- Под страхом болезненной смерти поклялся я, что не загляну внутрь, однако… Приблизьтесь. - Она подалась ближе, и я пшикнул ей под нос ведьминой пудреницей. - Полагаю, в нем говорится о полночном рандеву с Эдмундом Глостерским.
Явление пятнадцатое
В глазу влюбленного
С запада надуло теплым ветерком, и святки прососались до безобразия. Друидам на праздник нравится снег вокруг Стоунхенджа, а лес жечь гораздо приятнее, если воздух бодрит. Нынче же дело выглядело так, что пировать мы будем под дождем. Над горизонтом клубились тучи, будто бы порожденные летней грозой.
- Похоже, летняя гроза идет, - промолвил Кент. Мы с ним сидели в барбикане над воротами, поглядывая на огороженную деревеньку Глостера и холмы вдалеке. Я прятался после встречи с Эдмундом. Очевидно, ублюдка я как-то выводил из себя.
Во внешние ворота въехала Гонерилья со свитой. Старшую принцессу сопровождала дюжина солдат и слуг. В глаза бросалось, что самого Олбани рядом не было.
Часовой на стене объявил прибытие герцогини Олбанийской. Во двор вышли Глостер с Эдмундом, за ними - Регана с Корнуоллом. Средняя принцесса подчеркнуто старалась не смотреть на перевязанное ухо байстрюка.
- Должно быть интересно, - молвил я. - Слетаются, как стервятники на труп.
- Труп - Британия, - сказал Кент. - И мы приманкой сделали ее, чтобы ей стать разорванной на части.
- Чепуха, Кент. Труп - Лир. Но властолюбивые падальщики не ждут его смерти и уже пируют.
- Есть в тебе все же что-то глубоко гнусное, Карман.
- Что-то глубоко гнусное есть и в правде, Кент.
- Вон король, - промолвил Кент. - Его никто не сопровождает. Я должен пойти к нему.
Лир, волоча ноги, выбрел во двор в тяжелой меховой накидке.
- Отсюда перед тобой будто какие-то непристойные шахматы, а? Король перемещается крохотными шажками, бесцельно, будто пьяный, стараясь увернуться от стрелы лучника. А прочие разрабатывают стратегии, ждут, когда старик рухнет. У него самого власти нет, но власть вокруг него кружит и повинуется его безумным капризам. Тебе известно, что на шахматной доске нет фигуры дурака, Кент?
- Сдается мне, дурак - это игрок, его разум - за всеми ходами.
- Ну, это, положим, чесучая клякса кошачьей тошноты. - Я повернулся к старому рыцарю. - Но сказано до окаянства хорошо. Ступай к Лиру. Эдмунд не осмелится поднять на тебя руку, а Корнуолл неизбежно изобразит хоть какое-то раскаяние за то, что забил тебя в колодки. Обе принцессы будут из кожи вон лезть, лишь бы обратить на себя внимание Эдмунда, а Глостер - ну Глостер гостеприимно распахнул свой дом шакалам, ему и так есть чем заняться.
- А ты что станешь делать?
- Я, похоже, стал нежеланен, как бы невероятно это ни звучало. Мне нужно отыскать себе лазутчика - такого, кто скрытнее меня, изобретательней и незаметнее, чем даровано природой мне.
- Удачи тебе в сем, - молвил Кент.
- Ты мне отвратителен, презираю тебя, проклято будь само твое существованье и те мерзкие бесы, что тебя породили. Меня от тебя тошнит гневом и желчной ненавистью.
- Освальд, - молвил я. - Хорошо выглядишь. - Мы с Харчком столкнулись с ним в коридоре.
Есть такой неписаный эдикт: ведя переговоры с неприятелем, не стоит выказывать знакомство с повесткой дня означенного неприятеля. Даже при смерти. Дело чести в каком-то смысле, я же расцениваю сие как ломанье некой комедии. У меня не было ни малейшего намерения потакать в этом Освальду. Однако паучьи таланты его мне бы пригодились, посему тут требовалась изощренность.
- Я руку отдал бы на отсеченье, лишь бы видеть, как ты болтаешься в петле, - рек Освальд.
