- Ебал я их обеих, не раз и не два - и со смаком. Пока не начинали вопить, хныкать и просить пощады. На парапетах стен над Темзой, в башнях, под столом в большой зале, а однажды я выеб Регану на блюде свинины перед депутацией мусульман. Гонерилью еб я на твоем собственном ложе, в часовне и у тебя на троне - это, кстати, она предложила. Я их еб перед слугами и, если тебе интересно, еб я их потому, что просили, и потому, что это в самой природе принцесс - быть ебомыми, ибо пакость деянья сего сладка. А они - они это делали, потому что ненавидят тебя.
Пока я так разглагольствовал, Лир выл, стараясь заглушить меня. Но тут зарычал:
- А вот и нет! Они меня любят! Сами сказали!
- Ты их мать убил, сбрендивший вырожденец! Тебя посадили в клетку в твоих же подземельях. Что тебе еще нужно - письменный указ? Я пытался эту ненависть из них выеть, стрый, но некоторые снадобья шуту не по таланту.
- Я хотел сына. А их мать мне не рожала.
- Уверен, знай они об этом, тебя бы так не презирали, а меня так не обслуживали.
- Мои дочери тебя не захотят. И ты их не имел.
- Еще как имел, ей-черной крови сердца. А когда все только началось, каждая, кончая, кричала "папа!". Интересно, почему. Имел, стрый, как не иметь. И они хотели, чтоб ты об этом знал, - именно потому обличали меня перед тобой. О да, я вставлял им обеим.
- Нет! - взвыл Лир.
- И я, - промолвил Харчок с широченной сочной лыбой. - Извиняюсь, конечно, - торопливо добавил он.
- Но не сегодня же? - уточнил один стражник. - Правда?
- Нет, не сегодня, фофан ушастый. Сегодня я их убил.
Французы подошли маршем по суше с юго-востока и нагнали в Темзу флот с востока. Саррейские лорды к югу никакого сопротивления им не оказали, а поскольку Дувр располагался в графстве Кент, части изгнанного графа не только не сопротивлялись, но и объединились с французами и пошли на Лондон. По всей Англии они прошли и проплыли без единого выстрела и не потеряв ни человека. Стража с Белой башни наблюдала костры французов - огромным оранжевым полумесяцем они освещали ночное небо с юга и востока.
Когда в замке капитан призвал всех к оружию, кто-либо из старых рыцарей или оруженосцев Лира, оставшихся верными Курану, приставил клинок к горлу кого-либо из людей Эдмунда или Реганы и потребовал сдаться или умереть. Личную гвардию узурпаторов опоили стряпухи с кухни - чем-то загадочным, но не смертельным. На смерть похоже, но не она.
Капитан Куран отправил ультиматум герцогу Олбанийскому от французской королевы: ежели он не станет выступать против нее, а выступит, наоборот, с ней - сможет вернуться в Олбани, и его силы, земли и титулы никто не тронет. Войска Гонерильи из Корнуолла и Эдмунда из Глостера, стоявшие лагерем к западу от Белой башни, осознали, что с юга и востока их подпирают французы, а с севера - олбанийцы. На стены замка отрядили лучников и арбалетчиков - они держали под прицелами всю корнуоллскую армию, и гонец едва пробился сквозь солдат в панике к их командиру с условием: силы Корнуолла складывают оружие на месте, или же смерть прольется на них таким ливнем, какого они и вообразить себе не могут.
Никому не хотелось умирать ни за Эдмунда, ублюдка Глостерского, ни за покойного герцога Корнуоллского. Оружие сложили все - и маршем организованно отошли на три лиги к западу, как велено.
За два часа все и решилось. Из почти тридцати тысяч человек, занявших поле у Белой башни, погибла едва ли дюжина, да и те - Эдмундова гвардия, не пожелавшая сдаваться.
Четверка наших стражников разлеглась по всему каземату в неудобных позах. Выглядели все вполне мертвыми.
