- Спасибо. Я воспринимаю это как дружеский жест. Во время путешествия я от скуки довольно внимательно просматривал материалы об Авроре, и знаю, что настоящая вежливость требует за едой столько церемоний, что я испугался.
- Не бойтесь.
- Не можем ли мы нарушить церемонию до такой степени, чтобы говорить за едой о делах, доктор Фастольф? Мне нельзя терять времени.
- Я согласен с такой точкой зрения. Мы будем говорить именно о делах, и надеюсь, вы никому не скажете о таком нарушении приличий: я не хотел бы быть вычеркнутым из числа благовоспитанных персон.
Он хихикнул:
- Но я не смеюсь. Тут нет ничего смешного. Потеря времени - это не только неудобство, она легко может стать фатальной.
16
Комната, в которую сначала привели Бейли, была гостиной: несколько стульев, комод, что-то вроде пианино, но с медными клапанами вместо клавиш, несколько абстрактных картин на стенах.
Пол был гладкий, шахматного рисунка в несколько оттенков коричневого, возможно, предназначенных напоминать дерево; он блестел, как только что натертый воском, но был совсем не скользкий.
Столовая, хотя и на том же этаже, была совсем другой. Длинная, прямоугольная, перегруженная украшениями. В ней стояло шесть квадратных столов, которые можно было составлять в разных сочетаниях. Вдоль короткой стены располагался бар с яркими, разных цветов, бутылками, стоявшими перед изогнутым зеркалом, которое в своем отражении, казалось, бесконечно продолжало комнату.
Вдоль второй короткой стены находились четыре ниши, и в каждой ждал робот.
Обе длинные стены были из мозаики, постепенно изменяющихся цветов. Одна представляла собой сцену, происходящую на какой-то из планет, хотя Бейли не мог бы сказать, была это Аврора или другая планета, или вообще нечто воображаемое.
На одном конце картины было пшеничное поле, полное замысловатых сельскохозяйственных машин, управляемых роботами. Когда затем взгляд скользил дальше вдоль стены, он видел разбросанные жилища, которые на другом ее конце превращались, как показалось Бейли, в аврорскую версию Города.
Изображение на другой длинной стене было посвящено астрономической теме. Голубовато-белая планета, освещенная солнцем, отражала его свет таким образом, что казалось, будто она медленно поворачивается. Планету окружали звезды - одни тусклые, другие яркие, они тоже, казалось, меняли свой вид, но если внимательно приглядеться к одной какой-нибудь группе, то видно было, что звезды неподвижны.
Бейли нашел все это путаным и отталкивающим.
- Это скорее отклонение от истинного искусства, мистер Бейли, - сказал Фастольф. - Слишком экспансивно, чтобы быть ценным. Но Фании хотелось. Фания - мой теперешний супружеский партнер.
- Она будет завтракать с нами?
- Нет. Как я говорил, мы будем вдвоем. Я просил ее остаться на некоторое время в ее квартире. Я не хочу втягивать ее в нашу проблему. Вы понимаете?
- Да, конечно.
- Садитесь, пожалуйста.
Стол был заставлен тарелками, чашками и хитроумными приборами, из которых далеко не все были знакомы Бейли.
В центре стоял высокий цилиндр, заточенный с одного конца на конус, напоминающий гигантскую шахматную пешку из серого камня. Бейли, едва усевшись, не мог удержаться, чтобы не тронуть его пальцем, Фастольф улыбнулся:
- Это прибор для специй. Он снабжен простым управлением, позволяющим положить точное количество любой из десятка различных приправ на любую порцию блюд Чтобы правильно это сделать, сосуд подкидывают и выполняют замысловатые движения, что само по себе бессмысленно, но светские аврорцы весьма ценят это, как символ изящества, с каким будет подана пища. Когда я был молод, я мог тремя пальцами подкинуть его три раза и получить соль, когда прибор стукнется о мою ладонь. Теперь, попробовав это, я рискую разбить голову своему гостю. Я уверен, что вы не обидитесь, если я не стану пытаться повторить это.