- Великолепное начало диалога, - молвил я в ответ. - Как считаешь, Харчок?
- Вестимо, Карман, - сказал мой подручный. Его туша громоздилась между нами с Освальдом, безуспешно стараясь спрятать за спиной толстую ножку от стола. Дворецкий Гонерильи мог потянуться к мечу, но Харчок измолотил бы его мозги в кровавое варенье, не успел бы клинок и ножен покинуть. Ни слова вслух, а все понятно. - Шибенское начало, - молвил великан.
- Стало быть, Освальд, давай отсюда и начнем. Скажем, ты получишь то, чего хотел. Тебе отрубят руку, а меня повесят. Отчего тогда тебе станет лучше жить, а? Обиталище станет удобней? Вино лучше на вкус?
- Маловероятно, а все ж давай обозрим возможности?
- Очень хорошо, - сказал я. - Ты первый. Руби себе руку, а Харчок меня тут же повесит. Слово даю.
- Слово даю, - сказал Харчок моим голосом.
- Хватит попусту тратить мое время, дурак. Моя госпожа приехала, и мне нужно к ней.
- А, вот в том-то и закавыка, Освальд. Чего ты хочешь. Чего ты на самом деле хочешь.
- Тебе этого никогда не узнать.
- Одобрения госпожи?
- Имеется.
- Ладно, тогда так: любви госпожи?
Тут Освальд смолк так основательно, будто я высосал весь воздух из коридора, в котором мы стояли. Чтоб доказать, что это не так, я гнул свое:
- Ты желаешь любви своей госпожи, ее уважения, ее власти, ее покорности, ее попки перед своим носом - и чтоб она просила у тебя удовлетворенья и пощады. Скажи, а?
- Я не так низок, как ты, дурак.
- Однако сама причина, по коей ты меня терпеть не можешь, - именно в этом. Я там бывал, а ты нет.
- Нигде ты не бывал. Она тебя не любила, не уважала и не давала тебе никакой власти. Ты был ей игрушкой, не больше.
- Однако же я знаю путь туда, мой углесердый друг. Я знаю способ, каким слуга может добиться таких милостей.
- Она ни за что не снизойдет. Я простых кровей.
- О, а я и не обещаю сделать тебя герцогом. Я говорю лишь, что ты станешь господином ее тела, сердца и души. Сам же знаешь, Освальд, как она благоволит к негодяям. Не сам ли ты продал свою госпожу Эдмунду?
- Никого я не продавал. Я лишь доставил послание. А Эдмунд - наследник графского титула.
- Он стал им лишь на этой, драть, неделе. И не делай вид, будто не знаешь, о чем говорилось в письме. У меня - власть, Освальд, данная мне тремя ведьмами из Большого Бирнамского леса. Я могу околдовать твою госпожу так, что она возобожает тебя и возжелает.
Освальд рассмеялся, а делал он это нечасто. Его физиономия была к такому занятию не приспособлена, поэтому выглядела так, будто у него что-то застряло в задних зубах.
- Ты меня за кого держишь, дурак? Прочь с дороги.
- А делать тебе надо будет только то, чего твоя госпожа и так прикажет, - исполнять ее желанья, - продолжал я. Изложить суть ему надо было очень быстро. - Она ведь уже околдована, знаешь? Сам при этом был.
Освальд пятился от Харчка - искал объезд, чтоб поскорее выскочить во двор, к хозяйке. Но тут остановился.
- Да-да, Освальд. В Олбани. Гонерилья ухватилась за мою оснастку, и тут вошел ты. Дверь скрипнула, я слышал. А у меня в руке был вот этот кисет. - Я показал ему шелковый мешочек, подарок ведьм. - Помнишь?
- Я был там.
- А я вручил твоей госпоже письмо и сказал, что оно от Эдмунда Глостерского. Припоминаешь?
- Да. И она скинула тебя на жопу.
- Все верно. И отправила сюда - доставить послание Эдмунду. Разве когда-либо раньше обращала она внимание на ублюдка, а, Освальд? Ты при ней неотлучно с рассвета до заката. Раньше она его замечала?
- Нет. Ни разу. На Эдгара посматривала, а на ублюдка - нет.
