- Ша, дурак! - рявкнула Шалфея, которую я вновь стал называть про себя Бородавкой. Лицу же она сказала: - Виденье самой темной силы, с "куды бечь" и "чё делать" мы вроде разобрались, но вот дурак тут надеется на инструкции касаемо "как".
- Эт я поал. Но тут звиняйте, - рекла в ответ ряха паровая. - Я не медленный газ, знаете, - просто у вас в рецепте недоставало мартышкина живота.
- В следующий раз два положим, - сказала Шалфея.
- Ну тады лана…
А ляпсус дурогона-короля исправишь,
Коли от свиты его ты избавишь:
В приданое дщерям ее покласть -
Тогда дурак уступит власть.
И банная ряха ухмыльнулась. Я глянул на ведьм.
- Значит, мне как-то надо заставить Гонерилью и Регану забрать у Лира еще и рыцарей - сверх того, что он им и так уже отдал?
- Он никогда не врет, - сказала Розмари.
- Часто промахивается так, что мама, блядь, не горюй, - добавила Петрушка. - Но врать - не врет.
- Опять же… - Я повернулся к виденью. - Приятно, конечно, знать, что делать, и все такое, но метода в помешательстве бы тоже не помешала. Стратегия, так сказать.
- Вот наглый какой шибздик, а? - рек Банник ведьмам.
- Проклясть его? - поинтересовалась Шалфея.
- Не-не, пареньку и так по камням всю дорогу телепаться. Проклятье будет его отвлекать. - Виденье прочистило горло (ну или картинно кашлянуло - говоря строго, никакого горла у него не было).
- Твоя - принцесса не без риска,
Коль соблазнишь ее запиской.
Судьба монархов в твоей власти,
Лишь чары наведешь на страсти.
С этими словами виденье испарилось окончательно.
- И что - всё? - промолвил я. - Пара куплетов и ага? Понятия не имею, что мне делать.
- Нет, ты все же непроходим, - сказала Шалфея. - Тебе надо ехать в Глостер. Разлучить Лира с рыцарями и сделать так, чтобы ими командовали дочери. Потом написать обольстительные письма принцессам и связать их страсти колдовскими чарами. Что непонятно-то? Хоть рифмуй.
Кент меж тем кивал и пожимал плечами с таким видом, будто окаянная очевидность этого плана затопила весь лес ясностью, и только я по-прежнему блуждал в потемках.
- Ох, не прошел бы ты в жопу, сивый забулдыга! Ну где я возьму колдовские чары для страстей этих сучек?
- У них. - Кент невежливо ткнул пальцем в ведьм.
- У нас, - хором ответили ведьмы.
- А. - Я отдался на волю половодья просветленья. - Ну да.
Розмари шагнула вперед и протянула три серых сморщенных шарика - размером с глазное яблоко. Я спрятал руку за спину, опасаясь, что они окажутся тем, на что похожи, - сушеными эльфийскими мошонками либо еще какой-нибудь пакостью.
- Дождевики-пылевики. Гриб этот растет у нас в самой глубокой чаще, - пояснила Розмари.
- Дунь пыльцою в рот любимой -
Авось будет нерушимой.
И страсть в душе немедля застучит
К тому, чье имя первым прозвучит.
- Теперь то же самое, но вкратце, попроще и не стишками?
- Чавкни этой грушей под носом у своей дамы сердца, произнеси вслух свое имя - и для нее ты впредь станешь неотразим, а ее будет переполнять желание тебя, - объяснила Шалфея.
- Чересчур как-то, нет? - ухмыльнулся я.
Ведьмы расхохотались так, что хорошенько закашлялись, а потом Розмари сложила грибы в шелковый кисет и подала мне.
- Теперь вопрос уплаты, - сказала она, когда я протянул за кисетом руку.
- Я дурак небогатый, - молвил я. - У нас с собой на двоих только мой дурацкий скипетр да свиная лопатка уже не первой свежести. Но я могу подождать, пока вы с Кентом по очереди не покувыркаетесь в сене. Годится?