- Я настаиваю, чтобы вы не пытались, доктор Фастольф.
Один робот поставил на стол салат, второй принес поднос с фруктовыми соками, третий - хлеб и сыр, а четвертый - салфетки. Все четверо работали согласованно, не сталкиваясь и без каких-либо затруднений. Бейли ошеломленно следил за ними. Они одновременно подошли к столу с каждой стороны, потом синхронно отошли, синхронно поклонились, одновременно повернулись и возвратились в свои ниши в дальнем конце комнаты. Бейли вдруг осознал, что Дэниел и Жискар тоже здесь. Он не видел, как они вошли. Они стояли в нишах. Дэниел был в ближней.
- Теперь, когда они ушли, - сказал Фастольф, - если не считать, что они здесь…
Он сделал паузу и жалобно показал головой.
- Обычно роботы уходят до начала ленча. Роботы не едят, поэтому, кто не ест - уходит. В конце концов, это стало ритуалом. Но в данном случае…
- …они не ушли, - сказал Бейли.
- Нет. Я думал, что безопасность важнее этикета, и что вы, не будучи аврорцем, не обидитесь.
Бейли ждал, пока Фастольф первым начнет есть. Фастольф взял вилку, то же сделал и Бейли. Фастольф действовал медленно, позволяя Бейли точно повторять движения.
Бейли осторожно куснул креветку и нашел ее восхитительной. Он узнал вкус: он напоминал пасту из креветок, производимую на Земле, но был неизмеримо нежнее и богаче. Он медленно жевал и, несмотря на желание заняться делами, обнаружил, что все его внимание поглощено едой, и немыслимо думать о чем-то другом. Первый шаг сделал опять-таки Фастольф:
- Не начать ли нам разговор о деле, мистер Бейли?
Бейли почувствовал, что краснеет:
- Да, конечно. Прошу прощения. Ваша аврорская пища так поразила меня, что мне трудно было думать еще о чем-то. Проблема возникла из-за вашего ремесла, не так ли?
- Почему вы так решили?
- Как я слышал, кто-то совершил роботоубийство, требующее большой опытности в этом деле.
- Роботоубийство? Интересный термин. Конечно, я понимаю, что вы имеете в виду. Вам сказали правду. Это дело требует огромной опытности.
- Как я слышал, только вы можете судить об этом.
- Это тоже правда.
- И вы допускаете, даже настаиваете, что только вы могли довести Джандера до умственного замораживания?
- Это и в самом деле так, мистер Бейли. Я не мог бы солгать, даже если бы хотел. Известно, что я выдающийся теоретик роботехники во всех Пятидесяти Мирах.
- А может быть, есть второй по значению теоретик роботехники, третий или даже четвертый, обладающий необходимыми способностями и знаниями для совершения этого деяния? Разве обязательно быть самым лучшим?
- По-моему, - спокойно сказал Фастольф, - это дело требует самых лучших способностей. Я уверен, что только я мог бы выполнить эту задачу. Не забудьте, что лучшие головы в роботехнике, включая и мою, специально занимались созданием такого позитронного мозга, который нельзя привести к умственному замораживанию.
- И вы уверены в этом?
- Полностью.
- И вы заявили об этом публично?
- Конечно. Здесь же проводилось общественное расследование, мой дорогой землянин. Мне задавали те же вопросы, что и вы, и я отвечал правду. Так принято на Авроре.
- В данный момент я спрашиваю не о том, насколько искренно вы отвечали. Но не управляла ли вами природная гордыня? Может, это тоже типично аврорское?
- Вы хотите сказать, что мое стремление считаться лучшим заставило меня добровольно оказаться в положении, когда все будут считать, что именно я заморозил мозг Джандера?
- Я показываю вам, как вы спасаете свою научную репутацию, разрушая свой политический и общественный статус.
