- Толстовка?! - взвился Ямщик. - Вот, бросил. И пуховик бросил! Голый уйду! Голый! Забирай! Всё забирай, меня отпусти!
Дело было не в одежде - и, конечно, не в манекене: что взять с болвана? Ямщик кинулся бежать, ожидая, что его завернет обратно, и да, его завернуло, только на сей раз удалось определить место, с которого он возвращался на исходную позицию. Пойти в обход? После долгих колебаний он подобрал толстовку и пуховик: хоть гибнуть, хоть спасаться лучше с добычей. Мелкими шажками, затаив дыхание, Ямщик приблизился к "точке возврата". На вид этот участок пола ничем не отличался от соседних. За шаг до отмеченной мысленно черты Ямщик наклонился вперед, вытянул шею, балансируя в шатком равновесии - со стороны это, вне сомнений, смотрелось клоунадой.
Куда он заглянул? Что увидел?!
В молодости Ямщику довелось напиться до состояния, когда люди и предметы начали двоиться. Завтрашнее похмелье было лучше не вспоминать, зато он хорошо помнил другое: как выглядел мир в те полтора часа, пока он добирался домой. Пространство "точки возврата" выглядело так же, с одной существенной разницей: тогда, зажмурив левый глаз, Ямщик мог ненадолго вернуть реальность в норму, а сейчас - нет. Щурься, жмурься - пьяная в стельку реальность двоилась, вызывая у зрителя приступы головокружения.
Он выпрямился, перевел дух. Видимая граница между обычным зазеркальем и двоящимся безумием отсутствовала. Ямщик сдвинулся на метр левее. Пробуем здесь?
Спустя полчаса он выдохся и, утирая пот со лба, присел в пустующее кресло продавца. Продавец в это время окучивал клиента, убеждая, что кашемировое пальто пойдет тому больше, чем кожаный кардиган. Клиент возражал, продавец настаивал; Ямщик представил, что останется в павильоне до самой смерти - и содрогнулся. Сколько времени человек может прожить без воды? Три дня? Неделю? Читал, да забыл… Он живо представил себе перспективы: кашель наждаком раздирает воспаленное горло, кожа шелушится, саднят язвы на губах… Лежит на полу, день за днем превращаясь в мумию, иссохший труп-невидимка. Возможно, другой бедолага, угодивший в зазеркалье, наткнется на останки Ямщика - и разделит его участь, застряв в беспощадной аномалии…
Боком, по-крабьи, Ямщик приблизился к окаянной преграде. Изогнулся, заглядывая: нет, так неудобно. И так тоже. А если под углом? Заныла поясница, в шее хрустнуло, но он добился своего: в мозг ворвалось изображение взбесившегося пространства. Усилием воли Ямщик подавил тошноту. Перед ним открылся вырезанный ножницами узкий фрагмент торгового зала. Тут было темнее, чем в обычном зазеркалье: воздух полнился взвесью тончайшей серой пыли. Мутный двойной коридор пересекали двойные ряды стоек с одеждой. С виду одинаково реальные (нереальные?!), ряды наслаивались друг на дружку, образовывали геометрические пересечения, от одного вида которых тело сотрясал озноб. В дальнем конце прохода бурлил, кипел туман: зеркало витрины?
Отвернись! Только мигрени нам сейчас не хватало!
Он отвернулся - быстрей, чем следовало бы. В мозгу взвихрилась карусель: пальто и куртки, тусклый блеск металлических стоек, шершавые квадраты пола; черное полотнище течет седыми прядями дыма. Потеряв равновесие, Ямщик качнулся - и заскользил по грани, по касательной, и грань поддалась, прогнулась, обволокла тело пленкой мыльного пузыря, пропуская внутрь… Так было в квартире, когда двойник затащил его в зазеркалье!
Он закричал.
Крик раскололся на тысячу осколков, пространство распахнулось - матрешка-трансформер взбесившимся репликатором копировала сама себя, и каждая последующая копия выходила бледней, невнятней, чем предыдущая. Ряды стоек, перемежаясь светлыми квадратами пола, разбежались во все стороны, слились вдали в шевелящуюся темную массу. Муха в сиропе, Ямщик завыл, и там, за границей аномалии, вторила ему Зинка, заходясь тоскливым, безнадежным воем.
Мертвая оплакивала живого.
