У нее невероятно сильно ныли ноги. Такой боли она еще никогда прежде не переживала и теперь была совершенно уверена, что лекарство старухи ей бы нисколько не помогло. Но эти страдания были самыми меньшими из ее бед.
У Эльзы невыносимо болели спина и низ живота, о чем Хорст не знал и не догадывался. Скрывая то, что ее болезнь усилилась и распространилась, она испытывала немыслимые страдания. Хорст ни в коем случае не должен был увидеть, заметить обострение болезни. Но и в этом, по мнению Эльзы, не заключалась ее самое большое горе.
Главной трагедией для нее было то, что пришлось так несправедливо обойтись с собственным супругом, любимым и единственным близким человеком. Она всерьез опасалась, что Хорст запаникует, его совершенно оправданное беспокойство возьмет верх над здравым смыслом и заставит покинуть трактир, вынудит бежать в метель лишь бы подальше от этого таинственного места. Эльза задумалась, случись такое, смогла бы она сохранить свой мучительный секрет, удержалась бы о того, чтобы рассказать мужу правду о цели их остановки здесь. Нет, не смогла бы. И открывшееся Хорсту, скорее всего, сказалось бы на его решимости не лучшим образом.
Эльза полусидела-полулежала на кровати, откинувшись на невысокую подушку и ожидая спасительного сна, в чьей власти было лишить ее тягостных размышлений и, возможно, подарить встречу с загадочным господином в золотой маске, по научению которого она и оказалась сейчас на брошенном людьми постоялом дворе. Все визиты незнакомца происходили исключительно в ее снах, но в то же время ей было доподлинно известно, что увиденное ею там имело место на самом деле, было абсолютно реально.
В первый раз господин в золотой маске явился к ней три недели назад. Эльза спала, а когда проснулась и открыла глаза, щурясь от яркого солнца, проникавшего в окно, не сразу заметила мужчину в дорогой темного цвета одежде, который наблюдал за ней, сидя в углу. Сделав знак сохранять тишину, он подошел к кровати, и Эльза зажмурилась. Она ощутила теплое прикосновение мягкой руки к своей щеке, и высокий статный господин пожелал ей доброго утра. Он сказал, что не причинит Эльзе зла, и ей нечего опасаться, что на некоторое время он даже лишил ее боли и с горечью должен признаться, что не в состоянии излечить недуг женщины полностью, во всяком случае сейчас.
Хоть Эльза и вправду почувствовала себя лучше, но присутствие в спальне постороннего угнетало. Испугавшись, она крикнула, позвав Хорста. Точнее, хотела крикнуть, ведь из горла донесся только тихий хрип, будто она до этого уже сорвала голос. Оглядевшись, Эльза увидела, что мужа рядом нет: ни в постели, ни в спальне.
- Все это происходит в твоем сне, - успокоил Эльзу господин в золотой маске. - Здесь тебе нечего бояться. Здесь только ты и я, а мир вокруг будет таким, каким мы вместе пожелаем его видеть.
И в следующий миг комната, залитая утренним солнцем, сменилась на зал какого-то дворца, освещенного сотнями ярких свечей в серебряных канделябрах, ведь за окнами был или поздний вечер, или раннее утро. Эльза никогда прежде не видела таких восхитительных роскошных покоев, за которыми следовала череда не менее дивных залов. Ее фантазия, сколь бы богатой она ни была, никогда еще не рисовала ей ничего хотя бы отдаленно похожего. И тут она снова испугалась, вспомнив, что стоит в чепчике и ночной рубашке. Но это было вовсе не так.
На Эльзе было просто потрясающее платье с тонкой и длинной талией, недозволенно глубоким декольте и тугим корсетом, каких она отродясь не носила и не видела. У платья имелась пышная тройная юбка, две из которых заканчивались длинными и тяжелыми шлейфами. Верхняя юбка была декорирована драгоценными камнями, золотыми и серебряными нитями, а вторая, чуть выбивавшаяся снизу и с боков, была обшита изысканными кружевами.
