- Отдыхай. Утром я скажу, что нужно делать.
Батыр, который уже выбрал сторону, на которую он встанет в борьбе за титул хана приднепровских степняков, кивнул и покинул комнату, а я посмотрел на старейшин:
- Что скажете, уважаемые?
Первым отозвался Аслан - бильге:
- Бачмана убили ромеи - это понятно. Как всегда, они хотят воевать чужими руками. Не получилось купить Бачмана или не сговорились о цене, потому его и убили. Раз они снова с Киевом враждуют, кинуть половцев на Русь проверенный путь.
- Верно, - Торэмен поддержал Аслана. - Ромеи среди половцев кружатся и к Боняку не зря поехали. Наверняка, послы императора уже сговорились с некоторыми вождями и предложат Боняку снова стать ханом, поднять орду и как встарь напасть на Русь. Только прошли времена Шарукановы и Боняковы. Сила у Буревичей еще есть, воины они отменные. Но Русь сильнее. Даже если к приднепровцам присоединятся лукоморские всадники, все равно русских не одолеть.
- А еще, - снова заговорил Аслан, - Боняк и ромеи знают, что воины Вадима Сокола встанет плечом к плечу с русскими дружинниками и черными клобуками. Поэтому нужно остеречься. Как бы Боняк сначала по нам не ударил.
Опять Торэмен:
- Когда вернется наше войско, нужно самим на кочевья Боняка налететь или перехватить его на пути к приднепровским аилам. А пока следует поднять всех воинов, кто находится в орде, и выслать дальние дозоры.
Они замолчали, и я с ними согласился:
- Вы правы, старейшины. Разошлите гонцов во все наши кочевья и вызовите Кул - Иби.
Спустя четверть часа у меня собрались сотники черных клобуков, и примчался Девлет, который только вчера добрался в ставку. Я объяснил им, что нужно делать и чего ждать. После чего орда зашевелилась. Воинов у меня сейчас немного, тысяча степных конников и несколько сотен юношей, а так же двести пятьдесят черных клобуков в крепости под командованием Данко Белогуза и Твердяты Болдыря. Но все равно в степь, несмотря на ночь и холодный дождь, выдвинулись дозорные десятки, а боевые сотни стали собираться в ставке возле крепости, между кочевьями капаганов и гэрэев, которые в орде на привилегированном положении. Ну, это и понятно. Род Гэрэй первым дал мне клятву на верность, а род Капаган родственники по жене.
Все было сделано вовремя, и мы среагировали очень правильно, ибо утром появились вести от дозорных. К нам приближались воины Буревичей. Они шли под знаменем Боняка, воины ясно различили на синем полотнище золотого волка и семь белых лошадиных хвостов на древке. Врагов много, больше четырех тысяч, и они нацелились на нас. Сомнений в этом не было, и я поступил так, как подобает хану, который не желает разорения своих аилов. Отдал приказ родам, бросая стада и шатры, срочно стягиваться к ставке или затаиться в урочищах и балках, а сам выступил навстречу опасности.
Возможно, кто‑то скажет, что это безрассудство и нужно бежать, ведь войск у Боняка, опытнейшего полководца о котором в степи складывают легенды, минимум, в три раза больше. Но я не мог бросить орду и оставить ее на растерзание. Если стойбища разметают, о большом походе против католиков можно забыть. Боняк пройдет дальше, приведет своих волков к шатрам Бачмана и легко станет ханом приднепровцев. Его силы возрастут, и даже мое победоносное войско не сможет его одолеть. Наверняка, половина воинов уйдет и переметнется на сторону половецкого хана - ведуна, поскольку их семьи окажутся у него в заложниках. Следовательно, выхода нет. Нужно разбить Боняка и точка. Тем более что его всадники в пути не один день, они промокли и устали, а их кони еле переставляют ноги. Так что шансы на победу у нас были весьма неслабые.