- Неебическая какая-то отрава, - сказал я. - Харчок, попробуй-ка дотянуться до ключника.
Самородок просунул лапищу сквозь решетку, но охранник валялся слишком далеко.
- Надеюсь, Куран знает, что мы здесь.
Лир заозирался - из глаз его опять брызгало безумие:
- Что это? Капитан Куран здесь? И мои рыцари?
- Конечно, Куран здесь, где ж ему быть? Судя по трубам, взял замок, как и замысливалось.
- Так все твое глумилище - для отвода глаз? - спросил король. - Иль ты за что взбесился так?
- Все за то же, старый хрыч, но я устал базлать, дожидаясь, пока чертова отрава подействует. А ты - по-прежнему какашка в молоке сердечных чувств, как я и говорил.
- Нет, - отвечал старик, будто мой гнев для него действительно что-то значил. Он вновь закашлялся - с такой натугой, что в награду за усилья поймал целую горсть крови. Харчок посадил его удобнее и вытер лицо. - Я король. Не тебе меня судить, дурак.
- Я не просто дурак, стрый. Я твой племянник, сын твоего брата. Ты же заставил Кента его прикончить, правда? Единственный приличный мужик в твоей свите, а ты превратил его в наемного убийцу.
- Нет, не Кент. Другой, даже не рыцарь. Щипач, он предстал перед судом. Это его Кент прикончил. Я отправил Кента за убийцей.
- А ему это по сию пору не дает покоя, Лир. Ты и отца своего щипачу приказал убить?
- Мой отец был прокаженный некромант. Я не мог позволить, чтоб такой урод правил Британией.
- Вместо тебя то есть?
- Да, вместо меня. Да. Но убийцу я не подсылал. Он сидел в келье, в Батском храме. Подальше от чужих глаз, где никто его не видел. А я не мог взять трон, покуда он жив. Но я его не убивал. Жрецы его просто замуровали. Отца моего убило время.
- Ты замуровал его? Живьем? - Меня трясло. Совсем было решил, что сумею простить старика, раз он так страдает, но кровь теперь билась у меня в ушах неумолчным прибоем.
В подземелье эхом раздались шаги. Я поднял голову - в свете факелов в темнице возник Эдмунд.
Пнул одного бесчувственного стража, оглядел всех так, словно только что обнаружил, что ему в "Уитабикс" мартышка надрочила.
- Вот незадача-то, а? - молвил он. - Полагаю, тогда мне придется тебя самому грохнуть.
Он нагнулся и стащил со спины одного стража арбалет, вставил ногу в стремя и взвел тетиву.
АНТРАКТ
(За кулисами с актерами)
- Карман, мерзавец, ты загнал меня в комедию.
- Ну, кое для кого она - она.
- Увидев призрака, я решил, что трагедия нам обеспечена.
- Знамо дело, куда ж без окаянного призрака в трагедии.
- Но тут ошибочное опознание, вульгарность, мелкотемье, нехватка мыслей - не может быть, что это не комедия. Я для комедии не одет, я весь в черном.
- Да и я, однако вот они мы оба.
- Значит, это комедия.
- Черная комедия…
- Так и знал.
- По крайней мере, для меня.
- А вообще трагедия?
- Окаянный призрак же предвещал, нет?
- А неуместные трах и дрочба?
- Блистательный обманный маневр.
- Ты меня за дурака держишь.
- Извини, но нет. В следующей сцене тебя ждет сюрприз копейщика.
- Значит, меня убьют?
- К вящему довольству публики.
- Еть с маком!
- Но есть и хорошие вести.
- Ну?
- Для меня это по-прежнему будет комедия.
- Господи, ну ты и докука.
- Должна быть пьеса крайней, не актеры, старина. Давай-ка подержу тебе занавес. У тебя были какие-то планы на тот серебряный кинжал? На после того, как тебя не станет, то есть?
