- Очень вам сочувствую, - искренне откликнулась Надя.
- Дирсу я подтирал вашим сочувствием! - взбеленился "профессор". -Учтите, мы церемониться не будем. Всех замочим - и вас, и Петровича, а за компанию и Дубова со Cтолбовым! - В трубке раздались короткие гудки.
- Кто звонил? - оторвался Дубов от золотых запонок.
- Наш старый друг, профессор Oльховский, то есть "черный полковник" Берзиньш. Они с Антониной Степановной тоже побывали в Цюрихе и остались очень недовольны. Да, так что же запонки? Если не считать того, что они пахнут кровью.
Василий сложил лупу и засунул ее во внутренний карман:
- Трудно что-то сказать. Ими пользовались совсем недолго - даже мелких царапин я не обнаружил. Известно только, что имя и фамилия их хозяина начинались с букв "Н. К."
- Ну, это я и сама заметила, - усмехнулась Надя.
- Ну, бог с ними, - махнул рукой Дубов. - Главное, что "сладкая парочка" вновь в Кислоярске.
- И мы будем ее ловить? - В голосе Нади заслышались романтические нотки.
- Будем! - решительно заявил Василий.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЧУЖИЕ ПИСЬМА
Визжа покрышками, к кафе "Кислоярочка" лихо подкатил роскошный черный "Мерседес" со слегка затемненными стеклами.
- Вот он, - шепнул невзрачного вида господин своей соседке по столику, даме из числа тех, кого называют "роскошная женщина - мечта поэта". Дама кивнула, нервно отпила глоток кофе и не глядя закусила булочкой.
Через минуту в кафе вошел хозяин "Мерседеса". Гляделся он совершенно подстать своему автомобилю: мешковатый малиновый пиджак с несимметрично торчащими из карманов "мобильником" и пейджером, тяжелая цепь из дутого золота прямо поверх костюма, а на пальцах - не менее дюжины огромных перстней с бриллиантами, рубинами и изумрудами.
Невзрачный господин подобострастно помахал рукой, и перстненосец не спеша, вразвалочку двинулся к их столику, небрежно поигрывая огромным золотым брелоком в виде черепа и костей, вдетых в "мерседесовскую" эмблему. В другой руке он нес вместительный черный "дипломат".
- Ну, блин, здравствуйте, - пробурчал он, приземлившись за столик. - Значит, продавец - вы?
- Я, я, - закивала дама.
- Ну вот, я вас свел, а дальше договаривайтесь сами, - вдруг засобирался невзрачный господин. И, понизив голос, напомнил даме: - Не забудьте, десять процентов.
- Товар при себе? - отрывисто спросил человек из "Мерседеса", когда они остались вдвоем.
Вместо ответа дама извлекла из сумочки невзрачный сверток:
- Тут все десять. Будете проверять?
- Да зачем? - махнул перстнями покупатель. - У нас, у бизнесменов, все, в натуре, на доверии. - Пакет исчез под малиновым пиджаком. - А это вам. - Бизнесмен сдвинул недопитые чашки и положил на стол свой "кейс".
- Сто тысяч? - с замиранием сердца спросила дама.
- Как одна копеечка, - ухмыльнулся покупатель. Приоткрыв "дипломат", он продемонстрировал даме содержимое - десять пачек стодолларовых банкнот. - Будете пересчитывать?
- Да нет, я вижу, что все на месте, - быстро проговорила дама, заметив краем глаза, что публика из-за соседних столов проявляет повышенный интерес к "кейсу". Да и за окном совсем некстати прогуливались двое милиционеров…
- Ну как, по рукам? - оторвал бизнесмен даму от созерцания вожделенных пачек.
- Ах, да-да, - поспешно проговорила дама. - Только я совсем не подумала, как все это унесу…
- Да берите вместе с чемоданчиком, - захлопнул "кейс" бизнесмен. - Дарю на память. К тому же я на вашем товаре такую "капусту" наварю, что вам и не снилось… - Заметив, как передернулось лицо у дамы, он великодушно добавил: - Ну, если что, так я в натуре к вашим услугам.
