- Ах, сладость романтического чувства. Сама до своих покоев доберешься, киска?
- Наверное. Ты умен, Карман, - придумай отговорок мне для Эдмунда, коль завтра не смогу подняться я.
- Со всем нашим удовольствием, киска. Крепких снов.
И я вернулся наверх, где при свече посреди светелки стоял бесштанный Харчок. Достоинство его еще стояло таким торчком, что хватило бы оглоушить теленка.
- Извиняюсь, что вышел, Карман. Там темно.
- Страху нет, парнишка. Отлично потрудился.
- Она годная.
- Ну да. Еще бы.
- А что такое носорог?
- Это как единорог, только у него бронированные ягодицы. Хорошая тварь. Пожуй-ка этой мяты и давай тебя вытрем хорошенько. Схожу за убрусом, а ты пока порепетируй Эдмунда.
Когда прозвонили вторые склянки, все было готово. Лестница осветилась другим фонарем, на стену бросилась тень с бюстом.
- Дынька!
- Что ты здесь делаешь, червяк?
- Стою на васаре. Валяй, входи, только фонарь тут оставь. Эдмунд стесняется того увечья, кое нанес себе в твою честь.
Гонерилья осклабилась, предвкушая боль ублюдка, и вошла.
Всего через несколько минут по лестнице вполз Освальд.
- Дурак? Ты еще жив?
- А то. - Я приложил руку к уху. - Но прислушайся к ним, к детям ночи! Что за музыку они заводят!
- Похоже, лось хезает ежиным семейством, - заметил негодяй.
- О, это хорошо. Мне больше казалось, что это похоже на дойную корову, которую лупят горящим гусем, но ты, быть может, выразил точнее. Ах, но кто бы говорил тут, Освальд? Сдается мне, нам лучше удалиться - пусть влюбленные воркуют без помех.
- Так ты не встретился с принцессою Реганой?
- О, мы изменили час нашего свиданья на четвертые склянки. А что?
Явление шестнадцатое
Уйти и нам! Близка гроза
Бурю надуло за ночь. Я как раз завтракал в кухне, когда на дворе случилась ссора. Я услышал, как взревел Лир, и пошел к нему, оставив кашу Харчку. В коридоре меня перехватил Кент.
- Так старик ночь пережил? - уточнил я.
- Я спал у него под дверью, - ответил Кент. - А ты где был?
- Старался, чтобы двух принцесс беспощадно отымели, и разжигал гражданскую войну, покорнейше благодарю. И все это без ужина, заметь.
- Прекрасное пиршество получилось, - рек Кент. - Я ел, пока меня не раздуло, только бы короля не, отравили. А кто это вообще - окаянный Святой Стефан?
В коридоре перед нами возник Освальд.
- Мой добрый Кент, сходи проследи, чтоб дочери не порешили короля, Корнуолл не порешил Эдмунда, сестры не порешили друг друга, будь добр? А если получится, постарайся и сам никого не порешить. Рановато что-то для таких решений.
Кент поспешил дальше, а Освальд приблизился.
- Так ты, - молвил он, - ночь пережил?
- Ну еще бы, - ответил я. - А чего нет?
- Потому что я рассказал Корнуоллу о твоем свидании с Реганой и рассчитывал, что он тебя прикончит.
- Едрическая сила, Освальд, да прояви же ты хоть чуточку коварства, а? Негодяйство в этом замке совсем ни к черту - Эдмунд любезен, ты предсказуем. Что дальше будет? Корнуолл начнет кормить сироток с ложечки, а из попы у него полетят синие птички? Давай-ка еще разок попробуем - хоть притворись злокозненным. Начали.
- Так ты ночь пережил? - молвил Освальд заново.
- Ну еще бы. А чего нет?
- Да ничего, просто я за тебя волновался.
Я стукнул Освальда Куканом по уху.
- Нет же, безмозглая некумека, я ни за что не поверю, что тебя станет беспокоить мое благополучие. Ты же натуральный хорек, правда?
