- Пиздажист. Пёзды рисует. Сейчас модно - не портреты рисовать, а пёзды. Представь, приходят гости, а на стене пизда в рамке. Портрет сразу можно угадать чей, а тут - интрига: хозяйка ли дома, дочка ли ее, а может, бабушка… Аля Богачева, говорят, заказала аж восемь своих и еще пять - других эстрадных звезд. Деньги к нему рекой текут.
- Ты ему свою закажи, - посоветовал Кукин, жуя. - Пока не обросла по новой.
- Дурак, - не обиделась Лолка.
- Слабоумный гражданин, - поправил Кукин, жуя. - Дураков у нас теперь нет. И в сказках Иван-дурак теперь будет Иван-слабоумный гражданин. "Обманули слабоумного гражданина на четыре кулака". Хотя можно сказать и "Обманули мудака на четыре кулака", наверное, это идеологически выдержано.
- Опомнился, - хмыкнула Лолка. - Ивана-дурака сто лет как отменили. Непатриотично. Иван должен быть умный. В сказках теперь Абрам-дурак.
- В русских народных? - не поверил Кукин, жуя.
- В них.
- До чего же умный человек Сами-Знаете-Кто, - сказал Кукин, жуя. - Альбом покажи.
- У тебя руки жирные.
- Ничего не жирные, я двумя пальцами держу.
Пёзды оказались все на одно лицо. Конечно, были там рыжие, черные, бритые, с вдетыми колечками, одна даже с бородавкой. Но по сути пизда всегда пизда, пиздой и останется… Знакомых среди них Кукин, жуя, не обнаружил.
- А про мужиков такого нет? - спросил он, жуя.
- Ну подумай сам, - рассудительно сказала Лолка, что-то делая в волосах. - У баб оно все практически без разницы. Ну есть у кого поглубже там или еще как… А снаружи - одна малина. А у вас? У одного кривой, у другого маленький, у третьего одно яйцо больше другого… Конечно, никто позировать не сядет.
- Разумно…
- Ты скажи лучше, чего не на работе?
- Напился вчера. Отгул взял.
- А откуда про дураков знаешь?
- Про слабоумных граждан, - опять поправил Кукин, жуя. - В телефоне подслушал. Так что ты по телефону что попало не тренди.
Дурак Володя говорить по-русски не разумел. Сидел в машине, открывал и закрывал бардачок. Нашел блестящие наручники, обрадовался.
- Карашки, - сказал он, сияя. - Карашки и пытоси.
- Чего это он? - не понял Лагутин, с интересом наблюдавший за дурацкими эволюциями.
- Говорит, - равнодушно сказал Фрязин, протирая стекло. - У него свои слова какие-то. Это, как я понимаю, он про пытки говорит. И про страшные кары.
- Во блядь, - удивился Лагутин. - А у меня молчаливый. Я его заставил колесо накачивать. Эй, Володь!
Дурак высунулся, разинув рот.
- Володь, батька-матка есть?
- Батя. Батя опотел.
- Помер батя, - перевел Фрязин.
- Как ты его понимаешь?
- А хуй его знает. Понимаю, и все.
Молчаливый дурак Лагутина тем временем накачивал колесо, громко кряхтя.
- Твоего как звать?
- Миша.
- Он тебе колесо не лопнет? - забеспокоился Фрязин.
- Лопнет - новое поставлю. Зато смотри как старается! Дует как!
Дурак пукнул, захихикал и принялся качать с новыми силами.
- Слушай, - сказал Лагутин, оглядевшись. - Слушай, Фрязин, а чего с мудаком тем, со стадиона? За что отпустили?
- А я знаю?
- Не бывает так, - убежденно сказал Лагутин. - Мудаков просто так не отпускают. Знаешь, что мужики говорят?
- Что?
- Что это специальный мудак. Засланный. То есть на самом деле он не мудак, а мудаком притворяется, чтобы проникнуть к ним и все мудацкие тайны узнать.
- Да какие у них тайны? - удивился Фрязин и тоже огляделся. Дурак Володя прислушивался к разговору, но насчет него беспокоиться не приходилось.
