- Ну, допустим. А теперь, - Вера наклонилась вперед, вглядываясь в зеркальце, - давай еще раз. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи… Ты что такое?
Браво, отметил Ямщик. Брависсимо. Зал аплодирует стоя.
- Кто такое. Кто такой. Забыла? Ямщик Борис Анатольевич, сорок пять лет. Женат, не привлекался, не состоял. Детей нет. Прописан через два дома от твоего…
Слово в слово он повторил первоначальный монолог. Вера слушала внимательно, сравнивая исходные показания со вторичными. На лбу ее от усердия выступили капельки пота. Свободная от зеркальца рука гладила Арлекина, верней, не гладила, а комкала, как комкают край одеяла в минуты нервозности. Кот, странное дело, не возражал
- Ты что же, не я?
- К сожалению, нет, - невинный оборот "к сожалению" прозвучал двусмысленно, с опасным подтекстом. - Я старше тебя в четыре раза. Я мужчина. И да, я по ту сторону зеркала, а ты - по эту.
- А как ты там оказался?
- Всю правду?
- Всю правду. Только… - Вера замялась. Щеки ее полыхнули внезапным румянцем. - Ты сам всю правду, хорошо? Без "доложи"! Ты рассказывай, а не докладывай. Ой! Вы рассказывайте, пожалуйста…
- Ты, - возразил Ямщик. - Говори мне "ты", иначе я обижусь. Значит, без доклада? Ладно, слушай. Все началось со встречи одноклассников…
- Твоих?
- Если бы! Ты не перебивай, тут сказка длинная…
Сказка оказалась короче, чем он предполагал. Кому другому хватило бы на три части с прологом и эпилогом, Ямщик же уложился в пятнадцать минут. Вера его не перебивала, если не считать возгласов "ой!", "ух ты!" и "ничего себе!". Ямщик тайком согласился: попади сказка в руки матерого редактора, кроме "ой!", "ух ты!" и "ничего себе!" в ней не осталось бы ни слова. Самое оно для комикса. Побаловать Верунчика историей про бесов? Нет, редактор бесов не пропустил бы. Зачем в young adult comics гнилая мистика? Так продаж не сделать. Хорошо, и мы тогда не станем, вырежем фрагмент.
Когда он замолчал, Вера машинально отодвинула зеркало подальше, словно страдала дальнозоркостью.
- Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…
Губы Веры задрожали:
- Так что, ты теперь меня в зеркало утащишь?!
- Не знаю, - ответил Ямщик, и это была вся правда.
Да, зеркало раскололось. Да, в осколках он видел свое будущее и будущее Веры. Да, это были разные осколки и разные будущие. Нет, он ни за что не ручался.
- Я же там у вас пропаду, - тихо сказала Вера. - Ну, у вас, в зазеркалье. Ты меня с креслом выдергивай, с коляской. Хорошо? Без кресла я сразу пропаду. А так, может, не сразу. Ты мне кота оставишь? Или тоже заберешь? Как его зовут?
- Арлекин.
Голос сел, отстраненно подумал Ямщик. Хриплю. Простыл на улице. Надо шарф где-нибудь оторвать. Он думал о себе, как о ком-то другом, оставшемся на перроне, когда поезд уже ушел, и ты смотришь в окно, а мимо бежит вокзал, посты, сортировочная.
- Арлекин, - повторила Вера. - А я звала Мурзиком. Значит, не оставишь.
Логика, воззвал Ямщик. Где ты, логика?
- Ну ничего, он ко мне станет в гости ходить. Ведь станет? Ты ему не запретишь? Ты подожди, пока мне операцию сделают. Ладно? Я после нее ходить буду. Ты сама сказала… Ты сам сказал, что буду. Ну да, тебе все равно, буду я там, за зеркалом, ходить, или не буду. Ты и так ходячий…
Ее рука наконец-то успокоилась, замерла на спине кота.
- Операция - это, наверное, больно. Если ты подождешь, тебе не будет больно. Мне будет, а тебе нет. Я реби… ребилити…
- Реабилитируюсь.
- Ага, выздоровлю. Начну ходить, и тогда можно без коляски… Ты согласишься подождать? Это недолго, меня скоро вылечат.
