Ночь, в самом деле, была теплой, чуть влажной. Ветер со стороны Турции пах солью и гниющими водорослями. В черной и застывшей как стекло воде бухты отражались разноцветные огни. Сонная тишина изредка нарушалась расплывчатыми и приглушенными звуками; дальние гудки, неторопливое пыхтенье катеров портовой службы, чей-то крик из динамика разносит услужливое эхо, отражаясь от воды и причальных стенок. Чуть слышно шлепает мелкая рябь о борта и, если замереть, вобрать в себя эти ночные звуки, кажется, что вот сейчас, в эту самую минуту, услышишь как дышат корабли...
- Ну чего ты встал?
Ряузов настолько уверен в себе, что начисто лишен даже зачатков романтизма.
Друг за другом, почти неслышно, мы преодолели три вертикальных трапа, осторожно отжали лючок антенной площадки...
Все. Выше нас только звезды. И скворцы, гады. И "Фрегат". Вот он - толстенная фигурная тумба, с косо укрепленными решетками. Мы молчали, замерев в ожидании. Скворцы тоже.
- Ну, - чуть слышно выдохнул Быстов и полез по скоб-трапу на "Фрегат".
То, что он сейчас делал, запрещалось всеми корабельными правилами, но правила, как известно, для того и существуют, чтобы их кто-нибудь нарушал. В данном случае - Эдька Быстов.
Трап кончился. Быстов перелез на "решетку" и ловко поднимался все выше, время от времени просовывая сквозь нее руку и ощупывая. Вероятно в поисках врага.
За все время его поисков только один полоумный скворец выпорхнул, возмущенно свистнув, и растворился в звездной черноте.
- Пусто, - резюмировал Быстов.
Мы с Ряузовым пожали плечами "Бывает".
Движение в бухте затихло. На северной стороне, в высотных домах медленно гасли огни. Запахи летней ночи, словно дождавшись именно этого момента, хлынули со всей южной мощью прямо в морскую душу...
По-моему даже Ряузов почувствовал.
На шкафуте, звякнув, открылся камбузный люк.
- А не выпить ли нам чаю? - задумчиво произнес Вовка Ряузов, вдохнув поглубже.
"А почему бы и не выпить?".
Ряузов, конечно, личность приземленная, но идея весьма недурна. Тем более, что мы никогда не против выпить. Пусть даже и чаю.
Теплая южная ночь, со всем звездным светом, ласковым шепотом волн и, ох, ты, Господи, запахами, куда лучше воспринимается под крепкий чай с чем-нибудь домашним и неторопливую беседу. О чем? Да ни о чем. Просто беседа.
Мы сидели прямо на палубе третьего мостика, опершись спинами о нагревшуюся за день надстройку и прихлебывая душистое питье, смотрели на звезды. Было хорошо. И мысли наши, влекомые соленым ветром, устремлялись прямо к звездам. Казалось еще чуть-чуть и самую близкую нам Проксиму Центавра можно будет просто достать руками...
Нирвану разбило быстрое буханье матросских ботинок. Еще несколько мгновений, за которые никто из нас не успел вернуться на Землю, и над палубой третьего мостика показалась голова.
- Тю-ю, - сказала "голова". - А говорят, что они скворцов ловят...
Да пропади они пропадом, скворцы!
Без истины
- Нам Быстова не хватает, - заявил Ряузов в самый разгар очередного спора.
Надо сказать, что споры у нас возникали и ранее, но после увольнения Быстова они, обычно, ничем не кончались. Уверенный Ряузов, совершенно неожиданно, для самого себя, ставший командиром отделения, стремился не к достижению истины, а переспорить. Если раньше можно было апеллировать к Быстову, чье мнение считалось истиной (даже для Ряузова), то теперь...
Нет, Ряузов, конечно же, признавал за мной и опыт, и знания, но кроме этого он был еще и уверен в себе.
Я вам скажу, что если на одну чашу весов положить Знание, а на другую наглую Уверенность, то даже не сомневайтесь, Знание никогда не будет весить больше.