- Не годится! - категорически рек Кент.
Ведьма воздела руку с кисетом.
- Цену мы назначим после, - сказала она. - Когда скажем, тогда скажем.
- Тогда нормально, - молвил я, выхватывая у нее кисет.
- Поклянись, - велела она.
- Клянусь, - сказал я.
- На крови.
- Но… - Проворно, как кошка, она царапнула меня по запястью зазубренным своим когтем. - Ай! - Выступила кровь.
- Пусть капнет в котел, тогда и поклянешься, - распорядилась карга.
Я сделал, как велели.
- Но раз уж я тут, нельзя ли мне заодно и обезьянку?
- Нет, - ответила Шалфея.
- Нет, - отозвалась Петрушка.
- Нет, - сказала Розмари. - Обезьянки у нас кончились. А вот маскировку дружка твоего мы заклятьем подправим, а то уж больно она убогая.
- Ладно, валяйте, - сказал я. - А то нам уже пора.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Хуже, чем укусы злой змеи,
Детей неблагодарность."Король Лир", акт I, сцена 4, пер. М. Кузмина
Явление десятое
Все ваши грозные услады
Небо грозило ненастной зарей, когда мы подошли к Олбанийскому замку. Мост был поднят.
- Кто идет? - крикнул часовой.
- Шут королевский Карман и его личный воин Кай. - Так ведьмы нарекли Кента, чтобы скрепить личину. На него навели чары: волосы и борода у него теперь были черны как смоль словно бы по своему естеству, а не от сажи, лицо избороздилось морщинами и осунулось, и лишь по глазам, карим и нежным, едва ль не коровьим, узнавался прежний Кент. Я посоветовал графу пониже натянуть шляпу - вдруг наткнемся на старых знакомых.
- Где тебя черти носили? - спросил часовой. Он кому-то махнул, и мост со скрежетом пополз вниз. - Старый король чуть все окрестности не разнес в клочья, тебя искал. На госпожу нашу поклеп возвел: привязала, говорит, его к каменюке и в Северном море утопила. Так и сказал.
- Многовато хлопот. Должно быть, я сильно вырос в ее глазах. Вчера вечером-то она меня просто повесить собиралась.
- Вчера вечером? Пьянь ты овражная, да мы тебя уже месяц ищем.
Я поглядел на Кента, а тот на меня. Потом мы оба поглядели на часового.
- Месяц?
- Клятые ведьмы, - пробормотал Кент.
- Коли объявишься, мы должны тебя незамедлительно предъявить нашей госпоже, - сказал часовой.
- Окажи милость, любезный часовой, вашей госпоже только и радости, что меня при первом свете зари видеть.
Часовой почесал бороду. Похоже, он думал.
- Ладно сказал, дурак. Может, и впрямь вам сперва не помешает отзавтракать да помыться. А уж потом к госпоже.
Мост гулко ухнул на место. Я повел Кента в замок, и часовой вышел к нам у внутренних ворот.
- Прощенья просим, сударь, - сказал он, обращаясь к Кенту. - Но вы б не могли дождаться восьми склянок, а уж потом объявлять, что дурак вернулся?
- Ты тогда со стражи сменяешься, парень?
- Так точно, сударь. Не уверен, что хочу сам принести радостную весть о возвращении блудного дурака. Королевские рыцари две недели вокруг замка чернь подстрекали, а госпожа наша Черного Шута костерила, мол, все из-за него. Сам слышал.
- Виновен даже в отсутствие? - рек я. - Говорил тебе, Кай, она меня обожает.
Кент похлопал часового по плечу:
- Не провожай нас, парень, а госпоже доложишь, что мы вошли в замок с первыми купцами. Теперь марш на пост.
- Благодарим покорно, добрый сударь. Одежка у вас невидная, я погляжу, а то б за благородного господина вас принял.
- Я б им и был, коль не одежка, - рек Кент в ответ, сверкнув улыбкой из своей новой черной бороды.