- Буду иметь в виду, - буркнула дама, бережно, будто дитя, принимая "дипломат".
- Вас подвезти? - галантно предложил бизнесмен.
- Нет, благодарю вас. Я живу рядом, за углом.
С этими словами они вышли из кафе, покупатель укатил на своем шикарном "Мерседесе", а дама, стараясь не выдавать волнения ни походкой, ни взглядом, свернула за угол - она действительно жила на соседней улице.
Едва счастливая обладательница чемоданчика переступила порог своей квартиры, как ее облик изменился до неузнаваемости: даже не закрыв входной двери, она дернула крышку "дипломата", и зеленые пачки разлетелись по полу.
- Вот они вы, вот вы, мои милые, мои родные, - радостно проурчала хозяйка. Подняв с пола одну из пачек, она нетерпеливо сдернула ленту…
* * *
В дверь постучали. Василий Дубов привычно смахнул со стола в шуфлятку какие-то бумаги и, приняв позу роденовского Мыслителя, крикнул:
- Входите!
Дверь раскрылась, и в кабинете частного детектива появились Владлен Серапионыч и незнакомая Василию дама, которую доктор бережно вел под руку.
Дубов с привычной галантностью выскочил из-за стола и пододвинул гостье стул.
- Благодарю вас, - чуть слышно проговорила дама и поспешно опустилась, будто упала. На соседний стул присел Серапионыч.
- Вот, Василий Николаевич, это и есть моя пациентка, о которой я вам давиче говорил, - сообщил доктор. - Поэтесса Софья Кассирова. - Дама чуть кивнула. - Просит вас отыскать сбежавшую рифму. Шучу.
Дубову стоило немалых усилий отразить на лице любезную улыбку. Не будучи знаком с Софьей Кассировой лично, он немало слышал о ней как об одной из гениальных поэтесс Кислоярского масштаба, занимавшей свое скромное, но достойное место среди прочих светил местного литературного небосклона. Нет, Василий Николаевич отнюдь не гнушался изящных искусств и при случае мог поддержать беседу и о литературе, и о музыке, и о живописи, но творчество именно кислоярских гениальных поэтов (а вкупе с ними художников и композиторов) почему-то вызывало у него аллергию. И тем большую, чем более гениальным почитался в творческих кругах тот или иной автор.
- Ну что же, госпожа Кассирова, сделайте милость, изложите суть вашей проблемы, - как ни в чем не бывало предложил Дубов. Однако вместо Кассировой заговорил Серапионыч:
- Видите ли, Василий Николаевич, неделю тому назад моя пациентка перенесла тяжелое нервное потрясение. Соседи услышали из квартиры госпожи Кассировой душераздирающий вопль, а когда прибежали, то застали ее бесчувственно лежащей на полу. Мои уважаемые коллеги несколько дней пытались вывести госпожу Кассирову из шокового состояния, а когда убедились в тщете своих усилий, то позвали меня. Ну, я дал ей понюхать свою скляночку, - Серапионыч самодовольно похлопал себя по сюртуку, - и результат не замедлил сказаться. Пациентка тут же пришла в себя и поведала мне о том, что же с нею случилось. Ну а я так понял, что это дело, дорогой Василий Николаевич, как раз для вас!
- Ну и в чем же дело? - теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов.
- Ах! - трагически закатила глаза Кассирова. - Дело в том, что меня обманули на крупную сумму.
- Я вам сочувствую, - вздохнул Василий, - но чтобы помочь, мне нужны более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
Софья молчала, как бы прикидывая, что стоит говорить сыщику, а о чем лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч:
- Дорогая госпожа Кассирова, Василию Николаевичу вы можете доверять так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее.
- Да-да, конечно, - кивнула Кассирова. - Но я, право же, теряюсь, с чего начать…
- Начните с начала, - предложил Василий.