- Понятно. У вас интересный ход мышления, мистер Бейли. Нет, мне это не приходило в голову. Вы думаете, что в выборе между возможностью считаться вторым или взять на себя вину в - как это вы говорите? - роботоубийстве, я сознательно соглашусь на последнее?
- Нет, доктор Фастольф, я не хочу представить дело так просто. Не могло ли быть так, что вы обманываетесь, считая себя крупнейшим роботехником, не имеющим соперников, и цепляетесь за это, потому что бессознательно, доктор Фастольф, понимаете, что вас переплюнул другой?
Фастольф рассмеялся с некоторой досадой:
- Нет, мистер Бейли. Совершенно неправильно.
- Спасибо. Вы уверены, что никто из ваших коллег не может сравниться с вами?
- Очень немногие способны вообще иметь дело с человекоподобными роботами. Конструкция Дэниела создала, в сущности, новую профессию, для которой нет даже названия. Из теоретиков роботехники на Авроре никто, кроме меня, не понимает работы позитронного мозга Дэниела. Понимал доктор Сартон, но он умер, да и он не понимал этого так хорошо, как я. Базисная теория моя.
- Вы это начали, но вы, разумеется, не можете надеяться остаться единственным. Разве никто не изучает теорию?
Фастольф твердо покачал головой:
- Никто. Я никого не учил, и не верю, чтобы кто-нибудь из ныне живущих роботехников разработал бы собственную теорию.
Бейли сказал с легким раздражением:
- Может быть, какой-нибудь молодой человек, только что из университета, более сообразительный, чем другие…
- Нет. Такого молодого человека я бы знал. Он прошел бы через мои лаборатории. Он работал бы со мной. В данный момент такого человека не существует. Когда-нибудь будет, может, и не один, но сейчас - нет!
- Стало быть, если вы умрете, новая наука умрет вместе с вами?
- Мне всего сто шестьдесят пять лет - примерно сто тридцать пять по земному времени. По аврорским стандартам я еще совсем молод, и по медицинским показаниям можно считать, что я еще не перевалил за половину жизни. У нас нередко доживают до четырехсот лет - местных, конечно. Так что, у меня хватит времени научить кого-то.
Они покончили с едой, но из-за стола не вставали, и ни один робот не подошел убирать посуду. Бейли прищурился и сказал:
- Доктор Фастольф, два года назад я был на Солярии. Там у меня сложилось впечатление, что солярианцы самые умелые роботехники из всех Внешних Миров.
- В целом, наверное, так.
- Никто из них не мог убить Джандера?
- Никто. Они специалисты по роботам, которые в лучшем случае не сложнее моего доброго, надежного Жискара. В конструировании человекоподобных роботов солярианцы ничего не смыслят.
- Откуда вы знаете?
- Вы были на Солярии и хорошо знаете, что солярианцы с величайшей неохотой приближаются друг к другу, что они общаются по трехмерному видео, исключая те случаи, когда требуется обязательный сексуальный контакт. Как вы думаете, захочет ли кто-нибудь создать робота, столь похожего на человека, что он может вызвать у них невроз? Они будут избегать его, поскольку он выглядит, как человек, и, конечно, не сочтут возможным пользоваться им.
- А не могло быть солярианина, проявляющего терпимость к человеческому телу?
- Может быть, такие и есть, не отрицаю, но на Авроре в этом году нет ни одного солярианина. Они не любят входить в контакт даже с аврорцами, разве что по самым важным делам, и никто из них не приезжает сюда, да и на любой другой мир. Если же дело важное, они держатся на орбите и общаются с нами только по электронной связи.
- В таком случае, если, кроме вас, некому было убить Джандера, то это сделали вы?
- Дэниел, наверное, сказал вам, что я это отрицаю. И я скажу вам то же самое: я этого не делал.
Бейли кивнул:
- Но если вы этого не делали, и никто другой не мог сделать, то… подождите-ка, возможно, я делаю недозволенное предположение: Джандер действительно умер, или меня вызвали сюда под фальшивым предлогом?