Когда Ямщик шагнул к девочке, Арлекин внезапно проснулся. Вскочил, выгнул спину горбом, зашипел на хозяина, демонстрируя клыки, три целых и один сломанный.
- Ты еще, - вздохнул Ямщик. - Ну как же без тебя?
Глава двенадцатая
Что тобой мне назначится?
Чей смертелен оскал?
Остаешься?
Не прячешься?
Выходи из зеркал.Олег Ладыженский, "Больной романс"
1
Все будет хорошо
Из окна палаты был виден больничный двор.
Ночью подморозило, а небесная канцелярия расщедрилась на внеплановый завоз снега, будто его и так за зиму мало навалило. С утра сугробы, громоздившиеся во дворе, щеголяли пушистыми обновками. Снежный мех укрыл и сгладил их посеревшие ввалившиеся бока, залечил уродливые раны-проталины, следы недавней оттепели. Скамейки обзавелись мягчайшими подушками - стерильно-белыми, как и положено в больнице. Они манили присесть, но воспользоваться приглашением никто не спешил: двор пустовал, не считая одинокого дворника. Вооружившись широченной дюралевой лопатой на длинном держаке, он чистил дорожки: шкряб-шкряб! Работал дворник без спешки, с душой: позади него оставался чистый асфальт, шершавый и не слишком скользкий. Здесь вам что? Здесь вам институт патологии позвоночника и суставов, понимать надо. Не дай бог, поскользнется бедолага-пациент, сломает себе что-нибудь - чини его потом по второму разу!
Расходов-то - караул!
Сам дворник словно сошел со старой картинки: ватник в заплатах, теплые стеганые штаны заправлены в валенки, на руках - грубые рукавицы, на голове - лохматый треух. Разве что борода подкачала: вместо окладистой "лопаты", конкурентки той, из дюраля - несерьезная клочковатая поросль.
Но если смотреть со спины - все в порядке.
Вере нравилась работа дворника. Нравился шкряб-шкряб, приглушенный оконным стеклопакетом. Звук задавал ритм, успокаивал, от него клонило в сон. Двор Вере тоже нравился. Торчавшие из сугробов ветви кустов больше не выглядели голыми и жалкими прутиками, как вчера. С материнской заботой снег укутал кусты и разлапистые ёлки возле забора, накрыл шапкой деревянную крышу беседки, превратил из крыши в купол. Когда выглядывало солнышко, все начинало блестеть, искриться, переливаться. Накатывало чувство праздника, будто опять Новый Год, ждите подарков.
Вот подарки, подумала Вера. Двор, дворник. Кусты. Ёлки. Беседка. Лопата. Я и не знала, что это подарки. Подарки - не отдарки? Ну, это как получится.
За спиной раздался мягкий шелест открывающейся двери. Удивительное дело, здесь двери совсем не скрипели. С сожалением, удивившим ее, Вера прекратила глазеть в окно и развернула кресло одним плавным движением. Медсестра принесла завтрак. Стройная, высокая, в тщательно наглаженном халате цвета январского неба, в шапочке "пирожком", лихо заломленной набекрень, сестра походила на бойкую Снегурочку. Румяные оладушки со сметаной, чай с сахаром и лимоном, печенье - кормили в больнице вкусно. Не так, как дома, но Вере нравилось. И палата отдельная. Вообще-то палата была на двоих, но Ксюшу вчера выписали, и счастливые родители увезли ее домой. Ксюша, на год старше Веры, упала, катаясь на лыжах с горки. Налетела с разгона на пень, спрятавшийся под снегом. Ксюше сделали операцию две с половиной недели назад. Из палаты она вышла сама. Да, на костылях, но вышла!
- С тобой тоже все будет хорошо! - пообещала Ксюша на прощанье, обменявшись с Верой телефонами.
Все будет хорошо, подумала Вера. Она имела в виду не операцию. Все будет хорошо. Ждать осталось недолго.
Геннадий Яковлевич будет присутствовать на операции, сказала мама. В качестве консультанта. Ольга Константиновна - тоже очень хороший хирург, ее Вайнберг порекомендовал. Она прекрасно справится. Вера вспомнила, как улыбнулась маме и сказала: "Конечно, справится!" Доктора Вайнберга было жалко, он Вере нравился. Доктор ни в чем не виноват, просто иначе не получалось, а теперь получится. Рука у доктора заживет, Вера нарочно спросила об этом у зеркальца под "всей правдой". Кости срастутся правильно, и Геннадий Яковлевич снова будет оперировать.
