- И я не сумею понежиться среди фонтанов рая, попастись между лилий? - потрепал ее по крашеным волосам Антон. - Я вернусь, потому что мне есть что терять.
Он повесил под мышку автомат, в другую руку взял пистолет. Добежать до гаражей полдела. Как сбить огромный висячий замок с ближайшей двери? Лучше всего расстрелять замок из пистолета.
Антон выпрыгнул из вертолета, побежал не по простреливаемой асфальтовой прямой, а по синусоиде, с заходом на зеленый пружинящий дерн. Ему было назначено погибнуть, потому что он отчетливо видел себя со стороны, как если бы висел в воздухе сам у себя над головой - задыхающегося, выпучившего глаза, рвущего подошвами траву, стреляющего на бегу в замок из пистолета. При этом третьим - слепым? - зрением видел - знал? - как за забором господствующего над углом площади особняка в трубу миномета опускается мина, как стрелок, спеша выстрелить, сдвигает коленом трубу, и мина, свистя в воздухе осколочным оперением, летит мимо. Но тут же из другого миномета вылетает другая мина. И эта летит точно.
Антон успел четыре раза выстрелить в ненавистную железную рожу замка. Она сделалась расплющенной, живо напомнила ему серое лицо штыкового питомца. Замок держался, злобно отплевываясь снопами искр. Антон ясно слышал свист настигающей его мины, видел сверху уже не только себя, но весь оплетенный пулевой свинцовой сетью правительственный квартал. Казалось, он опять сидит в вертолете. Но на сей раз не пилотом, а пассажиром. Вертолет летит строго вверх отнюдь не Антоном заданным маршрутом. Антон выстрелил в пятый раз - точно в черную пасть замка. Пасть лязгнула, замок повис. Антон - лицом вниз - выпал из вертолета, чуть не врезался в как будто бегущую ему навстречу дверь гаража. Он едва успел одной рукой вырвать замок, другой рвануть на себя дверь, покатиться внутрь по холодному бетонному полу, как земля сзади вздрогнула, обитая железом дверь затряслась, завизжала, принимая в себя осколки. Один осколок проскользнул в гараж, прочертил вдоль стены воющую огненную линию.
Антон вскочил на ноги. В глазах было темно, но то, что требовалось, он уже увидел: гараж был пуст!
Антон бросился к двери. Дверь вылетела ему навстречу - он едва успел упасть, - пролетела над головой сказочным ковром-самолетом. Следующая мина взорвалась на крыше, пустив сквозь крышу солнечный свет. "Легкие мины, - перевел дух Антон. - Сейчас они завалят на меня крышу тяжелыми…"
Не дожидаясь тяжелых мин, он выскочил из дверного пролома, побежал к вертолету. Теперь он несся по кратчайшей прямой, перепрыгивая через вздыбленный асфальт. Солнце светило прямо в стекла вертолета, казалось, в кабине бушует пламя. Странно, но почему-то в Антона не стреляли.
Антон успел удивиться каменному лицу Золы, ужасу в ее глазах. "Чего она, дура? - подумал он. - Ведь жив, ни царапины! Где фонтаны рая, пастбища лилий?"
Ввалился в кабину, плюхнулся в кресло.
В шею Антону твердо уперлось холодное дуло. "Одно движение - и ты труп!" Он скосил глаза. Зола тоже сидела под дулом.
24
Ощутив на шее холодный, но быстро теплеющий кружок, Антон, как ни странно, успокоился. Он не испытывал ни малейшего страха перед смертью. Мертвых было неизмеримо больше, чем живых. Смерть представлялась помещенным в центр мироздания магнитом, вокруг которого вращалась так называемая жизнь. Только безумным коммунистам могла явиться мысль оживить всех мертвых. Оживить мертвых значило уничтожить мир Божий. Антон подумал, что идеи свободы и демократии вечны и непобедимы именно потому, что в их основе лежит разделение людей на живых и мертвых. Чем условнее, воздушнее грань, чем меньше отличается жизнь от смерти, тем прочнее и незыблемее в мире демократия и свобода. Высшая и последняя ступень свободы предполагала перманентную готовность к внезапному - в любое мгновение - переходу из жизни в смерть. Ясное яростное осознание этого факта превращало людей в несгибаемых демократов.