Ожидая увидеть свои натруженные руки и обломанные ногти вполне привычными, Эльза обомлела. Белые, как мел, они выглядели ухоженными.
Однажды, в ходе какого-то не примечательного разговора, Хорст объяснил Эльзе, что фантазия человека всегда ограничена его личным опытом. Никто не в силах выдумать что-то такое, чему не был свидетелем сам, не видел этого, не слышал из чьих-либо подробных рассказов и так далее. Эльза не могла вспомнить, о чем же был тот их разговор, а вот слова мужа сами выплыли из памяти. Те воспоминания в какой-то мере убедили Эльзу в реальности окружавшего ее, ведь сама она ни за что не выдумала бы этого роскошного зала с сиянием сотен свечей, этого платья со шлейфом, мешающим ходить.
Господин в золотой маске появился в конце анфилады и направился к ней. Эльза более не боялась незнакомца.
Он поведал причину ее стремительно развивающейся болезни, смертельный характер недуга и невозможность излечения теми скудными средствами, которые доступны простым смертным. Тем не менее шанс справиться с болезнью имелся, и только господину в золотой маске было под силу этот шанс реализовать. От Эльзы требовались лишь согласие и беспрекословное повиновение. Она не сразу решилась ответить "да", ведь еще одно условие незнакомца запрещало женщине рассказывать обо всем мужу.
В то утро Эльза проснулась во второй раз и, немного поразмышляв, была готова принять все за причудливое сновидение, порожденное снадобьем старухи-лекарки, как увидела лежавший на столе лоскут кружева, прикрывавший Библию. Раньше там не было и не могло быть ничего, кроме потертой книги, подаренной на свадьбу. Поднявшись, Эльза покрутила лоскут в руках и обнаружила, что этот кусок кружев от рукава того платья, в которое она была облачена в своем видении.
В спальне трактира Эльза, не разуваясь и морщась от боли, осторожно закинула ноги на кровать. Сон не приходил. Она просто закрыла глаза, прислушиваясь к завыванию вьюги за окном и постукиванию ставней.
Горбун, все это время остававшийся невидимым для Эльзы, мечтательно смотрел на нее, представляя себе совсем другую женщину - прелестную колдунью, ради обладания которой он готов был продать душу дьяволу еще раз, и еще. Он молча поднялся со стула у окна и сквозь дверь вышел в коридор второго этажа.
- Кто в этой комнате? - спросил высокий худой колдун, словно он стоял здесь и дожидался появления горбуна ради этого вопроса.
- Фрау Келлер.
- Наш господин недоволен тем, что некоторые из жертв все еще не спят. Очередная часть ритуала не может быть начата, пока они бодрствуют.
- Так усыпи их, - удивился карлик. - Это же в твоих силах?
- Разумеется, но мне понадобится помощь.
Карлик-горбун кивнул, давая понять, что готов помочь, и направился вслед за высоким колдуном, уже шагавшим к лестнице.
Глава четырнадцатая
Довольному Виллему чудилось, что он никогда так вкусно и сытно не ел. Действительности это не соответствовало. Конечно же, ел, и бывало даже лучше, все-таки происходил он не из самых низов общества и до свалившихся на него невзгод в лице бургомистра и сплетенных им козней вел вполне достойный образ жизни, позволявший не отказывать себе в хорошей еде и добром питье.
Виллем откинулся назад и сел, привалившись к стене. В полнейшем отрешении поднялся со ступеней Михаэль и, не прощаясь, не удостаивая никого взглядом, направился на второй этаж. Он что-то бормотал себе под нос, время от времени жестикулировал, подчас бурно, и наконец скрылся в темноте. Николаус, пребывавший в крайне задумчивом состоянии, не заметил отлучки Бреверна. Сдвинув брови, он сосредоточенно рассматривал свои ладони.
