симон кивал. Вдали над крышами поднимались столбы дыма - густые, аспидно-черные на фоне бледного зимнего неба. Там горели дома. Мимо, торопясь, время от времени бежали какие-то люди. Мародеры, оценил Вульм. Тащат, что попало. Маги свернули в переулок, где кого-то били, и остановились - так резко, что Вульм едва не налетел на подопечных. Встав за углом, он пригляделся. Били мальчишку. Камнями. Здоровенного детину - должно быть, отца - уже прикончили. Мальчишка ковылял прочь, держась за стену, потом полз, цепляясь за обледенелый булыжник; потом замер, ткнувшись носом в башмаки Циклопа.
- Эй, чего встали?
- Проваливайте!
- Сами ублюдка добейте! Разрешаем!
Уходите, одними губами шепнул Вульм. Ну, мальчишка. Ну, убьют. Одним изменником больше, одним меньше. Ваше-то какое дело?
- Защитнички!
- Песок сыплется!
- Валите, пока мы добрые!
От Симона пахнуло жаром. Маг врос в мостовую, окаменел без движения. Не уйдет, уверился Вульм. Вот ведь старый дурак… Он и тогда, двадцать лет назад, остался в подземельях, а я ушел. Я и сейчас уйду. Симон сожжет буянов, и мы пойдем дальше. Что ему грозит? Вызовут на королевский суд, оправдается… Мальчишка у ног Циклопа поднял голову. В мокрых от слез глазах изменника плескалась надежда. Наверное, у Мари были такие же глаза. Красавец Теодор Распен изгалялся над жертвой, а девочка ждала: вот сейчас вернется отец. Сильный отец. Справедливый отец. Отец-Защитник. Мари ждала, и надежда таяла.
Пока не растаяла до конца.
Вульм вышел из-за угла. Нет, годы никуда не делись. Да и Симону Пламенному вряд ли нужна помощь. Возраст помутил твой рассудок, Вульм из Сегентарры. Ты делаешь глупости, жалкий, сентиментальный старик, а значит, долго не проживешь.
Он встал рядом с магами - и взялся за Свиное Шило.
Глава четвертая
Я - твое чудовище
1.
Камни бьют в стену. Камни бьют в тело.
Каждое попадание - изменение.
Корчась под ударами, истекая кровью, Танни радуется. Он знает: калеча плоть, камни делают ему подарок за подарком. Превращают в иное, могучее существо. Грузчик? Воин! Он встанет с мостовой, и встанет в гневе и ярости. С хищным мечом в руке. С багровым глазом во лбу. С огнем, накинутым на плечи, словно плащ. Три старца, явившись из зимней стужи - не в смертной ли судороге разума? - соединят усилия, превратятся в одного беспощадного убийцу, и звать мстителя будут Танни. Какая-то заноза кроется в этой прекрасной будущности, мешая поверить до конца. Саднит, отравляет душу сомнением. Танни - воин! - вырывает занозу с корнем. Он отомстит за отца! Он отомстит за Эльзу.
Он…
Тепло. Жарко.
Что-то давит на лоб. Нет, не ладонь сивиллы.
Отец!
…Эльза!
Страх упал с небес, вцепился когтями, окутал душными крыльями. До одури, до смертного озноба Танни боялся открыть глаза. Всего лишь миг назад он лежал на обледенелом булыжнике, под градом камней, и ничего не боялся, мечтая о мести. И вот - лежит на мягком, в тепле, задыхаясь от дурных предчувствий. Тряпье, подумал он. Бросили на пол, как для собаки. Или расщедрились на топчан? Лоб холодила мокрая повязка. С осторожностью зверька, угодившего в западню, мальчик принюхался. Он боялся выдать себя даже трепетом ноздрей. Запах жилья. Печная гарь, смолистые поленья. Ухо болит. Ой, как болит! Ноет, дергает. Спина тоже болит. И бедро. Губа распухла, как оладья. Во рту - острое, злое. Царапает. Голова? Голова, вроде, ничего. И отрезанные пальцы на ногах вспомнили, хвала Митре, что их нет…
- Хитрец. Это хорошо.
- Почему?
- Хитрецы живучи…
- Ну, не знаю.
- Хватит притворяться, парень. Посмотри на меня.