- Именно. Ее приворожили к Эдмунду, и я могу сделать то же для тебя. Иначе ты так и подохнешь обозленным лакеем, Освальд. А у меня осталось еще одно заклинанье.
Освальд бочком подобрался ко мне снова - как по канату, а не по каменному полу коридора.
- А сам чего не прибегнешь?
- Ну, с одной стороны, об этом знаешь ты - и, я подозреваю, не замедлишь доложить об сем лорду Олбани, который расторопно меня вздернет. А с другой стороны, у меня было три заклинанья, и одно я уже истратил на себя.
- Не с герцогиней Корнуолла же? - Судя по тону, мысль эта ошеломила Освальда, однако в глазах его блеснул восторг.
Я лукаво ухмыльнулся и поддел Куканом бубенцы на колпаке.
- У меня с нею свиданье нынче ж ночью, после святочного пиршества. В полночь, в заброшенной Северной башне.
- О подлое и мелкое чудовище!
- Иди ты, Освальд. Хочешь себе принцессу или нет?
- Что от меня потребно?
- Почти ничего, - молвил я. - Кроме некоторой стойкости духа, если пожелаешь довести дело до конца. Перво-наперво ты должен присоветовать своей госпоже помириться с сестрой и убедить ее избавить Лира от остатков его отряда. Затем надо заставить твою хозяйку встретиться с Эдмундом на второй склянке третьей стражи.
- Это ж два часа окаянной ночи!
- Сам увидишь, как она схватится за шанс. Околдована, не забыл? Важно, чтобы она стакнулась с домом Глостера, хоть и втайне. Я знаю, тебе будет трудно, но это надо перетерпеть. Если хочешь заполучить госпожу себе, надо, чтобы кто-нибудь убрал герцога Олбани, - и не жалко было бы, когда этого кого-то повесят. Ублюдок Эдмунд на такую роль подходит лучше всех, что скажешь?
Освальд кивнул. Глаза у него блестели все ярче с каждым моим словом. Всю жизнь он провел на побегушках у Гонерильи, записочки ей носил, а тут перед пешкой в интригах замаячила награда. К счастью, возможность застила ему рассудок.
- Когда же госпожа станет моею?
- Когда все встанет на места, бздолов, когда все встанет на места. Что тебе известно о французском десанте?
- Да ничего.
- Тогда таись и слушай в оба уха. Эдмунду о таковом известно - либо это он пустил сей слух. Разузнай, что сумеешь. Но Эдмунду - ни слова о свидании с твоей госпожой, он думает, что оно тайное.
Освальд выпрямился во весь рост (а прежде склонялся, дабы говорить со мной лицом к лицу).
- А что тебе с того, дурак?
Я надеялся, что он не спросит.
- Как и у тебя - даже с любовью за пазухой, - есть те, кто стоит на пути у моего счастья. Мне нужен ты и те, кого затронут твои деянья, чтобы они с этого пути убрались.
- Так ты хочешь убить Корнуолла?
- Он в их числе, но кто б ни любил меня, я предан Лиру - я его раб.
- Так ты и короля хочешь прикончить? Не беспокойся, шут, это и я могу. Считай, договорились.
- Ебать мои чулки! - промолвил я.
- Отлично ты поработал, Карман, - сказал Кент. - Пошел искать гонца, а натравил на короля окаянного убийцу. Так держать. Ты прирожденный дипломат.
- Сарказм у стариков весьма непривлекателен, Кент. Не мог же я его отговорить - моя искренность была бы под вопросом.
- Ты не был искренен.
- Ну убежденность. Просто не отходи от Лира все святки и не давай ему ничего есть, пока сам не попробуешь. Если я разбираюсь в людях, Освальд попробует прикончить короля самым трусливым способом.
- Или вообще не попробует.
- То есть?
- С чего ты взял, что Освальд сказал тебе правду? Ты ж ему не говорил.
- Я рассчитывал, что он до некоторой степени лжет.
- Да, но до какой?
Я описал круг по нашей темной светелке в башне.
- Полный клобук монашеской свистухи. Да я б лучше огнем вслепую жонглировал. Не скроен я для этих темных дел - мне лучше удается смех, детские именины, зверюшки и дружеская свальня. Ятые ведьмы все перепутали.