Он потянулся было к мечу, но я со всего маху треснул его Кукановой палкой по запястью. Негодяй отскочил и стал тереть ушибленную руку.
- Невзирая на твою некомпетентность, наш уговор остается в силе. Мне нужно, чтобы ты посовещался с Эдмундом. Передай ему это послание Реганы. - Я вручил ему письмо, которое написал при первом свете зари. Повторить руку Реганы было несложно - она уснащала свою скоропись сердечками. - Печать не ломай - в письме принцесса клянется в своей преданности получателю, однако ж увещает не являть приметных знаков нежности к ней. Кроме того, ты должен предупредить его, чтоб не выказывал прилюдного почтения к твоей госпоже Гонерилье перед Реганой. И поскольку я знаю, что сложная интрига смущает тебя, позволь обрисовать вкратце твои интересы. Эдмунд отправит на тот свет Олбани, тем самым твоя госпожа обретет свободу в проявленьях иных своих чувств, кроме супружеских, и лишь после этого мы объявим Корнуоллу, что Эдмунд наставил ему рога с Реганой, и герцог отправит ублюдка на тот свет, а тут уж и я подпущу своих любовных чар Гонерилье, и она кинется в твои распростертые хорьковые объятья.
- А вдруг ты лжешь? Я же пытался тебя убить. Зачем тебе мне помогать?
- Превосходный вопрос. Во-первых, в отличье от тебя, я не мерзавец, а стало быть, можно рассчитывать, что действую я хоть с толикой, но последовательности. А во-вторых, я желаю отомстить Гонерилье за то, как она отнеслась ко мне, к своей младшей сестре Корделии и к самому королю Лиру. Лучшего наказания ей я не могу придумать, нежели спарить ее с навозной башней в человечьем облике, коей являешься ты.
- А, ну тогда разумно, - молвил Освальд.
- Тогда рысью марш. Проследи, чтоб Эдмунд не выказывал почтения.
- Я и сам могу его ухайдакать за то, что осквернил мою госпожу.
- Нет, не можешь. Ты же трус, забыл?
Освальда затрясло от ярости, но к мечу тянуться он не стал.
- Беги, дружок, а то у Кармана тут еще полна попа шутовства.
Похотливая рука ветра ощупала весь двор: юбки сестер подскакивали и трепались, волосы хлестали по лицам. Кент горбился и придерживал широкополую шляпу, чтобы не унесло. Старый король потуже запахнулся в меховую накидку и щурился против пыли, а герцог Корнуолл и граф Глостер укрылись от непогоды под огромными воротами замка. Похоже, герцог не возражал, что беседу поведет его герцогиня. Я обрадовался: Эдмунда не видать - и выскочил во двор, звеня бубенцами, с песней практически на устах.
- Эй-гей! - молвил я. - Надеюсь, все хорошенько оприходовались на сатурналиях?
Сестры глянули на меня безучастно, словно я говорил по-китайски или собачьи, а их в одну ночь духоподъемно не оприходовал громадный дуботряс с елдой, как у осла; и не раз. Глостер опустил взор - полагаю, ему было стыдно за то, что вынес собственных святых ради Святого Стефана и угробил годную попойку. Корнуолл осклабился.
- А, - продолжал, нимало не смутившись, я. - Стало быть, у нас тогда стол ломился от рождественских яств? Рог окаянского изобилья от пампушки-иисусика во младенчестве? Тихая ночь, верблюды и три царя одеколона? От коих разило ладаном, златом и миррой?
- Ятые христианские гарпии хотят у меня рыцарей забрать, - произнес Лир. - Гонерилья и так мне вдвое сократила свиту, а нынче мне что - совсем распустить прислугу?
- Знамо дело, государь, - вставил я. - Все беды от христианства. Я и забыл, что ветер вам сегодня дул с языческих небес.
Тут выступила вперед Регана - и да, шла она несколько враскоряку.
- Она права. Полсотни человек вполне довольно. Неужели мало? Да нет, и этих много чересчур: и дорого и страшно. И почему не могут, государь, служить вам сестрины и наши люди?
