* * *
- Forgive and if for ever, for ever forgive… - бормотал Стивенс, когда мы пробирались через мрачную чащобу заброшенного леса. После гостеприимных дубрав троллей здесь было неуютно и пусто. Все обитатели здешних мест ушли, чувствуя надвигающийся Мрак. Странно тихо было вокруг, и поначалу мы с Кисом осторожно держались вместе и всего боялись. Но мало-помалу бурелом кончился и пошли обычные смешанные леса, правда, непривычно пустые, как брошенным дом. Мы немного повеселели и стали чувствовать себя гораздо свободнее.
Кис, поблескивая золотым ошейником, останавливался у каждой лесной лужи и любовался своим отражением, томно вздыхая. При этом он принимал изысканные позы и аристократически закатывал свои желтые глаза. Снедаемый завистью я саркастически сравнил его с тигром. Совершенно утративший чувство реального Кис удостоил меня благосклонным, но невразумительным мурлыканием. Нечто вроде:
"Мр-р-р, мр-р… я и сам вижу…"
Одним словом, кота обуяла гордыня, и Желтый Дьявол бушевал в его крови, ибо молвил уже Кис о том, что не мешало бы ему обзавестись парой браслетов на передние лапы и сменить ножны кинжала на золотые, украшенные почему-то изумрудами.
- Они, - ясновельможно пояснил Кис, - должны будут составить единую гармоническую композицию вкупе с алыми рубинами гривны (Кис избегал грубого слова "ошейник") и подчеркнут породистость доминирующих в профиле спинно-хвостовых обводов…
Рассуждая таким образом, он, по образовавшейся привычке, крутил головой у какого-то лесного родника, в очередной раз любуясь своим "неотразимым отражением". Наклонившись поближе к поверхности воды, Кис был грубо схвачен за усы зеленой мокрой рукой, высунувшейся с громким плеском прямо из родника! Кис глупо мотнул головой и взбрыкнул задними лапами, но только себе сделал хуже, поскольку рука держала крепко. Кот неприлично взвизгнул, напрочь забыв о кинжале, и ткнулся мордой в воду.
Шлеп!..
Оторопев от такого нахальства со стороны заурядной лесной лужи, я не сразу пришел на помощь четвероногому другу, но, оправившись от столбняка, кинулся к коту, на ходу вытаскивая из ножен меч, дабы с его помощью вырвать господина магистра из лап неизвестного чудовища.
Вода забурлила. С брызгами и шумом из нее пулей вылетел зеленый, облипший и мокрый старикашка. По бороде и волосам его струилась вода. Напоминал он собой болотную кочку, заросшую мхом и водорослями. Петушиным голосом старичок заверещал, угрожающе вращая глазами:
- Кто такие? Зачем тут? Почему ходите?.. Вот я тебе, усатая морда!..
Он еле-еле успокоился, сообразив, наконец, после длительных переговоров, что никакого вреда его дому не предвидится. Кис щупал усы, фыркал негодующе и шипел по-змеиному, выгибая спину, задавал старичку саркастические вопросы, но постепенно отошел, отмяк и с невыразимой надменностью выслушал извинения от старичка-водяного.
ПРИМЕЧАНИЕ СТИВЕНСА: Вот она, судари и сударыни мои, объективность!
Как видите, я молчу. Что было, то было, не стану таить… А мог бы, между прочим, напарник, и промолчать. Нет, куда там! Всё-то бы вам, молодёжь, вскрывать и обличать. Давай, Ч.Р., давай, режь правду-матку, наяривай, - ради красного словца не жалей, чёрт возьми, ни мать, ни отца!.. А вода действительно у него вкусная была! От души, сразу видно, водяной нас потчевал.