- Мало ли. На то и мудаки. Чего бы их велено было изводить? Ну ладно, черт с ними. Ты слышал, сам Министр-Спаситель приезжает?
- Куда?!
- В управление. Поздравлять, стало быть, с профессиональным праздником.
- Это что же, усиление?
- В усилении менты пускай стоят, а у нас - праздник. Премию обещали, я в бухгалтерии у Зойки пронюхал. А потом торжественное собрание, банкет, все дела. Мы, господа оперативные уполномоченные из ветеранов, как раз на торжественное и банкет попадаем, кто ниже чином - уже хуй.
- Э… - начал было Фрязин, желая сказать "Это хорошо", но тут с громким хлопком лопнула камера лагутинского автомобиля.
- Ебааать! - закричал Лагутин радостно. - Во надул! Во силен!
- Махяник. Мандец, - внятно произнес дурак Володя и надел сам на себя наручники.
Мэр Великой Столицы поправил ермолку (сегодня он надел ермолку с тем чтобы символизировать благостное отношение к евреям, жидам и тех, кого велено жидами не считать) и набрал короткий номер из двух цифр.
- Але, - сказали в трубке.
- Здравствуйте, - почтительно сказал Мэр.
- Здравствуйте, - почтительно ответил Сами-Знаете-Кто. В самом деле, отчего двум почитаемым людям не почитать друг друга.
- С праздником, - сказал Мэр.
Какой сегодня праздник, он точно не знал, но какой-нибудь обязательно был: может, церковный, а может, профессиональный.
- Спасибо, а-а… И вас также, - ответил Сами-Знаете-Кто, который тоже не знал, какой сегодня праздник, но какой-нибудь обязательно же был. "Русские люди любят праздновать праздники", - как-никак, цитата из Сами-Знаете-Кого. - Как успехи?
- Послезавтра выборы в городскую Думу.
- И как?
- Как положено - девяносто процентов ВДПР, пять процентов независимых кандидатов, пять процентов оппозиция.
- Викторию, а-а… не забыли?
- Забыли, - стыдливо признался Мэр. - В последний момент вписали. Выкинули какого-то… - он сверился со списком. - Вот, Лившица выкинули.
- Это кто?
- А бог его знает. Финансист какой-то. "Жидом не считать".
- Пора бы… а-а… шесть процентов оппозиции сделать. Пусть даже за счет… э-э… ВДПР. А то в гражданах появляются ненужные мысли.
- Сделаем, - кивнул Мэр.
- Вот и сделайте. И еще… А-а… Памятник на месте Пушкина кому ставят? Зачем поэта, а-а… ломаете?
- Пушкин - это наше все! Мы его не ломаем, мы переносим!
- А-а… А то мне пидоры жалуются… Говорят, ущемляете… Встречаться не под кем.
- Ни боже ж мой, - сказал Мэр, поправляя употевшую ермолку.
- А-а… Ну хорошо. А куда переносите?
- А там рядом.
- А на его место?
- А на его место Микитина. Нашего четырежды Нобелевского лауреата.
- Микитина? Это… а-а… хорошо. И вот хотел еще спросить. На съезде, помню, смотрю вниз… как гимн пели… И там такой, сразу видно, из ВОПРАГ товарищ… а-а… деловой такой… Вроде сектор шестой, ряд двадцатый-тридцатый, пошерстите там…
- Особые приметы? Безжопные штаны или еще что?
- Да нет. Тем и привлек. Мужичок такой… От сохи, хе-хе… Рыжеватый, коренастый… Такой бодрый и бравый… Вы его найдите, вам на московское управление сподручнее выходить, так что… а-а… До свидания.
- До свидания, - сказал Мэр, положил трубку и сокрушенно подумал, что вот же, блядь, везет людям. Ни с хуя - и в дамки.
Глава 8
"Как учёный скажу - у нас нет никаких условий для диктатуры.
И не только потому, что Путин за рынок и за частную собственность".
А. Ципко, политолог
Сами-Знаете-Кто сидел в сортире, читал запрещенную книжку Буковски и много думал.
У Буковски не работал унитаз. И тогда Буковски - прямо так и написано - вылавливал плавающее там говно, складывал в коричневый бумажный мешочек, шел на улицу и выбрасывал его в укромном месте.
