С выпиской мамы жизнь теперь уже двух женщин превратилась в ад. Даже выйти в туалет малышка опасалась в присутствии фурии. Однажды случился беспредел. Началось не просто гонение девочки с кухни, туалета, а даже из коридора. В ход пошли уже кулаки. Это случилось, когда Ира задержалась в туалете: надо было замыть утку из-под мамы. Разъярённая молодка ударила беднягу в лицо и пнула её ниже пояса: "Скорее бы вы сдохли, нищенки!" Выбитая из рук утка покатилась вдоль коридора. Дверь в комнату с приездом Татьяны закрывать не могли: Ирочке надо было бегать в магазин купить на оставшиеся от пенсии деньги хотя бы хлеба и иногда молока, в аптеку, ходить в школу. В её отсутствие могли приходить к больной разные люди: из больницы, церкви, собеса, с работы… Но приходящих и приносящих хоть малую толику становилось с каждым днём меньше. На лекарства уходили почти вся пенсия и детское пособие. Приходили старушки из церкви и давали поесть, но более читали молитвы. Всё, буквально всё легло на плечи более, чем осиротевшей девочки. А вскоре папа ушёл от них совсем, забрав даже стол, где Ира делала уроки. Теперь она решала задачки лёжа на полу. Были ещё два стула и икона в углу: её принесли из церкви. Патронажные сестры в свои нечастые визиты делали "всё, что им положено" и уходили. Если удавалось купить лекарства для систем, то сестры их ставили. А "на нет и суда нет". И Татьяна начинала подвывать и корчиться от боли. Ирочка не находила себе места. Как-то из Москвы приехала сестра Ефремовой из столицы и закупила лекарств на солидную сумму. Помогла с лечением. У больной начала налаживаться речь. Могла поворачивать тело под утку и подмывание. Оставив немного денег, москвичка уехала. Сестра была не из бедных, но и постоянно печься о несчастных попросту не могла. Сама серьёзно болела.
Социальные службы приходили лишь удостовериться, что "инвалид первой группы Ефремова дышит и пульс нормальный". Теперь кто упомнит, что они там писали в отчётах… Одно помнится хорошо, что ни едой, ни одеждой их особо никто не баловал. Ну, разве что благотворительные тапочки, да байковый халат. Попервоначалу приходили подруги с предприятия. А чаще ломились пьяные соседи с матом и избиением. Были даже попытки изнасиловать парализованную Татьяну. Похотливо тискали даже Иринку. От нервного и физического перенапряжения слегла Ирочка. Татьяна плакала по ночам от беспролазных горя и бед. Хотелось одного: умереть, чтобы сохранить жизнь дочке. Даже бывшие подружки по школе перестали посещать свою одноклассницу: им было стыдно за бедствующую семью и они чурались от визитов. И девочка-подросток стала превращаться в согбенную старушку с сетью морщин на лице. Букет её болезней был тоже присущ старцам. Она увядала и чуть ли не чахла. Шли годы. Татьяна в отсутствии Иринки молила Бога забрать её к себе и избавить от мук дочку. Но тот лишь молчаливо взирал из иконостаса, считая видно, что отпущенные муки не исчерпаны.
Финал в этой истории был легко предсказуем. Его удостаиваются почти все мамы-инвалиды, оставшиеся наедине с болезнями и… детьми. Спасения по– настоящему в таких семьях ждать неоткуда: только недельные системы для поддержки больного с ЧМП (черепно-мозговая травма) обходятся в пару пенсий. О прочих лекарствах и речи нет. Список лечебных средств для льготной выдачи был составлен как минимум неким инквизитором. В нём не числилось НИ ЕДИНОГО эффективного (понимай – дорогого) лекарства. И, попав в "лоно льготного лечения" инвалид был обречён на смертный одр, коли не обладал от рождения геркулесовым здоровьем. Зато страна в целом "боролась за демографический рост". Прямо как в той больнице: "Температура пациентов в целом нормальная, включая морг."
И решились подруги калеки пойти "за правдой в мир". Пригласили к Ефремовым и поведали обо всём. Пожалуй, доходчивее всех, хотя и с трудом рассказала сама Татьяна.