- К тому же, - произнесла Гонерилья, - легко ли будет поддержать порядок в двух разных свитах под одною кровлей, но под начальством разным? Это трудно и невозможно даже. К услугам вашим вся челядь и Реганы, и моя.
- Вот именно. А будут нерадивы - сумеем приструнить, - поддакнула Регана.
- Ты всегда вторила сестрице, - сказал Лир. - Единственная собственная мысль расколола бы тебе кочан, как громом, трусливая ты стервятница.
- Так держать, государь, - молвил я. - Вот так кухарка, когда угрей живьем запекала в пирог, то скалкой их по башке, по башке: "Лежать, баловники, не подыматься!" Может, опамятуются. Удивительное дело, что с эдаким отцовским воспитаньем из них получились такие восхитительные чада.
- Дочь, не беси меня! Я обойдусь как есть. Я б развелся с могилой, что хранит прелюбодейку-мать. Но все-таки ты дочь, ты кровь моя - или, верней, болезнь в моей крови, нарыв на теле, язва, гнойный веред. Раз так ко мне относишься.
Я кивнул и положил голову на плечо Гонерильи.
- Очевидно, прелюбодеянье в этой семье наследуется по материнской линии, дынька. А вот злость и роскошные сиськи - по отцовской.
Она меня оттолкнула, невзирая на мою мудрость.
Лир разошелся не на шутку - оря на дочерей, он весь трясся, и с каждым словом, казалось, сил у него все меньше:
- О боги! Вот старик пред вами бедный, под бременем тоски и лет несчастный! Коль это вы дочерние сердца против отца озлобили, то больше не надо издеваться надо мной, не дайте мне снести спокойно это; меня зажгите благородным гневом! Слезам, оружью женщин, не давайте позорить щек мужчины!
- Это не слезы твои щеки позорят, стрый, - молвил я. - Это дождь идет.
Глостер и Корнуолл отвернулись - обоим было неловко за старика. Кент придерживал короля руками за плечи, пытался увести его от непогоды. Лир отмахнулся от него и подскочил к дочерям:
- Нет, ведьмы, я отомщу обеим вам жестоко. Мир содрогнется!.. Я еще не знаю, что сделаю, но сделаю такое, что страшно станет. Думаете, плачу? Нет, не заплачу: причин для слез немало, но пусть сердце в груди на части разобьется раньше, чем я заплачу. Шут, я помешаюсь!
- Вестимо, стрый, хорошее начало - полдела откачало. - Я подпрыгнул и тоже попробовал обнять старика за плечи, но он локтем оттолкнул меня:
- Отмените свое распоряженье, бестии, иначе я этот дом покину. - И он направился к воротам.
- Оставьте скоморошничать. Довольно, - не выдержала Гонерилья. - Но вы, отец мой, стары; природа в вас достигла до предела своих границ; вести вас, править вами пора другим, мудрейшим, кто способен понять вас лучше вас самих.
- Я все вам отдал! - завизжал Лир, тряся немощной клешней перед носом Реганы.
- И сделали не худо - только при этом не сильно торопились, старый вы ебила, - рявкнула та.
- Вот это она сама придумала, стрый, - вставил я, склонный во всем видеть светлую сторону.
- Нет, я скорее откажусь от крова! - пригрозил Лир, делая еще шажок к воротам. - Я не шучу - предпочту я быть совсем без него и в обществе совы и волка сдамся на милость непогоды и нужды! Вот пойду сейчас и сдамся.
- Как вам угодно, - сказала Гонерилья.
- Увы, сэр… - произнесла Регана.
- Я пошел. Прочь из замка. И никогда не вернусь. Совсем один.
- Пока, - сказала Гонерилья.
- Оревуар, - промолвила Регана на чистейшем, блядь, французском.
- Я совсем не шучу. - Старик уже практически стоял за воротами.
- Ворота на запор! - приказала Регана.
