- Твоя мать, если она нас видит, будет недовольна, что я позволил тебе…
- Мама нас видит, и она меня поймет, - перебил Христо.
- Ладно. Я понял: по уму ты не хочешь. Значит, будет как всегда.
Академик нажал кнопку селектора и жестко произнес:
- Человека, который выйдет из моего дома, задержать любыми средствами. И - повнимательнее там, ослы.
Поднял глаза на Христо, спросил:
- Ты доволен?
"Безумный капитан" забрал ружье, улыбнулся:
- Вполне. Прощай, дядя Сережа. Помни, о чем мы договорились.
- Я ни о чем с тобой не… Твою мать!..
Глас вопиющего: посетитель исчез.
* * *
…В нежилом, заколоченном доме в поселке Зеленцы Среднеросской губернии некий временно бомжующий молодой человек переметнулся из теплых сновидений в кошмарную явь. Загорал на гавайском пляже в компании двух офигительных восходящих звезд - и вдруг какой-то отморозок целится в него из ружья… мама, роди меня обратно.
- Спокойно. Я все отдам, только не стреляйте.
- Чего ты отдашь? - удивился бандит.
- Деньги. У меня немного, но, сколько есть - ваше. Ну, и вещи.
- Ты какого… тут делаешь, клоун?
- Я здесь живу. То есть - непостоянно живу.
- Очень интересно.
- В чем проблема? Дом пустует, а мне нужно временное пристанище.
Налетчик опустил ружье.
- Вообще-то, дом частный. Хозяева умерли, но есть наследники.
- Так вы - наследник? Сорри, не знал. Был неправ. Принял вас за бандита, извините. А что, в наше время принято восстанавливать имущественные права с оружием в руках?
Христо устало опустился на лавку.
- Спать хочу… откуда ты тут взялся на мою голову?
- Из Среднеросска. А еще раньше - из Москвы. А еще раньше…
- Ладно, сказку про колобок можешь не пересказывать. Давно прописался?
- Прошлой осенью.
- У тебя своего дома нет?
- Есть, но…
- Что - но?
- Мне нельзя там появляться.
- Почему?
Парень тяжело вздохнул:
- Нельзя… в армию заметут.
- И сколько ты намерен прятаться от армии? Всю жизнь?
- Зачем всю жизнь? Летом поступлю в училище, получу бронь.
- В какое училище?
- В театральное. Мне бы еще месяца полтора перекантоваться, потом поеду в Питер…
- А ну как не возьмут?
- С чего бы? В Москве взяли, в Среднеросске взяли, а в Питере не возьмут?
- Если взяли - почему не учишься?
- Выгнали.
- Два раза?
- Ага… В Москве и в Среднеросске… теперь в Питер поеду, там меня еще не знают.
- За что тебя выгнали?
- За пьянку.
- А второй раз?
Парень поморщился:
- За пьянку.
- Что ж ты такой бестолковый?
"Артист" энергично помотал головой:
- Я больше не пью. Мне бы только до июня перекантоваться.
- В моем доме?
- На нем не написано, что он - ваш. Повесили бы табличку: личные апартаменты капитана Христо Ведова. Никто бы сюда не лазил, дом-музей сделали бы давно…
- Узнал меня, значит.
- Кто же вас не знает. Ходят, правда, слухи о вашей смерти, но в творческих кругах этим слухам мало кто верит.
- А чему верят в творческих кругах?
- Говорят, вас держат в пожизненном заключении. Вы сбежали оттуда? Я никому не скажу.
- Не скажешь. Потому что я тебя убью. Как ненужного свидетеля.
- Не советую. Много потеряете, - запальчиво сказал "артист".
- Да ну?
- Я родился для того, чтобы обессмертить ваше имя.
- Чего? - растерялся Христо.
- Когда-нибудь снимут фильм о вашей жизни. Я сыграю главную роль. Лента соберет всех Оскаров и Пальмовые ветви на десяток лет вперед.
Христо расхохотался.
- Тебя не возьмут.
- Почему это?
- Во-первых - внешне не похож.
- Ффф! Это не главное. Главное - внутренняя тождественность и дар перевоплощения. Вот, смотрите.
В осанке парня что-то неуловимо изменилось - она стала жесткой, военной. Актер прошел комнату дважды из угла в угол, обернулся и в упор взглянул на Христо. Черты лица слегка заострились, выражение стало жестче, весь облик - старше…
- Чего это ты продемонстрировал?
- Вас.
- Ну… не знаю. Не мне судить.
- Заметьте, это только экспромт. Я не вживался в образ.
- Ясно, - улыбнулся Христо. - Значит, фильм про мою жизнь в ближайшие сто лет не снимут. А я-то надеялся.