Веки дрогнули. Зрячий глаз слезился, мешая как следует разглядеть человека, раскусившего нехитрый обман. Танни моргнул, слезы потекли на щеку. Над ним склонился старик - тот, у кого лицо из разных половинок. Значит, троица - не бред помраченного рассудка. А мерцающий карбункул во лбу старика? Лоб незнакомца вновь скрывала кожаная повязка. Танни с ужасом представил, как она чернеет, обугливаясь, открывая камень-пожар, вросший в кость и мозг.
- Вы…
- Я. Что ты хочешь сказать еще?
- Вы меня спасли?
Осколок переднего зуба оцарапал язык.
- Спас, - кивнул старик без особой приветливости.
- Я…
- Ты мне благодарен. Верю. Ты мне благодарен так, что у тебя нет слов. И в это верю. Урок первый: не спеши благодарить, даже если тебя удержали на краю пропасти. Иногда пропасть - спасение, а спасение - кошмар. Как тебя зовут?
- Танни… Натан.
До сих пор все звали его Танни. Но он больше не ребенок. Отец погиб, теперь Натан - старший мужчина в семье. Пусть старик зовет его полным именем. Даже если старик - сумасшедший.
- Сесть сможешь?
Вместо ответа Танни - нет, отныне и навсегда Натан - сел. Тело откликнулось многоголосьем боли. Комната завертелась колесом. У окна в кресле, свесив подбородок на грудь, дремал второй старик - высоченный, лысый, древнее руин. Единственный, кто остался недвижен, как гвоздь, вокруг которого вертится мир. Это он сомневался в живучести хитрецов - и, должно быть, имел на то веские основания.
- Голова кружится?
Старик с повязкой на лбу видел мальчика насквозь.
- Все, уже прошло.
- Врешь. Значит, соображаешь. Я прав?
- Наверно…
- Соображай, парень. От этого зависит твоя жизнь.
- Я понял, - Натан проглотил комок в горле. - Я понял, господин.
- Зови меня Циклопом.
- Хорошо, господин Циклоп. Вы маг?
- Нет, - придвинув табурет, Циклоп сел напротив. - Теперь спроси, добрый ли я человек? И я снова отвечу: нет. Я тебя спас не по доброте душевной. Заруби себе это на носу, хитрец Натан. Ты мне нужен. Вслушайся в мои слова. В них звучит все добро нашего славного мира: "Ты мне нужен!" Большего я тебе предложить не смогу.
- Зачем я вам нужен, господин Циклоп?
В жарко натопленной комнате Натану сделалось зябко. Он едва совладал с дрожью. Руки старика лежали на бедрах, и были вовсе не старыми. Гладкая, упругая кожа; сильные пальцы музыканта. Эти руки скорее принадлежали мужчине средних лет. В сравнении с морщинистым, странноватым лицом… Словно подслушав чужие мысли, Циклоп сцепил пальцы обеих рук на колене.
- Боюсь, ты последний из изменников Тер-Тесета.
- Последний?!
- Если спасся еще кто-то, он сейчас за сто лиг отсюда. Забился в такую нору, что и днем с огнем не отыщешь. А ты - вот он. Хоть режь тебя, хоть с кашей ешь.
- Что вы хотите со мной сделать?
- Еще не знаю, - Циклоп задумчиво поскреб подбородок. Под его взглядом мальчик чувствовал себя тушкой кролика под секачом умелого повара. - Ты только начинаешь меняться. Это кстати. Грозный Митра, как же это кстати! Я буду за тобой наблюдать. Буду тебя изучать. Возможно, ставить опыты…
- Опыты? Это как?
В ожидании ответа Натан весь покрылся испариной. Циклоп, как нарочно, не спешил. Встал, прошелся по комнате. С помощью кочерги открыл раскаленную печную дверку, подбросил поленьев в огненное нутро. Вернулся, снова взгромоздился на табурет.
- Опыты и пытки - родные братья. И те, и другие бывают болезненными. И те, и другие ставят одну задачу: постижение истины. Так говорила Инес ди Сальваре, а она знала толк в истине. Где кроется истина, хитрец Натан? В сердцевине. Значит, - Циклоп сунул в руки мальчику жестяную кружку, доверху полную рябинового чая. Чай остыл, был еле-еле теплым, - нужно узнать, что творится у человека внутри.
- Вы будете меня резать?!