Кстати, то, что Ряузов будет командиром отделения, предсказал именно я. Еще год назад. Ряузов же, со свойственной ему уверенностью, примерял эту должность на меня.
И кто в итоге оказался прав, позвольте спросить?
- Не хватает нам Быстова, - повторил Вовка Ряузов.
Я кивнул. Мне Быстова, ой как, не хватало. И не потому, что можно было к нему апеллировать, просто интересный человек Быстов.
- А, - махнул рукой Ряузов. - Он всегда тебя поддерживал.
Ну да, так оно и было. Быстов поддерживал меня. За редкими исключениями.
А теперь ответьте мне пожалуйста: Если Истина на стороне Знания, всегда ли Уверенность перевешивает?
Тебе надо...
Про нашего зама, боевого замполита то есть, я мог бы писать круглые сутки. Вот так - садился бы с утра, карандаш в лапу, глаза в потолок, взгляд строго вовнутрь - отсутствующий...
И только бумагу подкладывай
Великолепный роман получился бы. Под названием "Зачем ты нужен, или приключения балласта".
Первую часть этого названия чуть ли не ежечасно повторяли все двести членов экипажа, который, по меткому наблюдению, нам семья. Как видят замполита, та и повторяют. Мысленно, правда. "И зачем ты нам нужен, товарищ капитан третьего ранга?". Сколько не бились над этой загадкой, так и не смогли найти ответа. Ведь нужен, несомненно. Зря, что ли его к нам прислали? Но зачем? А черт его знает!
Вторая же часть весьма точно определяет роль, исполняемую замом в сложном устройстве корабельной службы. Балласт и есть. Однако, настоящий балласт много полезнее. Хотя бы тем, что по кораблю не шляется. И политзанятий не проводит.
А еще наш зам боролся с неуставными взаимоотношениями. Делал он это так: соберет всех в столовой, выйдет в центр и скажет, глядя на нас как на очередное звание: "Гидра годковщины поднимает голову". Маяковский ты наш! Так и слышится: " Врангель еще жив! Добей его в Крыму!". Дальнейший текст исполнен рутины, а потому не интересен. Но, главное, главное - в конце. А в конце - рефреном: "Я вижу в этом проявление махровой годковщины". Вот так - именно махровой. А не какой-нибудь еще.
Нашим корабельным негодяям очень понравилось это слово - "махровой". Они начали его употреблять. К месту и не к месту. И затаскали нужное слово. Чуть до дыр не протерли. Та и слышалось: "...махровой...", "...махровый...", "...махровым...". И еще множество вариаций.
Употребляли они его в сочетании со столь не стыкуемыми понятиями, что командир, ошалевший от этакого расширения границ "Словаря живого русского языка", тут же влепил пять суток с содержанием первому попавшемуся "продолжателю дела Казака Луганского".
Или еще так зам с годковщиной боролся: Зайдет в столовую где народ собрался "видик" смотреть, дождется когда переводчик прогнусавит: "В главной роли Арнольд Шварцдебеббер" и скажет: "Не дам в обиду молодух матросов".
Потом "видак" отключит, кассету выдернет и стоит - непоколебимый как памятник Дзержинскому.
Расходится народ по кубрикам и друг другу как "Но пасаран" - "Гидра годковщины поднимает голову".
Вот такой у нас был орел-комиссар - длинный как жердь, тощий как глист, жилистый как подметка, с лицом усатым и ответственным за наше идейно-патриотическое воспитание. Настолько ответственным, что Ленинское "комиссары впереди" воспринимал буквально.
Неизвестно за каким чертом, но кто-то главный и штабной издал приказ, гласящий, что в период нахождения в тропиках, личный состав обязан получать дополнительную дозу физической нагрузки. Чтобы жизнь медом не казалась, видимо.
Идиотские приказы и исполняются по идиотски. Особенно замполитом. Он почему-то решил, что самой лучшей нагрузкой для нас будет пробежка. По кораблю.
Взялся он за это рьяно и даже возглавил. Бежал впереди - два шага вдох, два выдох - посреди морского и очень одинокого пейзажа. А мы вслед за ним - из кормы в нос - по правому борту, из носа в корму - по левому. Проскакивая в двери, огибая барбеты, торпедные аппараты и установки радиоэлектронной борьбы.