Она уже допивала чай, когда рядом требовательно мяукнули. Момент появления Арлекина в палате Вере ни разу не удалось отследить. Вот только что его не было, а вот уже есть! Мама с папой только диву давались, откуда берется кот в больничной палате - ладно еще, в квартире! - и куда исчезает? Вера удивлялась вместе с ними, не желая расстраивать родителей. На глаза врачам, медсестрам и санитаркам, прибирающим в палате, Арлекин не попадался, и папа с мамой дали клятву хранить "большой кошачий секрет". Хорошо, что в палате имелся умывальник: Вера в свою очередь заверила родителей, что моет руки после каждого визита рыжего гулёны.
Ага, с мылом, как же иначе?
Достав припрятанную с ужина половинку куриной котлеты, Вера разломила угощение на кусочки и показала Арлекину. Кот мягко запрыгнул на колени, принялся аккуратно есть прямо с руки, щекоча ладошку шершавым языком. Когда с котлетой было покончено, он свернулся клубком на коленях и скосил на девочку блестящий глаз: "Гладить будешь, или как?"
- Конечно, буду! - засмеялась Вера.
Арлекин довольно замурчал под ее пальцами и через пару минут уснул. Вера знала: он проснется и исчезнет, стоит за дверью раздаться чужим шагам. Когда же являлись родители, Арлекин дрых как ни в чем не бывало. Вот и сейчас, когда Вера покатила кресло к умывальнику, кот и не подумал проснуться. Умывальник располагался слева от двери, над ним висело квадратное зеркало в раме из коричневого пластика. С минуту девочка разглядывала другую себя в глубине зеркальной глади. Нет, не другую, просто себя. В данный момент это была Вера, только Вера, никто, кроме Веры.
Обычное отражение.
Мыть руки она раздумала - Арлекин не любил брызг. Вернувшись к окну, Вера засомневалась: поиграть на планшете? Посмотреть мультик? Полазить по интернету? Вай-фай в институте был приличный, пусть и не такой быстрый, как дома. После недолгих колебаний она продолжила смотреть в окно, словно там был и мультик, и игра, и весь интернет разом.
Двор наполнился людьми: больные - выздоравливающие? - выбрались на прогулку. Седой дядька на костылях, без шапки, в пальто нараспашку, стоял, чуть покачиваясь, возле скамейки. Он с наслаждением дышал, как если бы ему не давали дышать месяц, а то и больше. Из дядькиного рта валил пар, будто он курил сигарету-невидимку. Даже, наверное, сигару-невидимку - от сигареты столько дыма не бывает. Мимо него по расчищенной дворником дорожке, прихрамывая, ковылял молодой парень в синей с красным лыжной куртке и таких же штанах. Вязаная шапочка сбилась на затылок, взмокшие от усилий волосы прилипли ко лбу. Парень грузно опирался на палку, но тоже улыбался. Девочку, Верину ровесницу, закутанную по самые глаза, отчего девочка походила на разбуженного поперек зимы медвежонка, вели под руки папа с мамой. Молодая женщина, вся в белом - куртка, лосины, сапожки, шапка, перчатки - заботливо поддерживала под локоть мужчину с ходунками. Муж и жена? Наверное…
С ними со всеми случилась беда. Им всем сделали операции. Они все теперь ходят. Скоро они поправятся, пройдут реабилитацию - Вера научилась произносить это слово правильно, без запинки - и выбросят костыли с палками на помойку. С ними все будет хорошо.
Все будет хорошо.
Вера мазнула пальцем по дисплею смартфона: проверить, который час. Она ждала гостей. Тетя Неля обещала? Обещала. Поначалу Вера опасалась, что тетя Неля не сдержит обещание: забудет, постесняется или еще что. Но вчера вечером перед ужином тетя Неля перезвонила, сказала: жди. До назначенного визита - слово "визит" Вера включила в свой лексикон после звонка - оставалось семнадцать минут двадцать три секунды.
С недавнего времени Вера полюбила точность.
