Товарищ капитан-лейтенант начал орать еще на ГКП. Дверь еще не успела стать на защелку, а командир группы уже птицей взвился на банкет. И застыл в изумлении.
За его действиями на этот раз наблюдали оба сигнальщика. Пелорус стоял между ними и олицетворял собой вековое равнодушие.
- А что случилось, товарищ капитан-лейтенант? - самым невинным тоном поинтересовался тот из сигнальщиков, что держал в руках свернутый флаг. - Не работает?
И указал на ОВНЦ рукой с флагом.
В ожидании прилива
Борьба за живучесть - вот, что более всего необходимо нашим морякам. И нашим кораблям, кстати, тоже. Ибо, то, что ходило по морям тогда, когда твои бабушка и дедушка даже не догадывались кто у них родится - сын или дочка, живучим быть уже не может. Оно может только бороться. За живучесть. И тебе - славному внуку не менее славных предков, брошенному волею судьбы на насквозь проржавевшее, но все еще героическое корыто - предстоит эту самую борьбу осуществлять. Потому как если не бороться - утонет оно мгновенно. И ты вместе с ним. Прямо у пирса. Так и не поняв за каким, собственно, чертом тебе все это было надо.
Вот именно поэтому курс борьбы за живучесть входит в обязательную подготовку. Спроси на Флоте любого "А ты знаешь, что такое борьба за живучесть?", он тут же хмыкнет и ответит "Знаю". Знает, собака. Еще бы ему не знать, если только ею, любимой и живет. Семь дней в неделю, с утра до вечера.
А в глазах его будет этакое превосходство. Светиться. Я-то знаю, а ты? А ты не знаешь. Иначе бы не спрашивал.
За живучесть мы боремся на специальном корабле. Работа у него, у корабля, такая - тонуть ежедневно. А дабы он совсем не утонул - внутри у него сидят люди. Мелкими партиями. Запускают их вовнутрь, дверь задраивают и... подают воду. Давай, родимый, борись. За живучесть.
И родимый борется, захлебываясь. А кому ж охота совсем утонуть?
Мы, пограничники то есть, за живучесть боремся на флотской базе. Нет у нас такого вечнотонущего корабля. Вернее все наши корабли вечнотонущие, но это не то. Не то это.
А поэтому, весь наш героический экипаж, исключая конечно вахту, прямо с утра погрузился на катер и отправился на флотскую базу. Бороться за их живучесть. Тренироваться.
Саму тренировку я предлагаю опустить. Тем более, что к рассказу она имеет всего лишь косвенное отношение. Гораздо интереснее то, что произошло после.
А после произошло вот что:
Как вам наверняка известно из школьного курса, в океане существуют приливы. А еще существуют отливы. И если на Черном море эти природные явления составляют всего лишь несколько сантиметров, то в наших условиях очень Тихого океана единицами измерения служат метры. Десятки метров.
И катер наш, в ожидании пассажиров приткнувшийся рядом с вечнотонущим кораблем, даже не подозревал какую подлянку готовят ему небесные тела. Тем более, что экипаж катера отправился вместе с нами... развлекаться. Хотя... лично я думаю, что даже останься они на борту - все равно ни черта бы не смогли сделать.
Итак: Когда мы - намокшие и веселые - выбрались на свежий воздух, катер нас несказанно удивил. Тем, что вместо того чтоб мирно покачиваться на ровном киле, весьма и весьма накренился на левый борт. Так накренился, что, имея тому желание, можно было даже пересчитать заклепки на днище. Отлив, как говорится, подкрался незаметно. И сделал свое черное дело. Никому точно не известно имя воина-строителя, так точно опустившего в воду бетонную плиту, что захваченный врасплох катер полностью на ней и поместился. И лег на борт недвижный как выбросившийся кит.
- А-а-а! - сказал командир катера, вздымая к небу поросшие рыжими волосами кулаки. - Так, ваш-шу мать! И растак! Куда ж вы смотрели?!