- Никак не могу вспомнить его настоящего имени, - посетовал Виллем.
Молодой фон Граусбург вздрогнул и посмотрел на писаря так, словно не ожидал его тут увидеть.
- Имени кого? - равнодушно спросил Николаус.
- Нави, о котором рассказывал господин нотариус.
- Он только так его и называл. Нави. Или я что-то пропустил?
- Нет, не пропустили, - откликнулся Виллем. - Но я как-то слышал историю об этом Нави, и в ней сообщалось, кроме прочего, его настоящее имя.
Николаус замер на короткий отрезок времени, а затем оживился, вскочил на ноги и сел за стол напротив Виллема.
- Ну-ка, давайте поподробнее.
- Особо нечего рассказывать, но если хотите, то извольте, - качнул головой писарь. - Я еще ребенком слышал об этом мошеннике Нави и представить себе не мог, что однажды встречусь с человеком, на жизнь которого он оказал такое сильное воздействие.
- От кого вы слышали историю?
- От нашего священника, а тому рассказал другой священник, а тот в свою очередь узнал ее от какого-то монаха, который бывал в окрестностях Вессберга и случайно встретился там с неким солдатом. Вот тот-то и поведал историю о Нави, сообщив его настоящее имя.
Особо не выбирая из кружек, собранных на краю стола, Николаус схватил одну, наполнил вином и велел Виллему начинать.
- По происхождению Нави был поляком, и его имя так сложно для уха и памяти немца, что проще запомнить и повторить невероятно длинные полные имена испанцев со всеми нескончаемыми лентами их титулов, чем заучить и выговорить польские имя и фамилию, пусть и не самые длинные.
Я начну историю с короткого упоминания о войне, которую в прошлом веке против Москвы вели Швеция вместе с Речью Посполитой. Нави удачно занимался шпионажем, но и тогда был знатным прохвостом, так как продолжительное время работал на обе стороны конфликта, умело извлекая двойную выгоду и не задумываясь над определением слова "честь". Но, как говорится, сколько веревочке не виться... Русские первыми изобличили Нави, и тому пришлось спешно бежать к шведам, которые к моменту появления шпиона в расположении их частей из собственных источников знали, кто он такой на самом деле. Без лишних расспросов Нави был схвачен и помещен под стражу в ожидании скорого трибунала и заранее определенной казни. У него при себе не было ни денег, ни мало-мальски ценных вещей. Сапоги и те у бедолаги отобрали. Однако в конце концов Нави удалось сбежать. Немыслимо, но он сбежал.
Как, спросите вы? Стражники, приставленные охранять задержанного, и даже их командир, опытный и неподкупный офицер, заверяли потом, что для побега Нави применил чудовищное чародейство.
Стражники неотлучно находились на посту, когда в строении, где разместили тюрьму, запахло гарью и почему-то падалью. Обойдя все помещения, стража определила источником гари и смрада комнату, в которой содержался Нави. Зайдя туда, солдаты увидели чародея парящим в центре помещения, ноги его были объяты пламенем, но сам Нави жутко хохотал, раскрывая рот так, что периодически запрокидывал голову далеко назад, как не способен сделать нормальный человек. Изо рта Нави во все стороны разлетались белесые бабочки, рассыпавшие от крыльев вонючую пыльцу. Чародей скинул камзол, одним резким рывком сорвал рубашку и вспорол себе брюхо. Представьте только, он сделал это собственными ногтями, которые перед этим превратились в длинные изогнутые ножи, наподобие тех, что используют рыбаки для потрошения крупных рыб. Смрадная гниль, черви и истлевшие потроха высыпались на пол. Глаза Нави лопнули с отвратительным звуком, и из глазниц полезли мерзкие сколопендры, с отвратительным похрустыванием тершиеся друг о друга своими уродливыми телами.