Моя конница выступила через час. Всего тринадцать сотен воинов и это все, на что я мог рассчитывать. В крепости осталось три десятка черных клобуков, сотня молодых воинов из привилегированных родов и беременная Айсылу. Рядом со мной Алмас, который решил драться за нас, заместитель Хорояра Вепря варяг Войтех, Девлет Кул - Иби, Данко Белогуз и Твердята Болдырь, а впереди битва. На лицо падали холодные дождевые капли, а небо было хмурым и не сулило ничего хорошего. Однако я не сомневался. Поздно уже. Все решено, отступать некуда и надо сражаться.
Буревичи торопились. Они шли по кратчайшему пути, и мы смогли выбрать место предстоящего сражения. Два древних высоких кургана в шести километрах от крепости. Назывались они Два брата и среди степняков ходила легенда, что в незапамятные времена здесь сошлись два огромных войска. Кто и с кем бился, неизвестно. То ли саки с персами, то ли массагеты с дандариями и роксоланами, то ли готы с сарматами, то ли арабы с хазарами. В итоге полегли все и остались два брата, которые над телами главных вождей, не только своих, но и вражеских, насыпали курганы. Я в это не верил, не может быть такого, чтобы не осталось раненых, и не появились обозники или мародеры, которые стали обирать мертвецов. Но степнякам история о благородных братьях нравилась.
Однако оставим легенды археологам, которые через несколько столетий начнут разрывать курганы. А в текущей реальности они являлись стратегической высотой и перед ними поле, вокруг которого много оврагов. Противник обязательно пойдет мимо высот, окажется на поле, и вот тут мы его атакуем. Этот план нельзя назвать гениальным, но против половцев он должен был сыграть. В теснине численный перевес Буревичей роли не играл, а тут еще и дождь продолжается, из лука не постреляешь, и все решат клинки.
Войско расположилось на дороге, а на курганы взобрались наблюдатели, которые уже через десять минут сообщили о появлении противника. Сберегая силы лошадей, Буревичи двигались шагом. Они казались несокрушимой штормовой волной, которая медленно приближается к берегу, и я почувствовал напряжение своих воинов. Многие боялись, но о бегстве никто не думал, и люди держали себя в руках. А затем я посмотрел на командиров, которые находились рядом и ждали приказа. Черные клобуки, словно сычи на ветках, втянули головы в плечи, и наблюдали за приближением противника, Алмас покусывал губу, а Кул - Иби сдерживал горячего скакуна.
Пришла пора сказать свое слово:
- Идем навстречу Буревичам, пробиваемся к знамени и убиваем Боняка. Кто свалит старого волка, тому сотня гривен и косяк отборных кобылиц. Пошли!
- Рарог! - прорычали командиры и разъехались к своим отрядам
Первыми навстречу Буревичам двинулись две сотни тяжелой кавалерии, а легковооруженные всадники следом. Расстояние между двумя конными армиями сокращалось, скорость увеличивалась, и мы первыми сорвались в галоп. Топот копыт ударил по ушам, а взлетающая вверх грязь создала над всадниками черное покрывало. Мы мчались с высоты, и наши лошади были свежими, а враги растянулись по дороге и никак не могли собраться в кулак. Так что перевес на нашей стороне.
Спустя минуту мы столкнулись, и первые ряды Буревичей полегли под мечами и саблями моих половцев. До знамени оставалось совсем немного, но неожиданно над полем боя разнесся протяжный волчий вой:
- У - у-у - у-у!!!
Это был голос Боняка, не зря его считали волком в обличье человека. Было в нем много от зверя, как в Валентине Кедрине или в северных ульфхеднарах, и сотни воинов подхватили клич вожака.
- У - у-у - у-у!!! - грозный вой внес смятение в наших воинов и напор ослаб.
В любую секунду противник мог переломить ход сражения, и я ворвался в гущу врагов.
- Рарог!!! - закричал я, но мой голос потонул в шуме сражения.