Сами-Знаете-Кому это не давало покоя. Он представил себя на месте Буковски и решил, что писатель вел себя в корне неверно. Зачем трудоемко вылавливать говно из унитаза, где оно плавает в воде, приобретая неудобную для вылавливания и транспортировки консистенцию, если можно насрать прямо в мешочек? Понятно, что это требует определенной ловкости… С другой стороны, если поднести мешочек прямо к анальному отверстию и плотно обжать по краям, то все говно попадет прямо туда. А Буковски, судя по всему, человек был небрезгливый, осуществил бы такую процедуру без труда, раз уж говно вылавливал…
Нет, подумал Сами-Знаете-Кто и покачал головой. Правильно мы его книжки сожгли. Буковски этот ничему не может научить.
С этими мыслями он вырвал страничку и тщательно принялся ее разминать.
Костер горел ярко и жарко, а стоявший возле него товарищ из "Идущих вперед" - а может, из "Идущих в зад", потому что он был в безжопных штанах и куртке с портретом Сами-Знаете-Кого - шевелил там длинной кочергой. Черные хлопья порхали, как мотыльки.
- Карашки, - сказал дурак Володя, взволнованно глядя на костер.
- Заебись, - согласился с ним Фрязин. - Мы в детстве картошку пекли.
Володя кивнул. То ли понял, то ли просто так.
- Гражданин…
Кто-то подергал Фрязина за полу. Мужчина в очках стоял, переминаясь с ноги на ногу, и держал в руке книгу, аккуратно обернутую в газетку.
- Что вам?
- А скажите, гражданин, можно книжку поменять?
- Что у вас там?
- Да вот, - мужчина в очках осторожно ободрал газетку и показал Фрязину красивую обложку. - Пелевин.
- Дайте-ка посмотрю, - "идущий в зад" взял у очкатого книжку и полистал. - Ну и кого наебать хотели?
- А что такое? - заинтересовался Фрязин.
- Да вон, смотрите, - и "идущий вперед" сунул ему под нос раскрытые страницы. Фрязин прочитал про себя: "С Кузнецкого моста я заехал в кондитерскую на Тверской и, хотя желал притвориться, что меня в кондитерской преимущественно интересуют газеты, не мог удержаться и начал есть один сладкий пирожок за другим. Несмотря на то, что мне было стыдно перед господином, который из-за газеты с любопытством посматривал на меня, я съел чрезвычайно быстро пирожков восемь всех тех сортов, которые только были в кондитерской".
Фрязину тут же захотелось теплого пирожка с мясом, повидлом или пусть даже с капустой, но понять он ничего не понял.
- И что? - спросил он. - Про пирожки.
- Не про пирожки, а Льва Толстого книга, "Юность".
- А что, Толстого не велено менять?
- Толстого не велено. Пелевина - велено, только Пелевина не осталось, а эти ферты где-то обложки, блядь, берут и всякую хуйню в них запихивают.
- Протестую! - сказал мужчина в очках. - Толстой не это самое!
- Не что? - спросил Фрязин.
- Ну… не оно. Не как гражданин сказал.
- Не хуйня, что ли? - спросил "идущий в зад".
- Не она, - кивнул мужчина в очках.
- Ну пусть не хуйня ваш Толстой. А что Пелевин-то ваш пишет?
- А Пелевин - вот, - с этими словами "идущий вперед" достал из кармана еще одну другую книжку и сунул точно так же под нос Фрязину. Тот прочитал про себя: "Портьера у входа колыхнулась, и оттуда высунулся человек в косоворотке. Он щелкнул пальцами куда-то в темноту и кивнул на наш столик, потом повернулся к нам, отвесил короткий формальный поклон и исчез за портьерой. Тотчас откуда-то вынырнул половой с подносом в одной руке и медным чайником в другой (такие же чайники стояли на других столах). На подносе помещалось блюдо с пирожками, три чайных чашки и крохотный свисток".
- Опять про пирожки, - растерянно сказал он, глядя то на "идущего в зад", то на мужчину в очках. "Идущий в зад" посмотрел на книжку, перечитал, где Фрязин показал ногтем, и пожал плечами:
- Странно. А ну-ка, дайте посмотрим Толстую.
