Он не был женат, любил симфоническую музыку и свою морскую форму одежды, особенно черную повседневную тужурку с белой рубашкой. По-обезьяньи волосатые руки, со здоровенными, с голову пионера, кулаками, на треть длины торчали из рукавов кителя, когда-то на редкость неудачно пошитого. Кремовых рубашек нужного размера ни на одном складе подобрать не могли, поэтому даже в летнюю жару он ходил в тужурке, необычайно ловко подбирая к ней… самые настоящие белые манишки. Где он их "откопал" - неизвестно, но летом и зимой ходил в черной тужурке на голое тело. Ведь манишка закрывала только грудь. Воротничок и манжеты - совершенно автономные детали этого наряда, пристегивались и отстегивались по мере надобности или загрязнения. По сути, для холостяцкой жизни это было удобно, но объяснять окружающим - неловко, а посему тщательно скрывалось.
Своеобразное пристрастие к симфонической музыке также вызывало недоумение, а порой и протесты окружающих. В береговой каюте на тумбочке у койки красовался проигрыватель, а рядом - на свободной "баночке" - стопка фирменных пластинок (штук 50!) В "адмиральский час" Кроха, лежа на своей койке, позволял себе "расслабиться". Нередко, вызвав дежурного по экипажу и наставительно отчитав его за беспорядок, заставлял слушать музыку вместе с ним. Это вынуждало матросов идти на любые ухищрения, лишь бы уклониться от "эстетической пытки". На стене над койкой висел известный портрет Мусоргского, изображающий его не в лучшие годы жизни, когда он изрядно пил, и на носу и лице композитора четко проступали последствия возлияний.
Как-то раз комбриг Хромов, проверяя казарму, зашел в каюту Крохи и в очередной раз расстроил его вопросом:
- Что это за алкаш у вас тут висит, товарищ Коломиец?
Озадаченный Кроха, хлопая растерянными глазами, как бы стесняясь, промямлил:
- Это же известный композитор…
- Снимите алкаша, командир, не позорьтесь.
Приказание пришлось выполнить незамедлительно. Хромов два раза не повторял, да и боялся его Кроха просто зоологически.
Помимо симфонической музыки, любил Кроха природу, женщин родного края и… халяву. Из-за последнего пристрастия у него было довольно мало друзей в командирской среде. Командиры, как повелось, жили дружно и по вечерам частенько позволяли себе собраться "за рюмкой чая", но Кроху приглашали редко. И он старался жить своей жизнью.
Женщин предпочитал проверенных, имеющих за плечами опыт семейной жизни, разведенных, бездетных, с жилплощадью. Знакомился с ними в ресторане, благо в Либаве было, как минимум, шесть приличных кабаков. Поначалу "тетки", мгновенно клевавшие на здоровенного молодого военного моряка, таяли в сладких грезах и строили планы. Некоторые, не разобравшись, немедленно предлагали переехать к ним. Однако, познакомившись поближе, большинство из них просило немедленно освободить их от его присутствия. А порой и просто нахально выпроваживали… Одна шутница, мало того, что выгнала, так еще в порыве ярости сделала шорты из его форменных брюк. Под покровом ночи глубоко уязвленный Кроха короткими перебежками, благо, что улицы военного городка были немноголюдны, прибыл в казарму, вызвав нездоровый ажиотаж среди подчиненных и дежурной службы бригады.
Как-то, заступив дежурным по бригаде, Кроха производил обход и проверку кораблей бригады в ночное время. Спустившись в центральный пост одной из ПЛ, он был встречен бдительным молодым вахтенным, который, как и предписывалось инструкцией, отразил сей факт записью в вахтенном журнале: "На подводную лодку прибыл дежурный по бригаде капитан 3 ранга Кроха". Окончив проверку корабля, Коломиец, в свою очередь, решил сделать запись о выявленных замечаниях…
Каково было его возмущение, когда он прочитал запись старательного матроса! Красный от возбуждения, он поднял корабельную вахту во главе с ничего не понимающим лейтенантом - дежурным по кораблю, и битый час проводил "разбор", пытаясь выяснить, "откуда растут ноги" обидного прозвища. Вахта в полном составе понимающе кивала и, активно потея, с трудом дождалась финала.
Утром командир лодки, пострадавшей от ночного набега Крохи, разбираясь в случившемся, и сам поинтересовался у вахтенного, почему он сделал такую запись. На что получил ответ:
- Товарищ командир, ну все его так зовут. Откуда ж мне знать, что он вовсе не Кроха, а Коломиец. Нам же его на разводе не представляли.
Командир с доводами согласился, и наказывать никого не стал.