- Однако ж ты успешно затеял гражданскую войну и натравил на короля убийцу, - возразил Кент. - Ничего себе свершеньице для именинного клоуна, разве нет?
- А ты в преклонные года стал очень ядовит, знаешь?
- Что ж, может, тогда сгожусь и новым королевским едоком. Клин клином вышибают.
- Главное - не дай старику помереть раньше срока. Поскольку пир еще не отменили, я полагаю, дорогуша Регана пока не объявила королю, что забирает остаток его свиты.
- Госпожа лишь пыталась помирить Гонерилью с отцом. Хоть как-то успокоить его, только бы старик пришел на пир.
- Хорошо. Стало быть, свой ход она сделает назавтра. - И я ухмыльнулся. - Если не прихворнет.
- Коварно, - молвил Кент.
- Справедливо, - молвил я.
Регана взошла по винтовой лестнице одна. В фонаре у нее горела одна свеча, и высокая тень принцессы ползла по каменной стене, будто сам призрак ебабельной смерти. Я стоял в дверях светелки с шандалом, а другой рукой придерживал задвижку.
- Веселого Рождества тебе, киска, - молвил я.
- Ну и дрянское же вышло пиршество, а? Чертов Глостер, придурок языческий, назвал его днем Святого Стефана, а не Рождеством. А на праздник этого клятого Стефана подарки не полагаются. Да без подарков я лучше буду зимнее солнцестояние праздновать, а не святки - там хоть свиней забивают и разводят большущий костер.
- Глостер, душенька, и так пошел навстречу твоим христианским верованиям. Для него и Эдмунда этот праздник - все равно что сатурналии: оргия, и все. Поэтому тебе, может, неразвернутый подарочек еще и светит.
На это она улыбнулась.
- Надеюсь. Эдмунд на пиру был так робок - едва смотрел на меня. Наверное, боится Корнуолла. Но ты был прав - ухо у него перевязано.
- Вестимо, госпожа. И должен тебе сказать, он на этот счет скромничает. Видать, не хочет, чтоб его видали целиком.
- Но на пиру я его видела.
- Само собой, да только он намекал, что в твою честь он себя и по-другому наказывал. И впрямь робеет.
Она вдруг стала радостным дитём на Рождество - пред ее мысленным взором явно затанцевали образы парняги, бичующего себя.
- Ой, Кармашек, впусти же меня.
И я впустил. Распахнул дверь пошире и отнял у нее фонарь, когда она входила:
- He-а, не-a, солнце мое. Только одна свеча. Он такой застенчивый.
Из-за гобелена донесся голос Эдмунда:
- О моя милая миледи Регана, как солнце - блеск любимых мной очей, с кораллами сравнима алость губ, снег не белей, чем цвет ваших грудей, а волос вовсе не как проволока груб. Коли не станете моею поутру, то я возьму и точно здесь помру.
Я медленно закрыл дверь и задвинул щеколду.
- Нет-нет, моя богиня, раздевайтесь здесь, - произнес голос Эдмунда. - Позвольте мне смотреть на вас.
Весь вечер я натаскивал Харчка, что говорить и как именно. Дальше он оценит ее красоту, затем попросит задуть единственную свечу на столе и выйдет к ней из-за ширмы. После чего бесцеремонно оближет ее до самых гланд и до изумленья отымеет.
Если судить по звукам изнутри, так лось балансировал бы дикой кошкой на раскаленной кочерге. Вой, рык, визг и мяв были в самом разгаре, когда я увидел, как по лестнице поднимается другой огонек. По тени я сумел определить, что носитель фонаря также несет и обнаженный меч. Освальд оказался верен своей предательской натуре, как я и рассчитывал.
- Не тычь сабелькой, орясина, а то кто-нибудь останется без глаза.
Герцог Корнуолл вывернул из-за поворота лестницы с опущенным мечом и немалым изумлением на роже.
- Дурак?
- А если ребенок по лестнице бегает? - спросил я. - Неловко будет объяснять Глостеру, почему его любимый внучек вдруг отрастил в животике ярд доброй шеффилдской стали.
- У Глостера нет внучка, - молвил в ответ Корнуолл, удивленный, мне кажется, самим фактом того, что ввязался в эту дискуссию.