И непонятно было имеет он в виду галдящих вокруг бакланов или всех известных ему богов. А поскольку ни те, ни другие отвечать как-то не собирались, он прямо через борт сиганул на покосившуюся палубу своего катера и так ловко врубил машину на задний ход, что только брызги из-под винтов. Радугой.
- Р-р-р-р! - рычал он, судорожными пальцами дергая штурвал. Честное слово, если бы можно было, он бы самолично уперся ногами в плиту, руками в борт "Ы-ы-ть!". И спихнул бы катер на свободную воду.
К сожалению, это было невозможно. И командир, пропуская сквозь себя отчаянную дрожь кряхтящего корпуса, хрипло материл Тихий и могучий океан, флотскую базу, где с ним приключилась такая оказия и безымянного матроса-строителя, называя его почему-то чуркой.
- Что не сможет один - смогут семьдесят, - гордо сказал командиру катера старший лейтенант Зорин, именуемый среди матросов Зарином и назначенный старшим. - А потому подавай концы.
- И-и-Раз! И-и-Раз! - командовал он, решительно взмахивая рукой, а семьдесят матросов весело дергали новенький канат, другим концом наброшенный на кормовой кнехт катера. - И-и-Раз! И-и-Раз!
Через полчаса стало ясно, что семьдесят моряков никогда в своей жизни не снимут с мели застрявший катер.
На всякий случай подергали еще: "И-и-Раз! И-и-Раз". Чтоб окончательно... убедиться.
Еще через полчаса стало ясно, что снять катер с мели сможет только прилив, который придет с темнотой.
Неизвестно сколько именно ночных горшков вылило командование на седую голову командира катера сразу, сколько приберегло, дабы вылить попозже, но из радиорубки он выполз мокрый. И долго вытирал пот измятым носовым платком.
- Ну, - поинтересовался Зарин, гордый тем, что беда случилась не с ним. - Что сказали?
Командир катера был всего лишь мичманом. И сказать товарищу старшему лейтенанту то, что хотелось, ему не позволяла субординация. Поэтому он проглотил уже готовые сорваться с языка выражения и сказал:
- За вами второй катер придет.
- А когда? - поинтересовался Зарин. Сегодня планировался выход на границу, и в планы товарища старшего лейтенанта как-то не укладывалось застрять здесь, прямо на пирсе.
- Когда придет, тогда и придет, - ответил мичман и повернулся к Зарину спиной, закончив таким образом разговор.
В дивизии три катера. А три катера - это очень мало. В масштабах дивизии.
Просохший личный состав, напоминающий в своих черных шинелях ворон, уселся прямо на пирсе, болтая над водой ногами. Семьдесят моряков и пара офицеров за компанию предались ничегонеделанью в ожидании спасения.
И спасение не заставило себя долго ждать, что, в условиях развитого социализма, выглядит довольно странно, а на самом краю света - тем более.
Второй катер действовал осторожно, а вот оно - напоминание - лежит. Даже плита просохла. Он, как купальщик, пробовал "ногой" воду и тыкался носом в пирс.
- Спасены! - вырвалось у кого-то. - Хватай мешки, перрон отходит!
И-и-эх! - первый, не дожидаясь, когда катер пришвартуется, прыгнул, преодолев полутораметровую полоску грязной воды.
- Куда?! Куда?! - замахал на него командир второго катера. - Куда ты прешься?!
- От-ставить! - скомандовал Зарин. - Прыгать будем только по команде.
Старый пожарный рукав, выброшенный за борт чьей-то безжалостной рукой, медленно дрейфовал, охватывая второй катер с кормы, держась у поверхности.
- Гля, - тыкали пальцами в его направлении наши моряки. - С катера под шумок шланги выбросили. Гы-гы!
- Удерживай, - скомандовал командир второго катера. И повернув голову в сторону Зарина, добавил: - Прыгайте!
Резкий звон, переходящий в визг возвестил окружающим, что подлый шланг тоже сделал свое черное дело. Что все! На! Мо! Та! Ли! На! Винты!
- Вот! Твою!... И твою!... И ту... тоже... - поблагодарил командир второго катера окружающий пейзаж.
