* * *
Через час с небольшим Агния Львовна вышла из дверей флигеля. Погода на дворе была не ясная и даже не сказать чтобы солнечная, но какая-то уютная и приветливая, как это бывает в середине сентября: солнце просвечивало сквозь высокие перистые облака, сея в воздухе золотистую дымку. Прошел дождь, и от росшего под их окнами тополя уже по-осеннему пахло мокрой листвой, хотя об летать старик еще и не думал.
Под тополем стояла скамейка, чудесным образом уцелевшая в годы перестройки: никто из грабителей городского коммунального имущества ее не заметил, не позарился и не упер, чтобы продать каким-нибудь новым русским в их, извините за выражение, поместья. Дело было в том, что скамейку берегли, даже, можно сказать, охраняли, причем в теплое время года днем и ночью. А скамья была хороша - длинная, прочная, с удобно изогнутой спинкой, на массивных львиных лапах. Чудо, а не скамейка! Б прошлые годы подруги часто выходи ли вечерком посидеть на ней под тополем, сидели и беседовали часами; теперь же они только присаживались на скамью, когда возвращались домой усталые, чтобы передохнуть перед подъемом на свой второй этаж, - скамья им больше не принадлежала, на ней обитала, можно даже сказать, имела постоянное место жительства, небольшая общинка местных бомжей. Сколько бомжей входило в эту "общину", не знали не только жители двора, но даже и местный участковый: в разное время по-разному.
Иногда их было всего трое, а порой и человек до семи собиралось: летом - больше, зимой - меньше. Но постоянных было именно трое. Вот и сейчас посреди скамьи сидел бомж по имени Василь-Ваныч, человек пожилой и с виду бывалый; ходили слухи, что судьба его сломалась, когда он попал в заключение по какому-то случайному делу, но толком никто ничего не знал: просто он однажды зашел во двор на Кузнечном, да так тут и остался. Справа от него сидел бомж-интеллигент по имени Иннокентий, вида вполне профессорского, только катастрофически поношенного, а слева рыжий полубомж по кличке Гербалайф, неопределенного облика и возраста: летом он выглядел как пробивной парнишка с преждевременно состарившимся лицом, а зимой превращался в старика с молодыми хитрющими глазками.
- Доброе утро, уважаемая Агния Львовна! - сказал Иннокентий и слегка привстал со скамейки, Василь-Ваныч просто кивнул, а Гербалайф за улыбался щербатым ртом - у него не хватало двух передних зубов.
- Доброе утро, молодые люди! Не промокли ночью? - поинтересовалась Агния Львовна. - Дождь был сильный, я слышала сквозь сон.
- Да нет, не промокли. Мы у меня в квартире ночевали, - ответил Гербалайф. - А вы куда так рано собрались?
Агния Львовна не успела ничего сказать, как Василь-Ваныч ответил за нее:
- На рынок.
Агния Львовна удивленно на него поглядела.
Но Иннокентий возразил:
- Да нет, в церковь!
Агния Львовна, не меняя удивленного выражения лица, поглядела теперь на Иннокентия.
- А коляску зачем с собой в церковь везете? - поинтересовался Гербалайф.
- Они на обратном пути на рынок зайдут, - ответил Василь-Ваныч.
- Ну, так бы и сказали! А то сначала одно, потом другое, - обиделся Гербалайф.
- Так оно и есть: сначала одно, а потом другое. Сначала в церковь, а потом на рынок! - пояснил приятелям Иннокентий.
- А-а! - протянул Гербалайф. - А что, Агния Львовна, сегодня праздник какой?
- Церковного праздника нет, а у меня праздник! Вот я и иду в честь своего праздника причащаться, - сказала Агния Львовна, услыхав, наконец, точный свой маршрут.
- Это как же так? - изумился Гербалайф. - Ни у кого нет праздника, а у вас есть!
- День рожденья у меня сегодня! - пояснила Агния Львовна, удивившись недогадливости Гербалайфа.
- Ну вы даете, Агния Львовна! - почему-то поразился Гербалайф. Или просто обрадовался?
За сим ничего не последовало, и Агния Львов на, кивнув друзьям, отправилась дальше, только самую-самую чуточку обидевшись на Гербалайфа и компанию, не догадавшихся ее поздравить. "Да что с них взять, неудельных!" - подумала она добродушно.