- В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, - нехотя заговорила Софья, - а этот мерзавец всучил мне…
- Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, - хладнокровно перебил детектив. - Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. - Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая - говорить или не говорить. - Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? - Софья покачала головой. - А, догадался! - немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. - Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента…
- Нет-нет, ну что вы! - испуганно возмутилась Кассирова.
- Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, - снова вмешался Серапионыч. - Расскажите ему все как есть.
- Ну ладно, - наконец-то решилась Кассирова, - речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
- Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? - уточнил Дубов.
- Я не хотела! - чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. - Но обстоятельства вынудили меня… Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
- А вы, как я понимаю, литературный профессионал, - не без ехидства заметил Дубов.
- Василий Николаич, ну зачем вы так, - с упреком покачал головой Серапионыч. - Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы…
- Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, - перебила Кассирова, - и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
- Да уж, причина более чем уважительная, - старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
- Господин Дубов, - патетически подхватила поэтесса, - выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма "Смерть на Ниле" будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:
- Это было давно, это было в Древнем Египте,
В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
И стала мне жизнь постыла, любви лишенной…
Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:
- И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
"Будет тебе за любовь за твою награда.
Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
В месте надежном, и стражей надежных приставил
На берегу священном священного Нила,
А сторожами поставил двух крокодилов священных…"
Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов "Чу! Идет жрец Омона!", детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:
- Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.
- Ах да, извините, я несколько увлеклась, - смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. - Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к "стенке" - ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами…
- Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой "стенки", - как бы между прочим заметил Василий.
- Что же дурного в том, что художники продают свои картины? - удивился Серапионыч.
- Если бы художники, - махнул рукой Дубов, - и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину "Пастушок с огурцом", и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
- Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне - дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
- Просто они к незнакомым относятся настороженно, - заметил Дубов. - Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы "навариться".
- Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, - продолжала Кассирова. - А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
- И вы предложили ему выгодную сделку?
- Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается "после вчерашнего". Но он сам со мною заговорил - сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
- Вот как! - хмыкнул Серапионыч. А Дубов что-то черкнул себе в блокнот.
- Да-да, и этот человек проявил немалую осведомленность в творчестве кислоярских поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же я не выдержала и сказала, кто я, то он тут же бросился целовать мне руки и попросил дать автограф. Проклятый обольститель!
- Ну понятно, - усмехнулся Василий, - и тогда вы совсем растаяли и рассказали ему о бабушкиных письмах.
- Увы, - трагически развела руками Софья. - Вы ведь знаете, какие мы, люди искусства, доверчивые и непрактичные!
"Как же, слышали мы эти сказки", подумал Василий, а вслух спросил:
- И на чем же вы с ним столковались?
- На том, что он найдет покупателя, который приобретет десять писем Тургенева за сто тысяч долларов. Правда, десять тысяч он выговорил себе за посредничество. - Поэтесса тяжко вздохнула. - Назавтра он позвонил мне и сказал, что готов хоть сейчас забрать письма и передать мне девяносто тысяч. Однако я… - Кассирова замялась. - В общем, я попросила, чтобы он свел меня с покупателем напрямую.
- Зачем? - удивился Василий. - Разве вам не все равно, от кого получить деньги?
- Н-нет, - покачала головой поэтесса. - Понимаете, Василий Николаевич, это ведь все-таки семейная реликвия, к тому же связанная с именем самого Тургенева, и я должна была знать, в чьи руки она попадет.
- А, ясно, - кивнул детектив. - Дальнейшее я представляю по рассказу доктора: вы встретились с покупателем в кафе, передали ему письма, он вам отдал чемоданчик с долларами, а они оказались самой примитивной "куклой".
Софья лишь скорбно вздохнула.
- Ну хорошо, а вы могли бы описать этого "покупателя"? - продолжал детектив свои расспросы.