Визг, словно вняв его молитве, резко оборвался. Перепуганный моторист заглушил машину и выполз на палубу тряся головой и выковыривая из ушей. Лампочки. Ничем не удерживаемый катер медленно выносило на середину бухты. И разворачивало против часовой стрелки.
- Ну-у, - развели руками наши моряки. - Похоже, сидеть нам еще долго.
И снова заболтали ногами над водой.
- Будем ждать третий катер, - сообщил Зарин командиру первого катера. - С водолазами.
Командир первого катера кивнул и шепотом выматерился.
Командир второго катера матерился в полный голос. Его хрипловато-звонкий голос разносился над бухтой, сообщая всем и каждому, что именно он думает о своей нелегкой жизни.
Развернувшаяся перед ними картина заинтересовала и Флот. С кораблей тыкали пальцами, подвали издевательские советы, и вообще с пользой проводили время.
- Глянь, - кричали они, надрывая глотки, - они думают в химпрезервативе за борт лезть! Вот идиоты!
Идиоты или нет, а командиру второго катера хотелось завыть волком, зареветь белугой, а потом прыгнуть за борт и перегрызть подлый шланг собственными вставными зубами.
Вместо этого он зыркнул командирским взглядом по палубе и тут же обнаружил героя. А героя среди наших моряков найти очень просто. Потому что он всегда под рукой. А потому что на кораблях служат одни герои. Нет на наших кораблях других. Нет.
- Лысьев! - палец командира указал в грудь моториста. - Одевай КЗИ. Мы тебя за борт спустим. Распутаешь там...
И Лысьев проклял ту минуту, когда вынул из ушей лампочки.
- А-а-а... А почему Лысьев, товарищ мичман? - неуверенно заблеял герой. Ой как не хотелось ему лезть в холодную воду. Пусть даже и в абсолютно герметичном КЗИ, пусть даже и привязанному. Не хотелось и все тут. Да и для того, чтоб до винтов дотянуться, хочешь, не хочешь, а погружаться надо. Иначе не достать. А попробуй в КЗИ погрузись. Утонешь к чертовой матери.
Не хотел Лысьев становиться героем. Никак не хотел.
- Бегом! - рявкнул на него командир катера, уже винивший беднягу Лысьева в своей неудавшейся жизни.
- Бегом, бегом, - ворчал Лысьев, влезая в широченные химштаны. - Чуть что - сразу Лысьев.
Остальные герои-моряки, довольные тем, что это не им определил командир болтаться за бортом, мгновенно надели на беднягу Лысьева "сбрую" и спихнули его за борт.
- А-а-а! - сказал Лысьев, по пояс погрузившийся в воду, температура которой, даже в самые жаркие дни не поднимается выше семи градусов. - Товарищ мичман, я же здесь без наследства останусь!
- Не ссы, товарищи помогут, - цинично заметил командир катера. - Чего ты там повис?! Распутывай.
Лысьев попытался. Но у него ничего не вышло.
- Не получается, товарищ мичман! - крикнул он через борт.
- Распутывай! - кричал ему в ответ товарищ мичман.
- Не получается!...
- Распутывай!...
Некоторое время они так перекрикивались. Потом Лысьев замерз, а командир понял, что в выборе героя несколько ошибся.
- Вылезай, - скомандовал он.
И товарищи выдернули из-за борта дрожащего Лысьева.
Дрожащий Лысьев простучал зубами о своем отношении к воинскому долгу и побежал греться.
Первый катер ждал прилива, второй медленно дрейфовал, наши моряки болтали ногами.
Время тянулось резиновой лентой. Солнце, склоняясь к горизонту, перестало греть. А катера все не было.
Уже успел охрипнуть командир второго катера, согреться и снова вставить в уши лампочки бедняга Лысьев, научиться спать стоя экипаж первого катера, вконец истомиться Зарин и вконец оголодать наши моряки...
Третий катер пришел уже в сумерках. С него, прямо на ходу, попрыгали водолазы и ровно за десять минут освободили винты от шлангов.
Тем дело и кончилось.
И только первый катер пролежал на плите до прилива.