- Ох, едрическая сила, вы б уж друг другу корни жизни поглодали, чем турусы разводить, - сказал я.
Два солдата отскочили друг от друга, словно их взаимно опалило пламенем.
- Простите, я вам тут арапа заправляю. - И я проскакал мимо них в замок. - Вы, петухи, все такие ранимые.
- Я не петух, - сказал Кент, когда мы подходили к покоям Гонерильи.
Дело шло к полудню. Пока рассветало, мы поели, вымылись, кое-что написали и убедились, что нас действительно где-то носило больше месяца, хотя самим нам казалось, что отсутствовали мы со вчерашнего вечера. Отнять у нас месяц жизни как плату за снадобья, заклятья и предвестия - справедливая цена, только объяснять потом замучишься.
У покоев герцогини за писарским бюро сидел Освальд. Я рассмеялся и помахал у него перед носом Куканом.
- По-прежнему двери госпоже сторожишь, Освальд? Как обычный лакей? О, годы обошлись с тобою милостиво.
У Освальда на поясе висел только кинжал, а меча не было, но его рука сама потянулась к ножнам. Он встал. Кент положил лапу на рукоять своего меча и покачал головой. Освальд опять сел на табурет.
- Да будет тебе известно, я не только дворецкий и управляющий герцогини, но и ее доверенный советник.
- Да она, я погляжу, тебе колчан титулов выдала - пуляй не хочу. А скажи-ка мне, на "лизоблюда" и "бздолова" ты по-прежнему отзываешься, или эти два звания теперь лишь почетные?
- Все лучше, чем просто дурак. - И Освальд сплюнул.
- Это правда, я дурак. А также правда, что я прост. Но я не простой дурак, бздолов. Я Черный Шут, и за мной послали, и я сейчас войду в покои твоей госпожи, а ты, дубина, останешься сидеть под дверью. Объяви-ка меня.
По-моему, тут Освальд зарычал. Новый трюк - раньше он так не умел. Он всегда старался произнести мой титул как оскорбление и вскипал, если я принимал это как дань уважения. Сможет ли он когда-нибудь понять, что Гонерилья к нему благоволит не потому, что он ей предан или пресмыкается пред нею, а потому, что его так легко унизить? Стало быть, теперь битая собака выучилась рычать. Наверное, это неплохо.
Во гневе Освальд скрылся за тяжелой дверью и тут же вынырнул. В глаза мне он не смотрел.
- Госпожа тебя сейчас примет, - сказал он. - Но одного тебя. Головорез пусть ожидает в кухне.
- Жди здесь, головорез, - сказал я Кенту. - И очень постарайся не отпежить беднягу Освальда, как бы он тебя о том ни просил.
- Я не петух, - рек Кент.
- С этим мерзавцем - нет, - сказал я. - Его попка - собственность принцессы.
- Увижу тебя на виселице, дурак, - пробурчал Освальд.
- И мысль об этом зрелище тебя возбуждает, правда? Неважно, мой головорез твоим не будет. Адьё.
И я вступил в покои Гонерильи. Она восседала в глубине огромной круглой залы. Апартаменты ее занимали всю башню замка. Три этажа: эта зала предназначалась для встреч и ведения дел, над нею квартировали ее фрейлины и располагался гардероб, там она омывалась и одевалась, а еще выше - спала и забавлялась. Если она по-прежнему забавлялась.
- Ты забавляешься по-прежнему, дынька? - поинтересовался я. Станцевав залихватскую джигу, я поклонился.
Гонерилья мановеньем руки услала фрейлин.
- Карман, я прикажу тебя…
- О, я знаю - повесить на заре, выставить мою голову на пике на замковую стену, из жил навить подвязок, вздернуть на дыбу и четвертовать, посадить меня на кол, выпустить кишки, высечь, пустить меня на сосиски и пюре. Все ваши грозные услады за мой счет и с выдающейся жестокостью - все они оговорены, госпожа, должным образом приняты к сведению и полагаются истиной. Короче, как скромный шут может тебе служить, пока не настиг его рок?