Меня не услышали, однако увидели. Вокруг сплотились воины, образовался плотный клубок из полусотни отчаянных рубак и мы рванулись к вражескому стягу.
Кто‑то из врагов попытался проткнуть меня копьем. Неудачно. Я уклонился и вслепую отмахнулся мечом. Клинок во что‑то вонзился и сбоку прилетел крик боли. Попал.
Сразу же новый противник, он замахнулся саблей и привстал на стременах. Однако я поднял коня на дыбы и его копыта ударили врага в грудь.
Человек вылетел из седла, а его приземистая лошадка отскочила в сторону. Синее знамя с золотой волчьей головой мелькнуло впереди, всего в нескольких метрах, и мне показалось, что я увидел Боняка, смуглого приземистого старика на гнедом жеребце. Но его заслонили воины и он сразу же пропал. Как ориентир осталось только знамя и я начал к нему пробиваться.
На клинке кровь, а вокруг месиво из людей и лошадей. Под копытами копошились раненые, которые пытались выбраться из свалки. Ржание лошадей и крики воинов. Звон клинков и стоны. Хлюпанье грязи и черные земляные комки, падающие вокруг. Все смешалось. Дождь почти закончился. Наверное, на время. Видимость улучшилась, но толку с этого немного. Кругом грязь и кровь. Кто побеждает, непонятно. Наверное, пока ничья.
Вперед! Вперед! Вперед!
Удар вправо! Рассеченный череп и ошметки мозгов.
Удар влево! Клинок вспарывает руку противника, и она обвисает, словно плеть.
"Нужно добраться до знамени и тогда все закончится! - подбадривал я себя. - Нужно драться за собственную жизнь и будущее венедов! Нужно пробиться вперед, через не могу и не хочу, сквозь грязь, кровь и вражеские клинки! Другого выхода нет! Победа или смерть!"
Рывками, пробиваясь вперед, я все‑таки прорвался к вражескому знамени и лицом к лицу столкнулся с воином, который его держал. Знаменосцем оказался крепкий воин, который, при виде меня, оскалился, словно дикий зверь, и зарычал. Страшно получилось. Только ему это не помогло. Я достал его кончиком меча, и клинок рассек противнику челюсть. Осколки костей и зубов брызнули в разные стороны. Обнажилась белая мякоть, которая сразу же стала напитываться кровью, и я нанес добивающий удар. Обрушил меч на его голову и клинок застрял в черепе. Вытащить оружие не получилось. Поэтому я отпустил рукоять, а спустя мгновение знаменосец выпал из седла и его накрыло синим полотнищем.
Взгляд вправо - влево. Боняка нигде нет. Вражеский строй стал разваливаться, а моя кавалерия усилила нажим. Перелом произошел, мы побеждаем. Но где вражеский вожак?
Началась бойня. Буревичи побежали, но истомленные лошади не могли спасти седоков. Охваченные яростью, мои ордынцы и черные клобуки рубили врагов, выбивали беглецов из седел и втаптывали в грязь. Спасения от них не было и сопротивление нашим воинам оказывали редко. Были смельчаки, которые, переборов страх и подавив панику, встречали смерть в бою, но таких оказалось мало.
- Где Боняк!? - повысив голос, закричал я и поднялся на стременах. - Кто его видел!?
- Он погиб, - ответили мне.
Я посмотрел на того, кто это сказал, и увидел незнакомого пожилого воина, который стоял по колено в грязи, среди трупов, и в правой руке держал отрубленную голову вождя Буревичей.
- Ты кто? - спросил я воина.
- Десятник пятой сотни Каюм из рода Аргамак.
- Как погиб Боняк?
- Случайно. Под удар подставился, и я метнул в него кинжал. С трех метров попал из седла. Мне повезло, а ему нет.
- Ты знал, кого убивал?
- Знал.
- Откуда?
- Я с ним в свой первый поход ходил.
- На Русь?
- Да.
- Про награду за голову Боняка слышал?
