* * *
Сильвия снова спит, ее измученное лицо растеклось по подушке.
Ресницы слиплись, в уголке полуоткрытого рта коростой запеклась засохшая слюна.
Луишу хочется сковырнуть это белое пятнышко, но он боится разбудить Сильвию.
Да и руки у него грязные.
Грязные, потные, отвратительно-липкие руки.
Луиш с жалостью смотрит на Сильвию, потом решительно встает со стула и выходит из палаты.
В коридоре пусто, только лампы дневного света непрерывно ноют на одной ноте.
Совсем рядом с туалетом, в прозрачном ящике спит, подключенный к приборам сизый комок.
Луиш откидывает крышку и вытаскивает комок наружу, обрывая держащие его трубки.
Комок слабо трепыхается у него в руках, сучит крошечными ножками. Малюсенькое личико кривится, но из судорожно раскрытого рта не доносится ни звука.
Сантиметр за сантиметром Луиш внимательно осматривает то, что Сильвия назвала "его дочерью".
Нет, - думает он. - К этому невозможно привыкнуть. Это нельзя любить. Может, потом, когда оно вырастет…
Луиш засовывает комок обратно в ящик и идет в туалет.
Из коридора доносятся вначале шаги, потом истерические женские крики.
Луиш не вслушивается. Он открывает кран на полную мощность, набирает в горсть жемчжуно-розового мыла из баллончика на стене и, закрыв глаза, с наслаждением моет руки.
Непарный элдер
Элдер Антониу "Тони" Перейра торопливо пересекает двор. Время от времени он переходит с быстрого шага на рысцу, спотыкается, останавливается, делает глубокий вздох, и снова идет, стараясь двигаться быстро, но без неподобающей миссионеру суетливости. Элдеру Антониу смертельно хочется побыстрее оказаться в своей комнате. Там, усевшись боком в продавленное зеленое кресло и перекинув длинные ноги через подлокотник, его ждет элдер Карлуш "Литу" Соуза. Литу простыл и кашляет, поэтому Тони почти насильно обмотал ему шею серым с кисточками шарфом и вышел на улицу один. Тони знает, что элдеры не ходят по одиночке, видит Бог, не из каприза он нарушил волю Пророка, но дома закончились хлеб, и яйца, и молоко, и надо было вынести мусор и еще получить в банке деньги и забрать на почте брошюры, а Литу так кашлял, что даже хозяйка пансиона, милая заблудшая старушка дона Мафалда, совершенно погрязшая в своем католичестве, поймала Тони у туалета и попросила позволения зайти после обеда. Тони разрешил, и в полдень дона Мафалда торжественно вплыла в их с Литу комнату, осторожно неся на подносе исходящую паром кружку. Литу заглянул в кружку и скривился, Тони тоже хотел заглянуть, но дона Мафалда вручила кружку Литу и так укоризненно посмотрела, что Литу немедленно выпил все до капли, хоть и гримасничал отчаянно.
- Что там было? - с сочувствием спросил Тони, после того как Литу, закрыв дверь за доной Мафалдой, кинулся к умывальнику и принялся полоскать рот.
- Кипяток с луком и с лимонными шкурками, - содрогнувшись, ответил Литу. - Честное слово, я предпочитаю кашлять! - и тут же закашлялся, да так, что из глаз хлынули слезы.
Поэтому Тони вышел один - и в магазин, и везде, он был твердо уверен, что сможет, но не смог - не пошел ни на почту, ни в банк, только вынес мусор и купил молока и яиц, а теперь идет по двору к пансиону, трудом сдерживаясь, чтобы не припустить бегом. Элдер Тони не умеет ходить по улице без Литу. Без Литу Тони чувствует себя раздетым и выставленным на всеобщее обозрение, освежеванным и разделанным, мертвым и никому не нужным. Решительно, элдер Тони не умеет жить без Литу.
На лестнице Тони сталкивается с доной Мафалдой. Дона Мафалда глядит на него приязненно и немного обеспокоенно:
- Ну, как вы себя чувствуете, мой мальчик? - спрашивает она своим слегка надтреснутым жеманным голоском. - Помог вам мой чай?