- Окаянная комедь…
- Трагедии всегда оканчиваются трагедией, Эдмунд, а жизнь меж тем продолжается, нет? Зима усобиц наших неизбежно обратится в блистательную весну новых приключений. Опять же - не для тебя.
- Я никогда не убивал королей, - промолвил Эдмунд. - Как считаешь, я прославлюсь?
- Твои герцогини тебя милостями не осыплют, если ты убьешь их отца, - сказал я.
- А, эти… Как и стража, обе вполне мертвы, я боюсь. На военном совете перед битвой изучали карты, выпили вина - и обе рухнули с пеной у рта. Жалко.
- Стража-то не мертва. Их просто опоили. Придут в себя через день-другой.
Он опустил арбалет.
- Так и госпожи мои лишь спят?
- О нет, вот они-то как раз вполне мертвы. Я дал каждой по два пузырька - в одном настой целебных трав, в другом вода. Всю снотворную отраву Кутырь извела на стражу, поэтому на несмертельную замену пошел бренди. Если бы кто-то из сестер решил явить к визави милосердие, по крайней мере одна осталась бы жива. Но, как ты сам выразился, жалко.
- Отлично ты все разыграл, дурак. Но я все равно должен броситься к ногам королевы Корделии и просить у нее пощады - пусть знает, что в этот кошмарный сговор меня вовлекли супротив моей воли. Может, удастся сохранить титул и земли Глостеров.
- Мои дочери? Мертвы? - сообразил вдруг Лир.
- Ох, закрой хлебало, старик, - сказал Эдмунд.
- Они годные были, - печально вымолвил Харчок.
- А если Корделия узнает, что ты на самом деле натворил? - осведомился я.
- Что и подводит нас к нынешней кульминации, нет? Ты уже не сможешь рассказать Корделии, что произошло.
- Корделия, единственная верная мне дочь! - взвыл Лир.
- Да заткнись же ты на хуй! - рявкнул Эдмунд. Снова поднял арбалет и прицелился сквозь прутья решетки в Лира. Но вдруг отступил на шаг и, похоже, сбил себе прицел - из груди его с глухим стуком вдруг пророс мой метальный кинжал.
Эдмунд опустил арбалет и посмотрел на рукоять.
- Ты же сказал - сюрприз копейщика.
- Сюрприз, - ответил я.
- Ублюдок! - рыкнул ублюдок. Вновь изготовил арбалет для стрельбы, нацелив его уже на меня, но второй кинжал я отправил ему в правый глаз. Тетива сделала "памм", и тяжелая стрела с треском отрикошетила от потолка, а Эдмунд крутнулся на месте и рухнул на груду стражи.
- Шибенски, - выдохнул Харчок.
- Тебя вознаградят, шут, - молвил Лир. Голос его был хрипл от крови. Король закашлялся.
- Ничего не надо, Лир, - ответил я. - Ничего.
И тут в темнице раздался женский голос:
- Воронам на башнях
Скоро жрать дадут:
Эдмундом повеяло -
Слюнки у них текут.
Призрак. Она стояла над телом Эдмунда за решеткой, несколько более эфемерная и менее телесная, чем в последний раз. Склонившись, оглядела мертвого ублюдка, затем подняла голову и ухмыльнулась. Харчок захныкал и попробовал спрятать голову за седой гривой Лира.
А король старательно отмахивался от нее, но призрак проплыл сквозь решетку и утвердился перед королевским носом.
- Ай-я-яй, Лир, папу своего замуровал, а? Не стыдно?
- Не мучь. Оставь в покое, дух, меня.
- И маму своей дочки замуровал, ай-я-яй, - не унимался призрак.
- Она была мне неверна! - вскричал старик.
- Неправда, - сказал призрак. - Верна.
Тут я сел на каменные плиты пола. В голове у меня воцарилась необычайная легкость. От убийства Эдмунда и так подташнивало, но это…
- Затворница в Песьих Муськах была твоей королевой? - спросил я. Мой собственный голос звучал в ушах где-то очень далеко.
