Шло прямое противоборство двух ракетно-ядерных держав, соревнование в средствах доставки ядерного оружия: кто быстрее, дальше и точнее это сделает. Паритет по сути игнорировался: нужно было только первенство. Командир соединения должен был в открытом океане принимать личное, совершенно самостоятельное решение по огромному числу вопросов: от работы механизмов корабля до политического противостояния в море. Но самое главное, что идеально удалось осуществить Юрию Ивановичу Максюте – замкнуть в единую цепь трудносоединяемые и подчас конфликтующие ведомства Министерства Обороны СССР. Такую задачу взвалил на себя Военно-морской флот с его КИКами, так ставил задачу Главком: замкнуть эту цепь, сделать её общей тяговой машиной.
Приказ согласован с Центральным Комитетом КПСС, Правительством СССР, ведомством академика Королёва, с корабелами. Для Ю. И. Максюты это была отмашка для спринта: времени дано столько, что лучше бы и не давали совсем: настолько мало.
А предстояло:
– принять и модернизировать четыре гражданских сухогруза под нужды ракетчиков и военно-морского флота;
– смонтировать и испытать спецтехнику практически неапробированную и даже не приспособленную для работы в море;
– одновременно тщательно отобрать, сплотить, обучить офицеров и матросов срочной службы. Офицеры и даже матросы набирались со всех видов Вооружённых сил: с флотов, с полигонов.
– подготовить экспедицию по переходу каравана судов Северным морским путём на Камчатку;
– за время перехода подготовить команды к немедленному началу боевых работ по приходе в базу.
– обеспечить строительство семейного жилья и береговой базы.
Среди перечисленного уйма того, чего и не перечислишь, а то и вообще не скажешь: в такой ситуации не до формальностей: всё шло почти в военной обстановке. Далее следовала романтика перехода. Было решено проводить экспедицию из четырёх спешно переоборудованных кораблей: "Сибирь", "Сахалин", "Сучан" и "Чукотка". Дорогу во льдах торили ледоколы "Капитан Воронин" и "Капитан Мелехов". Для командиров кораблей хождение Северным морским путём было впервые. При проходе у мысов Челюскина и Прончищева преодолевали многометровые льды, коими был забит пролив Вилькицкого. Всего следовало преодолеть до тысячи миль и около половины пути – во льдах. Было, прямо скажем, – страшновато. Казалось, что в борта постоянно лупят торпеды! Лишь после Берингова пролива стихия чуть поутихла. На переход ушёл месяц. К боевым работам приступили практически сходу. И потянулись годы поистине изнуряющих боевых работ. Моряки писали стихи по этому поводу:
"Уходим летом, возвращаемся зимою.
Но всё же любим мы родные корабли!"
Испытания ракетоносителей шли чередом. Корабли, игнорируя всё и вся практически не выходили из океана. Начало 1961 года конечно же встретили в океанских перипетиях. Очередную работу сделали "на отлично". Кончались все запасы: топлива, воды, продуктов… А главное – кончались душевные запасы: курс 180, значит домой! Почти ни одна живая душа на кораблях не знала о совсекретных четырёх пакетах, хранимых в личном сейфе командира соединения. Конечно же, все и до похода думали, как и сам адмирал Максюта, так и высшее командование соединения, надеялись, предполагали: кому же доверят обеспечение запуска первого в мире Человека в космос?! Ждали…
И вот… Отдан приказ всем кораблям изменить курс на 180 градусов и полным ходом идти в точки рассредоточения. И в ПЕРВОМ пакете были указаны координаты для каждого корабля: "Сибири", "Сучана", "Сахалина" и "Чукотки". Во ВТОРОМ пакете оговаривалась степень готовности кораблей. В ТРЕТЬЕМ – начало выдвижения в точки целеуказаний. И только в ЧЕТВЁРТОМ пакете указывались дата и время запуска ракеты с космонавтом на борту, здесь же сообщалось его имя: Юрий Алексеевич Гагарин!!