Зинка не находила себе места. Она заламывала руки, причитала, суетилась - лишена способности двигаться быстро, она суетилась медленно. Ямщика передернуло; от страданий несчастной зомби он даже забыл о собственной беде. Зинке хотелось к нему, тревога гнала покойницу вперед, но аномалия не позволяла, и Зинка шла, оставаясь на месте, старательно перебирая ногами, как в замедленной съемке, свято веруя, что спешит на выручку! Сейчас Зинка чертовски походила на живую.
- Не бойся! - заорал ей Ямщик. - Я сейчас, я уже…
Матерясь, забыв про осторожность, он прыгнул в калейдоскоп пространств. Ничего не произошло, а выход, кажется, стал чуточку ближе. Второй прыжок, третий… На четвертом воздух сделался затхлым, как в заброшенном подвале, пыль набилась в ноздри, запорошила глаза. Пол резко просел под ногами, откуда-то выскочили новые ряды вешалок, стена слева надвинулась, справа - покосилась. Заветный выход был едва различим на мглистом горизонте. В торце коридора трепетало черное полотнище, открывало взгляду омут, откуда в проход вытекал, стелился понизу холодный туман - словно в тихом омуте дал трещину резервуар с жидким азотом.
Зеркало! Полотнище - занавеска примерочной кабинки. Кто-то не удосужился ее задернуть, отрылось зеркало, и… Шея заржавела, но Ямщик заставил себя посмотреть влево. Так и есть, витрина тоже бурлит туманом. Одно зеркало напротив другого! Зеркальный коридор?! Две отражающие поверхности располагались под углом друг к другу. Значит, не коридор - лабиринт. А ты, мил человек - бык в лабиринте, и выход отсюда - вперед ногами. Нет, дудки, мы пойдем по краешку, по касательной; главное, найти "точку сборки", и от нее, как от печки в известной поговорке…
Ямщик услышал отчетливый смешок - и осознал, что Зинка наконец умолкла. В углу торгового зала, за пределами лабиринта, хихикал карлик с торсом борца-тяжеловеса и ножками антикварного буфета. Из-под кепки, сдвинутой набекрень, торчали сальные вихры. Пиджачок кургузый, обтерханный, мешковатые брюки не по росту. Рябая физиономия, к углу рта прилипла папироса. Ямщик лет двадцать не видел, чтобы кто-нибудь курил папиросы. Поймав взгляд Ямщика, карлик подмигнул в ответ.
- Вы! - Ямщик сглотнул, прочистил горло. - Вы меня видите?!
Карлик пожал плечами.
- Помогите мне, пожалуйста! Я застрял…
- Ы-ы-ы-ы!
Нет, это не карлик. Это Зинка. Округлив глаза-пуговицы, зомби пятилась к тележке:
- Ы-ы-ы-ы!..
Яростно зашипел Арлекин. Выгнув спину, задрав хвост трубой, кот припал к полу: не подходи! Карлик выплюнул папиросу, раздавил ее каблуком, погрозил коту пальцем и зашагал прочь. Уходя, он раздвоился; двое карликов-близнецов раздвоились еще раз, еще, еще - превращаясь во взвод, роту, легион, марширующий в сумерки…
Выход! Там, куда они ушли - выход!
Забыв о "точке сборки", о касательных, обо всем на свете, Ямщик рванул за легионом - через дробящиеся отражения, сшибая что-то по дороге, крича, оскальзываясь, отплевываясь; дыхание прервалось, и когда Ямщик, хрипя, упал на колени, лабиринт расколола рыжая молния. Подлетев к черному полотнищу, пренебрегая туманом, сочащимся из-за шторы, Арлекин прыгнул - и повис на занавеске, вцепился в ткань когтями, отчаянно раскачиваясь из стороны в сторону. Металл скрежетнул о металл; кольца, к которым крепилась занавеска, сдвинулись, поползли по стальной трубе: рывок, и штора скрыла зеркало в примерочной, разрушая лабиринт. Пользуясь моментом, Ямщик на последнем издыхании рванул к дверям, к тележке с продуктами, к несчастной Зинке, что с надеждой таращилась на него. Вокруг схлопывались, оседали, разрушались лже-пространства, а он бежал, бежал, бежал…
- Дурак я, дурак, - обнимая Зинку, мелко дрожащую от пережитого, Ямщик плакал и не стыдился этого. - Прости, зря я туда полез…
Зинка кивнула.