* * *
- Тьфу ты, пропасть! У меня душа в лапти ушла. Смотрю - прут по лесу, лба не перекрестив. Ну, думаю, лихие люди шастают. Времечко нынче вон какое, ненадежное времечко, пиявка его задери!.. Худо стало… Ранее, бывало, приятель-заяц забежит напиться, лось заглянет. А уж кум-ёж, горемыка, каждый день, чес-слово, приковыляет. Покалякаем о том, о сём… Тролли да гномы и те из родничка моего испить не гнушались! Хвалили, да… А сейчас? Эх, куда там! Хоть бы пташка-пичужка какая-нито залетела, ужик бы заполз… Наваливается с гор, веришь ли, какая-то дрянь. Все и разбежались. Я-то гордый шибко, не пойду, говорю, да и все дела. Где родился, там и помру, нечего на старости лет по лесам шнырить. Ну, а все ушли. да… Вот, значит, какая история, извиняюсь, конечно… Ты уж прости меня, сынок. Кто его знает, что за компания такая - сякая по лесу шляется, вдруг чего недоброе учудят? Дай, думаю, пристращаю этого, который с усами около моей лужи выкобенивается, авось испугаются, хе-хе-хе!.. Эх, старость итак не радость, да и ту обгадил проклятый Мрак. Мыслимое ли дело, чтобы из родничка, чуете - из лесного родника! - и не пил никто? Да так и засохнуть недолго! Вот вы уж уважьте меня, ребята, водицы наберите…
Вода действительно была хороша. Мы с Кисом выдули по целому ковшику; набрали и в запасную флягу, чтобы порадовать старика. Водяной умилённо поглядывал на меня, а на Киса старался не смотреть, потому что старика постоянно разбирал смех. Кис делал вид, что ничего не произошло, и даже позволил деду потрогать свою ненаглядную гривну мокрой ладошкой.
* * *
Наконец-то кончился высоченный, густой и паршивый кустарник, стоивший Кису нескольких клочков его драгоценной шкуры, а мне - исцарапанных в кровь рук. Уставшие до безумия, мы выбрались на широкую равнину. Вдали, насколько доставал глаз, поперек пути стояла огромная черная стена, уходящая под облака.
- Это еще что за Великая Китайская? - спросил было я, но еще не договорил, как понял - Он!
Сразу вспотели руки. Цель моих долгих странствий, оставивших на моем теле немало ноющих к непогоде шрамов, таинственная сила, с которой не смогла совладать вся магия здешнего мира - вот он, Мрак!
- Ах ты, собака страшная, - обречено сказал Кис. - Экая здоровенная мерзость. Я представлял его значительно более скромным.
- Я тоже, - отозвался подавленный Черный Рыцарь, - Что будем делать, гражданин пилигрим?
- Да вот… Как-то неохота с налету лезть в эту смолу. Давай-ка, проведем для начала некоторые наблюдения?
- А что здесь наблюдать? Я и так вижу - лезет, гад, как тесто из кастрюли.
- Кстати, а где же обещанные горы?
- Уже сожрал.
- И не подавился же, подлый!..
Стена наползала медленно и неотвратимо.
- Слушай, Кис, пошли-ка, как в холодную воду, сразу, - сказал я, не сводя глаз с приближающейся жирной гущи. - Может, зря ты не согласился с Эдвином Алым? Чует мое сердце, что тебе не очень-то хочется лезть в это болото!
- Чурбан ты чёрствый, бесчувственный, - жалобно мяукнул кот. - Ты ведь знаешь прекрасно, что без меня пропадёшь. Как говорил один поэт, "сгинешь, подобно тени тумана на отсыревшей стене".
Настала минутная пауза. На душе скребли кошки. Даже не кошки, а огромные саблезубые тигры.
- Ну, - вдруг молвил Кис, - давай на всякий случай прощаться… Значит, если что, то ты не думай, ладно?
- Что ты, Кис, я что, не понимаю, что ли!
ПРИМЕЧАНИЕ СТИВЕНСА: Конечно, наша речь была несколько несвязной и, откровенно признаём, мало-литературной, но на пороге Смерти, каковая наверняка должна была нам повстречаться, мы заговорили Языком Сердца… а поскольку сердце у нас ушло в пятки, то и речь его оттуда была вполне косноязычной.
Мы обнялись. Церемония на этом кончилась. Достав шарф Лины, я привязал его одним концом к поясному ремню, а второй конец прикрепил к поясу Стивенса.
- Не беспокоит?
- Что вы, что вы! Оченно мы вами благодарны… за заботу и ласку… А скажи мне, Рыцарь, зачем это ты портишь подарок дочери Эдвина Алого?
