Если же вы намереваетесь сбывать местную продукцию на инопланетных рынках, я рекомендовал бы сформировать касту торговых посредников. Для этого потребуется внедрение симметричной языковой структуры, позволяющей с легкостью жонглировать цифрами и применять подобострастные обращения к собеседникам, способствующие развитию лицемерия. В фонетическом отношении словарь торговых посредников должен содержать множество омофонов - одинаково звучащих слов, имеющих различные значения; таким образом обеспечивается необходимая неоднозначность утверждений. Синтаксическая структура диалекта посредников должна отражать процессы, свойственные аналогичным коммерческим взаимодействиям - склонность к тщательной предварительной оценке действий, к поиску дополнительных сопутствующих преимуществ и к сравнению альтернативных вариантов.
Во всех этих языках будет применяться семантическая стимуляция. Для представителя военной касты "успех" эквивалентен "победе в яростном сражении". Для промышленника "успех" означает "эффективное и экономичное производство". А для торгового посредника "успех" равнозначен "неотразимой способности к увещеванию". Каждый из языков проникнется такими смысловыми связями. Разумеется, не каждый индивидуальный человек в одинаковой степени подвержен влиянию таких стимулов, но в массовом масштабе они сыграют решающую роль".
"Чудесно! - воскликнул убежденный Бустамонте. - Психологическое социальное проектирование посредством лингвистического внушения!"
Палафокс встал, подошел к окну и взглянул на серебристую ленту Бурной реки, вьющуюся на дне пропасти. Он почти улыбался; взгляд его черных глаз, обычно жесткий и сосредоточенный, смягчился и словно растворился в туманном просторе. На какое-то мгновение можно было заметить, что он намного старше Бустамонте - но только на мгновение; когда Палафокс снова повернулся к собеседнику, лицо его было бесстрастным, как прежде.
"Вы понимаете, конечно, что я всего лишь обсуждаю возможности и формулирую идеи. Потребуется поистине крупномасштабное планирование; необходимо синтезировать различные языки, разработать их словари. Потребуется группа инструкторов, обучающих население новым языкам. В этом отношении я могу положиться на своих сыновей. Первая группа инструкторов подготовит - или даже породит - следующую, более многочисленную группу, элитный корпус координаторов, свободно владеющих каждым из языков. В конечном счете этот элитный корпус станет чем-то вроде межведомственной управленческой корпорации, содействующей осуществлению функций ваших общественных служб".
Бустамонте надул щеки: "Что ж... возможно. Возникает впечатление, однако, что в предоставлении этой группе таких широких полномочий нет необходимости. Достаточно того, что мы создадим армию, способную разбить Эвана Бузбека и его разбойников!"
Бустамонте вскочил на ноги и принялся возбужденно расхаживать взад и вперед. Остановившись, он хитро покосился на Палафокса: "Остается обсудить еще один вопрос: каково будет вознаграждение за ваши услуги?"
"Девяносто шесть племенных самок в месяц, - спокойно ответил Палафокс, - оптимальных умственных способностей и безукоризненного телосложения, в возрасте от четырнадцати до двадцати четырех лет. Их договорные обязательства будут действительны в течение пятнадцати лет, после чего им будет гарантировано возвращение на Пао в сопровождении всех их дочерей и отпрысков мужского пола, не удовлетворяющих нашим стандартам".
Понимающе улыбаясь, Бустамонте покачал головой: "Девяносто шесть в месяц! Вам не кажется, что ваши запросы чрезмерны?"
Палафокс пронзил его пламенным взором. Осознав свою ошибку, Бустамонте торопливо добавил: "Тем не менее, я не возражаю против такой договоренности, если вы вернете мне возлюбленного племянника, Берана, чтобы я мог найти ему полезное применение".
"На дне моря?"
"Следует принимать во внимание требования политической реальности", - пробормотал Бустамонте.
"Именно так, - сдержанно заметил Палафокс. - Политическая реальность требует, чтобы Беран Панаспер, панарх Пао, завершил образование в Раскольном институте".
Бустамонте разразился яростными протестами; Палафокс отвечал кратко и язвительно. Раскольник сохранял презрительное спокойствие, и в конце концов Бустамонте пришлось уступить.
Сделка была зарегистрирована видеозаписью, после чего ее участники расстались - если не дружелюбно, то, по меньшей мере, как выражаются политики, "в атмосфере сотрудничества и взаимопонимания".
Глава 10
Зимой на Расколе становилось холодно. Рваные облака неслись по пропасти над Бурной рекой; град, мелкий, как песок, с тихим шипением скользил по каменным стенам. Солнце лишь ненадолго выглядывало над краем гигантского южного утеса - окрестности Института были почти круглосуточно погружены в темноту.