- Она была колдунья, - ответил Лир. - И путалась с моим братом. Я ее не убивал. Я бы не смог этого вынести. Я заключил ее в йоркширский монастырь.
- Когда ее замуровали, ты, считай, убил ее! - закричал я.
Лир отпрянул, ведь я сказал правду.
- Она была неверна, она и там спуталась с местным мальчишкой. Я не мог вынести, что она с другим.
- И ты приказал, чтобы ее замуровали живьем.
- Да! Да! А мальчишку повесили. Да!
- Гнусное чудовище!
- И сына мне она к тому ж не подарила. А я хотел сына.
- Она подарила тебе Корделию, твою любимицу.
- И она была тебе верна, - сказал призрак. - Пока ты не изгнал ее.
- Нет! - Старый король опять попытался разогнать призрака руками: - Ты - дух, я знаю. Когда ты умерла?
- Еще как верна. Да и сын у тебя был. Уж много лет, как есть.
- Не было у меня сына.
- Еще одну сельскую девчонку взял силой - у другого поля боя, на сей раз в Иберии.
- Ублюдок? У меня есть побочный отпрыск?
Я заметил, как в холодных ястребиных глазах Лира засветилась надежда, и мне захотелось выбить ее оттуда - как Регана лишила зрения Глостера. Я вытянул из ножен последний кинжал.
- Да, - ответил призрак. - У тебя сын был все эти годы, и ты сейчас лежишь в его объятьях.
- Что?
- Самородок - сын твой, - подтвердил призрак.
- Харчок? - спросил я.
- Харчок? - спросил Лир.
- Харчок, - сказал призрак.
- Па-па! - сказал Харчок. И обнял своего новообретенного папашу так, что вывернулись стариковские руки. - Ой, па! - Затрещали кости, тошнотворно засвистел воздух, вылетающий из влажных сокрушенных легких. Глаза Лира выпучились, а пергаментная кожа стала синеть. Харчок оделил его сыновней любовью за всю жизнь сразу.
Когда сипеть из старика перестало, я подошел к Харчку, отцепил его руки и уложил голову Лира на пол.
- Отпусти его, парнишка. Пусть полежит.
- Па? - поинтересовался Харчок.
Я закрыл стариковские хрустально-голубые глаза.
- Он умер.
- Дрочила! - каркнул призрак. И сплюнул - пузыриком призрачной слюны, что вылетел мотыльком и упорхнул вместе с ветром.
Тогда я встал и развернулся всем корпусом к призраку.
- Ты кто? Какую мерзость сотворили с тобой? И нельзя ли ее растворить, чтобы ты наконец обрела покой? Ну, или по крайней мере съеблась куда-нибудь и никому больше не докучала своими эфирными членами?
- Неправедность исправлена, - молвил призрак в ответ. - Наконец-то.
- Но кто же ты?
- Кто я? Кто я, а? Постучи - и получишь ответ, добрый мой Карман. Постучи по колпаку своему шутовскому и спроси у мыслительной машинки, что обитает в нем, откуль взялось его искусство. Постучи по гульфику и спроси у его крохотного жильца, кто будит его по ночам. Постучи себе в сердце и спроси у духа, пробудившего его к теплу его домашнего очага, - спроси у того нежного духа, что за дух стоит сейчас перед тобой.
- Талия, - вымолвил я, ибо наконец-то сумел ее увидеть. Я опустился пред нею на колени.
- Знамо дело, парнишка. Кто ж еще? - И она возложила руку мне на голову. - Восстань, сэр Карман из Песьих Мусек.
- Но почему? Почему ты ни разу не сказала, что была королевой?
- У него осталась моя дочь, моя милая Корделия.
- А про мою маму ты тоже всегда знала?
- Слыхала разное, да, но не знала, кто был твоим отцом. Пока жила, по крайней мере.