Выйдя за ворота, она пошла по Кузнечному переулку к Кузнечному же рынку, осторожно везя за собой коляску, обходя оставшиеся с ночи на тротуаре лужицы и размышляя о превратностях человеческих судеб. Она еще помнила то время, когда Гербалайф и Иннокентий жили на первом этаже их подъезда, занимая соседние квартиры. Они тоже дружили с детства, ходили в одну школу и росли рядом. У Гербалайфа тогда была семья - мать и сестра, а потом появилась и жена Клавдия. Гербалайфа тогда звали Андрей Гербер. Впрочем, можно сказать, что Гербалайф и сейчас там живет, во второй квартире от входа; по крайней мере, у него есть там своя комната, в которой он ночует в холодное время года. Это теперь Гербалайф доволен собой и всем миром, а в былые годы он постоянно жаловался, сидя с похмелья на люби мой скамейке: "Семибабье одолело! Совсем они меня затюкали!" Однако женщинами он и держался на плаву, потому что уже тогда начинал сползать в запойное пьянство. Умерла мать, уехала куда-то с женихом и пропала замужем сестра, а собственная жена не выдержала его пьянства и подала на развод, и вот тогда бедный Андрей запил уже по-черному. Клавдия после развода его люто возненавидела и порой неделями не пускала ночевать в квартиру. Пил Гербалайф запоями год, пил два, пил еще сколько-то - никто не считал эти скатившиеся в пустоту годы… Тем временем у бывшей жены Клавдии появился новый муж, с виду не то бандит, не то спортсмен, и Гербалайф уже почти совсем переселился на скамейку, к другим бомжам. Он даже ночевал иногда с ними на чердаке дома, когда Клавдия с мужем его домой не пускали.
У Иннокентия история была не такая бурная, но тоже вполне в духе времени. Он был холост, занимал комнату в трехкомнатной квартире рядом с Гербалайфом, работал оператором в Леннаучфильме и снимал очень симпатичные картины про животных, которые почему-то не нравились начальству. Уж какую такую крамолу увидело начальство в призывах к милосердию в отношении братьев наших меньших - это уму непостижимо, однако видело и ставило на вид. В начале пере стройки Иннокентий оказался вдруг в своей квартире единственным жильцом: старенькая соседка умерла, а другой сосед уехал за границу. Тут вступило в силу постановление, по которому освободившуюся площадь в коммунальных квартирах отдавали оставшимся жильцам, и Иннокентий оказался вдруг владельцем отдельной трехкомнатной квартиры. Но не вовремя ему такое везенье выпало: тут его как раз на работе сократили, потому как документальное кино умирало. Сочувствовавшие соседки посоветовали ему сдать две пустующие комнаты и на это продержаться, пока не появится новая работа. Но он сорвался и начал пить. Тут к нему и подъехал какой-то ловкий тип и уговорил продать квартиру: получив деньги, он, мол, купит себе квартирку поменьше и у него еще останутся средства на жизнь. Ничего путного из этого не получилось, и никаких денег от продажи квартиры не осталось - все было пропито с горя, а сам Иннокентий оказался на улице. Да и деньги ему заплатили до смешного малые даже по тем годам - пять тысяч долларов.
К бомжам, обитавшим во дворе, Агния Львов на и ее подруги относились терпимо, поскольку те особенно не шумели, соседям не досаждали и сами следили друг за другом: если кто-то начинал безобразничать - его из компании, да и со двора, просто-напросто выставляли. За этим строго следил старший бомж Василь-Ваныч. Так вот они и жили, бедняги…
Агния Львовна дошла до угла и собралась перейти на другую сторону улицы Марата, бывшую Николаевскую. Движение уже разогналось, пере ходить дорогу можно было только дождавшись зеленого света. Она стояла со своей сумкой-коляской и терпеливо ждала. Тут как раз зазвонили в старообрядческой часовне святителя Николая на противоположном углу, возле музея Арктики, бывшего Свято-Николаевского единоверческого собора.
Со стороны Невского к часовне спешили две пожилые женщины в беленьких платочках. По равнявшись со входом в музей, они обе приостановились, перекрестились на надпись "Музей Арктики и Антарктики", степенно поклонились стоявшим на фронтоне пингвинам, чем-то на них весьма похожим, таким же полненьким и степенным, и пошли к часовне. "Надеются все-таки получить музей под свой храм - вымаливают! И суд они уже у музея выиграли, а все равно ничего не выходит, так и ютятся в часовенке своей", - вздохнула Агния Львовна. Жаль ей было единоверцев-старообрядцев. Им-то с Варенькой вон как хорошо: плывут в голубом небе над домами золотые купола храма Владимирской иконы Божией Матери - она перекрестилась на золотые кресты, - а за ним, пять минут тихим шагом, и роди мое Коневское подворье! А у них, у единоверцев, только вот эта часовенка да еще церковь на окраине Петербурга, в Рыбацком. Ну пусть бы уж отдали им этот храм, выстроенный их предками-старообрядцами на собственные деньги… Если, конечно, Музей Арктики куда-нибудь переведут в хорошее место. Да что-то все не находится для музея вообще никакого места, не то чтобы уж хорошего. А ведь он единственный такой музей в стране - Музей Арктики и Антарктики! Если не единственный в мире. Агния Львовна и ее подружки привыкли с детства гордиться этим соседством: и как же они любили девчонками забираться туда и бродить, бродить часами! А перед панорамой с северным сиянием могли стоять и по часу…
"О чем размышляешь ты, раба Божия Агния, идя ко Святому Причастию? - строго одернула она себя. - Господи, помилуй мя, старушонку легкомысленную, за умственное пустословие!" Перекрестилась и двинулась по переходу - как раз зеленый свет загорелся.
