Терпеть не могу внезапные собрания в издательстве. Еще ни разу на моей памяти подобные мероприятия не собирались для того, чтобы вручить мне конфету или почетную грамоту. Каждый раз оказывалось, что это от меня что-то требуется - передвинуть шкаф, подписать петицию или помочь издательству материально. Анна утверждает, что все дело в том, что я произвожу впечатление человека, готового по первому требованию передвинуть шкаф, подписать петицию и помочь материально. Иногда я отношусь к подобным вещам спокойно, иногда с грустью, а иногда впадаю в бешенство. Настоятельная просьба Пермякова прибыть для очередного выяснения отношений заставила меня загрустить. Захотелось переломить судьбу самым кардинальным образом. Так, чтобы ко мне хотя бы время от времени обращались и с конфетами. Наверное, для этого нужно себя правильно поставить.
3
Вечером Анна вернулась домой вовремя и немедленно занялась приготовлением ужина. Люблю вкусно поесть, но еще больше люблю, когда вкусную еду готовит Анна. У нее талант к кулинарии. Точнее - глубокое понимание того, как правильно приготовить пищу, способную вызвать восхищение. Мое сердце переполняется гордостью от одной мысли, что без любви здесь дело явно не обходится. По крайней мере, приятно так думать.
- Как продвигаются поиски? - спросил я скорее из приличия, чем интересуясь на самом деле.
- Все хорошо. Тебе еще хочется увидеться с ним? - спросила Анна, ее голос дрогнул, обозначив, если не страх, то, во всяком случае, некоторую толику волнения.
- Пожалуй, нет, - признался я и улыбнулся, не люблю, когда моя жена излишне серьезна.
- Понимаю, но дело повернулось таким образом, что тебе придется встретиться с отцом. Отказаться уже нельзя. Мне кажется, он и сам давно хочет увидеться с тобой.
- И что же ему мешает?
- Твоему отцу ничего не мешает. Он ждет подходящего момента.
- Вот как. Подходящего момента... Что это значит - подходящего момента?
- Не спрашивала.
Я рассвирепел. По правому бакенбарду у меня противно потекла капелька пота.
- Ты его видела?
- Нет, конечно...
На миг мне показалось, что она продолжит: "его нельзя видеть"! Но это было бы чересчур. Почему, спрашивается, нельзя!? Анна промолчала. Продолжения не последовало. Чушь какая-то. Оказывается, я должен удовлетвориться словами: "нет, конечно"... Но этот обрывок фразы можно продолжить как угодно. Не люблю оставлять за спиной обрывки предложений с неопределенным содержанием. Ненавижу. Пришлось уточнить:
- Его нельзя видеть?
- Можно, но организовать встречу достаточно сложно.
- Почему?
- Твой отец очень занятой человек.
- Понятно, целыми днями пропадает на своей работе. И постоянные командировки. Так?
- А мне-то откуда знать? Почему ты спрашиваешь у меня? - неожиданно выкрикнула Анна. - Спроси у того, кто знает про твоего отца больше. Он же у тебя секретный физик. А может быть, сверхсекретный гуманитарий. Ты же знаешь - меня частности не интересуют. Подобраться к нему очень трудно. В канцелярии говорят, что он занят. Как мне сказали, так я тебе и повторяю.
- У отца есть своя канцелярия? - пришла моя пора удивляться.
- Есть номер телефона. Я позвонила, мне ответили - канцелярия, мол, слушает. Они себя так называют, понимаешь?
- Ух ты! - вырвалось у меня. - А ты недавно говорила всего лишь о диспетчере?
- Ну да, диспетчер служит в канцелярии твоего отца. Что тут непонятного? Знаешь, Ив, кажется, мы с тобой попали в нехорошую историю. А еще мне кажется, что нам здорово повезло, поскольку не попавшие в историю будут из нее безжалостно исключены. Приятно было думать, что будущее наше безоблачно и прекрасно. Только время это прошло. Разве сейчас кто-нибудь может дать нам гарантию вечного благоденствия? Начальники? Нет, конечно. Сомневаюсь, что представления о всеобщем благе у начальников и людей совпадают. Они нас пока не замечают, но ради выгоды они могут... Мы даже не догадываемся, на что они способны ради своей выгоды. Ясно одно - нам мало не покажется. Будет здорово, если мы отделаемся мелкими неприятностями. Чтобы выжить, нам потребуется поддержка и защита. Мне кажется, что ты очень вовремя вспомнил об отце.
- Замысловато. Неужели дело обстоит так серьезно?
- Не знаю. Никто не знает, разве что, твой отец. Я могу только предполагать. Ты уж постарайся сделать так, чтобы он вспомнил, наконец, о твоем существовании. В канцелярии мне сказали, что он обязательно встретится с тобой, когда сочтет это полезным.
- Бред! - не выдержал я. - Отцы не могут быть столь меркантильными со своими детьми!