- Нет, - он покачал головой. - Сотник что‑то говорил перед битвой, но я его не расслышал, далеко был.
- Получишь сотню гривен и косяк кобылиц. А еще двух рабынь из крымской добычи.
- Благодарю, вождь, - он улыбнулся и поклонился.
- Потом благодарить станешь. А сейчас найди тело Боняка и его коня.
- Слушаюсь.
Мало кто из Буревичей ушел, не больше семи сотен спаслись, а остальные полегли на поле возле курганов. Снова начался дождь, погоня прекратилась, и начался сбор трофеев. Из ставки вызвали женщин и подростков с телегами, пусть помогают воинам. Нового нападения мы не ожидали и, отыскав свой меч, я перебрался в овраг. Вароги натянули между стенками обрывов брезентовое полотнище, на десять человек хватит, и развели костерок.
Пока одни воины ползали среди трупов и собирали добычу, а другие ловили разбежавшихся по степи лошадей, я грелся у огня и думал о том, что сделаю дальше.
Бачмана и Боняка нет, судьба оказалась к ним немилосердна, и Приднепровская орда обезглавлена. Сильный лидер в ней отсутствует и потому, явившись в ставку Бачмана с головой Боняка, я могу объявить себя ханом. Многие будут против, но оппозиция разрознена, и мы легко заставим потенциальных мятежников смириться. Кто поймет доброе слово, будет жить. Кто станет упорствовать или был замечен в связях с ромеями, погибнет, а его кочевье разметают черные клобуки и "дикие" половцы Кучебича. А потом придет черед недобитых Буревичей, они должны смириться или погибнуть.
Такими станут мои следующие шаги, а в конце зимы займусь подчинением Лукоморской орды. Хана в ней нет. Десяток вождей считают себя достойными возглавить орду и вот уже восемь или девять лет они никак не могут разобраться, кто из них лучше и у кого самый древний род. К отражению моего войска они не готовы и я легко подомну их под себя. Так что к началу весны у меня под рукой будет двадцать тысяч воинов. Это при хорошем раскладе и можно с одним туменом прогуляться по Европе. Десять тысяч всадников мало, но будут еще русичи и наемные побужские половцы, а это уже сила.
- Вождь, - в овраге появился Войтех, - ромеев поймали!
- Сколько?
- Двоих?
- Кто у нас рядом из людей Свойрада?
- Веселин и Невзор.
- Отдай ромеев им. Пусть допросят.
Войтех кивнул и ушел, а я еще немного посидел возле костра, обогрелся и велел телохранителям собираться. Нечего здесь сидеть, холодно и сыро. Возвращаемся в крепость.
Глава 19
Регенсбург. Зима 1152 Р. Х.
Император Священной Римской империи Фридрих Первый Гогенштауфен по прозвищу Барбаросса посмотрел на имперского знаменосца графа Оттона Виттельсбаха и спросил:
- Значит, это правда?
Граф, крупный мужчина с рыжими волосами, отчего его часто называли Красноголовый, опустил голову и ответил:
- Да, мой император, это правда. Алиенора Аквитанская изменяет вам.
- С кем?
- Сразу с тремя любовниками. Мелкие людишки. Менестрель из Аквитании, нищий барон из Прованса и непонятный бродяга - бастард из Испании.
- Она спит со всеми сразу? - император презрительно скривился.
- Нет. Они посещают ее по очереди.
- Кто еще об этом знает?
- Вся свита императрицы и ее охрана из французских рыцарей. Она ни от кого не прячется и говорит, что если супруг за делами государства позабыл про нее, его место займут другие.
- Дрянь! Мерзкая шлюха! - выдохнул Фридрих, а затем ударил кулаком по столу и добавил: - Я не Людовик! И здесь не Франция! Она ответит за измену!
- Вы совершенно правы, государь, - поддакнул ему Виттельсбах. - Однако…
- Я знаю, что ты скажешь, Оттон. Она мать моего наследника и герцогиня Аквитании. Поэтому мы не должны допустить, чтобы скандал получил огласку.