Пять раз наступал и проходил этот безрадостный сезон, пока Беран Панаспер осваивал начала раскольного образования.
На протяжении первых двух лет Беран жил в доме Палафокса и затрачивал всю энергию на изучение языка. В том, что касалось речевых функций, его врожденные способности были бесполезны, так как язык Раскола отличался от паонезского во многих существенных отношениях. Паонезский диалект относился к категории так называемых "полисинтетических" языков, в которых корни слов сочетаются с приставками, суффиксами и окончаниями, варьирующими их значение. Язык раскольников был в своей основе "корнеизолирующим", но уникальным в том, что его синтаксическая структура полностью зависела от говорящего, то есть все выражалось от первого лица. Такая система отличалась логической элегантностью и простотой. Так как подразумевалось, что любое предложение формулировалось говорящим от своего имени, необходимость в местоимении "я" отпала. Другие личные местоимения также не использовались, хотя благодаря сокращенным именным словосочетаниям сохранилась возможность построения фраз от третьего лица или от третьих лиц.
В языке раскольников не допускалось отрицание; вместо него применялись многочисленные пары смысловых противоположностей, таких, как "идти" и "стоять". В нем не было пассивного или страдательного залога; каждая глагольная форма отражала самостоятельное действие: "нанести удар", "получить удар". Раскольный язык был богат терминами интеллектуальной манипуляции, но почти полностью лишен терминов, описывающих эмоциональные состояния. Даже если бы наставник Раскольного института решил приоткрыть оболочку солипсизма и поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, ему пришлось бы прибегнуть к неуклюжим иносказаниям.
Такие общераспространенные паонезские понятия, как "гнев", "радость", "любовь" и "скорбь", не существовали в словаре раскольников. С другой стороны, раскольники применяли термины, определявшие сотни различных типов умозаключений, логические тонкости, неведомые паонам, абстрактные различия, приводившие Берана в такое замешательство, что порой ему казалось, что его внутреннее равновесие, целостность самого его представления о себе находились под угрозой. Неделю за неделей Фаншиль объяснял, иллюстрировал, пересказывал другими словами - и мало-помалу Беран усвоил чуждый ему способ мышления; он начинал понимать, как раскольники подходят к действительности, как они видят окружающий мир.
А затем, в один пасмурный день, лорд Палафокс вызвал Берана и заметил, что тот уже достаточно владеет местным языком, чтобы приступить к занятиям в Институте, в связи с чем ему предстояло немедленно пройти начальный курс.
Беран чувствовал себя опустошенным и брошенным. Усадьба Палафокса внушала, по меньшей мере, какую-то унылую уверенность в собственной безопасности. Что ждало его в стенах Института?
Палафокс отпустил воспитанника, и через полчаса Фаншиль отвел его на огромный прямоугольный двор, окруженный корпусами-параллелепипедами, проследил за тем, чтобы его зарегистрировали, и показал Берану одноместный "спальный бокс", где ему предстояло жить. После этого тридцать третий сын Палафокса удалился, и с тех пор Беран не видел ни Фаншиля, ни Палафокса.
Так начался новый этап существования Берана на Расколе. В детстве его образованием занимались исключительно дворцовые репетиторы - он никогда не участвовал в массовых паонезских "речитативах", во время которых тысячи детей распевали в унисон все, чему их учили. Младшие хором выкрикивали восемь числительных: "Ай! Шрай! Вида! Мина! Нона! Дрона! Хиван! Импле!" Старшие бесконечно повторяли эпические гимны - чем лучше паон помнил эти предания, тем более эрудированным человеком его считали другие. Таким образом, Беран не был настолько потрясен обычаями Раскольного института, насколько можно было бы ожидать, если бы он не родился сыном панарха.
Каждого учащегося Института рассматривали как строго индивидуальное лицо, самодостаточное и отстраненное подобно звезде, отделенной от других солнц безжизненной пропастью пустоты. Он жил сам по себе, не разделяя никакие официально предусмотренные фазы существования ни с одним другим студентом. Всякий раз, когда возникал спонтанный разговор, предмет обсуждения заключался в том, чтобы предложить оригинальную точку зрения или возможность рассмотреть в новом аспекте то или иное уже известное явление. Чем более неортодоксальной была идея, тем больше можно было быть уверенным в том, что она подвергнется немедленному нападению. Затем тот, кто предложил идею, должен был защищать ее, пользуясь всеми доступными ему логическими средствами, но не выходя за пределы логики. Если ему удавалось это сделать, он приобретал престиж; если идею опровергали, его репутация соответственно ухудшалась.