2
Жена и фанатка(пять дней назад)
- Здрасте, тетя Неля!
Кабуча остановилась:
- Здравствуй, Верочка! Ой, какая ты румяная!
- Да, я румяная! Я пончик!
- Как поживаешь, пончик?
- Отлично! Меня завтра на операцию кладут!
Кабуча вздрогнула. Слово "операция" слабо ассоциировалась у нее с отличным житьем-бытьем. Ну да, у дочки Андрюшиных все иначе, для нее операция - надежда. Жалко девочку, не повезло. Может, хоть сейчас фортуна улыбнется?
Кресло Веры загораживало ей дорогу. Попрощаться и обойти? Неудобно. Они здоровались, перебрасывались парой слов, но никогда не разговаривали дольше банального "вась-вась", принятого между соседями. С Вериной мамой Кабуча, случалось, задерживалась: коммунальные услуги дорожают, новая прическа, Муравьевы затеяли ремонт, умерла старуха Айрапетян, в квартиру въехал ее сын, кажется, пьющий. Двум женщинам всегда есть о чем посплетничать.
- Доктор хороший?
- Хороший! У него рука сломанная!
- Как же он тебя оперировать будет?
- Он рядом постоит! Оперировать будет Ольга Константиновна. А потом я улечу в Тель-Авив, на реабилитацию. На самолете! Там парк и бассейны!
- Слушай, я тебе прямо завидую!
Что я говорю, ужаснулась Кабуча. Господи, язык мой - враг мой. Чему тут завидовать? Совсем отвыкла говорить с детьми, да и не умела никогда.
Она моргнула, отвернула лицо.
Верочка держала в руке зеркальце. Нет, не держала - играла с ним, поворачивая то так, то эдак. Солнечные зайчики плясали вокруг, один ударил Кабучу в глаз, словно кулаком. Ей вдруг показалось, что они с Верой разговаривают не вдвоем - втроем, только неизвестно, кто третий. Третий молчал, а может, не молчал, просто Кабуча его не слышала. Надо попить что-нибудь от нервов. Таблеточки, шутил муж, синие и розовые. Раньше шутил, сейчас Кабуча не слышала от него прежних шуток - язвительных, с двойным дном, к каким она привыкла.
- Добрый день! - мимо прошел Петр Ильич с первого этажа.
- Добрый день!
- Здрасте, дедушка Петя!
Я у нее тетя, отметила Кабуча. Боренька - дядя Боря. Петр Ильич - дедушка. Дворничиха - баба Катя. Большая семья у тебя, Верочка. Нет, кажется, Бореньку ты дядей не звала. А как? Борисом Анатольевичем? Вот не помню, здоровался ли он с тобой. По-моему, не здоровался. Вы, наверное, и вовсе не разговаривали. Боренька такой, он если задумается, никого не видит. Идет по улице, как верблюд по пустыне…
Замкнутая по натуре, Кабуча плохо сходилась с людьми, а официантов и вахтеров - тех вообще боялась до спазмов. Общительным экстравертам вроде Веры она завидовала, стыдилась этой зависти и ничего не могла с собой поделать.
- Тетя Неля, а ваш муж в городе?
- В городе.
- Никуда не уехал? Не собирается?
- Вроде, нет. А почему ты спрашиваешь?
- А я - его фанатка! Я его книжки обожаю!
- Книжки? - Кабуча пришла в ужас. - Его книжки?!
- Ага! Я их все-все прочитала! И "Проект "Вельзевул", и "Эвольвер", и эту, где Гарри Поттер от аневризмы умирает. Нет, эта книжка не вашего мужа, это Роулинг, но тоже хорошая…
- А папа с мамой тебе разрешают такие книжки читать?
- Конечно! Я им сказала, что должна полноценно развиваться.
- Ну да, понимаю. А сейчас ты что читаешь?
- Про зазеркалье.
- "Алису в зазеркалье"?
- Нет, не Алису, другую. Вы разве не знаете? Новая книжка, тоже вашего мужа. Страшная, но с хэппи-эндом.
- С хэппи-эндом? - усомнилась Кабуча. - Это у Бореньки? Погоди, какое еще зазеркалье? Он не писал про зазеркалье, это Кэрролл…
- Ну, значит, еще напишет, - рассмеялась Вера, глядясь в зеркальце.