– Сейчас Ирочки со мной нет. Она совсем занемогла. Приходят ко мне знакомые, подруги… Приносят немного покушать. Спасибо им…
А то соседи ругаются, что мы кушать часто готовили. А мы не могли часто готовить, нам почти не из чего. Да и Ирочка просто физически не успевала. Тогда мы ложились спать голодные. Даже если дочка вовремя не уберёт с плиты чайник, либо кастрюлю, соседка врывается к нам, орёт и даже дерётся. Сбрасывает нашу посуду прямо на пол. Мы подбираем, ведь есть-то всё равно больше нечего. Ирочка мне жалуется: "Мамочка, я боюсь выходить на кухню, там тётя Зина орёт на меня и бьёт тряпкой в лицо". А после этого дочка вообще есть не может. У неё постоянно болит голова, ноги, руки и от постоянных голодовок – живот. "Мамочка, мне плохо… Я ничего не могу делать". Ляжет на пол и встать не может. "Мама, как я хочу убежать от них, чтобы никогда не видеть!" А я ничего сделать не могу, чтобы защитить своего ребёнка. Болезнь не хочет отступать. Я ей всё детство загубила. Даже не всякий взрослый выдержит такую нагрузку. То кушать, то стирать, то туалет за мной. И мне невыносимо больно. Пусть бы мы жили отдельно, а то ведь даже ручки с кранов поснимала, чтобы мы не пользовались. Я молю Бога, чтобы мне хотя бы смочь сидеть. Это такое счастье! Я даже научилась гладить и стирать мелочь на животе. Всё дочке легче, ведь она ещё ребёнок…
После этого интервью прошло ещё полгода хождения по кабинетам власти. Но всё таки мегеру отселили в отдельную отремонтированную квартиру в престижном районе. Довелось возить эту выдру на смотр предлагаемой квартиры. Так она заявила: "А почему этой чахоточной оставили двушку, а мне однокомнатную?!" Я лишь молча сжал кулаки и стиснул зубы.
И вместо послесловия. Иришка заканчивает университет. Зарабатывает на жизнь где придётся, то есть вдали от наших полунищенских пенатов. А Татьяна переезжает из лечебницы в лечебницу. Неизрасходованная энергия за многие годы недвижности даёт себя знать. Её ещё молодой организм начинает преодолевать недуг. Приезжая изредка в СВОЮ квартиру, она раскатывает на коляске беспрепятственно. Теперь даже моется сама. На её похорошевшем моложавом лице появлялся лучик счастья. Теперь у неё есть будущее. Ад остался позади и навсегда.
Стучащему открывают
Случилось так, что мне довелось наткнуться зимой на тщедушный дачный домик. Почерневшее от времени строение сползало и не первый год в Волгу. Домишек, не намного краше найденного, окрест было множество. И всё это именовалось "Садовым товариществом "Искра". Да и какой смысл было строить что либо капитальное: всё равно оползень порвёт и сбросит в реку.
А сады бросать никто не хотел: какой – никакой урожай с них собирали. Какой город, такие и сады. А город, прямо скажем, не богатый. Даже по большей части – бедный. Хотя здесь находили приют те, кто был вообще неимущий. Одну из таких семей я и встретил в пустующем домике. Здесь ютились не менее восьми человек. Одеты они были во всё то, что смогли привезти с собой. И всё равно они мёрзли. Это были беженцы из Узбекистана. У взрослых был взгляд измученный, лица не по возрасту в морщинах, вид у ребятишек – затравленный.
Сразу оговорюсь: не упрёка ради ворошу теперь уже прошлое, нет! Просто ОЧЕНЬ необходимо, чтобы люди находили общий язык. И шли друг к другу с добром. А стучащему всегда открывали без страха, что за дверью окажется зверь.
Час был ранний и на мой стук в уцелевшее окошечко кто-то испуганно выглянул. На стезе журналиста всякое приходилось изведать. Подчас при встрече в грудь упиралось лезвие финки затравленных бомжей. Могли огреть куском арматуры, коли ты гость нежеланный. Тут же попросту открыли тщедушный запор и впустили внутрь затрапезной халупы. Повсюду куски тряпок, заткнутых в щели. Сразу было видно, что грелись обитатели собственным дыханием.