Жизнь никогда не оторвется от смерти. Умереть - это всего лишь воссоединиться с основным человечеством. Заговорить на основном языке. Антон вспомнил, что, скрываясь за красной проволокой, мало думал о смерти, то есть жил ненормальной, неполноценной жизнью. Он почувствовал неодолимое притяжение магнитного центра мироздания. Сейчас он бросится вперед и вниз, ну а выстрел настигнет его уже там - Среди иных фонтанов и лилий. Никогда еще в своей жизни Антон не ощущал столь полной, всеобъемлющей свободы, как сейчас - за мгновение до выстрела в затылок.
Он почувствовал, как льются из глаз горячие слезы счастья.
Однако едва он бросился вперед и вниз, чьи-то могучие руки - руки жизни? - поймали за штаны, как брюкву из земли, вытащили из кресла пилота, проволокли, как мешок - с брюквой? - над потолком, швырнули на гулкое железное днище салона.
Антон уткнулся носом в нескончаемую, как жизнь, клепаную строчку. Голова закружилась от хорошо знакомого, но несколько подзабытого запаха, который нельзя было спутать ни с каким иным, потому что он был единственным в своем роде. То был запах пола, где бьют ногами. Запах мочи, лимфы и крови. Запашок был подвыветрившимся. Антон понял, что придется его подновить. Кровь - это быстро, человек перенасыщен кровью. Лимфа - если будут не только бить, но и резать. Чтобы пустить мочу - надо несколько раз ударить по почкам и мочевому пузырю. Это сложнее. Мочи в человеческом организме меньше, чем крови. Но для специалиста большой трудности не представляет. Антон вклеился в клепаный овал - место встречи пола и стены салона, подтянул ноги, сцепил на спине, прикрывая почки, руки. Превратившееся в студень, трепещущее в ожидании первого удара тело праздновало очередную победу над отсутствующей душой.
Удар заставлял себя ждать.
Антон осторожно пустил взгляд вперед и немного вверх - перпендикулярно продольным клепаным строчкам. Взгляд притормозил, наехав на две пары высоких черных, с окованными железом носами ботинок. Ботинки, впрочем, вели себя вполне мирно. Крайний мерно постукивал по железному полу. Антон поднял взгляд выше. На откидной лавочке сидели два спецназовца с автоматами на коленях, смотрели на Антона с некоторым интересом, но без зла, как если бы он уже был трупом. Третий, как догадался Антон, переместился в кресло пилота.
- …твою мать! - выругался он. - У них рация зашкалена в третьем дециметре! Потому и не могли засечь. По их рации я не могу связаться с нашими!
- Свяжись по Колиной, - посоветовал постукивающий ботинком по железному полу спецназовец.
Антон затосковал. Он успел забыть про черного Колю в серебристом комбинезоне, оставшегося лежать во рву, как огромный разбитый градусник. Антону было известно, как наемники-спецназовцы мстят за своих: сдирают заживо кожу; прибивают гвоздями к деревянному полу; связывают, обливают бензином, поджигают, и человек превращается в живой, подпрыгивающий костер.
- Колина в ремонте, - буркнул третий. - Говорил ему, куда без рации? Полетел! На веселое, отвечает, дельце летим, ефрейтор!
Окованный нос уперся Антону в ребра:
- Где команда? Как ты попал в машину, урод?
Антон молчал. Ответить на эти вопросы было не так-то просто. Он не знал, что сказала по этому поводу Зола. Они ведь наверняка спросили. Не молча же любовались они все это время ее длинными ногами?
Железный нос вошел в ребра внезапно и без размаха. Послышался глухой внутренний хруст. Ребра вспыхнули, как облитые бензином дрова в печке, и одновременно по ним, как по проводам, пропустили ток. Антон заорал так, что завибрировали стены салона. Полыхнув, боль стихла, но Антон не умолкал, чувствуя, как освобождается от страха в нечеловеческом, диком крике.
- Заткнись! - Зажав уши руками, один из спецназовцев вскочил с намерением запечатать ему рот ботинком.