Чай выплеснулся мальчику на ноги. Был бы кипяток - ошпарил бы, как пить дать. С минуту Натан, да и Циклоп - тоже, смотрели на кружку. Жесть уступила давлению, от пальцев остались глубокие вмятины. Еще чуть-чуть, и Натан скомкал бы посуду в кулаке.
- Резать? Хорошая идея, - кивнул Циклоп. Казус с кружкой, судя по всему, позабавил его. - Но не сразу. Посмотрим, что мне удастся выяснить менее радикальными способами.
- Господин Циклоп! Вы же не разбойник! - зачастил Натан, пытаясь успеть. Казалось: если он не сумеет убедить, умолить, Циклоп прямо сейчас достанет огромный ножик и разделает мальчика в лучшем виде. - Вы хороший человек! Вы мне жизнь спасли! Вас самого убить могли! А вы не побоялись… Зачем меня резать? Вы маг, вы просто скрываете от меня. Вы и так все узнать можете. Вы узнайте, а потом отпустите меня домой. Ладно? А я вам по гроб жизни… все, что захотите…
Циклоп слушал, не перебивал. Дождался, пока Натан умолкнет, выдохшись. Достал вышитый рунами кисет из желтой замши, вытряхнул на ладонь пахучий комочек смолы. Отправил в рот, принялся с задумчивостью жевать.
- По гроб жизни? Все, что захочу?
Натан поспешно закивал.
- Урок второй: не бросайся дурацкими обещаниями. Если я расскажу тебе, чего может захотеть добрейший с виду дедушка… Тебе будут сниться кошмары до конца жизни. Симон, не желаешь просветить молодого человека?
Высоченный старец в кресле спал, равнодушен к просвещению.
- Нет, так нет. Симон у нас молчун. Домой тебе нельзя, хитрец Натан. Небось, все соседи знают, куда тебя водили. Запоют хором: в Янтарный грот…
- Знают, - понурился Натан.
- Прикончат тебя, парень. Не сегодня, так завтра. И за наградой побегут.
- За какой наградой?
- Не знаю. Но уверен: будет награда. Скажем, десятина с имущества изменника. Остальное - в казну. Лучшая в мире подать: народ сам доносит, сам собирает, а казне - доход.
Натан с надеждой поднял взгляд на Циклопа:
- А если через неделю? Через месяц? Год?
- Обратись к провидицам, они скажут. Я не возьмусь. Ах да, провидиц тоже извели…
- Как же так? Там мама… - слезы градом катились по щекам. Зрячий глаз и незрячий старались вовсю. Натан ничего не мог поделать с предателями. - Я в порту работать хотел. Грузчиком. Как отец… Отец из-за меня… спасал, как мог… Один против всех! Его убили, а я…
- А ты выжил, - пожал плечами Циклоп. - Значит, твой отец погиб не зря.
- Зря! - закричал Натан, срывая горло. - Зря! Лучше бы он остался жив, а я сдох! Мне теперь даже домой нельзя! Мама с ума сойдет… Решит, что меня тоже убили… За что?! Что мы им сделали?!
Мальчика трясло, как в лихорадке.
- Жизнь не знает справедливости, - сказал Циклоп, когда Натан упал на топчан и зарылся лицом в подушку. - Жизнь и жестокость растут из одного корня. Хватит нюни распускать! У тебя хотя бы мать жива. Мне повезло меньше.
Старец в кресле проснулся. С интересом взглянул на Циклопа, ожидая продолжения. Чуть раньше сам Циклоп с похожим интересом рассматривал Натана. В комнате стало ощутимо теплее, как если бы чувства древнего старца имели природу огня.
- Симон, Симон, - покачал головой Циклоп. - По-прежнему падок на новенькое, да? Помнишь, что я сказал тебе в башне Красотки, когда ты собирался испепелить меня?
- Да, - кивнул старец по имени Симон. - Ты заявил, что я тебя не знаю. Ты был взволнован, и нес чепуху. Впрочем, ты всегда несешь чепуху.
- А что ответил мне ты?
- Что за двадцать лет я сто раз видел тебя у Красотки.
- Ты видел меня и раньше, - рассмеялся Циклоп. Смех его, как и руки, не знал тягот возраста. Так смеются еще молодые, в сущности, мужчины. - Просто запамятовал. Я был не из тех, кто запоминается. Хорошо, слушайте. Урок третий, хитрец Натан: отцы часто гибнут, защищая сыновей. Мой тоже бился один против многих. И что? Его труп достался воронам. А меня обрекли на тьму, рядом с которой мрак могилы - солнечный денёк…
2.