- Это не подарок, - смутился я. - Она в него записку завернула… Наверное.
- А ты, значит, прикарманил? Молчу, молчу!.. Не бей меня, рыцарь, я тебе ещё пригожусь!
(пауза)
- Ох-хо-хо… грехи наши тяжкие… пошли, что ли, а то мне страшно!
Шагом возводимых на эшафот преступников мы поплелись навстречу подвигу…
* * *
Топ-топ-топ-топ…
Что там, впереди? Навалится ли тяжелое, мертвое удушье или полыхнет в глаза раскалённая молния, закипят и лопнут глаза - вот она, Смерть? А может быть, возникнет в кромешной тьме что-то ужасное и попросту съест вместе с потрохами?
Незатейливо так, буднично…
Воображение немедленно нарисовало мне какую-то уродливую тварь, которая склонилась над моим ещё теплым телом и жутко чавкая, вгрызается в живот. Внезапно она резко вздымает бородавчатую голову и с рычанием оглядывается через плечо, скаля окровавленные зубы, между которыми болтаются обрывки кишок и мускулов…
Наверное, воображение Стивенса разыгралось не хуже моего, потому что по его телу вдруг прошла какая-то судорога, словно Киса от отвращения передернуло всей шкурой, как это бывает у кошек.
Топ-топ-топ-топ…
- Давай, хоть песню споем, - надрывал мне душу неугомонный Стивенс. - Романтика! Глупый пингвин, видишь ли, робко прячет… а два идущих в Неведомое героя мужественными суровыми голосами хрипят что-то этакое, эпическое, а? Ну, запевай! - И Кис немедленно заорал скорбным фальцетом:
- Есть герой в мире сказочном, он смешной и загадочный!..
Он вздохнул, пробормотал что-то о том, что, вот, де, современная молодёжь - этот стон у них песней зовётся…
Я наступил на какой-то камень и, оступившись, зашипел сквозь зубы.
- Слабеют ноги на пороге, аж обмирает вся душа, - мрачно прокомментировал Кис. - Смотри, куда ступаешь, избранник.
Между тем жирные, лоснящиеся клубы тьмы наваливались все ближе и ближе. Диалог угас. Все слова мы почему-то забыли. Слышен был лишь шорох наших шагов, вкрадчивый шепот ветра в кустиках сухой полыни и стук сердца в ушах. Свет заходящего солнца бил нам в спину, и наши длинные тени прыгали по равнине, пока не легли на мертвенно струящуюся стену Мрака и не растворились в ней. Мы были перед ней не больше, чем муравьи у подножия многоэтажного дома…
- Стоим здесь и ждём, - с трудом сказал я.
Горло пересохло, и я никак не мог сглотнуть шершавый комок. Сам не знаю зачем, я вытащил меч из ножен и положил его на правое плечо. Кис выхватил свой кинжал и с серьезным видом махнул им над головой. Багровое солнце пугающе вспыхнуло на клинке.
- Эй ты, клякса безразмерная, - громко и зло закричал Кис, - иди сюда, мы сделаем тебе укорот! Это я тебе говорю, Кот Ирвинг Стивенс!
Стена молча и бесшумно надвигалась на нас. Еще одно мгновение…
Я взял Киса за лапу, сжимающую кинжал, и шагнул навстречу густым волнам угольно-черной трясины. "Надо шагнуть самому, первому" - бессвязно подумалось мне. Лапа Киса напряглась в моей ладони. Острые когти впились мне в руку, и это было моё последнее ощущение перед тем, как необъятный мир Мрака поглотил нас…
* * *
…душно и темно. Ноги утопали в чем-то аморфном и теплом. Сытое, свинцовое равнодушие сковало все тело. Хотелось бросить ненужный, тяжелый меч и упасть лицом в желеобразную массу. Ни звука, ни шороха, ни мысли. Замедлившее свои удары сердце лениво толкалось в груди…
Обволакивающая жижа отвердела внезапно и бесповоротно. Мутный грязноватый янтарь бесстрастно включил в себя муху. Рот был скован, ноздри - закрыты твёрдыми пробками. Я попытался вздохнуть и не смог…
* * *
…Кто-то споткнулся о мои ноги и громко выругался.