Губа Гонерильи искривилась, словно герцогиня желала рявкнуть, но она расхохоталась и быстро огляделась, не заметил ли кто.
- А ведь и повешу, знаешь, несносный ты гнусный человечишко.
- Гнусный? Муа? - рек я в ответ на чистом, блядь, французском.
- Никому не говори, - сказала она.
С Гонерильей всегда так было. Ее "никому не говори" относилось лишь ко мне, а не к ней самой, как я впоследствии выяснил.
- Карман, - сказала некогда она, расчесывая у окна свои рыже-златые локоны. Солнце играло в них, и вся голова принцессы будто сияла изнутри. Ей тогда было лет семнадцать, и она взяла себе за правило призывать меня по нескольку раз в неделю к себе в опочивальню, где безжалостно допрашивала.
- Карман, я вскоре выйду замуж, а мужские достоинства для меня тайна за семью печатями. Я слышала их описанья, но толку от них чуть.
- Спросите у своей кормилицы. Разве она не обязана вас такому учить?
- Тетушка - монахиня, она обвенчана с Иисусом. И девица притом.
- Что вы говорите? Значит, не в ту обитель попала.
- Мне нужно поговорить с мужчиной - но не с настоящим. А ты вот - совсем как те ребята, которые у сарацинов за гаремами присматривают.
- Как евнух?
- Вот видишь, ты мир повидал и знаешь всякое. Мне нужно взглянуть на твой причиндал.
- Пардон? Что? Зачем?
- Потому что я их ни разу не видела, а мне совсем не хочется выглядеть в первую брачную ночь простушкой, когда развратный скот надо мною надругается.
- Откуда вы знаете, что он развратный скот?
- Мне Тетушка сказала. Все мужчины таковы. Ну, предъявляй свой причиндал, дурак.
- Почему мой? Да вокруг их море разливанное, гляди не хочу. К примеру, Освальда? У него тоже такой может оказаться - ну или он знает, где вам его можно раздобыть. Могу поспорить. - (Освальд тогда служил ее лакеем.)
- Я знаю, но у меня это впервые, а твой будет маленький и не такой страшный. Ну это как верхом учиться - сначала папа подарил мне пони, а потом, когда я стала постарше…
- Ладно, тогда хватить трепаться. Вот.
- Ох, ты только погляди.
- Что?
- И это все?
- Да. А что?
- Так тут и бояться-то нечего, а? Даже не знаю, отчего столько шума подымают. По мне, так довольно жалкий.
- Вовсе нет.
- А они все такие крохотули?
- У большинства вообще-то еще меньше.
- Можно потрогать?
- Если считаете необходимым.
- Ну только погляди!
- Вот, видите - вы его рассердили.
- И где ж ты пропадал, во имя бога? - спросила она. - Отец чуть с ума не сошел, тебя разыскивая. Они с капитаном ездили в поисковые партии каждый день до самого вечера, а рыцари тем временем в замке безобразничали. Мой господин аж в Эдинбург солдат отправлял насчет тебя узнавать. Столько хлопот, что за одно это тебя следовало бы утопить.
- Ты и впрямь по мне скучала? - Я нащупал на поясе шелковый кисет, прикидывая, когда лучше пустить в ход чары. И как только она станет околдована - как мне использовать эту власть над ней?
- О нем давно уж должна печься Регана, но когда он переместит свою сотню чертовых рыцарей в Корнуолл, опять настанет мой черед. А весь этот сброд у себя в замке я больше терпеть не могу.
- Что говорит лорд Олбани?
- Он говорит то, что я ему велю. Все это невыносимо.
- Глостер, - рек я, предлагая ей идеальный образчик отсутствия логики, обернутый в загадку.
- Глостер? - переспросила герцогиня.