Корабли рассредоточились по траектории полёта от "сороковых ревущих" и почти до экватора. А по трансляции передали личное обращение к морякам Сергея Павловича Королёва: "Вы нам хорошо помогаете. Спасибо. Но сейчас предстоит сложная работа. Она более ответственная. Права на ошибку нет. Нужна исключительная точность. Вы понимаете, о чём я говорю?!" Конечно же все понимали. Даже очень. И задачу выполнили опять-таки на отлично. За что и были награждены Правительством.
ПОКА ЕЩЁ НЕ СЕКРЕТНЫЙ ЮРИЙ МАКСЮТА
Ещё в 1965 году, проходя в строю на корпусе АПЛ на приличном удалении от борта "Чумикана" – одного из кораблей соединения адмирала Максюты, автор этих строк и представить не мог, что будет писать об этом человеке-легенде. Тогда его фамилию произносили едва не шёпотом.
К немалому удивлению и в наши дни не нашлось архивных организаций на всех уровнях, способных пролить достаточно света на биографию Юрия Ивановича. Ради любопытства могли бы опубликовать те 10 строчек официоза.
Мы же постараемся сказать об адмирале подробнее, насколько не оскудела наша память. Родился Юра 6 марта в 1918 году. Случилось это в местечке Синявка, что подле церкви Покровской Черниговской губернии, в 35 километрах от уездного города Мена. Отец его присмотрел себе в Корюковке невесту, да на Ивана Купалу и порешили они связать свои судьбы. А ровнёхонько по сроку и родился наследник у потомственного казака. Ещё неокрепшая от родов мамаша через неделю стол овала непрошенных клиентов своего мужа– ветеринара кайзеровцев.
Иван Максюта, известный на всю округу ветврач пользовал кайзеровских лошадей – битюгов. Распряжённые пушки немцев стояли прямо во дворе. Немцы к лекарю были лояльны. Ещё бы: вся тяга на лошадях. С харчами в доме тоже проблем не было. Мясо– конина дармовая, плюс паёк и медикаменты. Ко всему– немецкий "орднунг"-порядок. Соорудили в усадьбе ветеринара просторную брусчатую конюшню, сеновал и домик для конюхов. Во дворе терпко пахло сосновой смолой. Солдаты вели себя сносно. Каверзы не творили.
Так что доводилось Ивану лечить не только скотину, но и хуторян: немцы не препятствовали. Двор Максюты знали далеко окрест по Черниговщине, до Мена и далее. А то и на привозе в самом Чернигове. Но аккурат через год немцы исчезли так же неожиданно, как и появились. Хозяйственный Иван тут же "реквизировал" конюшню. Добротные хвойные брусья уже через месяц красовались срубом на новом кирпичном фундаменте. Так что дом– пятистенок получился на славу. Хватило в нём места и родителям. Не то что в хате– мазанке!
Так и рос Юра, а чуть позже и его новорожденная сестрёнка среди военного люда и лошадей. Отгремели бои между красными и белыми, постепенно забылись петлюровцы и махновцы. Юра научился читать лозунги большевиков: их в селе было много. Потом бегали к попу-батюшке в школу. Многие ругали боженьку, а попа большевики называли "контрой", хотя он был добрый и учил азбуке. Сам-то Иван был как бы атеистом, но справедливо рассуждал: "Колы потрибно дитям, бо и богу угодно!" А в ограде всё меньше квартировали тачанки. Бывшую хату врач жаловал своим пациентам – боевым коням. А Юра коней любил. То ли они были от Петлюры, а то и махновские, а то и вовсе от погибшего Щорса: поди их разбери! А рысаки что надо, на подбор: стройные, тонконогие и широкогрудые. Жалко только-все раненные. Они ласково теребили мягкими губами Юрины волосы: просили свекольного сахара. А, получив кусочек, благодарно прядали головой и громко ржали. Сестрёнка их побаивалась.
Коней на излечении бывало до десятка и более, особенно при появлении Первой конной Армии. Чаще конники косили сено и добывали овёс для раненных животных сами, но отец Юры немало сена косил и для коровы с овцами. Часто брал детей на покос к речке. Более счастливых дней у ребят не было. Разве что Троица, да Иван Купала с Пасхой. Кругом утихла пальба, как-то было раньше: стреляли, кого-то догоняли, кидали гранаты. Теперь за оградой конного двора открылся свой мир. И семья стала жить в нём. Да и коней забрали в какую– то коммуну. А своего любимца Серко он видел на пахоте, где коня били кнутом. Ещё не совсем окрепший от раны Серко долго ржал, узнав Юру. Но за плугом был незнакомый злой дядька. И мальчик помахал бедняге кепкой и заплакал.