- Это не отменяет техники безопасности при обращении с холодным оружием.
- Но я пришел тебя прикончить.
- Муа? - молвил я на чистейшем, блядь, французском. - Это за что ж вдруг?
- За то, что ты имаешь мою супругу.
Из-за двери донесся раскатистый рев, за коим последовал хищный женский визг.
- Это от боли или наслажденья, как считаешь? - спросил я.
- Кто там внутри? - Корнуолл снова поднял меч.
- Твоя супруга - и ее совершенно точно имают. Не кто иной, как ублюдок Эдмунд Глостерский. Но благоразумие требует сложить оружье. - И я Куканом легонько похлопал Корнуолла по запястью, направляя меч обратно в ножны. - Если тебе, конечно, не хочется стать королем всея Британии.
- Что ты, дурак, затеял? - Герцогу очень хотелось кого-нибудь поубивать, однако козырь амбиций бил жажду крови.
- О, взнуздай же меня, огромный ты трехрогий носорог! - возопила Регана из-за двери.
- Она по-прежнему это говорит? - осведомился я.
- Ну, обычно бывает "трехчленный жеребец", - ответил герцог.
- Метафоры у нее очень ноские. - И я в утешенье возложил руку Корнуоллу на плечо. - Знамо дело, печальный для тебя сюрприз, готов признать. По крайней мере, когда муж, заглянув себе в душу и хорошенько там пошарив, все ж падает так низко, чтобы выебать змею, он надеется не спотыкаться о чужие сапоги у логова.
Корнуолл стряхнул меня.
- Да я его убью!
- Корнуолл, на тебя скоро нападут. Олбани уже намерен взять всю Британию себе. Тебе понадобятся Эдмунд и гарнизон Глостера, чтобы выстоять против него, а когда выстоишь - будешь королем. Войдя сейчас туда, ты убьешь плотолюбца, но потеряешь королевство.
- Юшка божья! - вскричал Корнуолл. - И это правда?
- Сначала выиграй войну, любезный друг. Потом же прикончишь ублюдка в свое удовольствие, когда можно будет не спешить и все сделать как полагается. А честь Реганы - вещь ковкая, разве нет?
- Ты насчет войны уверен?
- Знамо дело. Именно потому тебе надо взять оставшихся рыцарей и оруженосцев Лира, как уже сделали Гонерилья и Олбани. Но Гонерилье сообщать о том, что ты это знаешь, не стоит. А твоя супруга уже сейчас перетягивает дом Глостера на твою сторону.
- Правда? И потому она барает Эдмунда?
Раньше мне это в голову не приходило, но, едва открыв рот, я понял, что все складывается вполне мило.
- О да, милорд, ее рвение распалено верностью тебе.
- Разумеется, - молвил Корнуолл, засовывая меч обратно в ножны. - Мог бы и раньше понять.
- Это не значит, что Эдмунда можно не убивать, когда все завершится, - молвил я.
- Совершенно верно, - подтвердил герцог.
Когда Корнуолл наконец удалился, я немного выждал после первой склянки, постучался и просунул голову в щель.
- Лорд Эдмунд, - сказал я. - В башне герцога зашевелились. Быть может, вам пора прощаться.
Фонарь Реганы я не стал отодвигать от двери, чтобы она не заплутала в темноте, и несколько минут спустя она вывалилась из светелки - спотыкаясь, в платье задом наперед, волосы спутаны, а по распадку меж грудей текла река слюней. Да и вся она выглядела какой-то жеваной и скользкой.
Оглушенная, она хромала так, что, казалось, не понимает, какой бок предпочесть. Лишь одна туфля обвивала ей ремешком лодыжку.
- Госпожа, найти тебе вторую туфлю?
- На хер, - пьяно отмахнулась Регана. Ну или как пьяная, но при этом она чуть не свалилась с лестницы.
Я утвердил ее в прямохождении, помог перевернуть платье, дабы прилично было, и чуть промокнул ей грудь подолом. После чего взял за руку и спустил по лестнице.
- А вблизи он крупнее, чем в зале за столом.
- Вот как?
- Я две недели не смогу сидеть.