- Ты ж сказал, Толстого.
- Толстой - то писатель. А Толстая - то… Ну, тоже писательница вроде как. Только ее велено того, жечь. А Толстого - нет. Вот, читайте сами, - он выудил обгорелую книжицу и поднес ее Фрязину на кочерге. Покидав горячее с ладони на ладонь (кстати снова вспомнилась картошка из костра), Фрязин пролистнул места поподжаристее и прочитал:
- "А в другой горнице стол накрыт. И-и-и-и-и! - чего только нет на столе на том! От одного края до другого - миски, миски, блюда всякие, котлы да тарелки! Пирожки без счету, блины-оладьи, пампушки витые, кренделя, вермишель разноцветная!" Слушай, ты объясни мне - вы что, про пирожки все сжигаете? А кто велел?
Мужчина в очках дурно захихикал.
- Кто велел, кто велел! - взъерепенился было "идущий вперед", но вспомнил, что Фрязин не кто-то с горы, а ВОПРАГ, и мирно завершил: - Указание такое. Вы понимаете.
- Понимаю, - добродушно сказал Фрязин. - Значит, ты вот, очки, его надуть хотел. За какого-то сраного Толстого под видом Пелевина книжку выменять.
- Хотел-хотел! - согласился "идущий вперед". Мужчина в очках притих, озираясь. Хихикать перестал, падла.
- А что за книжки в обмен даете?
- А вот, - "идущий в зад" показал Фрязину другую книжку, взятую из стопки, лежавшей тут же. - Васильев.
- Не читал.
- Гляньте.
Фрязин поглядел в белый лист с бегущими по нему черными буковками. Улыбнулся.
- Ну, братцы, - сказал он. - Смотрите, чего нашел. "Мама растолковала, как найти общежитие, и Искра убежала, успев, правда, съесть два пирожка".
- Нет! - страшно закричал "идущий в зад" и побежал прочь, отшвырнув кочергу и мелькая белыми ягодицами. Мужчина в очках печально посмотрел ему вслед и заметил:
- Как нехорошо получилось.
- А вы идите, идите, - велел ему Фрязин. - Скажите спасибо, что отпускаю.
- Спасибо, - сказал мужчина в очках. - И что?
- Хуев сто, - сказал Фрязин. - Вали, а то сейчас дурака напущу.
- Слабоумного гражданина, - поправил мужчина в очках, пятясь. Потом он повернулся и медленно пошел от костра, видимо, стараясь показать, что тоже не говно, но тут дурак Володя страшно крикнул: - Карашки!!! - и очки побежал едва ли не быстрее "идущего", который уже скрылся за корявыми кленами парка.
- Вот и поработали, Волоха, - Фрязин похлопал дурака по плечу. - Поехали домой, что ли.
Но домой не поехали. Только сели в машину, как заверещала рация. Дурак схватил микрофон и крикнул:
- Агу! Агу!
- Согни хуй в дугу, - сказали из динамика. Голос был лагутинский.
- Что там у тебя? - спросил Фрязин, не без труда отбирая у Володи микрофон.
- Это не у меня, а у тебя, - сказал ехидный Лагутин. - Где ходишь?
- На задании, сжигаем.
- Сжига-аем… Обыскались тебя. Из управления. Нужен ты им, так что бросай все и езжай в контору. Ой, неладно на сердце у меня… Не из-за мудака ли того самого?
- А вот сейчас и узнаем, - сказал Фрязин. Заводя машину, он заметил, что дурак держит в руке книжку.
- На что тебе книжка-то?
- Цаца, - сказал дурак важно.
Глава 9
"Путин предпринимает большие усилия, чтобы развеять свой образ холодного и непроницаемого бывшего офицера КГБ. Он научился на публике улыбаться и шутить, одновременно излучая спокойствие и уверенность в себе".
"Times"
На проспекте Малюты Скуратова фрязинскую машину подло и нагло подрезал черный джип и умчался вдаль. В другом разе Фрязин погнался бы за сволочью или по рации бы сообщил, но сейчас думал о другом.
Что им там в управлении понадобилось?