Понемногу Юра приноровился читать. Книги зачастую покупала мама на Привозе в Чернигове, куда они ездили с отцом за медикаментами. Дюма, Беляев, Грин, Берн, Дойл, Других не было А по стране катились продналоги, продразвёрстки и, в конце концов-страшная засуха и голод по всей Украине, Белоруссии и в самой России. А Юра пошёл "в люди": он уехал в Киев, где в 16 лет поступил на рабфак Кожевенно-обувного института. Конечно же, – это был не предел его мечтаний и со второго курса в 1935 году он уже становится студентом Индустриального института.
ПО ПРИКАЗУ ГЛАВКОМА
Инициативного и умного парня из черниговщины поприметили в ЦК ВЛКСМ Украины. И направляют Юрия Максюту по спецнабору в Высшее Военно-морское училище им. Фрунзе. Так началась его карьера морского офицера.
С 1937 по 1939 гг. учился в училище им. М. В. Фрунзе. А тут началась война. 22 июня в 3 часа 15 минут немцы бомбили Севастополь. К этому времени и до конца войны уже молодой офицер-штурман находился на ходовом мостике крейсера "Красный Кавказ" под снарядами, бомбами и минами неприятеля. Лишь за одну операцию по высадке десанта в Феодосии в декабре 1941 года в корабль угодили 17 снарядов и 5 мин. Командир к. 2 ранга А. Гущин и штурмана умело выводили судно из-под огня. Пожары тушили, но десант высадили. Таких операций за войну было не счесть.
А войне не было видно конца. Изо дня в день, из месяца в месяц: артобеспечение, высадка десанта и наоборот. С непременной бомбёжкой вражеской авиацией. Но крейсер всегда оставался на плаву и бил, бил, бил неприятеля. А в 1943 г. Уже опытного штурмана группы направили на высшие офицерские курсы в Самарканд. Вернувшись на фронт, Ю.Максюта назначается старпомом на линейный корабль "Севастополь". Участвовал в обороне Одессы и Севастополя, в Керченско-Феодосийской (1941–1942) и Керчь-Эльтигенской (1943) операциях.
1946–1949 гг. – флагманский штурман эскадры ЧФ.
1949–1951 гг. – Командир эсминца "Огневой"
1951–1956 гг. – Старший помощник линкора "Севастополь", командир бригады, командир крейсера "Дзержинский"
1956–1957 гг. – Начальник штаба дивизии крейсеров
1957–1958 гг. – Помощник командующего ЧФ по ПВО.
В 1959 году по представлению Главкома ВМФ адмирала С. Г. Горшкова назначен командиром ТОГЭ-4, войсковая часть 10573.
В1960 году присвоено звание контр-адмирал.
"Все боевые работы под руководством Ю.И. Максюты (1959–1963 гг.) выполнялись на "отлично". Принимал активное участие на всех этапах создания первой отечественной навигационной спутниковой системы. Участвовал в составлении программ изучения геофизических полей Земли для обеспечения оружия ВМФ".
Уволен в запас в 1978 году.
Но запомнился морякам соединения адмирал Максюта прежде всего своей демократичностью и исключительной, традиционной морской культурой. Никогда подчинённые не видели его раздражённым. Он мог отчитать за просчёт в работе старшего офицера, но никогда в присутствии подчинённых. Однажды, при затянувшихся боевых работах он лично попросил обеспечить матросов-срочников чаем с бутербродами. И это был далеко не единичный случай. Подчас доходило до эксцесса с политработниками. С проходящего американского корабля просемафорили поздравление экипажа с праздником Первомая. Адмирал был в это время на мостике и ему доложили. "Передайте благодарность и пожелания счастливого плавания!" Присутствовавшие здесь же политработники предостерегли: "Товарищ адмирал, ведь это наши потенциальные враги, противники… Нас могут не понять в штабе…" На что командир соединения коротко и тихо сказал сигнальщику: "Выполнять приказ! А по его уходе добавил уже для политотдельцев: "Какая морская серость!"