Знакомство
Познакомились мы интересно. Можно сказать, что познакомил нас транспорт, вернее городской автобус №10.
В то время Кроха снимал комнату в городе недалеко от моего дома, и мы встретились на остановке автобуса возле католического собора. Народу была тьма, и поездка грозила стать довольно "веселой". По этому маршруту ходили тогда небольшие автобусы Львовского завода. Посадка на подошедший транспорт носила эвакуационный характер. Кроха стоял у задней двери и галантно пропускал всех вперед. Толпа, благодарно глядя на здоровенного офицера-подводника, весело забиралась в утробу машины. Проходя мимо, я отчетливо услышал, как он сказал мне: "Если хочешь приехать вовремя, садись сразу за мной".
Кивнув, я нацелился ему в кильватер, ожидая удобного момента. Когда последнее тело, свисая "кормой" наружу, попыталось впихнуть себя внутрь, Кроха пристроился сзади, ухватившись руками за края входной двери. В этот момент словно кто-то одел маску зверя на его добродушное лицо, даже глаза заблестели недобрым блеском. Секунда, мощный толчок, и тело, превратившись в гигантский поршень, начало свое поступательное движение. Выражая недовольство, все сильнее и сильнее верещали пассажиры.
Но, как говаривали тогда его подчиненные, наш командир, что крокодил, - ходит только в одну сторону. Первые три метра я пролетел за ним, словно в вакууме. За мной ряды смыкались как вода. Движение "поршня", помимо стонов и возгласов недовольства, сопровождалось жутким скрипом стареньких автобусных "шпангоутов". Мне почему-то вспомнился старинный чаплинский фильм. Казалось, что передняя дверь вот-вот не выдержит этого дикого напора и сломается, а автобус, как большой тюбик с горчицей, выплюнет из утробы что-то пожеванно-бесформенное прямо на паперть католического собора.
Кошмар и возмущение витали в атмосфере автобуса еще минут пять. Пассажиры, держась за поручни, висели, балансируя, чтобы удержаться на поворотах и напоминали собой сюжет памятника героическому миноносцу "Стерегущий" в далеком Питере. Во всей композиции не хватало только кингстона, к которому все должны тянуться. Постепенно осваивая возможные кусочки свободного автобусного пространства, народ принимал все более свободные позы и, наконец, угомонился.
До Подплава мы добрались вовремя…
Портрет моряка
Однажды Крохина лодка возвращалась с учений в Северном море…
Проливы проходили в шторм. Шведские и датские паромы с завидной интенсивностью и регулярностью, несмотря на шторм, выполняли свои перевозки, создавая бегущей домой подлодке перманентную помеху. Ну а два катера "сопровождения" следовали буквально "по пятам", готовые в любой момент к любой провокации. В их задачу входил и возможный подъем людей на случай, если кто-то, решив изменить Родине, сиганет за борт.
Оценив обстановку, Кроха принял решение - с мостика не сходить. Порядком укачавшись, он скомандовал механику, чтобы на мостик вынесли матрас. Видавший виды, некогда полосатый ватный матрас был доставлен и водружен на рубку поверх опущенных выдвижных устройств. На нем Кроха и возлежал, будто сломанная штормом грот-мачта. Меж разбросанных в разные стороны ног, мокрый и озабоченный, словно суслик при пионерской облаве, торчал из своей штатной ячейки рулевой-сигнальщик. Кроха, время от времени поднимал голову и, оценив ситуацию, по необходимости через вахтенного офицера отдавал команды на руль и телеграфы. Когда же становилось совсем невмоготу и к "выходу" подступало, он вскакивал во весь свой баскетбольный рост и, как раненный баклан, орал на ветер, периодически изливая наружу серо-зеленые потоки содержимого своего желудка.
Из-за крупных габаритов спускаться в надводный гальюн Крохе было сложно, а в этом состоянии особенно. Поэтому возникавшие за пять часов прохождения проливной зоны естественные малые и большие надобности решались на месте, с высоты мостика и под любопытными объективами разведывательных катеров сопровождения. Малая нужда справлялась неброско, практически незаметно. Ну а на большую… вероятный противник реагировал резким маневром изменения курса и активным сближением. Поначалу, все выглядело так, будто они уклоняются от возможного попадания экскрементов, поскольку занимали правильную позицию по ветру, ведь давно известно, что "ничто так не портит цель, как прямое попадание". Но, глядя на высыпавшую на палубу "супостатов" разношерстную, откровенно ржущую толпу, непрерывно снимавшую происходящее на пленку и глазеющую на "это" через могучую бортовую оптику, не оставалось никаких сомнений - объектом любования является Крохина "корма". Вероятно, каждый из снимавших втайне надеялся, вернувшись на берег, круто преуспеть в бизнесе, втридорога продав какому-нибудь журналу "измученную" походом задницу командира советской дизельной подлодки.