Подходя к улице Достоевского, она подумала, что надо бы еще раз сходить на выездную выставку Оптиной Пустыни в музее Достоевского, если та еще не закрылась, и взглянула на дверь: нет, плакат выставки еще висел! Только вот время закрытия не смогла прочитать - очки лежали на дне сумки, рядом с кошельком, а доставать их сейчас было хлопотно. "Не забыть бы на обратном пути прочитать! - наказала она себе. - Надо будет очки сверху положить… Ой, и опять я мыслями не туда пошла!"
Зато, проходя мимо рынка и утренних уличных торговок, она почти ни разу не позволила себе рассеяться мыслями. Даже на соблазнительные кучки грибов не покосилась, а шла себе и шла, прилежно читая Иисусову молитву, только под ноги внимательно глядела, чтобы не ступить новы ми туфлями в какую-нибудь лужу - асфальт перед рынком был совсем разбит и лежал островками среди провалов с мутной водой. Ну и совсем уже мельком она отметила, что цветов, в основном астр, у рынка было великое множество: они стояли в ведрах, банках и просто лежали на газетках, расстеленных прямо на асфальте. Она подумала о подругах: "Так они, голубушки мои, успели за цветами к рынку сбегать, пока я спала!"
Обходя Владимирский собор по краю площади, она снова перекрестилась трижды на висевшую над дверьми храма Владимирскую икону Божьей Матери. Ну, вот и Загородный проспект, а вот и скромный двухэтажный зеленый домик, зажатый с двух сторон высокими старыми домами, и крылечко, и двери с крестами: если не знать заранее, что здесь находится Коневское подворье, можно пройти и не заметить. Она трижды перекрестилась с поклоном, поднялась по ступенькам и с тихой радостью душевной вошла в свой любимый маленький храм. Но сначала зашла в иконно-книжную лавочку, что при входе справа, купить свечи.
- Агния Львовна, с днем рожденья вас! - улыбаясь, сказала ей молоденькая продавщица.
- Спаси Господи, Оленька! А вы откуда про мой день рожденья знаете?
- Отец Борис сказал. Он вам подарок оставил и велел после службы отдать. Сам-то он уехал. Вы уж не забудьте зайти за подарком!
- Зайду обязательно, как можно забыть? А он что, на Коневец отправился?
- На Коневец. Сегодня отец Иаков служит.
- Понятно… Оленька, можно я у вас свою сумку поставлю где-нибудь в уголке? Вы уж простите, мне без нее сегодня никак…
- Понимаю: после храма на рынок пойдете, гости у вас сегодня.
- Так и есть! Все семейство вечером соберется, надо угощать.
- Пирог печь будете?
- Нет, тортиком обойдусь.
- И правильно, сейчас почти все так делают. А сумку поставьте вон туда, за аналойчик. Кошелек только в ней не оставляйте!
Агния Львовна взяла свечи и пошла в храм. Служба еще не начиналась, только два монаха тихонько пели что-то на клиросе, готовились к литургии. Агния Львовна вообще любила приходить в храм загодя, чтобы спокойно поставить свечи, приложиться к иконам… ну и местечко занять, конечно, рядом со скамеечкой. Хотя сегодня, в замечательных новых своих туфельках, она, возможно, и всю литургию сможет выстоять!
Народу на службе было немного, и почти все знакомые, Агния Львовна с ними тихонько раскланивалась. Вот приоткрылась дверь, ведущая на второй этаж храма; Агния Львовна там бывала, не однажды беседовала с отцом Борисом в его кабинетике; несколько раз она даже обедала вместе с монахами и служащими храма в трапезной на втором этаже и немножко этим гордилась, суетная душенька… Из двери вышел и прошел в алтарь отец Иаков, высокий, худенький, светлоликий, по убеждению стареньких прихожанок, ну вылитый ангел, разве что с бородкой! За ним вышел пожилой чернобородый монах-чтец, прошел на клирос, и начались часы. Агния Львов на слушала внимательно, когда положено вставала со скамейки, крестилась и кланялась, но внимание ее было все еще рассеянно и мысли, хотя за пределы храма и не отбегали, а все как-то не могли сосредоточиться на главном. Вот вышла Оленька с корзинкой, прошла к канунному столику и поста вила корзину возле него на табурет - для поминальных приношений. "Ах, надо было взять на углу пирожка! - подумала Агния Львовна: на углу Загородного и Владимирской площади было кафе, и оттуда на вынос торговали с лотка очень вкусны ми пирогами и пирожками. - Ну да уж ладно, в другой раз!". Однако через несколько минут она снова взглянула на корзинку и опять пожалела, что не купила монахам пирожков… "Они за меня сегодня точно помолятся, а я… Растяпа я, растяпа!" Тут кончили читать часы, и из глубины алтаря раздался возглас на Литургию. Высоким и торжественным голосом отец Иаков произнес: "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!" - и этот его возглас как отрезал все посторонние мысли Агнии Львовны, и уже до самого конца Литургии, до причастия Святых Божественных Тайн, до самых благодарственных молитв и отпуста внимание ее умерло для всего постороннего и ни разу никуда ни на один миг не отлетало.