Еще одна тема вызывала у студентов болезненное любопытство, хотя и не обсуждалась открыто - а именно процесс старения с возрастом и его неизбежное завершение, смерть. Говорить о старости и смерти было не принято - особенно в присутствии наставника - ибо на Расколе никто не умирал от болезней или в результате физической деградации организма. Чародеи странствовали по Вселенной; какое-то их число погибало насильственной смертью, несмотря на встроенные средства защиты и оружие. По большей части, однако, наставники проводили многие годы на Расколе, практически не меняясь - хотя опытный взгляд мог различить в долгожителях некоторую костлявую угловатость фигуры. А затем наставник неизбежно приближался к состоянию "выхода в отставку" - его слова и поступки становились не такими точными, как раньше, но более эмоциональными, его эгоцентризм начинал преобладать даже над простейшими функциями, необходимыми для социального взаимодействия, он все чаще поддавался приступам капризного раздражения и гнева, после чего наступал окончательный взрыв мании величия - и "отставной наставник" исчезал.
Беран, испытывавший робость и недостаточно свободно владевший раскольным языком, поначалу сторонился каких-либо обсуждений. По мере того, как он учился выражать свои мысли точнее и быстрее, Беран стал время от времени присоединяться к разговорам и, получив несколько раз полемическую трепку, обнаружил, что способен более или менее успешно защищаться. Эта способность позволила ему ощутить приятное удовлетворение - впервые с тех пор, как он прибыл на Раскол.
Взаимоотношения студентов носили формальный характер - их нельзя было назвать ни дружескими, ни враждебными. Пристальный интерес у молодых раскольников вызывали всевозможные аспекты процесса воспроизведения потомства. Беран, воспитанный в паонезских традициях скромности и умеренности, сперва был несколько подавлен этим обстоятельством, но привычка сделала свое дело, и он перестал смущаться по этому поводу. Он обнаружил, что престиж на Расколе зависел не только от интеллектуальных достижений, но и от числа особей женского пола в дортуаре раскольника, от числа его сыновей, сдавших вступительные экзамены, от степени внешнего и умственного сходства сыновей с их родителем, а также от собственных достижений сыновей. Некоторые наставники заслужили большое уважение в этом отношении, причем чаще других, пожалуй, упоминалось имя лорда Палафокса.
К тому времени, когда Берану исполнилось пятнадцать лет, Палафокс состязался в престиже с самим лордом Каролленом Вампельте, верховным наставником Института. Беран не мог удержаться от того, чтобы в какой-то степени отождествляться со своим покровителем и испытывать гордость по этому поводу.
Через пару лет после достижения половозрелого возраста студент мог ожидать, что покровитель предоставит в его распоряжение девушку. На этой стадии развития Беран стал молодым человеком приятной внешности, стройным, почти хрупким. У него были темно-коричневые волосы, большие серые глаза и задумчивое выражение лица. В связи с его экзотическим происхождением и некоторым отчуждением между ним и коренными раскольниками, Берана редко приглашали участвовать в тех рудиментарных групповых занятиях и развлечениях, какие устраивались студентами. Когда он наконец почувствовал гормональное оживление в крови и стал размышлять о девушке, которую он мог получить в дар от Палафокса, Беран совершил одинокую прогулку в космический порт.
Беран выбрал тот день, когда должен был прибыть корабль, совершавший регулярные рейсы с Узловой планеты, и зашел в здание терминала сразу после приземления лихтера, стыковавшегося с кораблем на орбите. Многолюдность космического вокзала привела его в замешательство. С одной стороны молчаливой, почти апатичной вереницей стояли женщины, отбывшие срок службы, вместе с дочерьми и теми сыновьями, которые не сдали отборочные экзамены. Женщинам этим было от двадцати пяти до тридцати пяти лет; теперь они возвращались на родные планеты, получив крупные суммы денег - остаток их жизни был полностью обеспечен.
У платформы под навесом вокзала появился нос космического челнока. Двери раздвинулись - из челнока гурьбой высыпали молодые женщины, с любопытством поглядывая по сторонам и пританцовывая от порывов холодного ветра. В отличие от женщин, отбывших срок, новенькие нервничали и капризничали, демонстрируя вызывающее пренебрежение и скрывая тревожные предчувствия. Они рыскали глазами в толпе, торопясь узнать, кто окажется тем мужчиной, которому им суждено было принадлежать.
Беран смотрел на них, как завороженный.
Вожатый отдал краткий приказ; прибывшие племенные самки выстроились в длинную очередь, пересекавшую зал ожидания, чтобы пройти регистрацию и получить квитанции. Беран подошел поближе и встал около одной из самых юных девушек. Она взглянула на него большими, широко расставленными глазами цвета морской волны, после чего внезапно отвернулась. Беран хотел заговорить с ней - но придержал язык и отошел на пару шагов. Эти женщины вызывали у него странное ощущение. В них было что-то знакомое, что-то напоминавшее о приятном прошлом. Женщины разговаривали - Беран прислушался. Он прекрасно понимал их язык.