– Здравствуйте, бедолаги! Добрый день, Людмила Сергеевна!
Меня ждали и взрослые придвинулись к импровизированному столу. Дети забились в тёмный угол под тряпьё. В семейство приходили по паре раз в неделю с выселением и любой визит был не в радость. Людмилу Сергеевну встретил в отделе переселения. Она стояла в углу коридора и молча плакала. Плечи её вздрагивали. Тут и без слов было ясно: замордовали свои же, русские чиновники. Женщине шёл шестой десяток. В руках у неё были некие документы, обыденные для всех: паспорта, свидетельства, военный билет. Недоставало главного: справки с бывшего места жительства о том, что "на них было совершено гонение по религиозно-политическим мотивам". Или что-то в этом духе. Такого документа у неё не было. Да и не могло быть. Но… вот её рассказ.
Её отец, красный командир, майор Сергей Чистов прибыл для охраны границ Советского Союза в Узбекистан. Местное население приняло их по местным обычаям: пили чай из одной пиалы и ломали лепёшку на семь частей. Это означало дружбу навеки. Уже в 1948 году в семье офицера родилась дочь Людмила. Соседи по улице несли молодой семье подарки. У кого было нечего подарить, – говорили добрые пожелания и прикладывали ладонь к сердцу. Одним словом – жили душа в душу. А в 1969 году пришёл черёд и Люд очке с молодым мужем Санатиным завести дочку Ирочку. Узбеки и на сей раз принесли кто чего мог. А уж туй закатили с настоящим узбекским пловом и разносолами.
Но где-то там, на верхах приняли решение развязать войну в Афганистане. Страшной, кровоточащей раной размежевали местное население: караисламистов с турками месхетинцами, а более того – с русскими. Афганцы кровно были связаны с узбеками, религия – тоже общая… И вот, пролилась кровь… Порой десятилетиями утихавшая вражда вспыхивала буйным пламенем. Ловили, резали, вешали, жгли. Бойня не прекращалась ни днём, ни ночью.
На окраине, где жила семья учителя – узбека всю ночь слышались душераздирающие крики мужчины, детей, женщин: "Ва-ай-дот!!!", что означало: "Помогите!!" Но никто не посмел прийти на помощь. К утру вся многодетная семья педагога была вырезана. Самого учителя повесили на шелковице в его дворе. Полуобгорелые трупики детей валялись с перерезанными горлышками у костра. Уйти, бежать из Ферганы было невозможно. Кровь и смерть преследовали всех. Русских вывозили на БТРах и вертолётах. Жертвы с чьей-то помощью были переписаны заранее. Убийцы стучались, представляясь органами с проверкой паспортного режима. На стук в двери хозяева спрашивали: "Ким-бу?" (Кто ты?). Стадион в Кувасае был переполнен. Затем началась повальная резня. Живые, мёртвые, раненные… Стон был слышен на километры. К рассвету всё было кончено.
Страшнее межнациональной розни может быть разве атомная война. Но есть надежда, что Человечество прозреет и обернётся лицом к миру.
Пожалуйста, не пейте за рулём!
Чтобы не попасть впросак, скажу, что всё, что вы прочтёте, не мой вымысел. Его я получил по почте с правом выбора: рассказать эту историю как можно большему кругу людей, либо забыть о поведанном без особого сожаления. Это в случае, если рассказ не тронет моё сердце. И далее автор письма увещевал: ценность человека в том, что он даёт, а не в том, что получает!!!
Итак, некий мужчина, а им может оказаться любой из нас, пусть это буду я, гуляя по вечернему предзимнему городу, зашёл в недорогой супермаркет. Просто ему стало зябко на улице в осеннем пальто и лёгких лайковых перчатках.
– Малость согреюсь и в соседнее кафе: там мне дадут пару глотков горячего грога! – подумалось мне.
