тем жгучим, неуютным, раздражающим ее ощущением, что поселилось в груди. Это и
есть боль? Но как человек может чувствовать то, что принадлежит ей, живет внутри
нее и даже краем не касается его?
Парень нес девушку в темноту, мешая раздумьям шелестом спешных шагов и
сочувственными взглядами. Какой же он странный, этот человечек. Интересно, они
все такие или через одного?
Игнат жил не далеко от той площадки. Метров триста, и они оказались на ступенях
высотного дома с темным пластиком стен. Парень нажал кнопку входа, с трудом
набрав нужный код из-за ноши, но выпустить Варн из рук не захотел.
Лицо Лесс чуть дрогнуло, ноздри настороженно раздулись, когда темное стекло
входа раздвинулось. Человеческое жилище!
Она оттолкнула Игната и спрыгнула внутрь, с любопытством оглядывая залитое
светом помещение со сверкающим полом, в котором отражались маячки потолочных
светильников, силуэты вошедших людей.
Игнат несмело обнял Варн, увлекая к стене. Та раздвинулась, впуская их на
площадку, огороженную прозрачным стеклом, которая взмыла вверх, как только они
встали на нее. Зависла и выпустила их в полукруг помещения, от которого
разбегались коридоры. Игнат набрал еще один код, пробежав пальцами по
зеленоватым кнопочкам на стене и поочередно зажигая их. Стена раздвинулась.
Игнат легонько подтолкнул оглядывающуюся девушку внутрь и закрыл дверь.
Большая комната уходила вправо. Слева, почти у стены витая серебристая лестница
шла вверх, к проему, к вкраплениям круглых светильников на матовом потолке.
- Проходи, - засуетился парень, - располагайся. Я сейчас принесу аптечку и
обработаю раны. Знаешь, я бы с удовольствием встретился с тем, кто так поступил
с тобой. Не подскажешь, где его найти?
Лесс слушала слова человека, не вникая в их смысл, ее привлекало другое:
интерьер.
Огромные, почти от пола до потолка окна, отражали свет в комнате. Стены
зеркальные, темные, с голограммами таким реалистичными, что Лесс и не подумала,
что это не правда. За белым полукруглым диваном виднелся лес. Опавшие листья
покрывали дорожку вглубь, в самую чащу. Деревья шумели, словно боролись с ветром.
Варн зачарованно смотрела на картину и не видела препятствия, а посему решила,
что его нет, и шагнула к тропинке. Бамс! Оттолкнуло ее стекло.
- Ты что, глупышка? Это голограмма, - придержал ее за плечи Игнат, ставя на
столик небольшой чемоданчик. - Чудная ты…
Протянул, разглядывая Лесс, убрал выбившуюся прядку со лба и нежно прикоснулся
губами к виску. Лесс зажмурилась, чувствуя тепло, прижалась к парню.
`Я не человек, зря ты связался со мной', - прошептала, находясь, как во сне.
Игнат замер, осторожно, отодвинул ее от себя, вглядываясь в лицо:
- Ты что-то сказала? Я точно слышал…
`Глупый', - вздохнула Лесс.
Игнат, с минуту не мигая, смотрел в пустые черные зрачки Варн и прошептал:
- Ты передаешь мне свои мысли? Кто ты?
`Я Варн, дурачок'.
- Какая Варн?
`Какая разница? Отстань'
- Ты права, - прикоснулся лбом к ее лбу, провел пальцами по лицу, нежно, еле
касаясь. - Мне все равно кто ты: человек, Варн, чайка, русалочка. Я люблю тебя.
`Что такое любовь'?
- Когда тебя нет, есть только тот, кого любишь.
`Это слепота'.
- Возможно. Но это очень важная и приятная слепота. Останься со мной, не уходи
больше. Я сделаю все, что ты хочешь. Я даже готов убить ради тебя. Не знаю, что
со мной, лишь одна мысль в голове, один образ с утра и до вечера - ты. Я лежу
ночью и думаю - где ты? С кем? Хожу, как омороченый, и все надеюсь, а на что,
сам не понимаю.
`Ты просто слышал мой голос'.
- Причем тут твой голос?
Лесс отвернулась, отстранилась, выскользнув из его рук.
- Постой, давай обработаем раны.
`Не стоит, сами заживут'.
- Давай хоть промоем их антисептиком.
`Промоем'?
- Да, пойдем
Игнат подхватил ее на руки и понес в ванную комнату, поставил перед умывальником
у огромного зеркала, в котором отражалась просторная чистенькая комната в сине-голубых
тонах, душевая кабинка, яркие пушистые полотенца на серебристых кольцах. И Варн.