У Кабучи отлегло от сердца. Девочка шутит, ясное дело, шутит. Разговор сделался Кабуче в тягость, но она не представляла, как разойтись, чтобы не обидеть Верочку.
- А у нас кот пропал, - сама не понимая, зачем она это говорит, призналась Кабуча. - Еще летом. Я объявления вешала по подъездам. Не нашелся, погиб, наверное. Старенький он был, больной. Жалко…
- Не жалко, - отрезала Вера.
Кабуча не успела удивиться черствости детской души, как девочка продолжила:
- Не жалко, потому что не погиб. Живой он, вы не волнуйтесь.
- Ты его видела?!
- Живой, - повторила Вера, не ответив на вопрос. - Я вам точно говорю, живой. Он еще к вам вернется.
Она задумалась:
- Или не вернется. Будет у кого-то другого жить. Может, ему у другого больше нравится. Скажите, тетя Неля, а ваш муж даст мне автограф? У меня и книжка для автографа есть.
- Разумеется! Дашь мне книжку?
- Я хочу, чтобы он сам. Ну, мне лично.
Вера нахмурилась, вздохнула:
- Только меня завтра на операцию кладут. То есть не сразу на операцию, я еще полежу, подожду. Я хотела до операции…
- Мы что-нибудь придумаем, - пообещала Кабуча.
3
Визит
Когда санитарка Раечка пришла забрать поднос с грязной посудой, до визита оставалось восемь минут одиннадцать секунд. Завтрак всегда приносила медсестра, а посуду забирала санитарка, и Вера не знала, почему. Наверное, в институте так положено.
Она все рассчитала заранее. Время завтрака, время, когда заберут посуду, время обхода - в ее палату дежурный врач заходил в одиннадцать двадцать, плюс-минус две минуты. От начала визита до обхода должно было пройти пятьдесят минут - более, чем достаточно. Родители приедут еще позже, в двенадцать. Фредди - прозвище она придумала сама и гордилась этим - хотел заглянуть в одиннадцать, но Вера уговорила тетю Нелю перенести встречу на десять тридцать: соврала, что в одиннадцать обход.
В силу возраста Вера еще не слышала, как смеется судьба над точностью человеческих планов. У нее все было впереди. А может, слышала, за миг до того, как машину дяди Валеры, с которым Вера ехала в цирк, подрезал черный, черней всех последующих дней, "Lexus", да просто не разобрала, что это смех.
Когда в коридоре послышались шаги Раечки, Арлекин встрепенулся, готовясь спрыгнуть на пол и исчезнуть. Ой, испугалась Вера. Как я могла забыть о коте?! А вдруг он убежит и не вернется к визиту?! Визит - это почти висит. Ну, когда все висит на волоске. Обхватив Арлекина обеими руками, Вера отчаянно зашептала:
- Тихо, Арлекин! Сидеть! Место!
И на всякий случай добавила:
- Ну пожалуйста!
Команды "Сидеть!" и "Место!" девочка регулярно слышала от подруги Карины, когда та призывала к порядку капризную болонку Чапу. Иногда Чапа даже слушалась, с третьего раза на четвертый, если наорать на нее как следует и ногой топнуть.
Топнуть ногой Вера не могла. К счастью, топать не потребовалось. В шоке от собачьих команд, Арлекин оторопел, замер в Вериных руках. Частое, нервное дыхание вздымало его бока. Рыжий гулёна уставился на девочку в полном изумлении:
"Это ты мне?!"
- Тебе, тебе! Не убегай!
Вытащив из-под кота плед, Вера набросила его на Арлекина:
- Тс-с-с! Лежи тихо!
Она прижала палец к губам - и тут же сделала вид, будто просто чешет нос, потому что вошла Раечка. Арлекин, умница, лежал без звука. Плед едва заметно вздымался и опускался в ритме кошачьего дыхания. Авось, Раечка не заметит!
- Добренькое утречко! Как спалось-елось?
Санитарка смахивала на домработницу Полю: крупная, ширококостная, с добродушным лицом, разве что моложе и ростом пониже. И волосы темные.
- И спалось, и елось! - весело отрапортовала Вера.
Слишком весело, испугалась она. Ой, слишком! Ее так и колотило изнутри.