- Сядь! - крикнул ефрейтор. - Разве ты не видишь, он хочет, чтобы мы его прикончили!
Спецназовец нехотя вернул непривыкший к таким возвращениям ботинок на железный пол под лавочку.
- Воздействие жертвы на психику палача, - заметил второй. - Старо как мир. Каждый раз, когда ты вознамеришься врезать ему по харе, у тебя в башке будет звенеть от его крика. Он хочет закрепить это в твоем сознании на уровне временного рефлекса.
- Пусть хочет, - усмехнулся первый, вытащил из кармана куртки изрядно траченное кольцо липкой ленты. - Но я откреплю! Залеплю ему пасть!
- Дилемма Ван-Винкля, - сказал второй. - Азы технологии допроса. Ты хочешь насладиться его страданиями или услышать содержательные ответы на свои вопросы?
- Попробую совместить, - весело подмигнул Антону первый, подбросил в воздух кольцо клейкой ленты.
- Не тот психологический тип, - возразил второй. - Ты видел, как он держал голову во время бега. Типичный интраверт с извращенным комплексом мужественного служения. Он не расколется от прямого физического воздействия. Тут нужен электростол, игра напряжения… На худой конец инъекция плимазола.
Антон отметил про себя высокий интеллектуальный уровень наемников. Вероятно, это были выпускники университета с факультета защиты демократии, проходившие в спецназе преддипломную практику.
- Я видел, как он держал голову во время бега, - со злобой ответил первый, предпочитавший, судя по всему, хоть и простейшие, однако отменно зарекомендовавшие себя в веках методы допроса. - Но я не знаю, как он попал в вертолет? Где Коля с ребятами?
- Спроси у дамы, - посоветовал интеллектуал.
- Я буду говорить только с капитаном Ланкастером, - услышал Антон голос своего стрелка-радиста. - Если вы меня тронете хоть пальцем, вам не жить!
Спецназовцы рассмеялись.
- Ты полагаешь, - ради беседы с Золой ефрейтор переместился из кресла пилота в салон, - твоя жизнь имеет такую ценность?
- Спроси об этом у капитана! - отрезала Зола. Ефрейтор приставил пистолет к ее виску. Расстегнул ширинку на своих штанах.
- Парень, если бы ты знал, как ты рискуешь! - И под пистолетным дулом темные щеки Золы пылали гневом.
Раздался грохот. По корпусу вертолета простучал короткий каменный дождь. Антон хоть и не видел, но сообразил: снаряд попал в остов стены, за которым укрывался вертолет.
- Я бы с охотой взялся доказать тебе обратное насчет твоей жизни и моего риска, - задумчиво произнес ефрейтор, - если бы не три обстоятельства. Первое: чтобы это доказать, надо всего лишь спустить курок, что, согласись, сделать в нашей ситуации очень просто. Второе, крайне огорчительное для меня, обстоятельство: после того как я вложу тебе в башку мое доказательство, ты никоим образом не сможешь засвидетельствовать мою правоту, как, впрочем, и неправоту. Вообще ничего не сможешь засвидетельствовать. И наконец, третье: я столько всего доказал разным людям подобным образом, что собственная правота не то чтобы перестала доставлять мне удовольствие, но, скажем так, прискучила. Нет новизны.
- Чего ждем, командир? - спросил первый. - Сейчас они уберут стену, и…
- Рация была на приеме, когда мы взяли вертолет, - добавил второй. - Они все слышали. Надо улетать!
- Как думаешь, - с сожалением застегнув ширинку, спросил ефрейтор у Золы, - кто более ценит твою жизнь - Ланкастер или этот… как его… Конян?
Очередной залп чисто, как бритвой, срезал остаток стены. Красный обломок кирпича с такой силой ударил в пуленепробиваемое стекло кабины, что стекло помутнело на месте удара, пустило во все стороны трещины.
Теперь вертолет открыто стоял на зеленой лужайке. Ничто не загораживало его от пушек Конявичуса.