- Робот действительно уничтожен. Я могу показать вам его, если Совет не запретит мне доступ к нему до конца дня, но я не думаю, что они это сделают.
- Кто же тогда совершил преступление?
Фастольф вздохнул:
- Никто его не совершал. Это было самопроизвольное событие в позитронном потоке мозговых путей, и оно вызвало умственное замораживание.
- Это правдоподобно?
- Нет, совершенно неправдоподобно, но это единственное, что могло случиться.
- Но не скажут ли, что больше шансов за то, что вы солгали, чем за то, что случилась такая вещь?
- Многие скажут именно так. К счастью, я знаю, что я этого не делал, и остается только возможность самопроизвольного замораживания.
- И вы хотите, чтобы я доказал, что такое самопроизвольное событие имело место?
- Да.
- Но как можно это доказать? А похоже, что только доказав это, я спасу вас, Землю и себя.
- В порядке возрастающей важности, мистер Бейли?
- Ну, ладно: вас, меня и Землю.
- Боюсь, - сказал Фастольф, - что, подумав, я пришел к заключению, что такого доказательства получить нельзя.
17
Бейли в ужасе посмотрел на Фастольфа.
- Нельзя?
- Никак.
Фастольф, вдруг отвлекшись, схватил прибор для специй.
- Знаете, мне интересно, смогу ли я сделать тройной подкид.
Он подбросил прибор в воздух рассчитанным движением запястья. Прибор перевернулся. Пока он падал, Фастольф поймал его узкий конец на ребро правой ладони и слегка подкинул, а затем поймал на ребро левой ладони. Прибор снова взлетел вверх, перевернулся, упал на ребро правой ладони, а затем опять на ребро левой. После этих трех подкидов прибор взлетел еще раз. Фастольф поймал его в правый кулак, держа поблизости левую руку ладонью вверх. Как только прибор был схвачен, Фастольф показал левую руку, в которой была щепотка соли.
- Это детская игра для научного разума, усилия совершенно непропорциональны результату - щепотке соли, но хороший аврорский хозяин гордится, что способен это сделать. Есть такие умельцы, которые держат прибор в воздухе до полутора минут, двигая руками с такой быстротой, что глаз не успевает следить за ними.
Затем он задумчиво добавил:
- Конечно, Дэниел может произвести эти действия лучше и быстрее любого человека. Я испробовал его в этом отношении, чтобы проверить работу его мозга, но заставлять его показывать такие таланты на публике было бы в корне неправильно: ненужное унижение человека-умельца. Но давайте вернемся к делам.
- Вы ведете меня к этой цели буквально через парсеки объяснений и демонстраций.
- Совершенно верно.
- Доктор Фастольф, какова причина этого вашего показа?
- Ну, мне кажется, мы зашли в тупик. Я привез вас сюда, чтобы сделать нечто, чего нельзя сделать. Ваше лицо было достаточно красноречивым, и, сказать по правде, я тоже чувствовал себя не лучше. Следовательно, нужна была разрядка. А теперь - за дело…
- За неразрешимую задачу?
- Почему ей быть неразрешимой для вас, мистер Бейли. Судя по вашей репутации, вы достигаете невозможного.
- По гиперволновой драме? Неужели вы верите этому дурацкому искажению происшедшего на Солярии?
Фастольф развел руками.
- Это моя единственная надежда.
- А у меня нет выбора. Я должен продолжать попытки, я не могу вернуться домой с неудачей. Мне было сказано об этом достаточно ясно. Скажите, доктор Фастольф, как можно было бы убить Джандера? Какие манипуляции над его мозгом надо было бы сделать?
- Мистер Бейли, я не уверен, что сумел бы объяснить это даже роботехнику, каковым вы, конечно, не являетесь. Однако я все-таки попробую. Вы, конечно знаете, что роботы были изобретены на Земле.