- Не бойся, Зинка. Не бойся, я тебя не брошу…
Кто-то потерся о его ногу, и Ямщик заорал.
Но это был Арлекин.
4
У нас вам похороны!
Это случилось в начале октября.
Ямщик и сам не знал, зачем свернул в тот переулок. В последнее время у него пробилось чутье - сказал бы, звериное, да что делать зверю в городе? - на уютные, плотские места. Вот и сейчас он не ошибся: переулок был, считай, настоящий. День выпал яркий, теплый, звонкий: бабье лето, паутинки летят. Солнце билось грудью в чисто вымытые (чудо?!) окна домов, кувыркалось в витринах аптеки, оптики, кассы по продаже авиабилетов ("Средиземноморье - ваш выбор!"), магазина по продаже штор и гардин; стаей зайчиков плясало на стеклянной двери стоматологического кабинета, за которой в приемной сидела медсестра-регистратор с улыбкой эльфийской принцессы и руками молотобойца. Даже бигборд, с которого скалился мордатый депутат, обещая хорошим вернуть, у плохих забрать, а если не хорош и не плох, так изблюю тебя из уст своих - короче, даже рекламный щит всем своим гигантским забралом-отражателем работал в пользу Ямщика. Уплотнял, реализовывал, формировал, а за компанию добавлял бытию капельку общей мордатости и веры в будущее.
- Жизнь, братцы! - не оборачиваясь, сказал Ямщик. - Жизнь-то хороша!
Яд иронии, подумал он. Яд иронии течет по моему языку от кончика к корню, и сливается мне же в глотку. Должно быть наоборот - повернем реки вспять? - но у нас тут все не как у людей. Правая, левая где сторона? Метафоры, Шекспир: какой, к чертям, Шекспир, если аптека, дантисты, депутат? Если я здесь, в наоборотном зажопье, какие могут быть метафоры?!
- Жизнь, друзья мои! Возрадуемся?
Зинка с Арлекином тащились сзади, в разговор не вступая. Кот вяло интересовался стайкой голубей, сгрудившейся у половинки батона, раздавленного колесами велосипеда. Ямщик уже привык к тому, что Арлекин не различает реальности, истинную и отраженную, существуя в обеих сразу - или, вернее, без пауз переходя из одной в другую. Голубям это тоже было известно: сизые обжоры сдавали боком, ожидая, пока угроза прошествует мимо вожделенного батона. Зинка тихо поскуливала; Зинка хотела есть. Она хотела есть каждый день, еще лучше, три раза в день и стакан компота, а Ямщик, тиран и деспот, разрешал не каждый. Он уже выяснил, что голодание Зинке на пользу: сытая, она превращалась в удава, одержима главной целью - спать, что для зомби, согласитесь, просто неприлично. Команды сытая Зинка выполняла плохо, и не потому что упрямилась, а потому что глохла на оба уха, и приходилось на нее орать. У сытого состояния было еще одно малоприятное свойство: через два раза на третий Зинка задремывала - и вдруг просыпалась, беспокоилась, требовала от Ямщика, чтобы он ее вел. Приставала, дергала за рукав, ковыляла прочь и возвращалась с несчастным видом: точь-в-точь собака, зовущая хозяина за собой. Куда, зачем - бог весть, но Зинке позарез требовалось идти к светлой цели под руководством Ямщика; жаль, Ямщик не знал, где эта цель, что это за цель и светлая ли она.
Беспокойница, звал он Зинку в такие моменты. Собственно, именем "Зинка" наградил зомби тоже Ямщик. Почему Зинка? Он не знал, она не спрашивала.
- Пятницы, - сказал Ямщик. - Ах вы мои Пятницы!
Кот мяукнул. Зинка утерла мокрый рот.
- Две Пятницы на неделе. Счастливый я Робинзон…
Он вспомнил, что Пятница, спутник настоящего Робинзона Крузо, моряка из Йорка, был потомственным людоедом, и зарекся проводить опасные литературные параллели. Поздно! - впереди Ямщика ждал гроб.