Можно только представить возможные комментарии очевидцев, так как туалетная бумага, увы, не являлась участницей данного процесса. А ведь это был просто рядовой, маленький эпизод из нелегкой, но полной неожиданностей и "романтики" флотской жизни нашего героя…
Для информации могу сказать читателю, что через два года подобных мучений Кроха все же поступил в Военно-морскую академию, но по ее окончании на плавающее соединение не попал. Кадровики, досконально изучив офицера, предложили ему должность в штабе Балтийского флота в отделе БП, на которую он, после недолгих уговоров, и согласился.
Рухнула заветная мечта стать комбригом и адмиралом. Не хочется думать, что роковую роль в судьбе нашего героя сыграл компрометирующий его фотоматериал.
Январь 2004 г.
Фрол
Штрихи к портрету
"В грехах мы все, как цветы в росе,Святых между нами нет...".
Фрол, как его звали друзья на бригаде, слыл личностью неординарной.
Умом большим не отличался, но был на удивление упорен и даже уперт. С виду большой и спокойный, старался служить обдуманно, усердно, исполнительно. По-крестьянски хозяйственный, с замашками опытного снабженца, был прижимист и запаслив. Уже с лейтенантских лет обращал на себя внимание командования бригады своим умением содержать в хорошем состоянии вверенное ему заведование на корабле и берегу. В то время бригадой командовал Н.Е.Хромов, который за мастерское совмещение жесткой требовательности и заботы о подчиненных, заслуженно носил прозвище Дядька. Мимо его пристального внимания такие способности молодого офицера незамечено пройти не могли.
В глаза всем сразу бросалась его физическая развитость, подтянутость и старательность. К тому же не пил "шило" и был в этом, пожалуй, исключением из правил среди всех себе равных.
И служба у Фрола пошла в рост. Может не так быстро, как ему хотелось бы, но на месте не стояла.
Сказать, что он был окончательным трезвенником, конечно нельзя. Ведь служил он не на Луне, а в Либаве, среди друзей-лейтенантов. Правда, от частых дружеских застолий старался уходить. Прежде всего, побаивался жену, которая, зная его скрытые особенности, по-женски давала ему иногда нагоняй почище любого командира подводной лодки.
- Ты что, спортсмен? Или вообще не пьешь? - удивленно спрашивали его друзья.
- Почему? Пью… иногда, - отвечал он.
- Значит, жены боишься? Наверняка сильно ругает, когда поддатый являешься? - старались уточнить товарищи.
- Ну, уж нет… столько-то я не пью, конечно! - смущенно отвечал Фрол, так как этот вопрос, как выстрел, попадал точно в "десятку".
Его трезвость обусловливалась прежде всего контролем со стороны. Самоконтроль мог просто не сработать. И он это знал. Ситуация сродни нахождению человека на болотной трясине. Вроде все хорошо: и солнце светит, и мох зеленеет, и птички поют, а сделал шаг в сторону и - задница!
Так бывает в жизни. Медики об этом знают. Эта невидимая грань называется лишней рюмкой, и порой безрезультатно изучается людьми на протяжении всей жизни.
В тех редких случаях, когда Фрол все же поднимал рюмку не совсем обдуманно, им совершались "подвиги", о которых потом долго говорили в подплаве…
Проводы на классы
Конец лета в Лиепае выдался жарким. Офицеры одного и того же выпуска училища ТОВВМУ, товарищи по жизни, учебе и службе Василий Коновалов и Олег Огородников в этот день были утверждены на учебу. С первого октября их ждали командирские классы (6-е ВОК ВМФ). Учеба предстояла в Питере, где друзья не были ни разу в жизни. Радость переполняла их!
Правда, Василий через неделю уходил в "автономку", и получалось так, что в очередной раз друзьям предстояла встреча уже на классах, в Ленинграде. Повод решили обмыть сразу. Зачем откладывать на потом то, что можно выпить сегодня. Благо, время и деньги у холостяков имелись.
Отметить факт удачи решили в ресторане дома офицеров, который в народе называли "Казино".
У дома офицеров встретили Володьку Фролова. Тоже выпускника ТОВВМУ. Закончил он училище на три года позже своих погодков и служил на одной из лодок бригады штурманом.
