- Не поднимай шума, - сказал он, - потому что мои люди сражаются особо страшным образом. Подожди моего возвращения. Я вызову остальных.
Принц набил трубку и закурил. Его люди сидели как статуи с копьями наготове. На лицах пеших солдат, стоявших в первом ряду на лестнице, выразилось явное облегчение.
Принц, чтобы провести время, оглядел своих копьеносцев.
- Не думайте показывать свою ловкость, как делали при осаде Казила. Цельтесь в грудь, а не в голову. А также не вздумайте заниматься обычным увечьем - ранить и убивать; это святое место, и его нельзя осквернять таким способом. Но с другой стороны, - добавил он, - я приму за оскорбление, если не окажется десяти пленников для жертвоприношения Ниррити Черному, моему покровителю, - конечно, вне этих стен, там, где наблюдение за Темным Пиром не обременит нас…
Справа раздался звон: пеший солдат, не спускавший глаз с копья Страха, потерял сознание и упал с нижней ступени лестницы.
- Остановитесь! - закричала фигура в черном, появившаяся на верху лестницы в сопровождении шести других, одетых так же.
- Не оскверняйте кровопролитием Дворец Кармы. Кровь этого упавшего воина уже…
- Бросится ему в щеки, - докончил принц, - когда он придет в себя, потому что он не убит.
- Чего ты хочешь? - обратилась к нему фигура в черном, среднего роста, но громадного объема; она стояла, как огромная черная бочка, с посохом - черной громовой стрелой.
- Я насчитал семерых, - ответил принц, - я знаю, что здесь живут десять Мастеров. Где еще трое?
- Они сейчас находятся в читальных комнатах Махартхи. Чего ты хочешь от нас?
- Ты здесь главный?
- Главенствует здесь только Великое Колесо Закона.
- А ты - старший представитель Великого Колеса в этих стенах?
- Да.
- Прекрасно. Я хочу поговорить с тобой наедине - там, - сказал принц, указывая на Черный Зал.
- Невозможно.
Принц выбил трубку о каблук, поковырял в ней острием кинжала и убрал в карман. Затем выпрямился в седле и зажал в левой руке рог. Он встретил глаза Мастера.
- Ты абсолютно уверен в этом? - спросил он.
Маленький яркий рот Мастера задвигался, но ничего не сказал. Наконец, Мастер согласился:
- Пусть будет так, как ты сказал. Дайте мне дорогу!
Он прошел через ряды воинов и встал перед белой кобылой.
Принц сжал коленями бока лошади, поворачивая ее к Черному Залу.
- Держать ряды! - крикнул Мастер.
- То же относится и к вам, - сказал принц своим людям.
Они вдвоем пересекли двор, и принц спешился перед Залом.
- Ты должен мне тело, - сказал он негромко.
- О чем ты?
- Я - принц Сиддхарта, Связавший Демонов.
- Сиддхарту уже обслужили, - сказал Мастер.
- Ты думаешь, что ему дали тело по приказу Брамы; однако это не так. Человек, которого вы обслужили сегодня, был невольным самозванцем. Настоящий Сиддхарта - я, о безымянный жрец, и я пришел требовать свое тело, здоровое и сильное, без скрытых пороков. И ты обслужишь меня так, как я хочу этого. Добровольно или нет, но ты обслужишь меня.
- Ты думаешь?
- Думаю, - ответил принц.
- Получай! - закричал Мастер и взмахнул посохом, целясь в голову принца.
Принц уклонился от удара и отступил, вытаскивая кинжал. Дважды он парировал посох. Но в третий раз посох ударил его по плечу скользящим ударом, достаточным, чтобы заставить принца пошатнуться. Он обежал вокруг белой кобылы, преследуемый Мастером. Увертываясь и держа лошадь между собой и противником, он поднес к губам рог и протрубил три раза. Звуки рога покрыли яростный шум битвы на дворцовой лестнице. Тяжело дыша, он повернулся как раз вовремя, чтобы уберечься от удара в висок, который наверняка бы убил его, если бы попал в цель.