- Откуда тебе знать, ты же не отец и никогда им не был! - резко ответила Анна.
- Умоляю! Прекрати. Не начинай. Разве не ты третий год твердишь: "подождем, еще не время"?
- Дело не в этом.
- Ты хочешь сказать, что я должен заслужить встречу с собственным отцом?
- что-то в этом роде.
- Это будет экзамен? Письменный, устный?
- Пожалуй. Я как-то сразу не сообразила, но ты прав. Будем считать это экзаменом. Вопрос тебе действительно задали. Очень странный, надо сказать.
- Не тяни.
- Спросили, как ты относишься к начальникам? Не слабо, правда?
- Бред! Мне уже задавали сегодня этот вопрос.
- Кто? - никогда прежде я не видел Анну настолько испуганной.
- Это так важно?
- Еще бы! Можно подумать тебе каждый день задают безумные вопросы! Тобой интересуются! Кто, зачем?
Я пожал плечами. Честно говоря, испугать меня вопросами нельзя. Не потому, что такой смелый. Просто, когда мне задают вопрос, всегда пытаюсь честно ответить на него, напрочь забывая о самосохранении. Еще одна глупая особенность, доставшаяся мне в наследство от отца. Гены, будь они неладны.
- Отвечай. Кто, зачем? - переспросила Анна.
Мне пришлось рассказать о Нине, странной поклоннице моего литературного таланта, стараясь, чтобы история выглядела по возможности забавной. Особенно в части предполагаемого включения моих нетленных произведений в школьный курс. Наверное, я увлекся деталями, потому что Анна довольно сурово оборвала мои разглагольствования о неумолимо настигающей меня мировой славе:
- Ты первоисточники покажи!
А почему бы и не показать? Тревога Анны показалась мне необоснованной. Я следил за выражением ее лица, стараясь не пропустить момент, когда невыносимое ожидание беды, терзающее мою жену, сменится облегчением. И дождался.
- Это не то... Кстати, я знаю, кто такая эта твоя Нина?
- Нет.
И тут же покраснел, мне показалось, что я догадался, кто такая Нина. Достаточно было задать себе вопрос: много ли людей, знакомых со мной исключительно по Интернету, знает, что я не курю? Разве что девушка, которая вместе со своим другом, удачно обменяла свою зажигалку на мою книжку. Тесен мир.
- Хорошо, что это не то... Впрочем, ты еще не ответил на дважды заданный тебе вопрос. Как ты относишься к начальникам?
- Теперь ты меня об этом спрашиваешь?
- Ага. Пришла моя очередь.
- Легкомысленно, понятное дело. А как еще к ним можно относиться? Кстати, а ты о ком подумала?
- Я боялась, что это люди твоего отца.
4
Вечером я отказался смотреть кинофильм, который Анна скопировала у подруги. Она сказала, как он называется. Но я не запомнил. Ее доводы: знаменитый режиссер, в прокате заработаны бешеные бабки, потрясающие спецэффекты, любимая моему сердцу фантастика, да и Марии фильм понравился, оставили меня равнодушным. Движущиеся картинки и прежде меня не интересовали, а насчет фантастики... У них фантастика, у меня фантастика... Слово одно, а смысл мы вкладываем разный. Настолько разный, что и споры между нами невозможны. Проблемы вампиров, зомби, эльфов, гоблинов и демонов любых сортов оставляют меня равнодушным. Меня больше интересует будущее. Вот и весь разговор.
- Ты не против, если я посмотрю без тебя? - спросила Анна. - Очень хочется.
- Конечно, - ответил я. - Развлекись.
- Договорились.
- А я пойду поработаю. Расскажешь потом о фильме?
- Зачем тебе? Ты же не любишь кинематограф.
- Вдруг пропущу что-нибудь интересное.
- Ладно, расскажу, если будешь себя хорошо вести, - и она упорхнула.
Я устроился у компьютера, но сосредоточиться на тексте не сумел, потому что думал о другом. Не мог найти ответ на вопрос, кто такая Нина, и почему она задает мне вопросы, которые задавать в приличном обществе не принято. Замечательно, конечно, что у нас нет цензуры, но, признаюсь, я бы поостерегся расспрашивать первого встречного по электронной почте об отношении к начальникам. Странная девушка. Не исключено, впрочем, что она не считает меня первым встречным. А кем? Писателем, произведения которого будут со временем включены в школьную программу? Чушь.
Я немедленно отправил Нине письмо, в котором пря-мо спросил, действительно ли она та самая девушка с зажигалкой, которой я подарил свою книгу? Ответа на свой вопрос я не получил. Я уже стал привыкать к тому, что спрашивать Нину о чем бы то ни было бесполезно. Она спрашивала сама. Вот и на этот раз я получил целый вопросник. Но на этот раз я решил ей не отвечать.