Получив таким образом усиленную дозу целых два раза, мы, то есть связисты, переполнились недоумением по самые козырьки тропических пилоток и обратились к своему "быку".
- Товарищ капитан-лейтенант, - сказали мы, - зачем нужно это самоистязание? Для чего мы... при плюс сорок пять... в тропических трусах... по раскаленной палубе?... Мы не понимаем.
- А вам и не надо понимать, - кратко и емко ответил наш "бык". - Утешайте себя мыслью, что так положено.
И мы утешали, получая ежедневные нагрузки, покрываясь потом, уменьшая, таким образом, и без того скудные запасы воды в организме. А зам по-прежнему гордо возглавлял наши пробеги, призванные, видимо, если не запугать наиболее вероятного противника, то, хотя бы, удивить.
А после этого идиотизма бегуны, с замом во главе, грохотали по трапу под душ. И обливались забортной водой. Специально для этой цели на юте была сварена конструкция из дырявой трубы и пожарного шланга. Соединяешь их в одно целое, вентиль крутанул и вперед - возмещать потерю соли. Вода теплая, струи колючие - так навозмещаешься, что соль эта, морская, с тебя хлопьями осыпается. Аж скрипишь при ходьбе. Такое, понимаешь, удовольствие.
Уф, слава богу. Очередной пробег завершился. Зам, бегущий во главе, первым скатился по трапу, на бегу подхватил "рукав" и, не прекращая движения, соединил. Крючки хрустнули, вцепившись друг в друга.
"Ага! - подумал зам". И повернул вентиль Вода хлынула столь радостно, а напор был столь силен, что соединение не выдержало. И разлетелось, звонко лязгнув.
"Ух, ты! - подумал зам, глядя как соленый поток стремится за борт".
Он повернул вентиль в обратную сторону, еще раз соединил и снова повернул. Соединение снова не выдержало. Зам еще раз завернул, соединил, повернул.
"Дзинь! - сказал шланг". И снова сорвался.
"Ну что ты будешь делать, - развел руками зам". И снова полез соединять.
Старпом, как будто он дожидался именно этого момента, величественно спустился по трапу, увидел зама в позе Лаокона и повернул вентиль.
Вода хлынула, весело зашипев, в рукав, сквозь соединение, сжатое замовскими руками, в конструкцию. И ударила веселыми упругими струями в раскаленную палубу.
- Вот, - сказал старпом, влезая под этот душ. - Так и держи.
Он, фыркая и отплевываясь, поворачивался , подставляя соленым струям то один, то другой бок и чувствовалось, что истинное удовольствие ему доставляет не душ, а то, что обеспечивает этот душ лично зам.
- Молодец. Тебе надо трюмным быть, а не замом, - подытожил старпом, вытираясь.
Зам, стоящий в той же позе, чуть было в камень не обратился. После этого он почему-то перестал возглавлять наши пробеги.
А может, ему действительно стоило трюмным быть?
Пеленги
- А если очень повезет, тебя дорога приведет на Тихоокеанский флот, - старательно фальшивя, пропел я.
- Плохая песня, - высказал свое мнение Ряузов, хмуро глядя на южную оконечность острова Сахалин.
- Начать большую приборку, - радостно объявил дежурный по кораблю.
- Что делать будем? - глядя куда-то левее Константиновского равелина, поинтересовался я.
Вокруг было лето, Севастополь, Черное море и просто хорошее настроение.
- Давайте... - как всегда уверенный Ряузов уже определился.
- А давайте приборку сделаем, - совершенно внезапно предложил Быстов.
Уверенный Ряузов чуть было челюсть не вывихнул, услышав такое. О какой приборке может идти речь, когда вокруг лето, Черное море и просто хорошее настроение. Он так и замер - рот открыт, глаза выпучены - не человек, а памятник Саше Матросову.
- Нет, - ответил я Быстову. - Это старо.
И оживший Ряузов тут же со мной согласился.