- Почему не снимут?
- Потому что исполнителю главной роли нужно как минимум высшее образование получить. А он еще не все театральные институты обошел.
Парень нахмурился:
- Это был последний раз. Я больше не собираюсь наступать на старые грабли.
- Благими намерениями… Как тебя зовут, кстати?
- Влад.
- Вот что, Влад. Собирайся и уходи отсюда. Спрячься где-нибудь в другом месте.
- Я не буду вам мешать.
- Не в этом дело. Ты все правильно понял, я тоже в бегах. Если тебя найдут здесь, со мной - огребешь кое-что пострашнее срочной службы.
- Все так серьезно?
- Серьезней некуда.
- А я… могу чем-нибудь помочь?
- Можешь. Если исчезнешь отсюда. Сделаешь так, чтобы у меня хотя бы из-за тебя душа не болела.
Парень вздохнул, полез в угол и вытащил оттуда потрепанный рюкзак.
- Да… а у вас деньги есть? Мне родители недавно прислали, могу поделиться…
- Мне не нужны деньги.
- Тогда - продукты. Я тут делал запас…
- И продукты тоже не нужны. Собирайся быстрее.
…Христо выгнал непрошеного квартиранта, свалился на топчан. Перед сном мелькнула тревожная мысль: каким образом щенок мог признать давно забытую богом и людьми знаменитость, к тому же - в нынешнем виде? Собственный отчим - и то не сразу признал… А этого Влада, поди, еще и на свете не было, когда отбушевал культ "безумного капитана". Действительно такой глазастый, или засланный казачок?
Неважно. Теперь неважно. А главное - хватит случайных жертв.
…На следующий день загадка разрешилась. В большой комнате все-таки обнаружилась табличка: "В этом доме многократно бывал…" Под табличкой - несколько детских и юношеских фотографий; ниже - пожелтевшие репродукции из газет пятидесятых годов…
Засранец. Вот и верь после этого людям.
Четвертые ворота Гаутамы
Свет… нельзя зажигать свет.
Кроме мальчишки-артиста вряд ли кто заметил, что в старый дом вернулся хозяин. Хозяин уходил затемно и возвращался затемно. Никогда не появлялся на улицах поселка. Никогда не зажигал свет.
Скоро исчезла привычка тянуться к выключателю. Лишь только исчезла - пришло кошачье зрение. Пришло и больше не пропадало. Теперь ночью было видно как днем.
Следы… нельзя оставлять следов.
Когда хозяин уходил из дома, в доме не оставалось ни одной хозяйской вещи. Неоткуда взяться вещам: теплая одежда сожжена в костре, ружье лежит на дне реки. Единственное, что выдает присутствие человека - потревоженный слой пыли. Ничего. Спустя какое-то время человек научится не тревожить пыль.
Тень. Нельзя отбрасывать тень. Это несложно. Просто нужно изжить то, что ее отбрасывает.
Со дня возвращения в Зеленцы прошло полмесяца. Первые несколько дней - раздирающий внутренности голод. К концу второй недели выяснилось - не только пища, даже вода необязательна. На что еще способна эта искусственная оболочка? Или дело не в ней?
К тому времени человек заметил, что спит с открытыми глазами, причем фиксирует одновременно сон и явь. Выбирай любую реальность по меньшей мере из двух… нет - из многих: сны - пластичны, их можно лепить.
…В самый первый день в Зеленцах ему приснился нерожденный. Тот, который был рядом долгое время в изоляторе, много лет назад, а потом исчез куда-то.
Каждый раз, когда ты на распутье выбрал одну дорогу из двух, по второй уходит твой двойник. Уходит и живет своей жизнью, о которой ты ничего не знаешь… Дотронься до Города и - воссоединись с одним из бесчисленных нерожденных.
* * *
Середина мая.
Закончились холода. Постепенно отпускает все: боль, чувство вины, злость…
Многие захоронения зеленцовского кладбища давно превратились в лес. Над могилами бабки и деда - две старые липы. Сплелись ветвями. В ветвях - брошенное гнездо каких-то птиц. Прочно устроилось в этой живой сетке, за всю зиму не сдуло его оттуда.
…Не хотел сюда идти. Не знал, что сказать матери. Был ли рядом с ней кто-нибудь, когда она умирала? Или одна лишь память о сыновьях, смотавшихся в космос?
На ее могиле - береза. Сорное дерево, живучее. Растет, где угодно. От приполярных зон и чуть ли не до пустынь. На болоте - и на песке, на крышах, на водостоках. Рушит кирпич, пробивает бетон. Береза чем-то похожа на бездомного человека.