Лесс замерла, вцепившись в края умывальника, пристально рассматривала себя и
утонула в черных зрачках, как в омуте. Комната закружилась, замелькали пятна
полотенец бликами на кафеле; белое лицо, черные волосы, черная одежда и черные
глаза. Полетели каруселью смутные образы: Игнат, Хоф, Бэф…
Лесс рухнула.
- Ты напугала меня, - погладил ее по волосам смуглый парень.
Лесс резко села, удивленно уставившись на мужское лицо, и огляделась вокруг:
широкая постель, подушки с выбивкой, пушистое одеяло, синий шелк пижамной
рубашки на своей груди и руках. Вокруг светло и тихо. За окнами день.
`Который час'?
Игнат пожал плечами и посмотрел на часы, встроенные в голограммный снимок
хрупкой шатенки на стене:
- Одиннадцать.
`А как же? А что же'? - нахмурилась Лесс, пытаясь понять, что ее обеспокоит,
вспомнить хоть что-то из `вчера', чтоб понять что сегодня. Но в памяти было тихо
и пусто, лишь какой-то мужчина бился в ней, словно сквозь немую стену, но кто он,
какой, и что за стена, она не могла понять. Тряхнула волосами, сжала виски,
пытаясь сосредоточиться. Тщетно.
- Тебе все еще плохо? Я говорил: нужно вызвать врача, ты серьезно ранена. Такое
чувство, что на тебя напал зверь, вся грудь исцарапана, вся в крови.
Лесс принялась лихорадочно освобождаться от пижамы, чтоб рассмотреть себя, а
потом вопросительно уставилась на парня: где же те страшные раны, о которых ты
говорил?
- Не….не знаю, - растерялся тот, видя на коже девушки лишь пару белесых
шрамов. Но ведь он мог поклясться, грудь была разодрана в клочья!
Лесс вскочила и заметалась по комнате: она не помнила ее, не понимала, где
находится, у кого, с кем, и кто она сама и как оказалась здесь?
- Ты что? Что ты ищешь? Одежду? Я принесу…
Лес развернулась парню:
- Кто ты?
Тот окаменел, потом глубоко, через силу вздохнул и качнулся к девушке, желая
прикоснуться.
- Кто ты? Кто я? - повторила девушка, кривясь от непонимания и беспокойства.
- Я? Ты?
Казалось он не понял вопроса и не хотел понимать, смотрел на Лесс с
благоговением и гладил, перебирал волосы, касался губами лица.
- Кто ты?! - оттолкнула его Варн.
- Я твой муж, - брякнул он первое, что пришло на ум от огорчения, что она
отстранилась. Девушка растерянно хлопнула ресницами, нахмурилась, с подозрением
и не доверием глядя на парня:
- Ч-что? - голос подсел.
- Я твой муж, Игнат, - осмелел тот, и подтянул девушку к себе, обнял
настойчиво, крепко, и принялся придумывать на ходу, очень надеясь, что правда
откроется не скоро, а когда откроется, девушка уже полюбит его, не бросит. И
простит ложь. - На тебя вчера кто-то напал. Ты сильно испугалась, и твоя
психика устроила амнезию. Со временем ты все вспомнишь, я помогу. У нас все
будет хорошо. Я учусь, а ты не учишься и не работаешь, потому что ты моя жена.
Нам помогают мои родители. А твои… ты сирота.
Заглянул ей в глаза - поверила ли?
Лесс лишь хлопала ресницами, находясь в полной прострации…
Глава 8.
- Бэф…
- Оставь меня!!
Майгра сдуло в коридор. Урва сжался, с трудом устояв на ногах. Долго молчал,
боясь нарушить раздумья вожака, и тихо, скорей для себя, чем для ушей
Бэфросиаста, сказал:
- Если заснула где-то, то дорогу домой уже не найдет. Молодая…
Бэф угрюмо смотрел в окно на острые пики горных вершин. В свете дня они,
казалось, смеялись над ним: ну, что, перехитрил судьбу? Превратил ласточку в
ворону?
Бефросиаст скрипнул зубами:
- Еще не все вернулись.
- Остались только Май и Сувиост.
В зал вплыл Дейнгрин, послонялся и спросил, сев в кресло:
- Помощь нужна? На границе двенадцать Варн, они помогут.
- Сами, - отрезал Бэф, даже не повернувшись к гостю.
Тот с сомнением качнул головой:
- Вы еще не нашли изгоев, а уже несете потери.
- Лесс вернется.
- Как? Память молодых, что зарница - мелькнула и погасла. Прими мои
соболезнования.
- Оставь их при себе. Лесс вернется. А чужаки будут выданы тебе в течение двух
суток. Майгр!