Дешевенький, из сосны, обтянутый шелком - черные розочки и рюши по вызывающей краснознаменной глади - гроб стоял на двух колченогих табуретах. Мертвец, до подбородка задрапирован кружевной синтетикой, лежал в гробу тихо, можно сказать, боязливо. При жизни он - вряд ли артист или политик, судя по серенькому, невыразительному лицу с мелкими мышиными чертами - стеснялся внимания публики и после смерти сохранил прежние привычки. Гроб был открыт для обозрения - тьфу ты черт, для прощания! - и крышка скромно ждала своего часа, прислонившись стоймя к водосточной трубе. Родственники и соседи кучковались вокруг, переговаривались шепотом, чувствуя трагичность момента - все, за исключением грозной старушенции, похожей на куклу Мальвину в возрасте Мафусаила. Пуделю Артемону старушенция изменила с мелким горластым шпицем - подпрыгивая на руках хозяйки, шпиц лаял, Мальвина же во всю глотку, не смущаясь ситуацией, воспитывала хромого забулдыгу в рабочей спецовке, который минуту назад грубо протолкался к изголовью.
- Молодой еще совсем…
- Шестьдесят четыре. Разве это возраст?..
- Инфаркт? Рак?
- Инсульт.
- Инсульту чихать, шестьдесят тебе или сто. Хреняк, и в койку…
- Выпил? Ты уже выпил, алкоголик?!
- Соточку, теть Кать. За помин души.
- Не мог, да? Обождать не мог, сволочь?!
- Да ладно тебе… Чего с соточки станется?
- Того и станется! Того! Иди отсюда, алкаш…
- Теть Кать, угомонись. Языком полощешь…
- Иди, не зли меня!
- Иду, иду…
- Неси свой цирроз к чертям собачьим!..
- Машина подъехала. Прощайтесь, грузить пора…
- Ой, горе-то…
Зинка занервничала, но не слишком. Откровенно говоря, Ямщик не знал, как блудная покойница отреагирует на чужие похороны, и хотел повернуть назад, во избежание проблем, но передумал. В конце концов, не съест же она усопшего? А если начнет есть, так мы велим Арлекину гнать Зинку в три шеи. Робинзон тоже не позволил Пятнице откопать и слопать убитых им дикарей, как Пятница ни рыдал над бездарно просранными консервами. Люди скорбят, плачут, вон, вдову каплями Зеленина отпаивают; нечего тут званые обеды разводить…
Катафалк долго не мог припарковаться. Побитая "Газель" - желтая с черными, местами размазанными полосами, отчего машина тоже походила на гроб в рюшах и розах - рычала, плевалась дымом из выхлопной трубы, сдавала задом, пытаясь встать поближе к скорбной толпе, и все никак не могла разминуться с мебельным фургоном у соседнего подъезда. Жизнь продолжалась, кто-то заезжал в новую квартиру - окна третьего этажа были нараспашку, и оттуда несся бодрый мат - трое жилистых, тощих, как кощеи, грузчиков, все в одинаковых бейсболках, сновали туда-сюда: подхватывали, вскидывали, принимали, разворачивали, несли, короче, трудились на славу, предвкушая скорый шабаш.
- Дать полтинничек, - задумчиво предположила тетя Катя. - И пусть гробик в салон поставят…
- Сами поставим, - отрезал водитель катафалка. Минутой раньше он запарковался, где хотел, и вылез наружу. На одного водителя пошло бы три, а может, четыре лядащих грузчика: жирные бока вывалились за ремень, плечи борца на пенсии, закатанные рукава клетчатой рубашки чуть не лопались на могучих предплечьях. Гигант утирал платком лоб, вспотевший на жаре, ясно намекая, что кондиционера в катафалке нет. - Хотите денег дать, дайте мне.
- С кем тут ставить? - тетя Катя кивнула на скорбящих. - С этими? Одного инсульта мало? Всех нас похоронить собрался?! Или сам занесешь?
Водитель вздохнул:
- Раньше заносил. Я, женщина, раньше рояль заносил, из зала на сцену.
- Врешь! Где это рояли по залам стоят?
- А в школах, в красных уголках. Помнишь, небось, что это за уголки? Красные, а? Купят из фондов, поставят к стеночке, накроют тряпьем, чтоб не пылился. А если концерт, меня звали. Возьмешься наобхват, упрешь краем, где клавиши, в пузо, и топ-топ, топ-топ… Главное что, женщина? Главное, не накренить, а то спину сорвешь.
- Гроб тоже в пузо?!
- Не, гроб нельзя. Гроб надо с уважением. Эй, хромой!