Пограничное дерево. Пограничное между сном и явью. Между жизнью и некросом… Когда цивилизация рухнет, когда мир погибнет - сгорит в ядерном пламени, зарастет урановыми, нефтяными, пластиковыми, резиновыми отходами - выживут бомжи и березы.
…Не хотел идти. На пятый день после возвращения в Зеленцы шагнул в лес - оказался у ворот кладбища. Сбежал. Еще через неделю то же самое. Опять сбежал. На следующую ночь попал сюда во сне. Понял: не отпустит.
Аминь. Нечего сказать - просто стой и молчи. Сама поймет. Всегда понимала.
…Где-то в груди, за ребрами, небольшой округлый предмет, доселе втиснутый в жесткую ледяную скорлупу, вдруг ожил, начал двигаться. Оболочка пошла трещинами, потом растаяла.
Человек наклонился, подобрал с тропинки осенний кленовый лист. Выпрямился - поймал теплый весенний ветер. Протянул руку - на ладонь опустилась снежинка.
Кто сказал, что невозможно объять необъятное? Возможно все. Реальность поливариантна.
Пошел дальше. Дорога затейливо вилась между оградками кладбищенских участков, между холмами и сопками, между озерами и ледниками. Дорога - такая интересная штука, она избавляет человека от самого себя. От узких рамок, в которые закованы тело и личность. Пока движешься, ты - везде.
…На перекрестке почти заросших аллей между участками когда-то давно стоял дуб. В стволе, на высоте двух человеческих ростов, зияло огромное дупло. Один из поселковых мальчишек побывал в этом дупле. Потом делал страшные глаза и рассказывал, что провалился на тот свет, к покойникам… Ребята понимали, что врет, но в дупло лазить все-таки боялись.
Потом дуб спилили. На его месте остался огромный пень, гладкий, без единой дырки. Дверь на тот свет закрылась, и было ужасно обидно, что так и не отважился слазить.
…Следующий участок, тоже старый. Здесь похоронен друг детских лет - Артем. Утонул в реке в разгар июльской жары. Первая смерть, с которой пришлось столкнуться лицом к лицу. Когда утопшего вытащили из воды, откуда-то стало ясно - не проснется. Потому что это был уже не Артем. Другой, незнакомый парень, никогда не рождавшийся на свет. Муляж, обманка, подсунутая вместо друга, а друг спрятался. Где-то рядом бродит. Всегда будет бродить.
"Что такое Город?"
"Город - это наша память".
Понятийная накладка. Все проще простого: память предков. "Город - это наши предки". Здание Города сложено из плоти умерших, сознание Города - суть души умерших… Когда умирает глава клана, часть его личности переходит в Город. Другая часть остается преемнику. Обращаясь к Городу, младший тем самым обращается к своей половинке. Половинка эта - посредник. Допуск ко всему, чем владеет Город: к памяти и энергии многих поколений.
"Вдыхая дым, ты впитываешь душу предка. С тех пор он частично живет в тебе, а частично - над тобой…"
На Земле что угодно может быть посредником. Атрибут - не главное, главное - настройка на волну Города. Эту настройку нужно один раз осознать и больше уже не задумываться о ней. "Верую, ибо абсурдно". Земля - очень активный Город. Она сама ищет контакта. Устала быть чужой для нас.
Во сне человек безволен. Перемещается в пространстве, времени, самых различных реальностях, но не способен направлять свой путь. И наяву человек безволен. Существует от сих до сих, а дальше - "не судьба"… На самом деле, судьба ни при чем. Просто не хватает энергии.
У Города море энергии. Дотронься - и возьми.
Но ты спишь.
Весь человечий мир спит. Этот сон похож на луковицу: много слоев. Обдираешь слой - следующий поначалу кажется явью…
За окраиной кладбища - разбитая тракторами грунтовка, еще не просохшая после вчерашней грозы. Где-то в нескольких километрах отсюда, в лесу - бывшие торфоразработки. Бог весть когда брошены: торф на дороге давно утрамбован глиной, а сам карьер густо зарос ольхой. За карьером - недавно проложенная широкая просека. Новая линия электропередач.
Прошлое и настоящее. Торфоразработки и просека существуют одновременно, но этого никто не замечает. На листке бумаги - рисунок: два плоских человечка, затылками друг к другу. Один видит перед собой дом, и ничего кроме дома. Другой - дерево, и ничего кроме дерева.