До училища он успел отслужить "срочную". За период учебы в училище, активно занимаясь борьбой и морским многоборьем, достиг поразительных результатов. Стал мастером спорта международного класса и членом сборной СССР по морскому многоборью. Сильно окреп физически. Стал по-медвежьи здоровым. Широкая муаровая лента, сплошь усеянная спортивными наградами, могла соперничать с "брежневским иконостасом" и вызывала белую зависть друзей. Некоторые местные юмористы, рассматривая награды, дружески шутили: "Да, Володька, если тебя вдруг съест большой крокодил, то первые два дня он будет гадить только твоими спортивными наградами!"…
- Фрол, ты как сюда попал? - обрадовался Олег.
- Если серьезно - не целясь! Вот, с первого сентября направляют учиться в университет марксизма-ленинизма. Сегодня здесь собирают всю группу. Нам прочитает вводную лекцию какой-то представитель ЦК Латвии, - важно отвечал он.
- Ну, ты, Вовка, не расслабляйся. Лекция - не эрекция. Ее можно и пропустить, особенно эту. Отметь свою явку у старшего и побыстрее приходи в "Казино". Мы сейчас там столик организуем. Причину банкета доложим позже. Если нет "бабок", не заморачивайся, ничего не надо. Главное, старик, - присутствие…
Через двадцать минут Фрол появился и, глядя на обильный стол, удивленно воскликнул:
- Затейливо же вы отдыхаете, господа офицеры! Вас что, повысили?
Узнав новость, Фрол искренне порадовался за друзей и одновременно расстроился за себя.
В хорошем смысле слова он был карьеристом и считал, что годы срочной службы "тормознули" его карьеру, то есть замедлили ее рост. Ему казалось, что товарищи его обходят по службе. И это было обидно, сильно било по его самолюбию.
С нотками тоски он отметил в очередном тосте:
- Вот вы уже на командиров учиться едете! А я...? Что, интересно, мне светит в будущем?
- Не расстраивайся Фрол! Всем нам в будущем светит одно и тоже - свой собственный памятник. А "железа" на наш век всем хватит! Не переживай!
- Уверен, что еще и на новых проектах лодок послужим, - утешал его Василий.
После посиделок в "Казино" вышли на остановку такси у кафе "Кайя" и стали в небольшую очередь желающих. Но с появлением первой свободной машины поддатый и угрюмый Фрол, как бык на красное, решительно направился к ней. Толпа возмущенно зашумела. В его адрес послышались замечания и насмешки.
Три молодых мужика в гражданке, стоявшие первыми, тоже с явными признаками опьянения, в попытке восстановить справедливость оскорбительно задели его:
- У вас, молодой человек, дурные манеры. Вы что, родились в сарае? - с претензией на интеллигентность, заплетающимся языком выдал один из них.
Лучше бы он этого не говорил! Со словами "Хамить - себе вредить, пацаны!", Фрол за секунду уложил всех троих прямо на остановке такси. Олег с Василием и сообразить-то толком ничего не успели.
На шум и крики толпы сначала раздались трели милицейских свистков, а затем, как джин из бутылки, появился милицейский "воронок".
В "обезьяннике" оказались все вместе: и правые, и виноватые.
Выяснив, что все задержанные - военнослужащие (те трое тоже оказались молодыми мичманами-надводниками из Зимней гавани), милиция быстро отфутболила всех в комендатуру, где их благополучно и определили в камеру.
Размякший Олег, срубленный алкоголем, тут же в камере уснул. Василий же молча сидел, переживал и с грустью думал о том, что накрылась его учеба в Питере "медным тазиком". "Зеленые" мичмана, как овцы в хлеву, жались в углу камеры, бросая тревожные взгляды на Фрола. Они кожей чувствовали, что разговор с ними этот бык еще не закончил.
Быстро отрезвев, Фрол развил бурную деятельность.
- Ну, что насекомые, еще не обгадились? Если не хотите на "губе" десять суток "париться" и таскать по очереди парашу, колитесь быстро на деньги! - призвал он "детей главкома".
Пообщавшись с ними вплотную еще пару минут, он фактически вытряс из них червонец.
Фролов часто дежурил по комендатуре и лично хорошо знал помощника коменданта. Заполучив червонец, он вызвал помощника из кабинета и пошептался с ним минут десять в коридоре, после чего червонец благополучно перекочевал к тому в карман.
Результат не заставил себя ждать. Протокол был изъят и уничтожен, а узники выпущены на свободу в полном составе.
Уже на воле выяснилось, что у мичманов в сумке сохранилась бутылка водки, которую при задержании чудом не обнаружили. Тут же, в ближайшей подворотне, была распита "мировая".