- Написано, - почти прорыдал Мастер, - что тот, кто отдает приказы, не имея власти их выполнить, - глупец.
- Десять лет назад, - выдохнул принц, - тебе не удалось бы наложить на меня свой посох.
Он рубанул по посоху, надеясь расщепить дерево, цо посох все время отворачивался от края лезвия, так что принц только делал на нем зарубки и местами ободрал, но сам посох оставался целым.
Пользуясь им как фехтовальной палкой, Мастер нанес сильный удар по левому боку принца. Принц почувствовал, что ребра ломаются… Он упал.
Неизвестно, как это случилось, потому что кинжал вылетел из его рук, когда он падал; но оружие проехало по коленям Мастера, и тот с воем упал на колени.
- Мы с тобой пара, - задыхаясь, сказал принц. - Мой возраст против твоего жира.
Он, лежа, поднял кинжал, но не мог держать его наготове. Он приподнялся на локте. Мастер со слезами на глазах пытался подняться, но снова упал на колени.
Послышался топот копыт.
- Я не глупец, - казал принц, - и теперь у меня есть власть заставить выполнить мои приказы.
- Что случилось?
- Прибыли остальные мои копьеносцы. Войди я сразу с полной силой, ты спрятался бы, как ящерица, в вязанке дров и пришлось бы потратить несколько дней, чтобы разнести твой дворец и вытащить тебя оттуда. А теперь я держу тебя в кулаке.
Мастер поднял посох.
Принц отвел назад свое оружие.
- Опусти посох, - сказал он, - или я метну кинжал. Не знаю, попаду или промахнусь, но могу и попасть. Ты не боишься играть с реальной смертью?
Мастер опустил посох.
- Ты познаешь реальную смерть, - сказал он, - когда служители Кармы скормят твоих конных солдат собакам.
Принц кашлянул и спокойно взглянул на свой кровавый плевок.
- Давай пока оставим политические дискуссии, - посоветовал он.
Когда звуки сражения затихли, подошел Страк, высокий, пропыленный, с волосами почти такого же цвета, что запекшаяся на его клинке кровь, он отсалютовал принцу и сказал:
- Все кончено.
- Слышал, Мастер Кармы? - спросил принц.
Мастер не ответил.
- Обслужи меня немедленно и этим спасешь свою жизнь, - сказал принц. - Откажись и я возьму ее.
- Я обслужу тебя, - сказал Мастер.
- Страк, - приказал принц, - пошли двух людей в город - одного за Нарадой, моим врачом, а другого на улицу Ткачей, за Янаггой, парусным мастером. Из трех воинов, оставшихся у Хаукана, оставь одного, чтобы задержать Шэна из Ирабика до захода солнца. Затем пусть свяжет его и оставит, а сам приедет сюда.
Страк улыбнулся и отсалютовал.
- А теперь приведи людей, чтобы отнести меня в Зал, и не спускай глаз с Мастера.
Он сжег свое старое тело вместе со всеми другими. Служители Кармы все до одного погибли в бою. Из семерых безымянных жрецов уцелел только один жирный.
Запасы спермы и яичек, баки с культурой и морозильники для тел нельзя было транспортировать, но само оборудование для пересадки было демонтировано под руководством доктора Наряды, и его компоненты были погружены на лошадей погибших воинов. Молодой принц сидел на белой лошади и следил, как пламя пожирало тела. Огонь восьми погребальных костров взлетел к предрассветному небу. Тот, кто был парусным мастером, глядел на ближайший к воротам костер - последний из зажженных; его пламя только сейчас достигло вершины, где лежало тело в черной одежде с желтым кругом на груди. Когда пламя коснулось его и одежда затлела, собака, съежившаяся в разоренном саду, подняла голову, и вой ее был почти рыданием.