Любил Юрий Иванович шумные, весёлые застолья. Иногда вопреки не совсем уместным кампаниям на уровне государства, коей была "Борьба с пьянством и алкоголизмом". А на очередном юбилее соединения адмирал организовал почти легально застолье… со спиртным. Соблюдая каноны истинно русского флота, не боясь огласки и ответственности за это. Таким он, наш адмирал Юрий Иванович Максюта всем и помнится: добрым, умным, рассудительным, требовательным и бесконечно демократичным русским офицером.
Умер адмирал Ю.И. Максюта в 1990 году. Похоронен с почестями на Волковском кладбище г. Ленинграда". Вот и всё… Десяток строк, а за ними – вся жизнь Человека. Вот именно: Человека с большой буквы. И он поистине достоин того, чтобы по его поступкам, по его помыслам, по его деяниям сверяли свою жизнь, службу, преданность делу тысячи его последователей. А уж они-то должны доподлинно знать деяния, характер, черты своего кумира. И не для слепого подражания, копии, а ради возвышения далее успехов в делах ратных, государственных! А уж коли наши предшественники не удосужились показать главное в этом человеке – его душу, то сие обязаны сделать мы.
В порядке справки: в городах России и ближнего зарубежья проживает около полусотни тысяч бывших матросов, офицеров и гражданских научных специалистов, давших в своё время подписку о неразглашении их рода деятельности и назначении КИК ТОГЭ-4-5(Корабли измерительного комплекса, Тихоокеанская гидрографическая экспедиция – 4, 5). К сожалению, из восьми кораблей КИК на плаву осталось два. Китайцы недавно спустили на воду аналог лучшему нашему кораблю КИК "Неделин", водоизмещением около 30 тыс. тонн.
Прощание славянки
"Наступает минута прощания,
Ты глядишь мне с тревогой в глаза…"
Ну, что я могу сказать вам, мои братцы матросы, моряки! Эти строки и по сей день нам так бередят душу, что прошибает слеза! Ай нет?
Вот ваш перрон, где безутешно плачут матери, невесты, жёны, невесты… Молча жмут руку отцы, друзья, братья и деды. Одним словом, – прощаются. Нет. И не на освоение целинных земель, либо на покорение Сибири едет ваш поезд. А покатит он на самый Дальний Восток, либо на Крайний Север. А ещё точнее – на службу Родине на берегах её и в морях – океанах. На кораблях и подводных лодках и на долгие годы. Во всяком случае – так было всегда: флотская служба требовала куда большего разумения, навыков, а по сему гораздо большего срока пребывания на ней. Идут мужчины заниматься исконно мужским делом: ратным. А это всегда опасно и может статься, что "прищемит пальчик", а то и всё туловище. Вот и прощаются, слёзы льют.
Прощай, отчий край,
Ты нас вспоминай!
Прощай, милый взгляд…
Прости-прощай,
Прости-прощай!
Свистнул гудок паровоза-электровоза, грохнули буферами вагоны, скрипнули о рельсы колёса. Последние стенания, всхлипы, причитания. И команда: "Па-a ва-го-о нам!!"
И грянул медью оркестр "Славянку":
Летят, летят года,
Уходят во мглу поезда.
А в них-матросы.
А в небе тёмном
Горит матросская звезда!
Может кто и скажет: "солдатская звезда", так ведь это кого куда провожают. А нас тогда – на флот. И "Славянка" стала первой, истинно ФЛОТСКОЙ, очень душевной мелодией. А слова…
Да мы и помнили-то, что: "Прощай, отчий край!" А дальше всё смешалось: грохот, крики, команды…Ну и наш, русский мат. Родной.
Пожалуй, – очень родной: так стало на ближайшие годы.
А вот песня, глубоко, на генном уровне вошла в нашу подкорку навеки. Да и не мыслили мы тогда, что сия мелодия пройдёт сквозь всю нашу жизнь. Частью – молча: не положено. И лишь иногда озвучено. То были попытки под эту мелодию проводить с корабля на ДМБ годков.