Тони кивает и благодарит. Бедная старушка, - думает он, - совершенно не в себе. Опять спутала меня с Литу. Тони всегда недоумевает, когда дона Мафалда принимает одного элдера за другого. Тони не понимает, как можно спутать его с Литу. Литу высокий и худой. Литу красивый. У Литу чудесные темно-рыжие, как шерсть у ирландского сеттера, волосы. Тони ни разу не прикоснулся к ним, но он уверен, что и на ощупь они такие же мягкие и шелковистые. У Литу зеленые крыжовенные глаза и длинные музыкальные пальцы. У Литу нос с горбинкой и твердый, с ямочкой, подбородок. Тони украдкой бросает взгляд на свое отражение в нечистом зеркале в конце коридора. Он себе не нравится. Он низенький, толстый и смуглый, но не золотистый, а какой-то зеленоватый. У него маленькие пухлые руки, дрожащие, как желе, щеки, а в кудрявых темных волосах уже сверкает крошечная круглая лысинка. Тони очень хотел бы быть таким, как Литу. Но нет, так нет, он просто счастлив тем, что Литу есть в его жизни. Вместе они - сила. В прошлом году их признали лучшей миссионерской парой.
Перед дверью комнаты элдер Тони останавливается. Может быть, - думает он, - вначале имеет смысл пойти на кухню и приготовить Литу, скажем, омлет?
Большой золотистый омлет, а к нему - два тоста, чай - нормальный чай, без лимонных шкурок и лука - и еще джем. Тони знает, где дона Мафалда прячет джем, и иногда таскает у нее немножко. Не для себя - для Литу. Литу сладкоежка, и это до слез умиляет элдера Тони.
А когда Литу будет намазывать джем на тост, Тони, наконец, наберется мужества и взъерошит ему темно-рыжие волосы. А, может, просто сдвинет упавшую на лоб шелковистую челку. И Литу не подумает о нем плохо, наоборот, он улыбнется Тони крыжовенными глазами и смешно поблагодарит его с набитым ртом.
Руки у Тони заняты подносом доны Мафалды, поэтому он несколько раз ударяется о дверь оттопыренным задом а, когда дверь подается, пятясь, входит в комнату, и с криком "Сюрприз!" поворачивается к зеленому продавленному креслу. С кресла с задушенным писком вскакивает небольшая растрепанная девушка. На девушке ничего нет, и она безуспешно пытается прикрыться широким серым шарфом с кисточками. Маленькое личико ее кривится, как будто она собирается не то чихнуть, не то разрыдаться. Багровый от смущения Тони топчется посреди посреди комнаты с подносом и не знает, куда девать глаза. И только Литу спокойно застегивает взвизгнувшую молнию на джинсах, и устраивается в кресле боком, перекинув через подлокотник длинные ноги.
Пять минут спустя все мирно пьют чай. Тони еще мрачен и растерян, девушка - "Криштина Рейш", - представилась она после того, как все таки оделась, - смущена, но Литу заботлив и добродушен за троих. Он снова обмотал шею шарфом с кисточками, походя приобнял Тони за плечи, поцеловал Криштину в кончик носа, и неожиданно в комнате воцарилось благожелательное спокойствие. В присутствии Литу атмосфера просто не может быть напряженной.
- Я не хочу никаких напарниц, - говорит раскрасневшаяся Криштина, намазывая джем на тост. - Кто придумал эту глупость - обязательно по двое? Другое дело, если человек сам не справляется…
Тони смотрит на нее с сожалением.
- Поодиночке мы не можем заниматься миссионерской работой, ты же знаешь.
- Почему?! - удивляется Криштина. - Ты же занимаешься, и ничего!
Тони краснеет.
- Я не занимаюсь. Я только в магазин выходил.
Криштина смотрит на него с недоверием.
- Я только в магазин, - повторяет Тони. - Заниматься миссионерской работой - в одиночку?! Ты с ума сошла! Я, если хочешь знать… - Тони ловит предостерегающий взгляд Литу и замолкает. Работой! Да он вообще ничем не в состоянии заниматься, если рядом нет Литу…
Личико Криштины снова кривится - на сей раз от злости.
- Да, конечно! В магазин он выходил! Хоть бы мне не врал! Думаешь, ты особенный, и только тебе можно одному работать?! Боишься, что тебя кто-нибудь подвинет с места лучшего миссионера?