- Благодарность,... - сказал "бык", стоя перед личным составом родной БЧ, привычно изображающим две шеренги, - это... это... - видимо ему очень хотелось сказать, но то, что очень хотелось никак не получалось. А то, что получалось, говорить и вовсе не хотелось. - Это... больше чем отпуск, - сформулировал он, наконец. И пошел развивать мысль, пока личный состав, несколько обалдевший от этакой переоценки ценностей, еще не успел "выпасть в осадок": - Потому что, объявляя вам благодарность командир благодарит. То есть выражает вам свою оценку проделанного лично вами труда. Понятно?
- А... отпуск? Отпуск он... как? - поинтересовался личный состав из строя.
- А отпуск, - уверенно начал "бык", - отпуск... это,... - Чувствовалось, что мысль зародилась под командирской фуражкой не далее как вчера вечером и за краткое время военно-морского сна еще не успела вырасти до размеров если не правила, то хотя бы убеждения. - Отпуск это... так. - Он поморщился и покрутил в воздухе растопыренной ладонью. Видимо столь сложное понятие как отпуск можно было объяснить исключительно мануально.
Личный состав озадаченно молчал, переваривая свежеполученную информацию.
Бык окинул взором наши стройные ряды, набрал в грудь побольше воздуха и пророкотал:
- Матрос Константинов, выйти из строя!
Я автоматически сделал два шага вперед и повернулся лицом к строю, щелкнув каблуками.
"Бык" приложил ладонь к виску и объявил:
- За проделанную работу по обеспечению боеготовности корабля и проявленные при этом находчивость и смекалку объявляю вам благодарность.
- Служу Советскому Союзу! - ответил я.
- Стать в строй.
Откровенно говоря, я и не надеялся на столь высокую оценку моей работы. Целая благодарность. Мне бы и отпуска хватило.
- Поставить рядом с бортом! - скомандовал "бык", глядя на остатки строительного материала в наших руках.
Исполняя его приказ с истинной военно-морской точностью, мы сложили весь мусор на палубу, под леерами.
- Я же сказал: "Рядом с бортом!" - повторил "бык".
Мы посмотрели на мусор, художественно разложенный вдоль ватервейса. Вроде бы все правильно, борт рядом.
- Рядом с бортом, - еще раз повторил "бык". А потом подошел и лично спихнул мусор за борт. - Вот так, - удовлетворенно хлопнул он ладонью о ладонь. - Команды надо исполнять в точности.
- Ты только подумай, - сказал Быстов, сидя верхом на брусе, изображавшем некогда "выстрел" на полосе препятствий, а теперь разжалованном и брошенном доживать свой век в жидкую крымскую траву. В руках Быстов держал ветку маслины, с которой обрывал по одной маленькие терпкие ягоды. Впрочем, для Быстова даже крымская маслина - лакомство. У них, в Забайкалье, кроме яблок - никаких иных фруктов.
- Ты только подумай, - повторил он еще раз. И кинул в рот очередную маслину. - Вот я. Меня, через всю страну, на самолете, ... - он выплюнул косточку, - в Анапу. Это раз. - Пальцами правой руки, с зажатой в них веткой, Быстов загнул мизинец левой. Ветка мешала, и Быстов сунул ее под мышку, пачкая выгоревшую, но все еще темно-синюю голландку. - Потом обратно и опять через всю страну на самолете. На Камчатку. - Безымянный палец повторил действия своего соседа. - Это два, - подытожил Быстов. Ветка не удержалась под мышкой и плавно опустилась в траву. Но Быстову было не до ветки. Когда Быстов рассуждает о жизни, в мире замолкают все остальные звуки. - Потом еще раз - из Петропавловска в Керчь - снова через всю страну. - Быстов загнул третий палец. - Спрашивается; - оставшиеся не загнутыми большой и указательный поднялись вверх, целясь прямо в безоблачное крымское небо, щедро залитое багрянцем заката, - это сколько же денег Государство потратило на меня одного? А сколько потратит на нас всех? - Его монгольские глаза при этом открылись, превысив все возможные пределы. Однако, по выражению, блуждавшему в них, подобно утреннему туману, ясно читалось, что столь астрономические числа старшему матросу Быстову попросту неведомы.