- Сам хромой! - откликнулся забулдыга.
- Возьмемся, а?
- Ну! Доносчику - первый кнут, а носильщику - первая рюмка!
- Михал Юрьич тоже… - тетя Катя оглянулась на покойника, всплакнула, и шпиц живо облизал ее слезы со щек. - Да, случалось…
- Рояль носил? - водитель встал над гробом, хмыкнул. - Ишь ты! А с виду и не скажешь, с виду бухгалтер, земля ему пухом. Эх, чего только человек не сделает, ежели припечет…
- Какое там носил, дурила! Играл. Ну так, для себя.
- Не играл он, - вмешалась вдова. - Это Лизочка играла. А Миша рядом сидел, слушал…
Словно аккомпанируя разговору, в доме напротив забренчало фортепиано: мазурка Алябьева. Вряд ли это играла упомянутая вдовой Лизочка, но факт остается фактом: мертвец сел. Прислушался, с медлительностью, до боли знакомой Ямщику, повернул голову на звук; раздул ноздри, как если бы звук был запахом. Почему они не вопят от страха, изумился Ямщик. Почему не разбегаются?! А, вот почему… Михал Юрьич, как назвала усопшего тетя Катя, сел не обычным, если так можно выразиться в отношении трупа, образом. Движение тела напоминало отделение дубликата от оригинала, когда Ямщик брал еду, лекарство, одежду, любой неживой предмет. Между Михал Юрьичем, смирнехонько лежащим во гробе, и Михал Юрьичем, во гробе сидящем, тянулись разлохмаченные хвосты липкого дыма: истончались, рвались, утрачивали связь.
- Ы-ы, - простонала Зинка. - Ы-ы-ы…
Что бы ни собрался делать усопший, Зинка этого не хотела, и Михал Юрьичу не советовала. Беспокойница качнулась вперед, но Михал Юрьич оказался шустрее. Помогая себе руками, он вылез из гроба, оставив себя же лежать в сосновой домовине, и поволок тряпичные, подламывающиеся в коленках ноги к мебельному фургону.
- Ы-ы!.. ы…
Шкаф-купе, понял Ямщик, глядя на грузчиков. Зеркальная дверь шкафа-купе. Один из грузчиков только что выволок из фургона узкое, метра три в высоту, прямоугольное зеркало, заключенное в черный, очень подходящий к ситуации профиль - и примеривался, как бы половчее ухватить рискованный груз. Вместо рамы с блестящей амальгамой Ямщик, разумеется, видел раму с буйным туманом - кипящее молочное озеро в кисельных берегах - но рассудок подсказывал ему, что в зеркале без помех отражаются гроб, табуреты, люди, машины, Арлекин (хвост трубой!), шпиц, разрывающийся от лая - все, кроме самого Ямщика, Зинки и Михал Юрьича. Нет, первый Михал Юрьич, лежачий - этот, наверное, все-таки отражается, зато второй Михал Юрьич, который плелся к вожделенному зеркалу, торопясь изо всех оставшихся у него сил - вряд ли. Сейчас он дойдет, сказал себе Ямщик. Сейчас он войдет, сгинет в тумане, выберется на другую, на нашу сторону… Как зачарованный, не зная, но уже догадываясь, что произойдет, Ямщик следил за покойником, краем уха слыша Зинкины причитания, и судьба в лице грозной тети Кати спутала карты.
- Сдурели? Ослепли?
Она сунула шпица вдове:
- У нас вам что? У нас вам похороны!
- Женщина! - водитель с укоризной погрозил тете Кате пальцем. - Мужчины на работе. Мужчины никому не мешают…
- Головой надо думать! Головой!
Вприпрыжку тетя Катя просеменила к фургону, опередив на финише колченогого Михал Юрьича. Сунулась в разверстое чрево, ухватила рулон серой упаковочной ткани, развернула - и накинула полотнище на зеркальную дверь, не спрашивая разрешения у оторопевшего грузчика.
- Вот! Теперь неси, балбес!
И повернулась к водителю с хромым забулдыгой:
- Вы тоже заносите! Хватит канитель разводить…
Когда катафалк уехал, увозя гроб с обоими Михал Юрьичами, лежачим и бродячим - последний без возражений вернулся обратно после тетькатиных манипуляций с зеркалом - Ямщик обернулся к Зинке:
- Пошли, что ли?
Зинка вздохнула.