От увиденного одному из стражников стало так дурно, что он не смог совладать с собой, и его болезненно выворачивало наизнанку желчью, глаза застилали слезы. Второй не смог дышать от ударившего в нос зловония и вскоре потерял сознание. Бывший при стражниках начальник караула вспоминал потом, что дух по всей тюрьме стоял настолько отвратительный, что дай ему тогда понюхать прелого чеснока с гнилой рыбой, он бы воспринял их вонь как тончайший аромат нежной розы, только-только сорванной с куста. Сам он не нашел в себе сил справиться с отвращением перед увиденным и опрометью выбежал из здания, но еще долго его преследовали дьявольское видение и смрад.
Чары развеялись, и нетрудно догадаться, что Нави не обнаружили в его узилище. И мертвым его тоже никто считать не торопился, невзирая на утверждения стражи о вспоротом животе и вывалившихся внутренностях.
Была проведена серьезная проверка. Казалось бы, логично предположить, что Нави подкупил каким-то образом солдат и их командира, но, поверьте, никто так не думал. Более того, в расположение части вскорости прибыли священники, взявшие разбор инцидента в свои руки. Они также не обвинили никого из солдат. По-моему, это отличное доказательство того, что Нави действительно имел сношения с дьяволом и обладал некими знаниями, запрещенными Церковью и здравым смыслом. Разве нет?
Николаус фон Граусбург приготовился ответить, но вовремя догадался по выражению лица рассказчика, что вопрос был риторическим и ответа не подразумевал. Виллем продолжал:
- Следы Нави терялись. Ходили слухи, что он появлялся при дворах сильных мира сего. Его новым местом жительства объявляли поочередно все без исключения столицы Европы, Азии и черного континента. Кто-то утверждал, что Нави все-таки не ушел далеко и был схвачен, после чего доставлен ко двору Йоханна Третьего, на ту пору короля Швеции. Говорившие так и сами расходились во мнениях: одни убеждали слушателей, что Нави был подвергнут пыткам, признался в колдовстве, после чего его казнили, другие заявляли, что его и вправду пытали, но не убили, а вынудили добросовестно служить шведскому трону. Находились и те, кто доказывал, будто Нави надолго ушел от людей в дикую местность где-то на севере Московии, чтобы углубить и развить свои познания в дьявольских науках, а вернуться спустя века, уже обретшим неимоверную мощь. И, вероятно, все эти знатоки откровенно лгали, донося глупые измышления и сплетни, так же далекие от реалий, как и священная для мусульман Мекка далека от истины христианского учения.
На самом деле Нави скитался, нигде не прибившись и не найдя выгоды, которую всегда и во всем привык высматривать, как лиса в траве привыкла искать неосторожных полевых мышей. Едва ли не на грани нищеты он повстречал Каспара Рейхенштейна, на беду и гибель их обоих. Это конец моего повествования и начало истории, рассказанной Паулем, а ее вы, дорогой Николаус, уже прекрасно знаете.
- И как давно вы слышали о Нави? - после долгой паузы поинтересовался Николаус.
- В детстве. Мне было, наверное, около семи или восьми лет.
- Вы услышали это в своих родных местах? Там, на юге?
- Да, - сказал Виллем. - И мне кажется немного странным, что ни вы, ни Михаэль Бреверн ни разу не слышали о Нави и его афере, столь же грандиозной, сколь и губительной.
- Это ставит меня в тупик, - ответил Николаус, поворачиваясь к лестнице в надежде увидеть там Бреверна, поддержка и логика которого ему сейчас ой-как требовались.
Юношу качнуло в бок, он уронил голову на грудь и со всего маху рухнул на пол, даже не выставив руки вперед, чтобы смягчить падение. Виллем этого не видел. Он крепко спал, как и Николаус. Спал, как и все несчастные путники, ставшие заключенными в трактире, где по воле колдунов, подчиняясь их продолжившемуся черному ритуалу, складывались всевозможные нематериальные составляющие множества миров. Дьявольский перекресток наполнялся воспоминаниями о том, чего не было, но могло произойти, памятью о не случившемся и о тех вещах, свидетели которых давно обитают среди мертвых.