Или про Морозова что-то всплыло? Так что же могло всплыть, если Морозов, почитай, и не мудак совсем… Вернее, мудак, конечно, но не такой, как все. Или про разговор ночной?
От раздумий, как водится, захотелось есть, однако остановиться и послать дурака за пищей Фрязин не решился, а самому вылезать не хотелось. Володя листал свою книжку, что-то бормотал под нос, весь вымазался слюнями. Платок ему купить? Так небось рожу вытирать придется, сам-то не может…
Огромная стоянка перед управлением была, как обычно, полупустой. Припарковав автомобиль, Фрязин наказал дураку сидеть тут и ждать, но только отошел, как дурак выскочил и увязался следом. Пришлось взять его с собой.
Дежурный на входе уже и не такое видал - пропустил напарников, культурно поздоровавшись и сказавши:
- На пятый этаж, кабинет двести сорок два.
- А что там? - выразил интерес Фрязин.
- Откуда ж я знаю, - сказал дежурный. - Тут этих кабинетов… Сидит, верно, кто-то.
Таблички на указанном кабинете не имелось, только привинченные латунные цифирки. Фрязин потоптался, дернул дурака за рукав, велел стоять тихо и открыл дверь.
Кабинет оказался мал. И все в нем было невеликое - столик типа журнального, черный сейфик, книжный шкафчик с Трудами, кожаный диванчик. За столом сидел незнакомый Фрязину чин, а на диванчике пил чай…
Ёб!
На диванчике пил чай сам Мэр Великой Столицы!
- Фамилия? - спросил чин за столом.
- Фрязин…
- Ну вот! - сказал Мэр радостно. - А мы не успели в лапоть насрать и за вами послать! Шутка, шутка. Здравствуйте, - он отставил чашку и приветливо поздоровался с Фрязиным и дураком за руку. - О, и слабоумный гражданин с вами! И с книгой! Можно?
Дурак с улыбкой протянул томик.
Только бы не Пелевин этот блядский! Объясняй потом!
- Что тут у нас? - Мэр подвигал бровями. - "Я проигнорировал бутерброды, налегал на сладкие пирожные, у меня от сладкого мозги работают лучше. Поперхнулся горячим кофе, когда Кречет заметил: - Что-то наш футуролог молчит, если не считать этого странного треска и визга за его ушами…"
Опять про пирожки, подумал Фрязин. Черт, точно Пелевин. Или Толстой. Или Толстая. Блядь, что они, все про пирожки пишут? Разберись теперь…
- Похвально, похвально, - сказал Мэр, возвращая дураку книжку. - Нобелевского нашего четырежды лауреата… А читать-то он умеет?
- А хер его знает, - машинально сказал Фрязин и напугался. Но Мэр только похлопал его по плечу и засмеялся.
- Это ничего. Это не главное, - сказал он. - А давайте песню споем?
- Какую?
- А вот, - сказал чин за столом и запел, сложив зачем-то руки перед собою домиком:
Спой-ка с нами, перепелка, перепелочка!
Раз иголка, два иголка, будет елочка!
Раз дощечка, два дощечка, будет лесенка!
Раз словечко, раз словечко, будет песенка!
Фрязин осторожно посмотрел на Мэра - тот все улыбался и даже начал дирижировать пальцем. Чин пел красиво, приятным бархатным голосом, дурак что-то начал подвывать, приплясывая. Фрязин слов не знал, вернее, не помнил с детства, и потому стал подхватывать наудачу, чтобы попасть в рифму:
- раз… два… динка… будет радуга… Пе-сен-ка…
Спели. Чин вытер употевшее лицо и спросил:
- Ну как?
- Очень хорошо, Семен Семенович.
- Утютеньки, - сказал дурак Володя и сел на диван. Устал, болезный. Мэр дал ему конфету из вазочки на столе и спросил все еще продолжавшего стоять Фрязина:
- А что же вы не садитесь?
- Спасибо, - сказал Фрязин и поискал, куда сесть. Сел в стул.
- Вы это чинопочитание бросьте, - строго сказал Мэр. - Мы по-простому привыкли, по-людски. Не мараты, блядь, гельманы. Можем и водки махнуть, и матом загнуть! Вы вот, гражданин…
- Фрязин, - подсказал чин из-за стола.