- Да, Бэф, - несмело высунулся из-за косяка двери тот.
- Останешься за меня. Я иду в город. Ты тоже, - бросил недовольный взгляд на
Урва и процедил, выплывая в окно: `наставник'.
Главное, успеть найти ее до заката: где молодая Варн проснется на закате, то
место и будет считать своим домом. И память сотрет все прежние воспоминания,
начнет писать сценарий жизни заново. Лесс превратится в изгоя, как те, кого
ловят кланы, одичает, и, скорей всего, погибнет не от голода, от чьей-то руки,
или от одиночества, что убивает любое существо, живущее вдали от того, к кому
стремится душа.
Отвергнутая там, непонятая здесь, не живая, но уже и не мертвая, не человек, но
еще и не Варн - на что он обрек ее? И имел ли право?
- Мама, я прошу тебя! Нет! Никакого криминала, ты просто поможешь… Я прошу
тебя! Разве я просил тебя раньше? Мама Ты хочешь, чтоб я выпрыгнул в окно? Я не
могу без нее! Да, люблю, да, понимаю!… Она сирота! - Игнат нервно ходил по
кухне, сжимая трубку телефона, разговаривал с матерью и пытался уговорить ее
поддержать его ложь. Он то срывался на крик, то снижал голос до шепота,
вспоминая, что девушка находится за стеной, в душе, и ненароком может услышать
его. То и дело подходил к двери, заглядывал в ванную.
- Ах, ну, да - Славочка… Да, плевать мне на твоего Славочку! Да, вот так!…
С отцом я сам поговорю. Он поймет меня…Нет…Мы подадим на регистрацию!…Это
уже не твое дело, я что-нибудь придумаю… Да, сам! Мам, я прошу тебя о мелочи…
Ладно, тогда считай, что у тебя нет старшего сына!!
Игнат в сердцах грохнул трубку на стол и сморщился, глядя на нее, готовый
заплакать от бессилия. Неужели все рухнет из-за щепетильности матери? Он
потеряет девушку?
Ни за что!
Лесс нравилось забавляться с водой. Она перетекала из ладони в ладонь, словно
живая, словно сама жизнь…
Варн замерла: почему она так подумала? Что скрывает туман ее памяти? Может, ее
жизнью играли так же, как она сейчас забавляется с водой?
Она прислушалась к журчанию воды, надеясь, что оно освежит воспоминания,
расскажет о прошлом, поведает о будущем. Но вместо этого тонкий слух уловил
голос Игната, разум сложил слова и фразы и подвел итог: человечек лжет. Ах,
какой дурачок! Ничего, сейчас она заставит его сказать правду.
Палец скользнул по панели, выключая воду.
Она выплыла из ванной на кухню нарочно медленно. Ступила босой ступней на
прохладную плитку пола и внимательно посмотрела на парня:
- Значит, я твоя жена?
- Да, - и глазом не моргнул тот. А в голове лишь вздор: как она хороша, как ей
идет его футболка, как они будут счастливы вместе, как долго будут жить и какие
красивые у них будут дети.
Лесс рассмеялась. Проплыла к Игнату, царапая ноготком стол, улыбнулась в лицо:
- Ты думал удержать меня ложью, человечек?
- Что?
- Ты не только глупый, так еще и глухой?… Ты когда-нибудь оставался в клетке
с тигром? А представь, что остался - какой ложью ты накормишь его?… Что застыл?
Игнат понимал, что нужно что-то сказать, но не знал, что. Потерялся от стыда и
страха. Стыда за наглую ложь, страха, что, узнав правду, девушка уйдет навсегда.
Никогда не появится на той площадке, и тем более в его жизни.
- Мне все равно, кто ты, что. Я люблю тебя…
- Ты повторяешься, - скривилась Лесс, обходя его: город, что виднелся за окном,
привлек ее внимание. Он был совсем иным при дневном свете, напоминал голограмму
леса, в которую она пыталась войти вчера: вроде живой, а все же - мертвый.
Варн застыла у окна, прислонившись плечом к стене, и смотрела, как внизу снуют
люди, бегут по своим делам, тащат что-то в руках. Муравьи в огромном,
благоустроенном муравейнике. Интересно, чем они живут? Что движет их по
истоптанным веткам дорог? Чувствуют ли они ветер в лицо? Понимают ли шепот
листьев? Хорошо ли им или плохо, холодно или тепло?
- Чем ты живешь, человечек?
- Тобой, - заявил Игнат, подходя ближе, желая обнять и не смея.
- Не правда. Я миг в твоей жизни, а ты в моей, и того меньше.