Тони смотрит на Литу.
- Сдурела она? - одними губами спрашивает он.
- Не бери в голову, - так же неслышно отвечает Литу и успокаивающим жестом кладет руку Тони на колено.
Криштина зло смотрит на Тони и Литу, раздувая от негодования тугие ноздри.
- Мы еще посмотрим, кто будет лучшим миссионером в этом году! Тоже мне - непарный элдер!
Тони с Литу снова переглядываются, и Литу протягивает руку и рывком пересаживает Криштину к себе на кресло. Тони отворачивается, чтобы не смотреть, но все равно видит, как Литу берет двумя пальцами маленькое, красное от злости ухо, и что-то в него шепчет, и Криштина вдруг расслабляется, обмякает и даже трется щекой о руку Литу.
* * *
Дона Мафалда обнаружила, что еще одной банки джема как не бывало.
- Ну, что такое, - сердито бормочет она себе под нос, - сколько же можно таскать мое сладкое?!!
Дона Мафалда решительно подходит к комнате на втором этаже, и приоткрывает дверь. Ее единственный жилец - Карлуш Антониу Перейра де Соуза - которому она сдала комнату только потому, что он вначале сказал, будто его зовут Элдер, как внука доны Мафалды, сидит боком в зеленом продавленном кресле, перекинув длинные ноги через подлокотник и разговаривает сам с собой, поочередно отпивая чай из трех разных кружек.
Дона Мафалда сплевывает и крестится. Ох, уж эти сектанты! Хорошо, что контракт на съем заканчивается уже в конце этого месяца.
Ритиня
Когда Ритине исполнилось четыре года, бабуля Машаду принесла ей потрясающего зверя шиншиллу. Шиншилла была похожа одновременно на хомяка и на серебристого плюшевого медведя, который сидел на шкафу и которого Ритине трогать не позволяли. Зверь спокойно смотрел на Ритиню выпуклыми коричневыми глазами и ритмично шевелил замшевым носом, и только один раз нервно прижал круглые уши, когда Ритиня встала на цыпочки и восторженно поцеловала его в шелковистую головку.
- Вот зачем, мама, вы купили эту гадость? - хмуро спросила Изабел и поморщилась. Она морщилась всякий раз, когда ей приходилось общаться с бывшей свекровью. - Вам, что, деньги девать некуда? Может, вам пенсию увеличили?
Бабуля Машаду, толстая неопрятная старуха, окинула Изабел презрительным взглядом.
- Моя пенсия - не твоего ума дело, - пророкотала она тяжелым басом. - На подарок единственной внучке как-нибудь наскребу.
Изабел с независимым видом одернула растянутую шерстяную кофту, словно пытаясь спрятать огромный беременный живот. Бабуля Машаду ухмыльнулась.
- Единственной внучке, - с нажимом повторила она. - Ритиня у меня одна, хоть ты еще десяток ублюдков роди!
И не обращая больше внимания на взбешенную Изабел, бабуля порылась в кармане цветастого халата и вручила Ритине измятую бумажку в тысячу эшкуду.
- На, ласточка, купи себе чего-нибудь, - прогудела она умиленно. - Кто ж тебя еще и побалует, как не родная бабушка?
* * *
После рождения Тьягу и Диогу Изабел, и без того не слишком добродушная, стала еще раздражительней. Чуть что - сразу хваталась за ремень.
- Мамочка, не надо, я больше не буду!!! - визжала Ритиня, бегая вокруг обеденного стола.
- Сейчас вот отлуплю, тогда точно не будешь, - скрежетала Изабел, пытаясь достать юркую дочь металлической пряжкой. - Тварь неблагодарная! Заботишься о вас, заботишься, а вы в душу плюнуть норовите!
Привычно уворачиваясь от ремня, Ритиня прикидывала, стоит ли попытаться удрать к бабуле Машаду, или Изабел от этого разозлится еще сильнее. Под столом тихо, как мыши, сидели Тьягу и Диогу и завороженно глядели, как мимо них с топотом пробегают ноги в тапках.
* * *
Зе Мария, отец Тьягу и Диогу, продал свой дом и переехал жить к Изабел.