- Этот день переполнит счет твоих грехов, - сказал бывший парусный мастер.
- Но учтутся и мои молитвы, - ответил принц. - Я займусь этим в дальнейшем. Будущие теологи учтут их так же, как и все эти жетоны для молитвенных машин, и примут окончательное решение. А Небо пусть размышляет, что здесь случилось в этот день, и есть ли я, кто я, где я. Пора ехать, капитан. На некоторое время в горы, а затем наши пути разойдутся - ради безопасности. Я не знаю, по какой дороге пойду, но она поведет к воротам Неба, и я должен идти вооруженным.
- Связавший Демонов, - сказал его собеседник и улыбнулся.
Подошел командир копьеносцев. Принц кивнул ему. Громко прозвучали приказы.
Колонна всадников двинулась, прошла через ворота Дворца Кармы, свернула с дороги и стала подниматься по склону к юго-востоку от города Махартхи; за их спинами пылали, как заря, их мертвые товарищи.
Говорят, что, когда появился Учитель, люди всех каст шли слушать его поучения, а также животные, боги и святые… и уходили облагороженными и духовно возвысившимися. Большинство признавало, что он получил просветление; не думали так лишь те, кто считал его обманщиком, грешником, преступником и даже просто шутником.
Не все эти числились его врагами; но с другой стороны, не все те, кто облагородился и духовно возвысился, могли считаться его друзьями или поддерживающими его. Его приверженцы называли его Махасаматманом, и кое-кто говорил, что он был богом. Итак, после того как стало известно, что его приняли как учителя и смотрят на него с почтением, многие богатей стали поддерживать его, и слава его пошла по всей стране, и к нему обращались как Татагатхе, что означает Тот, Кто Достиг. Было замечено, что богиня Кали (иногда известная как Дурга в ее более мягкие минуты) никогда не высказывала официального мнения насчет того, что он Будда, однако она оказала ему странную честь, послав к нему своего святого палача, вместо того чтобы просто нанять убийцу…
Истинный Дхарма не исчезал.
Пока в мире не возник фальшивый Дхарма,
Когда возник фальшивый Дхарма,
он заставит исчезнуть истинного Дхарму.
Самиутти-нита (11,284)
Близ города Аландила была прекрасная роща деревьев с синей корой и пурпурными листьями, похожими на перья. Роща славилась своей красотой и почти священным покоем своей тени. Роща принадлежала купцу Вазу до его обращения, а затем он подарил ее Учителю, известному как Маха-сатман, Татагатха и Просветленный. В роще этот Учитель ожидал своих последователей, и, когда они в полдень уходили в город, их чашки для подаяния никогда не оставались пустыми.
Вокруг рощи всегда бывало множество паломников. Верующие, любопытные и те, кто охотился на других, постоянно проходили через рощу. Они прибывали на лошадях, в лодках, пешком.
Аландил не был чрезмерно большим городом. Там были как тростниковые хижины, так и деревянные строения; главная дорога была не замощена и изрыта колеями. В городе было два больших базара и множество маленьких: обширные зерновые поля, принадлежащие Вазу и обрабатываемые шудрами, цвели и колыхались вокруг города. В городе было много гостиниц (не столь роскошных, как легендарная гостиница Хаукана в далекой Махартхе) из-за постоянного наплыва путешественников; город имел своих святых и своих сказителей; был в нем и Храм.
Храм стоял на невысоком холме недалеко от центра города; со всех четырех сторон его были огромные ворота. Эти ворота и стены вокруг были покрыты слоями декоративной резьбы, изображавшей музыкантов и танцоров, воинов и демонов, богов и богинь, животных и актеров, любовников и полулюдей, стражников и демонов. Ворота вели в первый двор, открывавшийся, в свою очередь, во второй. В первом дворе был маленький базар, где продавались подношения богам. Там было также множество алтарей, посвященных меньшим божествам. Там собирались нищие, медитирующие святые, смеющиеся дети, сплетничающие женщины, горели благовония, пели птицы, булькали очистительные баки, жужжали молитвенные машины - все это можно было найти там в любое время дня.