- Ты читала Ромео и Джульетту? Прошли века, а их любовь жива.
- Любовь…Что такое любовь?
- То, что заставляет биться сердце…
- В груди? - повернулась к нему Лесс.
- Да, вот здесь. Послушай его, оно бьется для тебя, ради тебя, - Игнат
осторожно прижал ее ладонь к своей груди, и Лесс явственно ощутила толчки под
пальцами:
- Тук, тук, тук, - она уже слышала это. И ей было тепло и хорошо тогда. Лесс
сонно качнулась, прислонилась головой к груди парня, - тук, тук…
Колыбельная для Варн в человеческом исполнении.
Лесс мгновенно заснула, и рухнула бы, не поддержи ее сильные руки Игната. Он
поднял ее и отнес в спальню.
Пока она спит, у него есть время найти выход из положения, залезть в визион и
узнать, кто такие Варн, что с ними делать, как приручить.
Но как найти правду в нагромождении слухов, мифов, легенд и сказок? Визион
пестрел сайтами со страшными историями, которым и цена-то два `ой' и три `ха-ха'.
Игнат потер лоб и с тоской посмотрел в окно - темнеет, а он по-прежнему знает,
не больше, чем знал…
Они почти прошли тоннель. Последнее помещение, последняя дверь. Но как в нее
войти? Прямо по курсу работали огромные маховики, не меньше двадцати, и все
двигались в разном темпе: один отъезжал, другой крутился, третий падал, со
свистом разрезая воздух острыми краями.
Девушки переглянулись. И обе вздрогнули от резкого звука, раздавшегося за спиной.
- Мама, - обернувшись, пискнула Люция. На подруг двигалась стена, подгоняя к
препятствию из маховиков.
- Казематы иезуитов, - прикусила губу Алиса, оценив.
- Лиса, я его не пройду, - всхлипнула Маликова.
- Надо, Люсь, соберись.
Та вскинула руку с пистолетом и принялась палить по маховикам, в тщетной надежде
остановить хоть один. Пули отскакивали, грозя задеть стрелка.
- Перестань, дохлый номер, - опустила ее руку Сталеску. - Давай: вдох, выдох
и вперед.
- Это самоубийство, Алиса.
- Единственный выход. Я иду первой. Если что… не останавливайся и на секунду,
уходи. Поняла?
- Ага… Камикадзе!
Девушки скривились в лицо друг другу, пытаясь изобразить бодрые улыбки
пофигисток, и пошли к адской машине.
Они лежали буквально в трех метрах от заветной дверцы на выход, в темноту
прохладной ночи, к траве, свежему воздуху и жизни, но могли лишь смотреть на нее.
До разума еще не доходило, что они дошли, да и сил подняться не было.
`А надо', - вяло подумала Алиса, покосившись на подругу. Та была зеленого цвета,
левая сторона лица, словно повстречалась с наждаком, рука от плеча до кисти
измолота и держалась, наверное, лишь на рукаве формы. Сталеску досталось меньше:
вывих запястья, да спина, как лицо Маликовой. Обошлось.
- Держись, Люся, держись, я сейчас, - прошептала Алиса, с трудом поднимаясь.
Набрала код, угадав с первого раза, распахнула дверь и выволокла подругу наружу.
Сама упала рядом.
`Надо бы позвать на помощь', - забилось голове. И услышала шорох шагов по траве.
Приподняла голову - увидела два армейских ботинка. Пошла взглядом дальше,
задирая голову вверх, и встретилась с ненавистной физиономией:
- А-а-а, Сток… Принимай….Живы, как видишь….
Люция лежала в лазарете. Руку ей собирали из осколков и лоскутков кожи, как
Франкенштейна. Обнадежили, пообещав долгий путь выздоровления, но о списании не
заикнулись. Это выводило Маликову из себя, но значительно меньше, чем
собственное отражение в зеркале. Лицо некогда симпатичной особы теперь походило
на маску уродца.
Нет, конечно, заживет, и, конечно, короста сойдет, но пластику делать придется в
любом случае. Если дадут, а ведь не дадут. Теперь у сержанта одна дорога -
добить Маликову, чтоб не было претензий со стороны родни и глобальных
неприятностей с кураторским отделом. Списывать ее в таком виде, ясно, чревато
последствиями и со стороны юридических органов и со стороны прессы. А так,
конечно хорошо всем - полежит девочка, очнется и вновь в строй, в тоннель и уже
навеки. Не даром ей даже звонки домой запретили, изолировали, переведя в
отдельную палату якобы для удобства.
`Итак, выбор не богат: либо я, либо сержант', - прошептала Люция, глядя на свое