- Верно, мой император.
Фридрих помолчал, обдумал свои дальнейшие действия и сказал:
- Мы поступим хитрее. Объявим, что на жизнь императрицы покушались северные колдуны и среди свиты у них есть сообщники. Охрану Алиеноры расформировать и отправить рыцарей на границу с венедами. Свиту разогнать. Любовников в темницу. А императрицу отправить в замок Трифельс, под охрану моих гвардейцев и присмотр братьев - цистерианцев. Всем говорить, что Алиенора сильно больна, едва не умерла от отравления, и никого не принимает.
- Слухи все равно будут, государь.
- Конечно. Но главное - выиграть время. До начала Крестового похода осталось несколько месяцев и когда он начнется, о ней забудут, а затем эту шлюху можно будет удавить. Она свое предназначение исполнила, принесла империи родовые земли, поставила под наши знамена рыцарей юга и родила мне наследника престола.
- Кстати, насчет наследника, государь. Где он будет находиться, когда Алиенора отправится в Трифельс?
- Он останется здесь, в Регенсбурге, под присмотром кормилиц и охраной гвардии.
- Я все понял, мой император. Еще один вопрос. Когда императрица должна выехать к новому месту жительства?
- Чем скорее это произойдет, тем лучше.
- Значит, завтра утром. Нам шумиха не нужна и охрану придется разоружать ночью.
- Действуй, граф Оттон.
Поклонившись, имперский знаменосец покинул своего государя, и Фридрих остался один. После чего, заложив руки за спину, он стал ходить по комнате. Пятнадцать шагов в одну сторону. Остановка. Поворот. Пятнадцать шагов в другую сторону. Он должен был успокоиться и у него это получилось.
Вскоре, прогнав мысли о неверной жене, он вернулся к столу, на котором лежала карта венедских земель, навис над ней и задумался.
Последние два года были тяжелыми для императора, который готовился к покорению северных язычников. Но он не сдавался и никогда не опускал рук. Фридрих шел к намеченной цели, и успехи чередовались с утратами и поражениями.
Как и было договорено с папой римским Евгением, он женился на герцогине Алиеноре Аквитанской и стал императором. Владения Генриха Льва, павшего в сражении с язычниками, отошли к нему, как и владения супруги, которая родила ему сына. И в тот момент он был счастлив, ибо у него было все, о чем может мечтать человек. Есть здоровье и рядом красивая женщина, в казне много серебра и золота, сотни высокородных дворян склоняют перед ним головы и тысячи храбрых рыцарей готовы выступить в поход по зову своего государя. Однако произошло несчастье, умер отец императора герцог Фридрих Одноглазый, не только родной человек, но и наставник. Для Фридриха это было большой потерей, и в это же время у него произошел спор с Генрихом Язомирготом, который претендовал на Баварию. А минувшим летом орден Святой Марии Немецкого Дома, в который император вложил немало сил и средств, потерял в боях с варягами треть своих рыцарей. Причем часть полегла на границах Венедского союза, а часть во Франции, обороняя приморские города Генриха Плантагенета.
Впрочем, все это можно было пережить, и Фридрих никому не показывал своих сомнений. Он держал себя в руках, много путешествовал, вел переговоры с герцогами, князьями, епископами и кардиналами, собирал полки и копил припасы.
В трудах и заботах два года пролетели совершенно незаметно. Вскоре папа римский объявит о начале последнего Крестового похода против венедов и звезда Фридриха, как он сам считал, воссияет настолько ярко, что он станет вровень с такими людьми как Юлий Цезарь и Карл Великий. Ведь у венедов, которые продолжали огрызаться и готовились к обороне, не было шансов. Шпионы и шпреванский князь Якса исправно поставляли Фридриху информацию. Поэтому император знал, куда и какими силами он должен ударить. На карте, которую он окинул долгим взглядом, отмечалось все, и Фридрих улыбнулся.