В магазинчике почти никого не было. Не сезон и не время, а ко всему– мерзкая погода. Лишь у кассы стоял мальчик лет пяти. Он держал в руках кошелёк и с недоразумением теребил в нём мелкие ассигнации. Его, покрасневшие от уличного холода ручонки тряслись. Он с недоумением вопрошал о чём-то у кассирши. Но та, указывая на кошелёк, повторяла, что на куклу у него не хватает денег. Но малыш, как видно, ещё не зная счёта деньгам, убеждал женщину, что деньги он просил у бога, а тот не обманывает.
Увидев меня, он тихонько обратился: "Дяденька, пожалуйста, посчитайте, здесь хватит на вот эту куклу? Её очень хотела моя сестричка Анечка".
Я пересчитал сумму и сказал, что эта кукла стоит дороже и денег в кошельке не хватает. Мальчик молча теребил в руках желаемую покупку, губы его тряслись. Тогда я попросту спросил, кому и почему нужна эта кукла.
– Я хотел подарить её на день рождения моей сестре. Почти год копил денежки в копилке. Но я не знал, сколько там. А Аня очень хотела эту куклу. И теперь, если я куплю её, то дам маме, а та передаст моей сестрёнке, когда уйдёт к ней. А папа сказал, что мама очень скоро уйдёт к Богу, куда раньше ушла Анечка. И она возьмёт куклу к сестрёнке…"
Комок подступил к моему горлу и я молча взял кошелёк из рук мальчика. Добавил, почти не глядя несколько купюр и передал продавщице: "За вот эту куклу, пожалуйста!" Кошелёк и сдачу вернул мальчику. Он вперился в меня доверчивыми глазами и спросил: "Ну что, дяденька, хватило денег? Я всю ночь молился боженьке, чтобы он дал мне денег. И он дал? Я сказал маме, чтобы она не уходила к Богу, пока я не принесу домой куклу и белую розу. Мама их очень любила". Он вытащил из-за пазухи фотокарточку. На ней были мальчик с сестрёнкой и мамой в объятиях папы.
– Я люблю маму, но папа говорит, что она очень больна и должна идти к боженьке и маленькой сестрёнке.
Продавщица подала куклу мальчику и ту белую розу, на которую он указал. "Спасибо тебе, Господи, я надеялся на тебя…", – лёгким шёпотом выдохнул малыш.
На следующий день я прочёл в газете статью о пьяном водителе, сбившем женщину с годовалой дочкой. Девочка скончалась на месте, а мать оставалась в коме. Но скончалась, не приходя в сознание. Рядом было помещено фото. Да, это были они: мама и сестрёнка вчерашнего мальчика. Слёзы полились непроизвольно.
В ближайшем цветочном магазине я купил белые розы и попросил таксиста довести до городского кладбища. Хоронили молодую женщину. Под скрещенными руками она держала куклу и белую розу. Я молча положил свои цветы в гроб рядом…
Пожалуйста, не садитесь пьяными за руль…
Собака в окне
Она сидела здесь всегда, когда народ валом двигался на работу, либо обратно. В большинстве из прохожих собачка узнавала вчерашнего знакомого, а то и недельной давности. От каждого из них у животного имелось своё впечатление, а то и вовсе некие ассоциации. Такая вот была собака. Она, разве что с перерывом на обед, а то и на ночь, созерцала улицу. И делала это просто зачарованно, абсолютно не шевелясь. Многим прохожим так и мыслилось: "Смотри-ка, надо же, такое натуральное чучело сделать! Но те, кто успевал заглянуть ей в глаза, сразу же проникались добротой к этому существу. А глаза у Бетси (так назовём мы нашу героиню) живо блестели маслинами и в них отражался весь уличный мир. Мир, прямо скажем, не очень привлекательный слякоть, ветер и должно быть собачий холод. Но всё это было по ту сторону стекла. Грязный снег из-под колёс машин, изрыгающих дым, бездомные собаки и люди, люди… Много, очень много людей.