- Да заткнитесь вы!.. Дайте же выспаться, - зло пробормотал чем-то голос рядом.
Горевший костер выбросил сноп искр, осветив на мгновение спящих вповалку латников и темные пустые глазницы обступивших улицу домов. Я старался разорвать шершавые веревки, но они крепко впились в тело, и не поддавались моим усилиям.
Сидевший у костра низкорослый бородач лениво ткнул головней в мое плечо, опалив мне левую скулу, и беззлобно проворчал:
- Лежи, скоро смерть придет, отмучаешься.
Он кинул головню обратно в костер и, ковыряя прореху на колене кожаных штанов, задумчиво продолжал:
- Ну, так вот… насадил я его на копье, а он, собака, еще минут пять хрипел. Стою я, дурак - дураком, и соображаю - сразу тягу задать или для начала в ларях пошарить… А ты говоришь, растерялся. Это Руни, вон, растерялся…
У костра тихо и с удовольствием заржали.
- Да уж, - просипел кто-то, захлебнувшись. - Век не забуду, как открывает он дверь, а там - одни книжные полки. Стоял, стоял, да как завизжит, хвать в охапку, что попалось и в сортир, топить. Орёт, слюни по морде текут, ужас!
- Раз пять бегал и не лень дураку было таскаться, - заметил кто-то.
- Бешеный, - закряхтел из кучи спящих дребезжащий тенорок. - Ох-хо-хо!.. Разбудили вы меня окончательно, ежа вам в глотку!
Всклокоченная фигура с сопением села среди спящих. Зевнув, разбуженный повторил:
- Бешеный. одно слово. У нас, давеча, один так и съехал с катушек, глядя, как Руни пленных допрашивал. Деревня, сопляк дрисливый… Копейщиком к нам нанялся.
- Чё врёшь? - с возмущением сказал бородатый. - "Нанялся"… Мы ихнюю деревню подчистую в шестой полк выгребли. Мобилизованный он, а не наёмный.
- Да хрен с ним, кем бы ни был… одна дорога - съехал. Все, бывало, бледнел и трясся, смотреть противно. Помнишь, три месяца назад?.. Ну и вот… Э-э! Да я вижу, вы ученому нашему физиономию тряпками замотали? Хорошее дело! То-то, думаю, мне его стонов не слышно… Прикинь, - думаю - кончился, право слово! Ну, не повезло учёному, - завтра Гаун покажет ему, какой огонь горячий! Не в духе герцог, рука у него тяжелая.
- Да уж, - словоохотливо отозвался мой страж, - это он умеет. В деда пошёл. Вы-то его не помните, а мне отец рассказывал… Намедни у нас троих наизнанку вывернуло, когда в почетном карауле у эшафота стояли. Тоже, сопляки еще…
- Ничего, обвыкнутся.
Разговор шел неспешно, вполголоса. Огромное черное небо навалилось на город, мигая равнодушными зрачками звезд, и красивые, клубы дыма, уходящие высоко-высоко, подсвечивались ярким пламенем костра…
- …А он и говорит: "Чем такая жизнь, лучше герцогу задницу лизать". Теперь гляжу - сыт, одет, обут и в свите сшивается, гад. Небось, с каждой добычи ему своя доля…
- … и под стрелами не ходить, мечом не махать, рук не марать.
- Да-а… этот паскудник нигде не пропадёт…
- Вот-вот! Знаешь, как его герцог назвал? "Мой менестрель". Погоди, дай срок, встречу я его на ночной дорожке. Всё одно, ему от меня не уйти.
- С ума сошёл! Тебя же первого герцог порешит!
- Ничего, авось обойдётся. Оды герцогу петь до чёрта желающих! Да этот вот червяк (он плюнул в мою сторону) завтра сам тоже самое запоёт, если ему повезет, и герцог не с него начнет. Помнишь, как третьего дня один всё порывался сапоги Гауну обнять?
Разговаривавшие засмеялись. Кто-то третий, кого я не видел из-за спины стража, деловито сказал набитым ртом:
- Один черт, разделал его герцог. Помню, мне всю морду залепило… Где соль, засранцы?