- Но земное происхождение роботов ясно всякому, кто подумает. Общеизвестно, что гиперкосмические путешествия развивались с помощью роботов, а поскольку без этих путешествий Внешние Миры не были бы заселены, ясно, что роботы существовали еще в то время, когда Земля была единственной обитаемой планетой. Значит, роботы были изобретены на Земле землянами.
- Однако Земля не гордится этим, не так ли?
- Не будем об этом, - коротко сказал Бейли.
- Земляне знают что-нибудь о Сьюзен Келвин?
- Я встречал это имя в старых книгах. Она была одним из пионеров роботехники.
- И вы больше ничего о ней не знаете?
- Я полагаю, что мог бы узнать больше, если бы порылся в записях, но у меня не было подходящего случая.
- Странное дело, - сказал Фастольф. - Она полубогиня для всех космонитов, но лишь очень немногие, за исключением настоящих роботехников, считают ее женщиной Земли. Это казалось бы космонитам профанацией. Они отказались бы верить, если им сказать, что она прожила едва ли более сотни наших лет. А вы знаете ее только как зачинательницу роботехники.
- Она имеет какое-то отношение к нашему делу, доктор Фастольф?
- Косвенное. Видите ли, вокруг ее имени собралось множество легенд. Большая часть их - выдумки, но люди держатся за них. Одна из самых известных - и самая неправдоподобная - касается робота, созданного в те примитивные времена, который, вследствие какой-то ошибки в производстве, получил телепатические способности.
- Как?!
- Я же вам сказал, что это легенда. Есть некоторые теоретические основания предположить, что это возможно, но никто никогда не представлял проекта, как можно достичь такой возможности. Но чтобы она могла появиться в позитронном мозге, простом и грубом, какие были до гиперпространственной эры, - это вообще немыслимо. Поэтому мы полностью уверены, что эта легенда - вымысел. Но позвольте мне рассказать ее, потому что в ней есть мораль.
- В любом случае давайте.
- Робот этот умел читать мысли, и когда ему задавали вопросы, он отвечал спрашивающему его то, что тот желал услышать. По Первому Закону робот не может нанести человеку вред физический. Робот, читающий мысли, видимо, решил, что разочарование, злость или любые другие жестокие эмоции делают человека несчастным, и он относил эти эмоции под рубрику "вред". И если робот-телепат знал, что правда будет неприятна вопрошающему, он радовал его приятной ложью. Понимаете?
- Да, конечно.
- Итак, робот солгал самой Сьюзен Келвин. Ложь скоро выплыла наружу, потому что разные люди слышали разные вещи, которые оказывались не только несовместимыми между собой, но и шли вразрез с очевидностью. Сьюзен Келвин обнаружила, что робот солгал ей, и что эта ложь поставила ее в неудобное положение, это принесло ей тяжелое разочарование. Вы никогда не слышали этой истории?
- Нет, даю слово.
- Поразительно! Она наверняка придумана на Авроре, ибо одинакова на всех мирах. И Келвин решила отомстить. Она убедила робота, что, говорит ли он правду или ложь, он одинаково вредит тому, с кем имеет дело, и в обоих случаях нарушает Первый Закон. Робот, поверив в это, не мог не выйти полностью из строя. Говоря более красочно, его позитронные связи сгорели, мозг оказался непоправимо разрушенным.
- Как я понимаю, нечто вроде этого случилось с Джандером Пэнелом? Он встретился с противоречием в словах, и мозг его сгорел?
- Похоже на то, хотя это не так легко сделать, как во времена Сьюзен Келвин. Может быть, из-за этой легенды роботехники всегда затрудняют возможность возникновения противоречий в мозгу робота. Поскольку теория позитронного мозга становится все более тонкой, а практические проекты - все более ухищренными, были созданы исключительно удачные системы для всех ситуаций, могущих иметь неадекватное решение, так что любое действие всегда можно перевести как повиновение Первому Закону.