…Человек шел по какому-то светлому тоннелю, сплетенному из березовых веток. Шел к огромному туманному полю. Нет, не туманному: это яркий свет сгустился настолько, что воздух стал плотным… Каждый раз, когда путник оборачивался назад, он видел все новые и новые картины. Прозрачные кальки с рисунками наслаивались друг на друга: один рисунок - Зеленцы, следующий - Среднеросск, дальше - Москва, Ганимед, Город циклопов…
Впереди мелькнула гибкая фигура в яркой спортивной куртке. Человек взглянул туда мельком, отвлекся и поднял глаза, только столкнувшись с прохожим лицом к лицу.
- Привет. Ты чего здесь делаешь?
- Я теперь тут живу, - ответил Влад, моментально занимая оборонную позицию. - Вы сказали: уйти подальше, я ушел.
- Где ты живешь, на дороге?
- Нет, в этой… в бытовке. На карьере. Там домик пустует.
- Он же, наверно, разваливается? Домик-то.
- Да не, ничего. И крыша не течет. Даже печка топится, только чадит сильно.
- Все ясно с тобой. Я надеялся - исчезнешь совсем подальше… Ладно, беги, ты меня не видел.
- Не видел, заметано. А вы не заболели?
- Беги, твою мать.
Парень прошмыгнул мимо и не оборачиваясь пошел к поселку, то и дело перескакивая с обочины на обочину, в обход луж.
Середина мая.
* * *
Конец мая.
Развезень закончилась, можно ходить полями. Выдвигаться из дому затемно и идти, пока не затеряешься в лесу. Просто идти, на каждом шагу прикасаясь к Городу физически. Ради удовольствия, без всякой цели.
Сон и явь слились в одно целое. Жизнь превратилась в вечность. Чувства обострились до предела: невидимое стало видимым, неслышное - слышным, невозможное - возможным. С непривычки иной раз страшно, когда напряжение микромышц, мимолетное желание, слабый намек на мысль - все способно вызвать цепную реакцию, создать другой вариант реальности. Страшно сделать резкий жест, оступиться или взмахнуть рукой - рискуешь столкнуть событийную лавину, увлечь с собой всю ткань мироздания. Одно неловкое движение - и мир уже никогда не станет тем, чем был раньше…
В одно прекрасное утро в поселке оказались гости.
Сквозь прозрачные стены полутора десятков домов было четко видно двоих людей, остановившихся на постой в том конце деревни.
Двое. Не выяснят ничего: объект поисков не оставляет следов и не отбрасывает тени. Погуляют и убедятся, что ошиблись адресом. Но все же лучше, если непутевый Влад успел свалить в Питер, от греха. Наверняка заброшенную бытовку навестят тоже. Если парень ненароком сболтнет лишнее - не видать ему актерских подмостков, как своих ушей.
Двое. Один - средних лет, незнакомый. Другой - мальчишка с птичьим лицом, который остался месяц назад на пороге дома пробужденской колдуньи. Быстро она его заштопала. Глянь, уже здесь. Как там говорил восточный мудрец дядя Сережа? Врага нужно добивать…
Пусть живет. Хватит случайных жертв.
Человек шагнул на берег речки. Туда, где когда-то давно утонул друг детства Артем. В те далекие годы здесь была быстрина и глубокое место, а теперь даже после паводка маловодье, едва достает до груди. Течение слабое, левый берег покрыт пересохшим илом. Река сместилась правее. Расширилась и постепенно отползла в сторону.
Человек возвратил ее в старое русло, разделся, дошел до середины потока и поплыл против течения, не чувствуя холода. Все это: стынь, встречные коряги и водоросли - проходило мимо, где-то на границе параллельной реальности. Минуту спустя пловец вышел на берег в нескольких километрах от бывшей стремнины, с противоположной стороны от поселка.
…В Зеленцах двое пришлых бродят по улице. Один из них зашел на почту, а второй - старый знакомый - в автобусную диспетчерскую.
Это - там. А здесь - река. Здесь когда-то давно утонул друг. Первая смерть, с которой довелось столкнуться лицом к лицу.
Клубок потерь размотался полностью.
"…Сам не знаешь, чего хочешь. А преемник должен знать…"
Знаю.
Волчья горка - невысокий холм в густом подлеске. Рядом с горкой - лощина. Сплошь крапива и бурелом… Если кто и забредет сюда - не увидит ничего, кроме крапивы и бурелома. Ничего не увидит, потому что спит.
Время кончается. Корабль вот-вот стартует, у подножия Города останутся люди - огромное количество людей без шлемов, с посеребренными инеем волосами. Огромное количество ушедших людей.
"Теперь твоя очередь, кровник…"
Человек остановился в лощине и долго смотрел вверх - сквозь крону дерева, сквозь воздух, сквозь космос. Смотрел, пока не схватился за небо. Схватился - и взметнулся к небесам оранжевой рекой.