Внутренний двор, с его массивными алтарями, посвященными главным божествам, был основным местом поклонения. Люди пели или выкрикивали молитвы, бормотали стихи из Вед, стояли, опускались на колени или простирались ниц перед громадными каменными изображениями, которые часто бывали так плотно увешаны цветами, замазаны красной пастой кум-кум и завалены грудами подношений, что нельзя было сказать, какое именно божество окутано таким поклонением. Периодически гудели храмовые рога, на минуту воцарялась тишина, а затем гвалт начинался снова.
И никто не стал бы оспаривать факт, что владычицей этого Храма была богиня Кали. Ее высокая статуя из белого камня, стоявшая в гигантской нише, доминировала во внутреннем дворе. Ее слабая улыбка, возможно, презрительная по отношению к другим богам и их приверженцам, так же привлекала внимание, как и усмешки черепов на ее ожерелье. Она держала в руках кинжалы и, приподняв ногу в полушаге, казалось, решала, пуститься ли ей в танец или сразу убить всех, кто подошел к ее гробнице. Полные губы, широко раскрытые глаза. При свете факелов она, казалось, двигалась.
Выглядело вполне естественным, что ее алтарь был расположен напротив алтаря Ямы, Бога Смерти. Жрецы и архитекторы достаточно логично решили, что из всех других богов ему более всего подходит стоять всегда напротив с тем же, что у нее, твердым убивающим взглядом, и отвечать на ее. улыбку своей кривой усмешкой. Даже самые набожные люли предпочитали не проходить между этими двумя гробницами, а обойти их; а после наступления темноты эта часть двора всегда оставалась в тени и покое, непотревоженная припозднившимися почитателями.
Когда по стране дул весенний ветер, с севера шел некий Ральд. Невысокий человек с белыми волосами, хотя лет ему было немного, Ральд носил внешние атрибуты пилигрима, но, когда его нашли лежащим в канаве в беспамятстве, над его лбом был накручен малиновый душащий шнур его истинной профессии - туга.
Ральд шел весной во время фестиваля в Аландиле, городе сине-зеленых полей, тростниковых хижин и деревянных бунгало, немощеных дорог и многих гостиниц, базаров, святых людей и сказителей, великого религиозного оживления и Учителя, чья слава распространилась далеко по стране Аландила, города Храма, где властвовала его покровительница - богиня Кали.
Время праздника.
Двадцать лет назад торжества в Аландиле были почти исключительно местным делом. Теперь же, с появлением бесчисленных путешественников, вызванным присутствием Просветленного, который учил Пути Восьмисложной Тропы, праздник Аландила привлекал так много пилигримов, что местные помещения для жилья были переполнены. Те, у кого были палатки, брали высокую плату за аренду. Сдавали под жилье даже стойла. Даже голые участки земли служили местом для походных лагерей.
Аландил любил своего Будду. Многие другие города пытались переманить его к себе из его пурпурной рощи: Шингоду, Горный Цветок, предлагал ему дворец и гарем, чтобы он пришел учить на его склонах. Но Просветленный не пошел в горы. Каниака, Речная Змея, предлагала ему слонов и корабли, городской дом и загородную виллу, лошадей и слуг, чтобы он пришел и проповедовал на его пристанях. Но Просветленный не пошел к реке.
Будда оставался в своей роще, и все шли к нему. С течением времени фестивали становились все шире и продолжались все дольше, и были более замысловатыми, и сияли, как чешуя откормленного дракона. Местные брамины не одобряли антиритуального учения Будды, но его присутствие наполняло доверху его сундуки, так что они научились жить в его тени, никогда не произнося слова "тиртхика" - еретик.
Итак, Будда оставался в своей роще, и все приходили к нему, включая Ральда.
Время праздника.