Замполиты и прочие режимники, да простят они мне подстрекательство, не очень-то приветствовали сход годков уважительно, а тем более под сомнительную музыку, царского пошиба (не нами придумано!) Их скорее выпихивали напрочь, почти выдворяли втихую, чем провожали с почётом. До сих пор не пойму: почему?
Казалось, что ДМБ – дело тайное и некое Госважное. Причём настолько тайное, что они сами не знали день схода с корабля (или из казармы лодочного экипажа). Так было, хотя позже помаленьку наладилось. И тогда повсеместная "Славянка" будоражила души моряков – срочников (да и не только) своей, уже скорее радостной мелодией. Ещё бы: их уже ЖДАЛ отчий дом, хотя с грустью провожал, ставший родным корабль и его команда. И слова песни звучали иначе:
Прощай, родимый край!
И нас ты вспоминай!
Прощай, мой экипаж
Прости прощай, прости прощай!
И уходили, украдкой смахивая слезу. Вослед им смотрели их товарищи, прошедшие вместе не одну тысячу миль. Хватившие вместе с вами как лиха, так и соли не то что пудами, а центнерами.
Чего уж греха таить, случалось пробкой теплоизоляции посыпать первую седину 20-летним подводникам, когда их супостат "одаривал" глубинками, дабы вынудить их к всплытию в "точке".
Было о чём вспомнить и тем, кто вдосталь просолели на ветрах и штормах, обучаясь ходить по переборкам-стенкам, выворачивая кишки на брашпиль от рвоты. И неведомо им подчас, кто им может влупить торпедюку из глубины походя, тренировки ради. Поди, узнай потом, через век– другой цивилизации: кто из них был кто! Велики океанские глубины…
Но бывало и так. Разморило нас, эдак на градусе "шашнадцатом" по широте и долготее к самому что ни наесть западу Австралии.
Примерно так. А может и того далее. Штормило не шибко, но зыбило, а инда и шквалило. А ежели по правде, то будь они неладны – эти тропики!
Одни болячки от них сибирскому человеку! А коли кальмар не идёт, так и вовсе – тоска!
Первые месяца три, да с бассейном-терпимо. Но уже на пятом месяце начинает казаться, что твой сосед по кают-кампании сволочь невыносимая. Нет, особо придраться не к чему. Вот просто чувствуешь нутром: сволочь и всё тут! Ну не драться же! Возьмёшь, да пересядешь подалее. Так нет же: уже через пару недель и этот расклад по рожам тоже в тягость. Прямо-таки сплошная урина с фекалиями. Оно бы и вовсе не ходить в эдакую кампанию, так ведь жрать охота!
Одна отдушина: утром побегать по шкафуту в одиночку. Так нет: обещали набить морду на полном серьёзе мичмана нижних, подпалубных кают. "Не топай, скотина! И без тебя тошно!" Лишь под бассейном только кладовка боцмана и он в ней не спит. Купаюсь вдосталь. Со мной помоха он выдаёт спирт и очень экономно. Его за это многие не любят… Так вот НЕКТО запускал рыб-прилипал от акул. Большинство их панически, прямо ужасно боятся. Они присасываются напрочь. Но, если ткнуть ей окурком в маковку-отлипает махом. Помоха не курил. Хотя, в принципе, не только он.
Частичным уединением служила коечка в спокойную погоду и то, если крепко зажмурить глаза и втихую принять внутрь расходный материал, то бишь "шило" (спирт). Сосед по каюте был просто скотиной: шило копил на ремонт сантехники в новой квартире в базе.
Подумал бы: где база, а где он! А мне выпить не с кем! Ну не гад ли?!И вот, в эдакой обстановке, плюс в тени под пятьдесят, да изматывающая зыбь, чередующаяся со шквалами и штормами вот уже седьмой месяц… И только в гальюне относительно психологически разгружаешься. Весьма относительно, конечно. А уж по дому– то тоска неимоверная. Да чего там по дому! По людям, по запахам земным, по детскому смеху, по шуму берёз… А уж по жене-то…