- Там обитает добрый друг короля. Это как раз на полпути отсюда до Корнуолла, и граф Глостерский не осмелится отказать ни герцогу Олбани, ни герцогу Корнуоллу. Ты не оставишь престарелого отца, однакож он и под ногами путаться не будет. - Раз ведьмы предупредили, что Харчку там грозит опасность, я был исполнен решимости повесить всех собак на Глостера. Я шлепнулся на пол у ног герцогини, Кукана разместил на коленях и стал ждать. Кукла и я задорно щерились при этом.
- Глостер… - задумчиво произнесла Гонерилья, и наружу просочилась крохотная усмешка. Она взаправду могла быть очень мила - если забывала, что жестока.
- Глостер, - повторил Кукан. - Песьи ятра всей окаянной западной Блятьки.
- Думаешь, согласится? Он же не так наследство разделил.
- На Глостер не согласится, но согласится поехать к Регане через Глостер. А прочее оставь своей сестре. - Я должен ощущать себя изменником? Нет, старик сам все это накликал на свою голову.
- А если не согласится она? А у него вся эта орава? - Теперь она смотрела прямо мне в глаза. - Власть слишком велика для скорбного умом.
- И вместе с тем вся власть над королевством была в его руках - тому и двух месяцев не миновало.
- Ты его не видел, Карман. Раздел наследства, изгнание Корделии и Кента - то были цветочки. Ты пропал - так ему совсем поплохело. Ищет тебя, охотится, сетует на те времена, когда служил солдатом Христа, а через минуту взывает уже к богам Природы. С таким боевым отрядом, чуть только он заподозрит, что мы его предали…
- Отними их, - сказал я.
- Что? Да как я могу?
- Ты видала моего подручного, Харчка? Он ест руками или ложкой, потому что нам страшно давать ему нож или вилку - острыми концами он может кого-нибудь покалечить.
- Не тупи, Карман. Что делать с отцовыми рыцарями?
- Ты им платишь? Вот и забирай. Ради его же блага. Лир со своим рыцарским кортежем - как дитя, что бегает с острым мечом. Неужели это жестокость - отнять у него смертоносную игрушку, на кою ему не хватает ни сил, ни мудрости? Скажи Лиру, что он должен отказаться от полусотни рыцарей с их обслугой, - они останутся здесь. Скажи ему, что они явятся по первому же его требованию, когда он вернется к тебе.
- Полсотни? Всего-то?
- Сестре хоть немного оставь. Отправь Освальда в Корнуолл с этим планом. Пускай Регана и Освальд поспешат в Глостер, чтоб оказаться там к приезду Лира. Может, самого Глостера перетянут на свою сторону. Рыцарей распустят, и тогда два седобрадых старца смогут вместе вспоминать славные деньки - и вместе ползти к могиле в мирной ностальгии.
- Да! - У Гонерильи аж захватило дух от восторга. Такое я и раньше видел. Это всегда хороший знак.
- Быстро, - сказал я. - Отправляй Освальда к Регане, пока солнце не село.
- Нет! - Гонерилья вдруг резко подалась вперед - аж груди из платья вывалились. Они привлекли мое внимание гораздо сильнее ногтей, впившихся мне в плечо.
- Что? - сказал я. Бубенцы моего колпака были всего в пальце от того, чтобы зазвякать в ее декольте.
- Не будет Лиру мира в Глостере. Поди не слыхал? Сын графский Эдгар - изменник.
Не слыхал? Не слыхал? Ну разумеется, план ублюдка осуществлялся.
- Само собой, слыхал, госпожа, - а где, по-твоему, я был?
- Аж в Глостере? - Она задышала чаще.
- Вестимо. И вернулся. Я тебе кое-что привез.
- Подарок? - Серо-зеленые глаза ее стали восхищенными, расширившись, как в детстве. - Быть может, я тебя и не повешу, Карман, но наказанье тебе полагается.
И госпожа схватила меня и повалила лицом вниз к себе на колени. Кукан скатился на пол.
- Госпожа, быть может…
Шлеп!
- Вот тебе, дурак, не рай. Не рай. Не рай. Поэтому отдай. Отдай. Отдай. - По шлепку на каждый ямб.