На третий день массивные барабаны КАТХАКАЛИ начали свой быстрый грохот. Слышная за много миль барабанная дробь неслась через поля, через город, через рощу и через обширные болотные земли, лежащие за рощей. Барабанщики в белых МУНДУ, голые до пояса, с блестящими от пота темными телами, работали посменно, так энергичен был их мощный бой; волна звуков не прекращалась, когда новый отряд барабанщиков сменялся перед туго натянутыми верхушками инструментов.
Когда на землю опустилась тьма, путешественники и горожане выходили, заслышав стук барабанов, прибывающих на праздничное поле, широкое, как древнее поле сражения. Там люди находили себе место и ждали ночи и начала представления, попивая сладко пахнущий чай, купленный в ларьках под деревьями.
В центре поля стояла громадная медная чаша с маслом, высотой в рост человека, с висящими по краям фитилями. Фитили горели, а факелы мерцали рядом с палатками актеров.
Барабанный бой на близком расстоянии оглушал и гипнотизировал, ритмы хитро усложнялись, синкопировались. С приближением полуночи началось благочестивое пение, поднимаясь и падая вместе с барабанным боем, подчиняя себе человеческие чувства.
Настало короткое затишье, когда появился Просветленный со своими монахами в желтых одеяниях, казавшихся в свете огня почти оранжевыми. Они откинули капюшоны и сели, скрестив ноги, на земле. Через некоторое время пение и звук барабанов снова наполнили сознание присутствующих.
Когда появились актеры, страшные в своем гриме, с бубенчиками на лодыжках, звенящими при каждом шаге, аплодисментов не было, лишь напряженное внимание. Танцоры КАТХАКАЛИ были знаменитые, с детства учившиеся акробатике, а также старинным фигурам классического танца, знавшие десять различных движений шеи и глазных яблок и сотню положений рук, требуемых для постановки древнего эпоса любви и битвы, встреч с богами и демонами, героических сражений и традиционных кровавых измен. Музыканты выкликали слова преданий, в то время как актеры, которые никогда не говорили, показывали устрашающие действия Рамы или братьев Пандавов. Раскрашенные зеленым и красным или черным с ярко-белым, они шли по площади, подняв полы одежды, и их браслеты из зеркальных капель сверкали при свете огня. Время от времени огонь разгорался или начинал шипеть и трещать, и тогда казалось, что нимбы святого или еретического света играют над головами танцоров, давая зрителям ощущение, что они сами иллюзорны, а единственно реальны в мире лишь фигуры в циклопическом танце.
Танец должен был продолжаться до восхода солнца. Но перед зарей один из носивших шафрановую мантию пришел со стороны города, пробился через толпу и что-то сказал на ухо Просветленному.
Будда встал, как бы для того чтобы лучше обдумать услышанное, и снова сел. Он дал поручение монаху, тот кивнул и ушел с фестивального поля.
Будда, выглядевший невозмутимым, снова перенес свое внимание на представление. Монах, сидевший неподалеку, заметил, что Будда барабанит пальцами по земле, и решил, что Просветленный держит такт с барабанами, поскольку было общеизвестно, что он выше таких вещей, как нетерпение.
Когда представление окончилось и Сурья-солнце окрасило в розовый цвет поля Неба над восточным краем мира, казалось, будто ночь и в самом деле держала толпу пленников в напряженном и страшном сне, от которого они сейчас освободились, тяжело вошедшие в день.
Будда и его последователи немедленно пошли к городу. Они не остановились отдохнуть и прошли через Аландил быстрой, но достойной походкой.
Когда они снова очутились в пурпурной роще, Просветленный велел монахам отдыхать, а сам пошел к маленькому павильону, стоявшему в глубине леса.
В павильоне сидел монах, принесший сообщение во время представления. Он заботился о больном путешественнике, которого он нашел в лихорадочном бреду на болотах, куда часто ходил размышлять о скверных условиях, в которых, возможно, окажется его тело после смерти.