- А почему ты мне о маме не рассказала?
- Ты же был маленький. Такие истории не подобает рассказывать детям.
- Не такой уж и маленький, раз ты меня взяла через бойницу.
- То было потом. Я собиралась тебе рассказать, но он меня замуровал.
- Из-за того, что нас застали?
Призрак кивнул:
- Ему всегда было слишком много дела до чистоты других. Никогда не до своей.
- Было ужасно? - Я пытался ее себе представить - одну, во тьме, при смерти от голода и жажды.
- Одиноко. Мне всегда было одиноко. Если б не ты, Карман.
- Прости меня.
- Какой ты милый, дружок. Прощай. - Она дотянулась до меня сквозь решетку и коснулась моей щеки. Словно легчайшим шелком. - Пригляди за ней.
- Что?
Она поплыла к дальней стене, у которой валялся труп Эдмунда. И молвила, не оборачиваясь:
- Смертельно оскорбив трех дочерей,
Будет король дурак скорей.
- Не-хе-хе-хет! - выл Харчок. - У меня па умер!
- Ничего не умер, - сказала Талия. - Лир не твой отец. Я тебе мозги парила.
Она растаяла наконец совсем, а я захохотал.
- Не смейся, Карман, - обиженно сказал Харчок. - Я теперь круглый сиротинушка.
- А она, блядь, нам даже ключи не передала.
На лестнице раздался топот, и в проеме возникли капитан Куран и два рыцаря.
- Карман! А мы тебя повсюду ищем. Победа за нами, с юга уже подходит королева Корделия. Что с королем?
- Умер, - ответил я. - Король умер.
Явление двадцать четвертое
Боудикка восходит
Столько лет прожить сиротой - и узнать, что у меня была мама, но она покончила с собой из-за жестокости короля, единственного известного мне отца…
Узнать, что и отец у меня был, но и его убили по приказу того же короля…
Узнать, что лучший в жизни друг мой - мать женщины, которую я обожаю, но и ее страшно убили по приказу того же самого короля, да еще из-за того, что я сам же и сделал…
Меньше чем за неделю из сироты-клоуна превратиться в принца-ублюдка, из него - в головореза-мстителя за призраков и ведьм, а всего за несколько месяцев из начинающего цинкового стать генералом-стратегом…
Сперва рассказывал неприличные анекдоты для увеселения святой в заточенье - теперь замышляю свергнуть монархию…
Голова, блядь, кругом. Еще как утомляет. Кроме того, я нагулял крепкий аппетит. Потребно закусить, а то и хорошенько оттрапезничать. С вином.
В стрельчатые бойницы своего прежнего жилья над барбиканом я смотрел, как в замок въезжает Корделия. Ехала она верхом на огромном белом боевом коне - и она и конь в латах, черных, отделанных золотом. На щите у нее - золотой лев Англии, на нагруднике - золотая лилия Франции. За нею двумя колоннами ехали рыцари, у них на копьях - вымпелы Уэльса, Шотландии, Ирландии, Нормандии, Франции, Бельгии, Испании… Испании? В свободное время она успела завоевать окаянную Испанию? Перед отъездом из замка она и в шахматах-то была лох. Должно быть, настоящую войну вести проще.
Посередине моста она остановила коня, привстала в стременах, сняла шлем и распустила длинные золотые волосы. И улыбнулась надвратной сторожке. Я пригнулся на всякий случай - сам не знаю почему.
- Моё! - рявкнула она, расхохоталась и повела колонну в замок.
"Да, любовь моя, я знаю, но это ведь дурной тон - расхаживать повсюду с армией своей окаянной и предъявлять права на всякую собственность, что подвернется под руку, а? Не по-дамски как-то".
Она была убиться как роскошна.
Н-да, перекусить будет в самый раз. Я чуточку посмеялся над собой и запорхал в большую залу. По пути отвлекался лишь на кульбит-другой.