Понять логику ее поведения было сложно. Мои рассуждения о Нине были чистейшей схоластикой, чем-то сродни попыткам средневековых мыслителей оценить с помощью логики, сколько чертенят могут расположиться на острие иголки. Впрочем, страсть Нины к теоретическим проблемам современной литературы оставляла надежду узнать о ней больше. Не могла же она интересоваться только моей скромной персоной. Наверняка собратья по перу знали о ней больше. Например, Абрикосов. А что, если бы я был девушкой-интеллектуалкой, пытающейся разобраться в психологических тонкостях работы действующих литераторов, обязательно бы обратился к нему. Во всяком случае, он лучше, чем я, разбирается в том, как работают мозги современных писателей. По долгу службы. Я решительно набрал номер Абрикосова. Он меня сразу узнал. Неужели ждал моего звонка?
- Не быть мне богатым, - посетовал я.
- А вот и ерунда, - возразил Абрикосов. - Мы предполагаем, а наши издатели располагают. Дальнейшее нам не дано предугадать.
- Спасибо, подбодрили.
- Хотите продолжить разговор о гибели литературы?
- Почему вы так решили? - удивился я.
- Я за вами давно наблюдаю, Хримов. На мой взгляд, вы излишне самолюбивы. Мне стоило большого труда вовлечь вас в разговор. Теперь вы не успокоитесь, пока не выскажетесь до конца. Сознайтесь, что вам хочется исчерпать тему. Валяйте.
Мне не хотелось его расстраивать.
- Добавлю несколько важных черточек. Стремительно сокращается, - у меня едва не выскочило Пугачевское "поголовье", но я взял себя в руки, - число читателей. Да и те, кто еще читают, предпочитают блоги в социальных сетях. Их привлекает актуальность, то, что принято называть близостью к жизни. Получаем литературу акынов: увидел, спел, забыл, смотришь дальше. А ведь еще появилась возможность без промедления донести до сведения автора, что он придурок. Для этого достаточно вырвать из контекста фразу или, что встречается еще чаще, руководствоваться собственными представлениями, не обращая внимания на текст автора. Читатели литературы акынов, как правило, люди с раз и навсегда сформированными представлениями. Картина мира окончательно сложилась в их головах, и новые факты на нее повлиять не могут. Факты или подтверждают их представления, или отбрасываются за ненадобностью. Ну, и где здесь место для литературы, спрашивается? Актуальность текстов - это и есть смерть литературы. Читатели с железобетонными представлениями о мире и, добавим, сами писатели-акыны - лишают существование литературы смысла. Я называю это эволюционной деградацией чтения, у людей катастрофически теряется способность эмоционального и интеллектуального понимания текста, а еще вырабатывается синдром восприятия ключевых фраз. Их сейчас специально выделяют, чтобы народ не пропустил.
- Хорошо излагаете, смело, - похвалил Абрикосов. - Не могли бы привести пример сформированных представлений?
- Не буду умничать. Покажу пальцем. Во всем виноват Чубайс. В чем заключается особая пагубность действий этого мифологического персонажа по сравнению с прочими славными работниками, сказать не может никто. Но этого и не требуется. Виноват и все. С некоторых пор об этом все знают. Точнее, думают, что знают. На самом деле никто ничего не знает и знать не хочет. Об этом всем сказали, так правильнее. Десять тысяч раз. Этого числа обычно хватает, чтобы последний идиот затвердил.
- А что, мне понравилось, - признался Абрикосов. - Не без лихости, но доходчиво. Можно, я буду использовать ваши умозаключения в текущей переписке?
- Валяйте. Да, кстати, раз уж мы заговорили о милых нашему сердцу читателях. Думающие люди вовсе не исчезли. Мне приходят письма с такими тонкими вопросами, что я частенько затрудняюсь с ответом. Скажем, читательница Нина поинтересовалась наличием у современных писателей совести? Каково? Наверняка, она спрашивала об этом и у вас. Вы, наверное, ей уже ответили? Не поделитесь, что вы написали?
- Но я не знаю никакой Нины. К сожалению, девушки мне пишут крайне редко. А насчет совести... Признаюсь, что мне абсолютно наплевать, есть ли у писателя совесть или ее нет. Меня интересуют литературные произведения. А совесть - личное дело каждого. По секрету скажу, практика показывает, чем меньше у писателя совести, тем забавнее получается сочинение. Мне так кажется. Впрочем, это дело субъективное. Кто оценивал?
- Я правильно понял, Нина не присылала вам писем?
- Нет. Последнее письмо от читателя я получил три года назад. От Марка.
- Матфей, Марк, Лука и Иоанн, как же, помню, - не удержался я.
- Глубоко копаете. Зачем?
- Без задней мысли. Вы меня расспрашиваете о гибели литературы, я вас - о совести. Понимаете? Вы спросили меня. Я - вас.
- Теперь мы квиты?
- Только в первом приближении. Оставляю за собой право задавать вопросы и впредь.
- Но тогда и я буду задавать вам коварные вопросы.
- Я отвечу.
- Прекрасно, - сказал Абрикосов и повесил трубку.