Антон по-прежнему лежал на железном полу, обхватив голову руками. От прямого попадания снаряда это, конечно, уберечь не могло. Вне всяких сомнений, ефрейтор был сумасшедшим. Воздух, казалось, был полон сумасшествия. Все, кто дышал им, были сумасшедшими. Не дышали воздухом и, следовательно, не были сумасшедшими только мертвые. Они спокойно лежали на траве - никого не били, никуда не спешили, никому ничего не стремились доказать. "Лучшие люди - мертвые люди", - подумал Антон.
Пушки Конявичуса молчали.
- Ты не была бесконечно неправа, утверждая, что твоя жизнь представляет для них некоторую ценность, - ефрейтор ткнул пальцем в сторону боевых порядков Конявичуса. - Они оценивают тебя в один вертолет.
- Там меня оценивают выше, - указала в противоположную сторону Зола.
- В два вертолета? - уточнил ефрейтор.
- Командир, - перебил спецназовец-интеллектуал, - это достаточно редкий случай, когда срабатывает так называемый магический эффект б…ва.
- Магический? - покачав головой, ефрейтор легко перебросил тренированное тело в кресло пилота. - Честно говоря, я пока не вижу здесь никакой магии.
- Он срабатывает с максимальным эффектом, когда б… как образ жизни и мысли является реализацией духовной сути, то есть натуры. Такие б… надмирны и бессмертны, командир. Если их за что и могут наказать, так только за отступление от их правил. Скажем, за непредательство вместо предательства.
В следующее мгновение заработал винт. Вертолет затрясся. Антон, как бревно, покатился под окованные черные ботинки вцепившихся в бортовые ременные петли спецназовцев. Ботинки встретили его как положено - Антон отлетел в угол салона. Вертолет накренился, и он снова, ломая ногти о заклепки на полу, покатился на ботинки. Игра продолжалась до тех пор, пока он не влип пальцами в какую-то ускользающую, словно намазанную жиром, скобу.
- Он нам нужен, командир? - с трудом расслышал Антон сквозь шум винта вопрос спецназовца.
Зато ответ расслышал ясно:
- Мне нет!
Ботинки загрохотали по железному полу. Антон ухватился за рукоятку, не давая спецназовцам раздвинуть люк. Жизнь, только что казавшаяся ему нелепым, растянувшимся во времени и пространстве издевательством, вдруг предстала чем-то таким, расстаться с чем решительно невозможно. Антон устал от странных перепадов, но ничего не мог с собой поделать. Солдаты, смеясь, били его по рукам, оттаскивали от рукоятки за ноги. Все, конечно, можно было сделать проще - прикладом по черепу - и вперед! Но какой интерес сбрасывать с высоты бессловесную ватную куклу? Кукла должна быть в полном сознании, должна переживать священный ужас и падать с веселящим палачей криком. А может, им запомнилось, как возопил Антон от безобиднейшего удара в ребра. Как-то он заорет в воздухе?
Они наконец оторвали Антона от рукоятки, врубив прикладом по пальцам. Антон откатился в хвост. Люк уже был приглашающе распахнут. Навалившийся на Антона спецназовец медленно, но верно - как поршень воздух - пропихивал его к синему свистящему проему, отвлекаясь только на то, чтобы хлестнуть Антона тыльной костлявой стороной ладони по разбитому лицу.
- Надо было ноги связать, - заметил интеллектуал, вставший у люка.
Антон из последних сил корячился в проеме, цеплялся руками за железный пол, извивался под ботинками, как радиоактивная болотная змея, разве только не светился. Впрочем, все это были мелкие тактические успехи. Вставший у раскрытого люка интеллектуал, улучив момент сначала наступил Антону на одну ладонь, затем на другую. Второй спецназовец за ноги развернул тело Антона параллельно проему. Ладони под коваными подошвами болели нестерпимо. Волосы на голове встали дыбом от ветра. То было какое-то странное полураспятие на летящем в небе железном кресте.
- На три! - скомандовал интеллектуал.
Его товарищ, врезав Антону по коленным чашечкам, чтобы не сучил ногами, изготовился.
- Раз! Два! - Голова интеллектуала неожиданно качнулась, взгляд утратил сфокусированность. Он медленно опустился на четвереньки.