Спустя полтора часа, все еще сосредоточенная, но уже счастливая и умиротворенная, вышла Агния Львовна после службы из храма и тихо покатила свою тележку к Кузнечному рынку. На углу она остановилась у лотка и купила два больших пирога с капустой, десяток маленьких с мясом и пятнадцать с рисом и семужкой - к столу.
На рынке было малолюдно - все-таки будний день, и тем виднее были богатство и роскошь прилавков. В который уже раз Агния Львовна подумала о том, как изменился рынок за последние десять лет: никогда за всю ее долгую жизнь не было на нем такого изобилия! "Вот и хорошо, богатеет страна, - подумала она умиротворенно. - Если бы еще это го богатства да на всех хватало… Ох, надо было прихватить еще десяток пирожков для Гербалайфа и его команды! Ну не возвращаться же на угол, придется отдать им мясные пирожки. Зато Варвара будет довольна, что все пироги постные! А для скоромников у меня холодец стоит в холодильнике, ну еще ветчинки и колбаски им куплю". Из кармашка сумки Агния Львовна достала свернутую бумажку и очки, надела их, развернула бумажку и пошла покупать по списку, с удовольствием выбирая, пробуя, а иногда даже чуть-чуть торгуясь. Купила она красной рыбы и немножко осетринки - больше для красоты стола, чем для угощенья. Скоромникам взяла ветчины и колбаски, купила маринованных миног - специально для Лики Казимировны, та была большая охотница до них, а еще купила для нее же полкруга сыра "Сулугуни". Набрала свежих огурцов и помидоров, ну и кочешок зеленого салата, естественно, прихватила; прикупила совсем кой-каких экзотических солений и маринадов. Обычных солений и своих хватало: как-никак только что с дачи в город вернулась. Она собиралась устроить одно большое закусочное блюдо: свои консервированные патиссоны и огурчики с помидорчиками, да покупные перчик, маринованный чеснок и черемша. Взяла и фруктов, причем выбирала самые красивые и денег не жалела, деньги у нее были. А еще купила клюквы для морса - ох и дорогая же стала клюква!
В общем, когда Агния Львовна скатила по ступеням Кузнечного рынка тяжеленную сумку, двух тысяч рублей как не бывало! "Однако я сегодня сэкономила! - подумала она удовлетворенно. - И стол будет не просто праздничный, а роскошный, и целая тысяча рублей в кошельке осталась!" Еще надо купить тортик, но это уж она потом возле дома купит в их новой булочной "Каравай": отдохнет немного и сходит, благо ноги в новых туфлях абсолютно не устали! Вот только спина… Перетаскивая тележку через ухабы, она тянула ее изо всех сил, а иногда дергала, и напряжение эхом отдавалось в спине, в районе бедной ее поясницы…
Уже подходя к улице Достоевского, Агния Львовна остановилась: что-то такое было у нее связано с этим местом, о чем-то напоминали ей ступеньки, ведущие в музей Федора Михайловича… Вот только что? Она остановилась, помолилась и вспомнила: ведь она забыла про подарок от отца Бориса, оставленный для нее в церковной лавочке! Правда, непонятно было, как это связано с писателем и его музеем? Но все равно надо было возвращаться на подворье, а то неудобно будет перед батюшкой. Женщина только перешла на другую сторону улицы - там тротуар был целее, чем на рыночной.
На подходе к подворью она увидела, как к тротуару причалил автобусик и оттуда гуськом вышли и сразу же направились в храм не то пять, не то семь монахов. Ни один из них не был ей знаком. "Это не с Коневца! Это, наверное, гости к нашим монахам пожаловали или паломники", - подумала она, подождала, пока последний монах скрылся в дверях, а уже потом стала затаскивать на крыльцо свою неподъемную тележку.
В лавочке уже никого не было, кроме Оленьки и Нины Сергеевны, поварихи подворья.