- Увы, стемнеет скоро; сильный ветер так и свистит; на много миль вокруг нет ни куста, - осторожно промолвил Глостер.
- Заприте входы, блядь. Она права, - не выдержала Гонерилья, и тут же сама подбежала и навалилась всем корпусом на громадную железную рукоять. Тяжелая обитая железом решетка с лязгом рухнула - острия в стремлении своем к пазам в каменных плитах едва не пронзили старого короля.
- Я ухожу, - произнес он уже через решетку. - Думаете, передумаю?
Но сестры уже скрылись от непогоды в замке. Корнуолл двинулся за ними, торопя Глостера.
- Беда. Густеет ночь, - сказал Глостер, глядя на своего старого товарища по ту сторону решетки. - В такую непогодь никому не поздоровится.
- Сам виноват: не пожелал покоя! - отрезал Корнуолл. - Скорей, милорд, уйдемте от грозы!
Глостер оторвал взор от решетки и затопал за Корнуоллом в замок. Под дождем остались только мы с Кентом в промокших насквозь шерстяных плащах. Кента зримо терзала судьба старика.
- Он же совсем один, Карман. Еще и полдень не пробило, а темно, как в полночь. Лир же - там, один.
- Ох язвический язь, - молвил я. Посмотрел на цепи, уходившие на крышу привратной сторожки, на брусья, торчавшие из стен, на зубцы поверх стены - защиту для лучников. Проклял затворницу и мои акробатические штудии. Не был бы обезьяной… - Я пойду с ним. Но ты должен беречь Харчка от Эдмунда. Поговори с беломойкой, у которой шибательные дойки, она поможет. Парнишка ей нравится, что б она там ни говорила.
- Схожу помогу поднять ворота, - вызвался Кент.
- Не стоит. Присматривай за Самородком и прикрывай себе спину от Эдмунда и Освальда. Я вернусь со стариком, как получится. - С теми словами я сунул Кукана себе под камзол сзади, разбежался, подпрыгнул и повис на массивной цепи, паучьи перебирая руками, пробежал наверх, зацепился ногами за торчавший брус и пошел скакать с одной балки на другую, пока не ухватился за камень. А там еще один этаж - и я был на стене. - А крепостёнка не крепка! - крикнул я сверху Кенту и помахал. Он и глазом не успел моргнуть, а я уж перемахнул через стену и съехал вниз по цепи подъемного моста.
Старик уже добрел до ворот деревни и почти скрылся в потоках ливня. В своей меховой накидке он ковылял в пустоши, похожий на древнюю мокрую крысу.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Насмешники - хорошие пророки.
Регана, "Король Лир", акт V, сцена 3, пер. Б. Пастернака
Явление семнадцатое
Правят дураки, а зовут бесноватых
- Дуй, ураган, пока не треснут щеки! Дуй! Свирепей! Ярись! - ревел Лир.
Старик уселся на вершине холма под Глостером и во весь голос ругался с ветром, как ненормальный. Молния драла в клочья небо раскаленными добела когтями, а гром своими раскатами сотрясал меня до самых ребер.
- Спускайся оттелева, скорбный головою ты штребан! - крикнул я из-под падуба невдалеке. Я вымок до нитки, замерз, и терпения на старика мне уже не хватало. - Право, стрый, помирился бы лучше с дочерьми, а? В такую ночь и умнику, и психу - обоим плохо!
- Вы, хляби и смерчи морские, лейте! Залейте колокольни и флюгарки! Вы, серные и быстрые огни, дубов крушители, предтечи грома, сюда на голову! Валящий гром, брюхатый сплюсни шар земной, разбей природы форму, семя разбросай, плодящее неблагодарных!
Старик умолк, лишь когда ударом молнии раскололо дерево неподалеку. Громыхнуло и сверкнуло при этом так, что и статуя б обделалась. Я выскочил из-под куста и подбежал к королю.
- Да, стрый, в сухом месте святая вода угодников лучше, чем на дворе такой ливень. Под кровлей-то сидеть получше, я думаю, чем здесь, под дождем, шататься?