По вечерам после школы Изабел посылала Ритиню в бар "Викторианский уголок" - звать Зе Марию к ужину.
В "Викторианском уголке" было душно, накурено и пахло кислятиной.
Зе Мария сидел за лучшим столиком - напротив телевизора, и пил красное вино, которое хозяйка бара Манела подливала ему из огромного пластикового баллона.
- Дочь моей Белы! - хвастливо говорил За Мария, хлопая Ритиню по спине. - Хорошая девчонка. Люблю ее, как родную!
- Как такую не любить, - кивала Манела и протягивала Ритине тресковый пирожок или сливочное пирожное.
Ритиня вежливо благодарила, но не брала. Тресковые пирожки и сливочные пирожные у Манелы тоже пахли кислятиной.
Когда Изабел увезли в роддом, Зе Мария прямо из "Викторианского уголка" пришел к Ритине в комнату.
- Хорошая девчонка, - сопел он, тиская Ритиню, только что вышедшую из душа. - Сладкая! Как можно не любить такую сладкую девчонку?!
Зе Мария пах хуже, чем тресковые пирожки Манелы. Ритиня пиналась и пыталась укусить Зе Марию за руку.
В дверях, прижавшись друг к другу, стояли Тьягу и Диогу в одинаковых пижамах. Тьягу громко дышал ртом. Под носом у него засохли зеленые сопли. Диогу с хлюпаньем сосал большой палец.
* * *
Милу Вашконселуш очень нервничала. Когда она решила усыновить ребенка, она думала, что возьмет себе совсем крошку - годовалую или около того. Она все распланировала: как выберет, как привезет домой, как подаст заявление в Министерство образование и переведется куда-нибудь на Мадейру, куда можно будет приехать сразу с ребенком, и никто не спросит - откуда он у ни разу не беременевшей Милу.
В мечтах Милу видела себя прогуливающейся по скверу с коляской, в которой сидит хорошенький щекастый мальчишка в красной панамке и, улыбаясь двумя новенькими зубами, трясет погремушку. Милу исправно читала все, что касалось маленьких детей. Она обзавелась книгами по педагогике и возрастной психологии, прошла курсы первой помощи и курсы молодых матерей. Она записалась сразу на несколько интернет-форумов, где обсуждались детские проблемы и даже купила дорогущий светлый ковер, чтобы чтобы ребенку было приятно по нему ползать, и огромную упаковку подгузников - на них была такая скидка, что грех было упускать.
И вдруг - восьмилетняя девочка. Милу тихонечко вздохнула, прощаясь с мечтой о коляске и погремушке. Конечно, в приюте были и мальчики - хорошенькие щекастые мальчики, годовалые или около того. Но худенькая большеглазая девочка, прижимающая к себе попорченного огнем серебристого плюшевого медведя, напомнила Милу ее саму в детстве.
- Несчастный ребенок, - сказала Милу директриса приюта, сухонькая монахиня сестра Беатриш. - Круглая сирота. Вся родня погибла.
- Несчастный случай? - спросила Милу, сглатывая ком в горле.
Сестра Беатриш покачала головой.
- В каком-то смысле, - сказала она и скорбно пожевала губами. - Я точно не в курсе, газовый баллон взорвался, что ли. А эти старые дома, знаете… вспыхнул, как спичка. Девочка проснулась и выскочила в окно, а остальные не успели. Может, спали очень крепко. Отчим, я слышала, пил. Знаете, ее мать буквально накануне родила еще одну дочку, вернулась из роддома - и вот такая страшная смерть…
Милу часто замигала, смаргивая слезы. Сестра Беатриш оглянулась - не слышит ли кто, и, почти прижавшись губами к уху Милу зашептала:
- Полиция думает, что это поджог. Вроде, двери были как-то так закрыты, чтобы никто выйти не мог. Говорят, бабушка девочки ненавидела невестку и зятя. Ее привезли в полицию, она там стала кричать, возмущаться, устроила жуткий скандал. Такая, знаете… - сестра Беатриш замялась. - тяжелая старуха, властная, шумная. Бывшая торговка рыбой. Кричала, кричала, всех взвинтила, потом вдруг взяла и упала. Ее стали поднимать, а она уже… - сестра Беатриш оторвалась от уха Милу и печально перекрестилась.