Сын Черной Вдовы
Безвинно я качался в колыбели,
Когда меня колдунья закляла
И я повлекся по дорогам зла,
Срывая ледяные асфодели.
По гребням скал, что призраки обсели,
Вблизи щелей, где залегала мгла,
Незримая рука меня вела
На встречу с Бесом в адской цитадели.
Роберт Говард
Тьма клубилась плотным облаком. Сколько ни напрягай зрение - ничего не увидишь. Но Краш знал: если, наоборот, расслабиться, перестать до рези в глазах всматриваться в окружающий мрак и зажмуриться, оставив лишь крошечные щёлки между век - тьма начнет твердеть, застывая черным воском. Спустя дюжину ударов сердца можно будет разглядеть стены пещеры, сочащиеся влагой, плиту из полированного гранита, закрывающую вход, и широченный лаз под потолком, откуда веет теплом с легким запахом мускуса.
И еще - тлена.
Умение видеть в темноте пришло к нему недавно. Пять дней назад? Неделю? Краш потерял счет времени. Поначалу он считал дни своего заточения: еду и воду приносили раз в сутки. Но скоро он сбился со счета. Числа в голове стали путаться, и Краш бросил это бесплодное занятие. Какая разница, сколько он здесь: месяц или больше? Вот "темное зрение" - другое дело. С его помощью когда-нибудь удастся бежать из подземелий Шаннурана.
Едва придя в себя после безумного кошмара, куда его без жалости швырнули руки подземных воинов-а'шури, он мыслил лишь о побеге. Он вырвется из адских темниц, доберется до Аккарии и расскажет о страшной участи, постигшей деревню… И о несметных сокровищах, хранящихся в пещерах а'шури! Король Этнагон двинет на врага свою непобедимую армию. Пускай не для того, чтобы покарать зловещую расу, изрывшую тоннелями корни гор; пусть ради сокровищ - главное, погубителям деревни придет конец!
А если Крашу не поверят, он найдет могущественного мага, напросится к нему в ученики - ради мести он готов обречь собственную душу на заточение в нефритовом зеркале! - и когда выучится, громами и молниями обрушит своды пещер на головы а'шури!
Для начала требовалась сущая безделица: удачный побег.
* * *
…В первый же день мальчик на ощупь обследовал дверь и стены. В итоге он убедился: его сил не хватит на то, чтобы отодвинуть гранитную плиту, даже если ее и не запирает снаружи хитроумное устройство. Влажные стены в известковых потеках лишили Краша надежды на тайный ход. Но мальчик не отчаялся. Может быть, ему удастся проскользнуть мимо стража, когда тот принесет еду?
Краш с наслаждением убил бы тюремщика. Увы, ребенку не одолеть взрослого воина. Зато в проворстве он мог потягаться с угрюмым стражем. Едва гранитная плита со скрежетом двинулась с места, узник рванулся вперед. Миновав опешившего тюремщика, он не успел сделать и трех шагов, как оступился в непроглядном мраке, царившем за пределами пещеры, полетел вниз по гладким ступеням и лишь чудом не свернул себе шею.
Очнулся Краш на прежнем месте. В наказание за побег его оставили без еды. На полу стояла лишь глиняная плошка с водой. Мальчика терзали опасения, что голодом кара не ограничится. Его изобьют? Подвергнут мучительным пыткам? Нет, никто не явился истязать беглеца: о нем словно забыли. Дурея от скуки, густо замешанной на страхе, Краш вновь начал обследовать пещеру - и обратил внимание на слабый ток воздуха, идущий сверху.
Путь к спасению?!
Он рискнул вскарабкаться по скользкой стене. Подтянулся, уцепился пальцами за шершавый край тоннеля - и его накрыла волна беспредельного, физически ощутимого ужаса, швырнув обратно на пол темницы. Вслед за ужасом, который сжал внутренности Краша в пульсирующий комок, из тоннеля надвинулся шелест - сухой и ритмичный. Казалось, чешуйчатый змей-гигант, реликт ушедших в небытие эпох и эонов, приближался сейчас к пленнику, покрывшемуся холодным потом.
Увы, это был не змей.
По тоннелю двигалась Черная Вдова.