Вон один, давно стоит. Видно прячется от ветра. И чего стоит, ведь не автобус ждёт – их прошло разных и немало. Видно некуда ему больше ехать, да и не на что. Вон, ботинки-то какие грязнущие и рваные. Немало объездил, но толку нет: отказали. Кому нужен такой пожилой и немощный! Он голоден и ему негде согреться, нет у него и тёплой куртки. И Бетси выронила слезу жалости: нет у него доброго хозяина…
А вот ещё собачкин знакомец. Мальчишки его Костей зовут. Добрый мальчик, он всегда машет ей рукой. А та приветливо отвечает веером хвостика. Подросток приостановился у киоска, что через кювет напротив окна. Киоск блестал этикетками сигарет, пива и прочих жевачек. Нет, покупать здесь он ничего не будет. Костя несколько минут полюбуется во-он тем пакетиком. Продавщица иногда подзывала парнишку, высунув руку наружу с угощением. Это была заветная жевачка. Повезло ему и сегодня. Радостный мальчуган вприпрыжку подбежал к маленькой девочке у угла. Бетси догадывалась – это была его сестрёнка. Костик нежно преподнёс ей пакетик. Отца, а по-собачьи хозяина у этих детей не было. И братик, угостившись где либо пирожком, а то и куском хлеба, нёс большую часть сестричке. Их мама придёт затемно. Из-под вытертого пальто белел медицинский халат. И даже сквозь окно до Бетси пробивался едучий больничный запах лекарств.
А бывало и так: к киоску подъезжал страшный автомобиль с множеством фар и чёрными стёклами. Вышедший оттуда бритый наголо амбал без шапки молча протянул волосатую руку в амбразуру киоска. Огромные в оправе чёрные очки скрывали от мира его глаза и почти половину лица. Забирал пачку денег и, пахнув на всю улицу дорогими духами, укатывал восвояси. И не могла понять собачка: за что та добрая тётя дала ему столько денег? Пойми их, этих людей!
Чья-то тень скрыла улицу от Бетси… Ах, да! Это же тот самый дядя, что иногда прохаживал по ихней улице. Её сердечко забилось учащённо, приятная блажь овладела ею. Вот ведь за окном он, а чувствуется его внутренняя доброта. Прохожий протянул руку к окну, как бы имитируя ласку собачки. Чуть присвистнул и подмигнул. Она вильнула хвостиком и протянула к мужчине лапу. Даже привстала на задних лапах и хотела было лизнуть ладонь в ответ на оказанное внимание. Какой хороший человек! Но их свиданию препятствовало окно. И, немного постояв подле собачки, он помахал рукой и поспешил дальше по тротуару.
А Бетси, немного погрустив, уселась поудобнее на подоконнике. Скоро придет из школы Вадик, сын Николая Петровича и "лапочки" Людмилы. Собачка любила семью, особенно Вадика и его маму Людмилу. Мальчик играл и гулял с ней по парку, а хозяйка угощала её куриными косточками и прочими вкусностями с семейного стола. Она чувствовала буквально все нюансы обожаемой ею семьи. А Николаю Петровичу подавала тапочки и свежую газету с тумбочки у входа. А ещё Бетси знала, что мама Люда скоро родит маленького человечика. Какой он будет? Каким станет мир за окном?
Невозвращенцы на луне
(Частично подобранные и разрешенные к публикации записи)
1. Века, покрытые тайной
Куда более, чем века, а то и тысячелетия роднят дуэт Земли с Луной. Предполагается, что около 4 млрд. лет. И всё таки нам больше неизвестно, нежели известно о нашей напарнице. А главное: откуда взялась? Общеизвестно, что химический состав нашего, как бы естественного спутника Селены почти не имеет ничего общего ни с самой Землёй, ни с Солнечной системой, ни с… Одним словом – ерунда получается: есть спутник, но явно не нашенский. Ко всему ни под одну удобоваримую теорию своего возникновения наша обожаемая Луна не подходит, хоть убейся. Ряд учёных высказались за гипотезу, будто Солнце единожды так вспыхнуло, что потеряло часть своей массы.
Ну а мы в своих весьма многочисленных походах КИК (корабли измерительного комплекса) по обеспечению уже искусственных спутников и МКС (международных космических станций) нашему ночному светилу придавали не больший интерес, нежели к тому же Южному Кресту, либо к Полярной Звезде. Проблема вроде есть, но нас она не касалась, вроде как у следователей "глухое" дело на полке архива.