- Сука! - заколотился в кресле пилота ефрейтор. Его взлетевшая вверх рука встретилась в воздухе с предвидевшей подобное развитие событий рукой Золы. Раздался костяной хруст. Зола длинно взвыла от боли. - Назад! - наставил на нее автомат оставшийся на ногах спецназовец.
Антон пополз было в хвост, но спецназовцу надоело с ним церемониться. Он ударил Антона ботинком в челюсть. Мир сместился в угол, съежился до величины железной же, но более светлой заплатки на полу салона. Антон ухватился руками за пытавшегося подняться интеллектуала. В это самое время пол под ними словно провалился. Вертолет ухнул в воздушную яму - по всей видимости, снаряд повредил винт, - накренился, качнулся, как кастрюля. Антон и нокаутированный Золой, тонко разобравшийся - как выяснилось, впрочем, не до конца - в магическом эффекте интеллектуал, как ненужная накипь, выплеснулись вон.
Уже в воздухе Антон с изумлением обнаружил, что земля близко. Вертолет, оказывается, успел снизиться из-за попадания снаряда в винт. Винт крутился как-то криво и замедленно, заставляя вращаться машину вокруг своей оси. Они падали, как если бы спрыгнули с высоты трехэтажного дома. Единственное, что успел сделать Антон - развернуться в воздухе, чтобы упасть не на землю, но на падающего вместе с ним спецназовца-интеллектуала.
Они ударились о чудовищно жесткую, как показалось Антону, траву. Солдат внизу крупно вздрогнул, во рту у него забулькала, словно закипела, кровь. Она ровно и мощно стекала по подбородку, как будто у спецназовца выросла окладистая красная - в пузырьках - борода.
Антон потерял сознание.
25
Очнувшись, он увидел над собой чистое синее небо, встревоженное, распухшее с одной стороны - неужели магический эффект дал осечку? - лицо Золы. Она шлепала его по щекам, приводя в чувство. Кожа на ее ладонях была светлее, чем на тыльной стороне. Антон подумал, что это открытие вряд ли когда-нибудь ему пригодится, закрыл разбегающиеся в разные стороны глаза. Когда открыл, интеллектуала-спецназовца успели оттащить. Он теперь лежал чуть поодаль. Поза его не оставляла сомнений - первооткрыватель магического эффекта был мертв. "Сколько знаний пропало!" - без малейшего сожаления подумал Антон, скосил глаза в другую сторону. Возле вертолета с деформированным, как бы завязанным в узел винтом стояли второй спецназовец и ефрейтор. Их безмятежное спокойствие не оставляло надежд - они мысленно состязались, кто изобретет Антону казнь лютее.
Антон с трудом сел. Колени сделались в три раза больше, превратились в какие-то кровавые гири посреди негнущихся ног. Частично сломанные, частично выбитые из суставов пальцы были более неспособны ни нажимать на курок, ни держать штурвал. Антон обратил внимание на торчавшую из мизинца белую занозу. "Отвоевался!" - с мрачным удовольствием подумал он. Заноза при более внимательном рассмотрении оказалась костью. С каждым вздохом ребра словно протыкала насквозь раскаленная игла.
Антону надоело свое изувеченное, уже как бы ему не принадлежащее тело. Он посмотрел вперед. На ступеньках особняка стоял мужчина в рыжих кожаных - генеральских, не иначе - галифе, в белоснежной рубашке. Спасти, стало быть, Антона мог только он. Но это было маловероятно. Взгляд гибкого смуглого белорубашечника был не то чтобы пуст, но непрочитываем. С таким же успехом Антон мог интересоваться судьбой, заглядывая в дуло пистолета. Письмена смерти не прочитываются, не истолковываются, а сразу пишутся набело поверх последней страницы души. Антон подумал, что в его случае придется писать на обороте обложки - все страницы исписаны, белорубашечнику остается только поставить последнюю красивую точку. И еще Антон подумал: лучше бы ему не приходить в сознание.
- Хватит рассказывать сказки, - услышал Антон голос мужчины. - Чтобы жалкий дезертиришка, в глаза не видевший вертолета, натворил столько дел?
- Клянусь, я говорю чистую правду, капитан Ланкастер! - почтительно, но с достоинством возразила Зола.