Я нагнулся, подобрал обороненную ветку. Оторвав одну маслину, могущую любого грека ввергнуть в предынфарктное состояние, я потер ее в пальцах очищая и кинул в рот.
- Ч-черт! Как ты можешь жрать эту гадость?!
- Старый, спирт будешь?
Это мы Быстова так называли - Старый. Не знаю почему. Назвали однажды, он и отозвался. Так и повелось: Старый.
- А есть? - Быстов заинтересованно повернулся.
Спирт мы получаем в тридцатилитровых флягах. Расписался где положено - и получай. "Бык" расписался и... получил. На всю боевую часть. Унес к себе в каюту, обнимая счастливо.
А как дошло дело до распределения - крышку откинешь - и вот вам "факт на лицо". Все выжрано без нас. И правильно: кто распределяет материальные блага - тот их и имеет. Ведь представьте только - матросы - они ж если получат спирт, то выжрут его немедленно. И будут, как говориться, "на четвереньках вокруг себя ползать".
То ли дело товарищи офицеры. Они "жрут" культурно. Литра по полтора... за раз. Не напиваются, то есть.
Но иногда перепадает и матросам. Выдают им спирт - наркомовские сто грамм - на протирку аппаратуры. А связистам выдают чаще других. Ванька Вишневецкий, занявший высокую должность старшины команды, сумел даже скопить к новому году... грамм двести - двести пятьдесят. И торжественно их уничтожил под бой курантов в компании лиц особо приближенных.
Ну а нам, сигнальщикам, спирта практически не достается.
- Ну и что с того, что положено? - делает себе недоумение "бык". - А зачем он вам? Зеркала у вас и без спирта блестят. Идите и не морочьте мне голову.
И мы идем... облизываясь.
Так что появление Ганитулина со спиртом, влитым в аптечный пузырек, могло совершенно справедливо быть приравнено к сошествию прямо на мостик кого-нибудь из ангелов небесных.
Быстов осторожно откупорил пузырек, убедился, что внутри действительно спирт - со свистом втянув аромат сквозь ноздри. Потом достал кружку, к которой кто-то очень щедрый припаял сразу четыре ручки и вытряхнул в нее "влагу жизни".
Ганитулин наблюдал это священнодействие как пенсионерка мексиканский сериал. Он даже рот открыл. И сделал буквой "О".
Быстов, прикинув на глаз количество "живой воды" в кружке разбавил ее обычной, из системы, поболтал, следя, чтобы жидкости перемешались равномерно.
- Ну, - сказал он, выдыхая. - Твое здоровье. - И кивнул Ганитулину.
- Он технический! - взвизгнул Ганитулин, наблюдая с таким трудом добытого спирта последний путь.
"Голт! - сделал Быстов. - Х-ху!".
И поставил пустую кружку на стол.
- Пойду-к я. На мостик. - Старый открыл дверь и одной ногой ступил в коридор. - Воздухом подышу.
В глазах Ганитулина навсегда застыло выражение непроходящей тоски.
- ... огромное такое, страшное, на весь коридор. Кидается на меня из темноты и мычит: "У-у-у, у-у-у!", - сказал Быстов, делая страшные глаза и разводя в стороны руки. В поисках размера, вероятно.
Я покивал, соглашаясь. Во время первого шторма, накрывшего наш "свежесрубленный" кораблик в Черном море можно было увидеть и не такое. Бывало, дверь откроешь, а оттуда на тебя... Нечто. Вываливается. Руки дрожаще растопырены, пальцы судорожно хватают воздух, глаза выпучены, кровью налиты, щеки раздуты - как мяч футбольный в рот впихнули. И накачивают. Зубы стиснуты. Аж до скрежета.
Корабль на борт кладет - в глазах тоскливый ужас и сквозь зубы... прорывается со стоном. Руки - к лицу в тщетных попытках, и летит это Нечто с грохотом, извергая попутно, куда придется.
А в особо людных местах они целыми стаями... шастают.
Да-а, укачиваться хреново.
- Стой! - Довольный зам взмахнул обеими руками. - Приехали.