...С нарушением формы одежды...
Давным-давно известно, что чем дальше ты от Флота, тем лучше твое настроение. Тем ярче краски, громче звуки, насыщенней ароматы. Душа твоя втиснутая в обычное время в суровые рамки формы, стянутая широким ремнем и перепоясанная черно-белыми полосками тельника, стучит изнутри, рвется наружу, со звоном раскалывая тонкий хрусталь дисциплины.
И бежишь ты - радостный и бесшабашный, сбив на затылок бескозырку, жонглируя блестящим "дипломатом" и пиная сверкающими хромовыми ботинками ярко-желтые кучи опавших листьев.
ОТПУСК!
Отпуск! Где-то за спиной, на дистанции в пол страны и трех часов полета на самолете остался родной корабль, где-то море. Шумит не смолкая. Где-то воздух наполнен йодистым запахом гниющих водорослей и перекликаются гудками, где-то грызут сухари - единственное спасение от качки и звезды как орехи...
А ты едешь домой! Удалось! Тебе удалось! Вырваться! Из суровых лап нашей флотской организации!
И настроение твое, прорываясь сквозь распахнутые в улыбке зубы, творит такое... в иное время ты и не представлял, что можешь, а тут...
Майор Васильченко офицером был боевым и опытным. На плечах его пушистой шинели топорщились новенькие погоны, а за плечами долгая и безупречная служба в горячих точках и отдаленных гарнизонах. Лицо, с годами приобретшее багрово-красный колер, светилось собственной значимостью, осознанием текущего момента и вообще производило впечатление. В походке сквозила некая монументальность, и чувствовалось, что в роли начальника патруля он попросту неповторим. Два сержанта, послушно топотавшие позади эту монументальность подчеркивали и усиливали.
- Товарищ, ... э-э-э... - на погонах у развалившегося на скамейке моряка было несколько блестящих лычек, но Васильченко где-то слышал, что звания на Флоте отличаются от армейских, - ... моряк, - решился он, наконец. - Предъявите ваши документы.
И протянул руку требовательным жестом.
Старшина первой статьи Петров, мирно ожидающий поезда, который повезет его в родную Пеньковку, поднялся. И принял некое подобие строевой стойки, призванное показать какая именно бездна разделяет его - моряка героического Тихоокеанского флота и какого-то майора - начальника патруля из откровенно сухопутного гарнизона.
- Так, - Васильченко открыл военный билет, мельком глянул на фотографию. - Петров, - прочел он, - Борис Иванович. - Перевернув еще пару листов, майор обнаружил и звание. - Старшина первой статьи. - Ого, вон оно как. С такими званиями язык сломаешь.
Он захлопнул военный билет и вперился взглядом в путевые документы.
- Значит, убываете в краткосрочный отпуск? - спросил он, прочитав.
- Так точно, - подтвердил Петров. - Сроком на десять суток, не считая проезда туда и обратно.
Говорить последнюю фразу Петрову не хотелось, но кто их поймет, "сапогов" этих? Уж лучше изобразить ревнителя уставов, чем провести отпуск на здешней гауптвахте.
- Угу, - сказал Васильченко. И перевел взгляд на самого Петрова.
Паршиво Петров выглядел. С точки зрения сухопутного офицера. Бескозырка на затылке, бушлат распахнут, майка полосатая - тельник - так и светит черно-бело.
- Застегнитесь, - бросил майор сквозь зубы.
Петров, ловко перебирая пальцами, застегнул четыре пуговицы из шести. И даже бескозырку поправил, спрятав рвущийся наружу огненно-рыжий чуб.
- Ну вот, - удовлетворенно сказал майор Васильченко. - Теперь другое дело.
Теперь Петров был похож на революционных моряков из черно-белых фильмов.
Рука майора с зажатыми в ней документами Петрова двинулась в обратный путь. Черт с ним, ограничимся замечанием, - думал Васильченко. - В отпуск ведь едет моряк.
Глаза Петрова, все краткое время беседы смотревшие куда-то вовнутрь, медленно возвращались в пределы собственных орбит. Его рука поднялась, встречая и приветствуя родные документы, но...