Глава пятнадцатая
Не прошло и четверти часа с того момента, как заложники постоялого двора погрузились в сон, и Хорст проснулся. Он едва оторвал от лавки тяжелую голову, которую наполняли сумбур и шум.
Во рту сильно сушило, хотелось пить, и мужчина, с трудом усевшись, огляделся. Никак не получалось сфокусировать зрение, все плыло и покачивалось, не позволяя в полумраке разглядеть спящих Виллема и Николауса. В ушах стоял монотонный гул, похожий на тот, что является свойством любого набитого до отказа питейного заведения, где ближе к концу недели обычно собирается бездна народу, чтобы согрешить в пьянстве и не только.
С трудом взяв контроль над силящимися закрыться глазами, Хорст встал. Он не мог вспомнить, где находится, как здесь очутился и какого черта умудрился так крепко надраться. Язык и небо были сухи, как пожухлый осенний лист, как древнее полено, что лежит в самом низу дровницы не первый год и грозит занозить руку. Но Хорст не ощущал привкуса алкоголя во рту или перегара, что было странно.
"Только бы Эльза не увидела меня в таком состоянии", - подумал Хорст, направляясь в сторону шкафа.
Он напрочь забыл, что уже видел этот шкаф раньше, открывал его, доставал из него коробку со свечами, вино, а сейчас шел к нему машинально, даже не задумываясь. Все, что привлекало его внимание в эти минуты, - бутылки с вином, стоявшие на верхней полке. Если бы он остановился, напряг память, то, может быть, вспомнил, где пребывает, как и с кем добрался до трактира. Он мог бы вспомнить, что совсем недавно на верхней полке шкафа никакого вина не было.
Достав ближайшую бутылку, ногтями соскоблив воск, Хорст попытался выбить пробку, но из этого ничего не вышло. То ли руки ослабли, то ли пробка была слишком глубоко посажена, то ли разбухла древесина, из которой она была выстругана, но даже у такого крепкого мужчины, как Хорст, ничего не получилось. На столе неподалеку он увидел нож, который подхватил правой рукой. Рукоять легла в ладонь, и Хорсту не понравилось то, что он при этом почувствовал. Внезапно он осознал, что уже держал этот нож в руках и... Нет, только это воспоминание. Что было дальше, он не помнил, но стоило взглянуть на перевязанную платком кисть левой руки, как от сердца сразу отлегло. Никого не убил, не изранил.
Определенно он уже познакомился с этим лезвием, причем он сам и сжимал его в руке. Распутав платок, Хорст коротко взглянул на порез, который, казалось, говорил, что появился отнюдь не по неосторожности или случайности.
Платок принадлежал Эльзе. В груди у Хорста все сжалось. Значит, она уже в курсе и, видимо, знает больше, чем он.
"Хватило же ума так напиться!" - мысленно сокрушался мужчина. - "Тем более напиться сейчас, когда Эльза болеет, и с каждым днем ей все хуже. Пусть она не признается, стараясь меня не расстраивать, оберегая от горькой правды, но я-то все замечаю".
Ножом Хорст приготовился сбить горлышко бутылки, и тут у него просто адски заломило во лбу, застучало в висках. Он вспоминал. Перед глазами пролетели сборы в дорогу до Зеенвица, выплыли из глубин сознания отзывы о молодом докторе. Потом он вспомнил вьюгу, повозку, раскачивавшуюся от порывов ветра, свою умную лошадку, оступавшуюся в снежных наносах, и наконец этот пустой трактир и путников в нем. А потом Хорст по какой-то непонятной причине заснул.
"Я не помню, чтобы я выпивал", - подумалось ему. - "Мы познакомились здесь, разговорились".