Беран снова подошел к девушке, взиравшей на него довольно-таки недружелюбно.
"Вы прилетели с Пао? - удивленно спросил Беран. - Что паонезские женщины делают на Расколе?"
"То же, что и все остальные".
"Но раньше здесь не было паонов!"
"Какое тебе дело до паонов?" - ожесточенно спросила девушка.
"Мне интересно, я сам родился на Пао!"
"Тогда ты должен знать, что делается на Пао".
Беран покачал головой: "Меня увезли оттуда сразу после смерти панарха Айелло".
Девушка тихо произнесла, глядя куда-то вдаль: "Тебе повезло, дела идут плохо. Бустамонте обезумел".
"Он посылает женщин на Раскол?" - тоже понизив голос, напряженно спросил Беран.
"Примерно сотню в месяц - тех, кого продали родители и тех, кто осиротел из-за переселений и смуты".
Беран не мог найти слов. Он хотел задать вопрос, но от волнения у него перехватило дыхание. Девушка начала отходить - Беран поспешил за ней. "Подожди! - выдавил он. - О какой смуте ты говоришь?"
"Мне нельзя задерживаться, - с горечью сказала девушка. - Меня отдали в услужение, я должна делать то, что мне приказывают".
"Куда тебя назначили? В дортуар какого лорда?"
"Я в услужении у лорда Палафокса".
"Как тебя зовут? - требовал Беран. - Скажи мне, как тебя зовут?"
Испуганная и смущенная, девушка молчала. Еще десять шагов - и ее увезли бы, она исчезла бы, безымянная, в застенке гарема: "Скажи, как тебя зовут!"
Оглянувшись, девушка быстро произнесла: "Гитана Нецко!" - после чего торопливо вышла из космического вокзала и забралась в автофургон. Машина отъехала от обочины, покачнувшись от ветра, быстро двинулась вниз по склону и скрылась среди корпусов.
Беран медленно спустился к городку - маленькая фигура, пригнувшаяся и спотыкающаяся под безжалостным ветром на уступе гигантского утеса. Пройдя по извилистой дороге между домами, он приблизился к усадьбе Палафокса.
У входной двери он нерешительно задержался, представив себе грозную высокую фигуру наставника. Собравшись с духом и сосредоточившись, он прикоснулся к вделанному в стену сенсорному щитку. Дверь открылась, и он вошел.
В это время дня Палафокс обычно находился в нижнем кабинете. Беран спустился по знакомым ступеням, мимо знакомых помещений с полированными каменными стенами и мебелью из драгоценного твердого дерева, произраставшего на Расколе. Когда-то этот дом казался ему мрачным и суровым; теперь он замечал в нем утонченную элегантность, идеально подходившую к условиям планеты.
Его предположение оправдалось - Палафокс работал в нижнем кабинете. Предупрежденный сигналом одного из вживленных датчиков, наставник ожидал Берана.
Беран медленно приблизился к сидевшему за столом раскольнику, напряженно глядя в вопрошающее, но неприветливое лицо, и тут же перешел к сущности своего визита. Говоря с Палафоксом, бесполезно было прибегать к уловкам: "Сегодня я был в космическом вокзале. Я видел там паонезских женщин, прибывших не по своей воле. Они говорят, что на Пао настало смутное время и творятся жестокости. Что происходит на Пао?"
Несколько секунд Палафокс молча разглядывал Берана, после чего кивнул, едва заметно успехнувшись: "Понятно. Ты уже вырос и стал наведываться в космопорт. Тебе приглянулись какие-нибудь подходящие женщины?"
Беран закусил губу: "Меня беспокоит происходящее на Пао. Никогда еще паоны не подвергались такому безобразному унижению!"
Палафокс изобразил притворное потрясение: "Но службу у наставника Раскольного института никак нельзя назвать унижением!"
Чувствуя, что ему удалось заставить грозного оппонента занять оборонительную позицию, Беран приободрился: "Тем не менее, вы не ответили на мой вопрос".
"Верно, - согласился Палафокс и указал на стул. - Присаживайся. Я объясню тебе, что происходит на Пао". Беран осторожно сел. Палафокс разглядывал его из-под полуопущенных век: "Полученная тобой информация - о смуте и жестокостях на Пао - достоверна лишь отчасти. Нечто в этом роде имеет место; это достойно сожаления, но неизбежно".
Беран не понимал: "Там опять засуха? Чума? Голод?"
"Нет, - сказал раскольник. - Ничего такого. На Пао проводится социальная реформа. Бустамонте отважно взял новый политический курс. Ты помнишь о вторжении с Топогнуса?"
"Помню, но при чем..."