Но что-то не давало покоя майору Васильченко. Фигура моряка была не завершенной. Не хватало чего-то. Не хватало - и хоть ты убей.
- А где... это?... - спросил майор осторожно.
Глаза Петрова снова начали разворачиваться зрачками вовнутрь.
- Что... это?...
- Ну... это... - майор сделал некое движение в районе шеи, которое наверное должно было что-то означать.
- Это? - переспросил Петров, повторяя движения майора.
- Да. Это. Я знаю, что у вас там что-то должно быть. - И Васильченко потеребил свой шелковый шарф, безупречно белого цвета. - Вот такое.
Это! До Петрова наконец-то дошло, что именно имеет в виду майор Васильченко. И настроение отпускника мгновенно взлетело на отметку "творить". Почему бы и нет, - подумал он. - А что они мне сделают?
- Ах, это? - придав голосу узнавание, повторил Петров. - "Это" называется... - он выдержал паузу, - ... кнехт.
- Да! - обрадованно кивнул Васильченко. - Где ваш кнехт, товарищ... - тьфу, черт, - мысленно выругался он. - Опять забыл как там его звание.
Петров, старательно скрывая улыбу, щелкнул замками "дипломата" и вынул нечто, более всего смахивающее на детский слюнявчик.
- Вот, товарищ майор, - сказал он, предъявляя. - Это мой кнехт.
Слюнявчик был черного цвета, фланелевый. С подкладкой. Верхний его край, в надетом состоянии опоясывающий, видимо, шею был украшен снежно-белым подворотничком.
Васильченко перевел взгляд на Петрова. Не врет, - понял он. - Точно, кнехт.
- Но ношение кнехта вне флота не является обязательным, - протараторил Петров в ответ на майорский взгляд.
Майор засомневался. С одной стороны был старшина первой статьи Петров без кнехта, а с другой - майор Васильченко, не имеющий ни малейшего понятия о флотских порядках. Кто же прав? Я или он? Флот или патруль?
- Наденьте, - решился он, наконец.
Петров мгновенно опоясал шею этим... кнехтом.
И вправду, выглядит он с... с кнехтом... Да и черт с ним! - решил про себя майор Васильченко
- Вот что, сержант, - сказал он Петрову, называя того на сухопутный манер. - Задерживать мы тебя не будем. - Петров заулыбался. - Но по месту службы сообщим.
- Так точно, - ответил, старательно изображающий досаду, Петров.
Майор переписал данные из военного билета Петрова в свой блокнот. Потом подчеркнул и приписал: "Во время пребывания в городе Козолове был замечен с нарушением формы одежды". И в скобках: "Был без кнехта".
- Счастливого пути, товарищ старшина, - сказал майор, возвращая документы. И отдал честь.
Петров принял документы и тоже приложил ладонь к виску.
Интересно, что они напишут? - подумал Петров, провожая патруль взглядом. - Неужели, что был без кнехта? Вот ур-роды!
И расхохотавшись, побежал на призывно дудящий поезд.
- Из Козоловской комендатуры, товарищ капитан второго ранга. - Молодой лейтенант, помощник дежурного по штабу, протягивал скрепленный сургучными печатями конверт из официальной бумаги плотно-серого цвета.
- Та-ак, - грозно протянул НачПО, и лейтенант засомневался в своевременности своего появления на свет. - Опять кто-то из наших воинов напился! Даешь им, сволочам, отпуска, а они... Чей литер?!
- С-смелого, - пролепетал лейтенант.
- Зама ихнего ко мне. Бегом! Я им устрою, я им...
Что еще обещал НачПО загадочным "им" отрезало захлопнувшейся за лейтенантом дверью.
- Товарищ капитан второго ранга, старший лейтенант Семенов...
- Петров твой?! - прервал "смелого" зама НачПО.
- Мой... Петров, - растерянно прошептал замполит.
- Полюбуйтесь, что натворил ваш Петров, товарищ старший... лейтенант. - НачПО протянул конверт.
- А что... Петров?