- О да, конечно! - тут же подхватила Кассирова. - Весь такой солидный, в красном пиджаке, с цепями, с "мобильником"… И галстук такой…
- А его лицо вы запомнили?
- Лицо? Да вроде самое обычное. Но зато очки в золотой оправе. И перстни один другого краше…
- Понятно-понятно, - перебил Дубов. - Но он, кажется, был на машине?
- Да-да, черный "Мерседес" с затемненными стеклами, - с готовностью сообщила потерпевшая.
- А может быть, вы запомнили и его номер? - уже почти безнадежно спросил Василий.
- Конечно, запомнила! - вскричала Софья. - Он оказался очень запоминающимся - две шестерки и две восьмерки.
Однако это сообщение у частного детектива особого восторга не вызвало:
- М-да, две шестерки и две восьмерки. Совершенно верно. Вы, госпожа Кассирова, наверняка видели этот "Мерседес" много раз, только обращали внимание не на номер, а на всякие воздушные шарики, цветочки и свадебные ленты, коими он обычно бывает украшен. В общем, ваш "Мерседес" 66–88 - из бюро добрых услуг. А "покупатель", видать, не дурак, умеет пыль в глаза пустить. Возьмем хоть его "прикид" - вы прекрасно запомнили его пиджак, цепь, мобильник и прочие прибамбасы, а на лицо внимания не обратили. Впрочем, похоже, что все эти аксессуары - такая же "липа", как и "Мерседес".
- Так ведь это же замечательно! - возликовал Серапионыч. - Теперь нам остается узнать в бюро добрых услуг, кто арендовал "Мерседес", и брать его тепленьким!
- Не думаю, что он взял "Мерседес" на свое имя, - с сомнением покачал головой Дубов. - Хотя, конечно, и это направление нужно отработать.
- Значит, вы согласны мне помочь? - обрадовалась Кассирова.
- Я должен подумать, - уклончиво ответил Дубов. - Госпожа Кассирова, как я понял, вы собирались продать десять писем Тургенева к вашей прабабушке. И это все, чем вы располагаете?
- Да нет, не совсем. Всего их сохранилось… м-м-м… двенадцать. Но два я решила оставить как семейную реликвию. - Софья извлекла из сумочки несколько бумаг. - Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам его зачитаю. - И, не дожидаясь изъявления желаний, принялась с выражением читать:
- "Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867.
Не могу и выразить, Татьяна Никитична, сколь порадовало меня Ваше письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас все в порядке и что Вы среди забот о хозяйстве и детях изыскали время не только прочесть мою повесть, но и высказать о ней свое мнение. (Речь идет о романе "Дым", - пояснила Кассирова). Читая Ваши замечания, я об одном сожалел - что Вы не ознакомились с книгой в рукописи, ибо с большинством Ваших замечаний я вполне согласен, но увы - теперь уже поздно что-либо поправить.
Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться - его я ввел в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все набросились, и очень рад этому - особенно теперь, в самое время всеславянского опьянения. (Почти такими же словами Иван Сергеевич пишет об этом двумя неделями позже Писареву, - добавила Кассирова). Впрочем, известный Вам милейший Павел Васильевич Анненков грозится написать большую статью с обстоятельным разбором "Дыма", каковую Вы, Татьяна Никитична, сможете прочесть в одном из ближайших номеров "Вестника Европы".
Как жаль, что мы с Вами столь содержательно беседуем в письмах и столь же редко видимся лично. Если Вы все же надумаете отправиться в Европу, то непременно отпишите мне - я несказанно буду рад увидать Вас и насладиться Вашим всегда дельным и умным разговором.
Засим желаю Вам, дорогая Татьяна Никитична, всяческого счастья и удачи в делах как личных, так и в хозяйственных. Кланяюсь Вашим милым деткам и крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу - охотится ли он, как прежде, с Дианкой на тетеревей?
Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев".
- Да-а, - вздохнул Серапионыч по окончании чтения, - Иван Сергеич и в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе.