– Он здесь? Приехал, значит? Это я к нему ездил. Он сыщик. Его люди за мной следили, да-да! Приехал. Что ж, пусть повеселится, подышит свежим воздухом. Потом поплачет.
– А ты говорил, она некрасивая!
– Кто?
– Сью Браун.
– Так и есть.
– Некрасивая? Да она просто прелесть.
– Не для меня. Я знаю только одну красивую девушку. – Он выдержал паузу. – Если ты не поняла, что я тебя люблю, ты идиотка. Тебя, тебя и тебя. Подай мне всех красавиц на блюдечке, я и не шелохнусь.
Еще одна крыса (или очень крупная мышь) решила закусить хорошим деревом; Миллисент ее не заметила. Она схватила Хьюго за руку:
– О, Хьюго!
Рука ожила, притянула ее к себе по пахнущему мышами и сыростью полу, на котором они сидели.
– Нет, только подумать! – сказал Хьюго – Я хотел, чтобы в меня попала молния.
Запах мышей и сырости куда-то ушел. Пахло фиалками. И розами. Закусывающая крыса преобразилась в арфу и заиграла что-то райское.
Небесную песнь прервало скрипенье двери. Мгновенье спустя дырки в полу осветились. Миллисент ущипнула Хьюго за руку. Они приникли к дыркам. Внизу стоял фонарь, а рядом с ним – величественный человек, который, судя по звукам, кормил Императрицу.
Мужчина выпрямился, огляделся, взял фонарь, и свет упал на его лицо.
– Бидж! – вскрикнула Миллисент. Дворецкий застыл. Он узнал голос совести.
4
Кроме голоса, у совести были ноги. Они так стучали по лесенке, словно совесть – сороконожка. Но Бидж не шевелился. Чтобы его сдвинуть, понадобился бы кран, а крана в домике не было. Когда Миллисент и Хьюго спустились вниз, он стоял, как статуя; и только узнав их, он обмяк. Хьюго он любил, да и чувствовал, что тот достаточно терпим.
– Добрый вечер, сэр, – выговорил он. – Добрый вечер, мисс.
– Что это значит? – спросил Хьюго.
Давно, в пылкой юности, такой самый вопрос ему задал полисмен. Он огорчился тогда, огорчился и теперь.
– Это вы ее украли? – спросила Миллисент. – Вы!
Бидж задрожал. Миллисент он знал с той поры, когда она носила косы, нет – еще комбинезон. Ей, племяннице лорда Эмсворта, воспитанной в лучших традициях свинопоклонства, его преступление должно казаться беспросветно черным.
Каждый заговорщик рано или поздно встает перед дилеммой: оправдаться ему или сохранить верность сообщникам. Мы покажем, как благороден Бидж, если сообщим, что он устоял. Под пронизывающим взглядом молодой хозяйки он никого не предал. Мистер Роналд взял с него обещание; значит, выдать его нельзя.
В награду за это Провидение подсказало ему прекрасную мысль.
– Да, мисс, – сказал он.
– О, Бидж!
– Украл я, но ради вас.
Хьюго сурово на него посмотрел.
– Бидж, – сказал он, – это чушь какая-то.
– Сэр?
– Чушь. Зачем нам свинья?
Дворецкий был спокоен. Он знал, что сказать.
– Я решил убрать препоны с вашего пути, сэр.
– Препоны?
– Поскольку вы доверяли мне свою корреспонденцию, я давно знал о вашей взаимной привязанности. Но семья ставит препоны.
– Это все так, – признал Хьюго. – А что дальше?
– Спасибо, сэр. Я подумал, что его светлость будет очень благодарен тем, кто вернет свинью. Если вернете вы, он согласится на ваш союз.
Там, где ужинает Императрица, не может быть полной тишины, но что-то похожее воцарилось. В свете фонаря Хьюго смотрел на Миллисент, она – на него. Оба они слышали о верных старых слугах. Мало того, они видели их на сцене. Но и мечтать не могли о такой верности.
– Бидж! – сказала Миллисент.
Как мы помним, она говорила так и прежде; но как отличалось это "Бидж" от того! Тогда в нем звучали упрек, боль, разочарование; теперь – благодарность, благоговение, любовь.
То же самое можно сказать о восклицании "Ну что же это?!".
– Бидж! – не унималась Миллисент. – Вы ангел!
– Спасибо, мисс.
– Нет, такого блеска!.. – вскричал Хьюго.
– Спасибо, сэр.
– Как вам пришло это в голову?
– Не знаю, мисс. Пришло.
– Вот что, Бидж, – сказал Хьюго. – Когда вы закончите земной путь – со всеми бывает, – оставьте мозг нации. Замаринуют, поставят в Британский музей. Ничего не поделаешь, мозг века. В жизни не слышал такой идеи. Конечно, старик растает.
– Он сделает для нас все, что угодно, – поддержала Миллисент.
Гроза утихла. Пели птицы. Где-то еще погромыхивал гром, а может быть – это мысли Хьюго теснили одна другую.
– Все, – сказал он наконец. – Кто-нибудь посоветовал бы бежать к старику сейчас же. Но нет. Надо поднять цену. Чем больше мы ждем, тем больше он обрадуется. Дадим ему еще двое суток. Тогда он не откажет ни в чем.
– Но…
– Никаких "но"! Спешка все погубит. Не забывайте, дело не только в разрешении на брак. Они хотят, чтобы ты вышла за Ронни. Надо их разубедить. Без двух суток не обойдется.
– Наверное, ты прав.
– Еще как!
– Тогда оставим ее здесь?
– Нет, – решительно сказал Хьюго. – Здесь опасно. Если мы ее нашли, всякий найдет. Я знаю, куда мы ее поместим. Это…
Бидж заволновался:
– Если вам все равно, сэр, я не буду слушать.
– Почему?
– Я очень устал, сэр. Хочу об этом забыть. Слишком большое напряжение, больше не могу. Потом, мне кажется, сэр, что мистер Бакстер подозревает.
– Он всегда всех подозревает, – сказала Миллисент.
– Да, мисс. Но сейчас у него есть основания. Если вам и мистеру Кармоди все равно, я не хотел бы хранить излишние сведения.
– Ладно, – сказал Хьюго. – После того, что вы для нас сделали, слово ваше – закон. Не хотите, не слушайте. Но как вы будете ее кормить?
– Не буду, сэр… Если можно.
– Ну что ж. Пошли, Миллисент.
– Вы ее уведете?
– Да. Пропущу платок сквозь это кольцо, и – пожалуйста! До свидания, Бидж.
– До свидания, – поддержала его Миллисент. – Сказать не могу, как мы вам благодарны.
– Очень рад, мисс. Желаю успеха, сэр.
Оставшись один, дворецкий перевел дух, сперва – надувшись, как воздушный шар, потом – со свистом выдохнув. После этого он взял фонарь и покинул домик. Шел он так, как ходят дворецкие, с чьих плеч свалилась страшная тяжесть.
5
Не все знают, что у Биджа был хороший голос, – скромность и достоинство велели ему держать это в тайне. Мягкий баритон тембром своим напоминал звук, который произвел бы бочонок старого хереса; и вы поймете, как легко стало дворецкому, если мы сообщим, что в лесу он запел.
– Сия-ет свет в твоем окне, – пел он, словно молодой лакей, а не прославленный повелитель слуг. – В тво-еом о-ок-не-е…
Он слышал птиц. Он улыбался кроликам. Темная тень ушла. Совесть была спокойна. До того спокойна, что он без страха услышал, подходя к замку:
– Лорд Эмсворт просил немедленно прийти в библиотеку.
Час назад он бы испугался, сейчас – нет. Что там, он не без труда оборвал песню.
– Э… Бидж… – сказал лорд Эмсворт.
– Да, милорд?
Хозяин был не один. Бесстыдно капая на ковер, рядом с ним стоял совершенно мокрый Бакстер. Бидж без гнева посмотрел на него. Что ему теперь какие-то Бакстеры? Девятый граф собрался с мыслями.
– Э… Бидж…
– Да, милорд?
– Я… э… послал за вами.
– Да, милорд.
Лорд Эмсворт увидел книгу "Болезни свиней" и, видимо, почерпнул из нее силу.
– Бидж, – сказал он, – я за вами послал, потому что мистер Бакстер выдвигает курьезнейшее обвинение.
– Я хотел бы ознакомиться с ним, милорд.
– Что?
– Ознакомиться, милорд. Узнать его сущность.
– Сущность? А, сущность! Именно. Превосходно. Сущность. Без всякого сомнения.
Дворецкий почтительно и твердо призвал его к порядку.
– Что говорит мистер Бакстер, милорд?
– Э? Скажите сами, Бакстер. Не могу.
Бакстер подошел ближе и капать стал на другое место ковра.
– Я выследил вас, Бидж, – произнес он, – до самой хижины.
– Сэр?
– Вы слышали, что я сказал.
– Естественно, сэр. Но не понял, сэр.
– Я видел вас собственными глазами.
– Не понимаю, сэр.
Лорд Эмсворт снова взглянул на "Болезни свиней".
– Он говорит, он заглянул в окно!
Бидж почтительно поднял бровь, давая понять, что о забавах гостей судить не может, даже о таких инфантильных.
– А вы кормили Императрицу.
– Простите, милорд?
– Кормили… О Господи!
– Увольте, милорд. Я ничего не понимаю.
– Бакстер говорит, вы украли мою свинью.
Мало на свете вещей, из-за которых Бидж поднял бы обе брови; но он их поднял, после чего повернулся к хозяину, потом – к Бакстеру и улыбнулся тремя восьмыми губ.
– Разрешите говорить откровенно, милорд?
– Как же еще! Потому я за вами и послал. Скажите, кто ваши… э… сообщники… в общем, все.
– Я не хотел бы обижать мистера Бакстера, милорд. Это нехорошо.
По-видимому, граф так не думал.
– Ничего, говорите, – сказал он.
– Хорошо, милорд. Мне представляется – простите, конечно, – что мистер Бакстер страдает галлюцинациями.
– Ф-фуф! – сказал Бакстер.
– Вы думаете, он спятил? – оживился девятый граф. – А ведь и правда… Вспомним те вазоны… Прыжок из окна… – Он остро взглянул на Бакстера. – Да, глаза странно блестят. Как у селезня.
– Помилуйте, лорд Эмсворт!
– Я ничего не говорю… Просто… э…
– Этот человек лжет, – сухо сказал Бакстер. – Постойте! – Он поднял руку. – Готовы ли вы пойти со мной в эту хижину? – обратился он к дворецкому.
– Нет, сэр.
– Хо!
– Я должен сходить вниз и взять шляпу.
– Правильно, – одобрил граф. – Очень умно. Берите шляпу, Бидж, мы придем к парадному входу.
– Слушаюсь, милорд.
Сторонний наблюдатель заметил бы в маленькой группе, собравшейся перед замком, определенную сдержанность. По всей вероятности, ни один из троих не стремился в лес. Бидж, хотя и учтивый, не был приветлив. Бакстер недоверчиво глядел в угрюмое небо. Что же до лорда Эмсворта, он понял, что идет в пустынное, дикое место с нездоровым человеком.
– Минуточку, – сказал он, вернулся в замок и вынес оттуда тяжелую трость с набалдашником слоновой кости.
Глава XIII
Коктейль перед обедом
1
Бландингский замок отдыхал в золоте летнего вечера. Гроза ушла в прошлое два часа назад, отбушевав с невиданной яростью над парками и лужайками, а по себе оставила покой, пенье птиц, закатное небо, где чередовались зеленое и розовое, лиловое и жемчужное, опаловое и оранжевое. Воздух был светел и свеж, земля благоухала. На омытом грозою небосводе появлялись первые звезды.
Однако Ронни Фишу, который безучастно сидел в кресле у себя, на втором этаже, все это не принесло утешения. Закат он видел, но не впечатлился. Слышал и щебет, но остался холодным. Словом, мы предъявим читателю очень грустного Роналда Овербери.
Когда небеса разверзлись, он гулял у огорода и юркнул, словно кролик, в мрачный сарай. Там, сидя на куче кирпичей, просидел он немного меньше часа, один, если не считать небольшой зеленой лягушки и невеселых мыслей.
Место это было как бы Саргассовым морем, куда прибивало весь хлам с огорода – тачку без колеса, разбитые горшки, увядшие цветы, прохудившееся ведро, беззубые грабли, гнилую картошку, недоеденного дрозда. Вместе это исключительно походило на ад, так что дух несчастного Ронни падал все ниже.
Пришибленный громом, ведрами, тачками, дроздами и картошкой, не говоря уж о строгом взгляде лягушки, необычайно похожей на епископа, который недоволен новым членом клуба, Ронни раскаялся в своем опрометчивом поступке. Раскаяние это усилилось, когда он вернулся в уют своей комнаты. Примерно так чувствовал себя Самсон, когда услышал треск храмовых подпор. Опрометчивые поступки хороши, пока ты в запале. К сожалению, он быстро проходит.
Нет, он ничего не имел против Миллисент. Пусть будет женой, ладно, – только чужой. Он неслышно застонал и тут заметил, что в комнате кто-то есть. То был Хьюго, одетый к обеду. Ронни и не знал, что так поздно.
– Привет, – сказал Хьюго. – Еще не оделся?
Ронни понял, что просто не сможет увидеть своих родных. Конечно, Миллисент всем сказала, будут поздравлять, тетя Констанс еще и поцелует, дядя Галахад пошутит в стиле тысяча восемьсот девяносто пятого года – в общем, шум и треск. Шума и треска он не хотел. Общество траппистов он бы вынес, семейный обед – ни в коем случае.
– Я обедать не буду.
– Не будешь?
– Да.
– Заболел?
– Нет.
– И не будешь обедать? Странно. Хотя – дело твое. Видно, останусь я один. Бакстер – и тот не придет. Взял бутербродов и пошел в гостиную. А с этой гнидой, ну, с Пилбемом, я сейчас поговорю. Тоже обедать не захочет.
– Где же остальные?
– Ты не слышал? Обедают у Парслоу. Твоя тетушка, лорд Эмсворт, Галахад и Миллисент. – Он кашлянул. – Да, старик, насчет Миллисент…
– Что такое?
– Помнишь, ты с ней обручился?
– Ну и что?
– Это кончено.
– Кончено?
– Абсолютно. Как не было.
– Что?!
– Да. Теперь она со мной обручилась. Вообще-то не в первый раз – такая, знаешь, тайная помолвка, – но мы поссорились. А сейчас помирились. Она просила передать, чтобы ты не расстраивался.
Ронни ощущал точно то, что ощущают на эшафоте, когда гонец принесет весть о помиловании.
– Давно я не слышал хороших новостей, – сказал он.
– Ты не хотел на ней жениться?
– Конечно, не хотел.
– То есть как "конечно"?
– Она очень красивая. И хорошая…
– Ангел. Шропширский серафим.
– Но я в нее не влюблен.
– Чего ж ты тогда беспокоился? Очень глупо. – Он пощелкал языком. – А, понимаю! Ты хотел досадить Сью, а Миллисент – мне. Теперь вы со Сью помирились. Это хорошо. Она тебе очень подходит.
Ронни дернулся. Он бы хотел о Сью не думать, на худой конец – думать с горечью.
– Ничего я не помирился! – глухо вскричал он.
Думать с горечью было очень трудно. Сью – это Сью, ничего не поделаешь. От сцены в ресторане память упорно соскальзывала к более светлым дням.
– Не помирился?
– Нет.
Вот Сью в машине. Сью у реки. Сью в его объятиях, под звуки саксофонов. Сью улыбается. Сью смеется. Волосы Сью треплет ветер…
Нет, лучше так: Сью у "Марио"… Сью с этим гадом… Сью…
– Все-таки, Ронни, ты уж слишком.
– Не твое дело.
– Мое, – твердо сказал Хьюго. – Мне ее очень жалко. Вот уж не думал…
– Я не хочу о ней говорить…
Хьюго вздохнул. Ситуация, как говорится, была тупиковой. Лучший друг и прекрасная девушка разругались вконец. Такова жизнь.
– Поговорим лучше о тебе, – предложил Ронни.
– С удовольствием, старик. Я боялся, что тебе неинтересно.
– Ты понимаешь, что семья вас прихлопнет?
– Ну зачем ты так?..
– По-твоему, тетя Констанс будет плясать от радости?
– Да, – признал Хьюго, – дама серьезная. Я надеюсь на графа. Скоро он полюбит меня, как сына.
– Это почему?
Хьюго чуть не выдал тайну, но удержался. По странной случайности, он думал о друге юных лет точно то же самое, что тот – о нем. Прекрасный человек, думал он, но секретов не держит.
– Не важно, – сказал он. – У меня свои методы.
– Какие?
– Такие. Хорошие. Ну, я пошел. Надо перехватить Пилбема. Солнце да не зайдет во гневе… Все обошлось, но это не значит, что его не надо убить. На мне лежит общественный долг.
Дверь закрылась. Ронни посидел еще немного и понял, что есть ему хочется. Бифштекс в "Гербе Эмсвортов" – именно то, что нужно. Доедет на своей машине за пять минут.
Он встал. Думал он не только о еде, но и о Пилбеме. Почему тот приехал, он понятия не имел, но провести с ним минуту-другую не отказался бы. Судя по замечаниям, Хьюго на него сердился. Это Хьюго. А уж он сам!
Пилбем, этот змий, из-за которого все случилось!.. К счастью, одно утешение еще есть: можно с ним расправиться.
Ронни вышел из комнаты. В то же мгновенье из комнаты напротив вышел Перси Пилбем.
2
Пилбем одевался к обеду с особой тщательностью. Лорд Эмсворт забыл ему сказать, что они уедут, и он собирался встретить блестящее и веселое общество. Поглядевшись в зеркало, он остался доволен. Доволен он был и тогда, когда вышел в коридор – но еще не увидел Ронни.
Во времена "Светских сплетен", газеты прямой и бесстрашной, П. Фробишер Пилбем встречался раза два с людьми, не питавшими к нему добрых чувств. Это ему не нравилось, он был человек мирный, а сейчас ясно понимал, что ссоры не избежать. Посмотреть хотя бы, как движется этот хлипкий, но весьма решительный молодой хлыщ. Пилбем подрабатывал когда-то в зоологическом саду и видел, что леопарды движутся именно так.
Работа в желтой газете, а потом в сыскном бюро приучает выказывать хладнокровие в чрезвычайных ситуациях. Нам нелегко хвалить Перси Пилбема, но если бы рядом оказался стратег, он бы одобрительно кивнул. Перед лицом грозного Ронни он поступил, как Наполеон, Ганнибал или герцог Мальборо, а именно – нырнул задом в комнату. Редкий угорь нырнул бы в ил с таким проворством.
Если бы леопард упустил добычу прямо перед обедом, он, вероятно, выразил бы свои чувства точно так же, как Ронни Фиш. Он толкнул бы дверь и ворвался в комнату.
Там, как ни странно, никого не было. Вот кровать. Вот кресла. Вот ковер, туалет, полка. А сыщика – нет как нет.
Сколько бы это длилось, мы не знаем, ибо Ронни услышал странный звук, доносящийся из гардероба. Возможно, сэр Майлз, как сказал лорд Эмсворт, и был самым глупым человеком в гвардии, но сын его обладал недюжинным разумом. Одним прыжком достиг он гардероба и повернул ручку. Дверца не открылась, но изнутри донеслось пыхтение.
Ронни, и так угрюмый, стал еще мрачнее.
– Выходите, – сказал он в щель.
Пыхтение прекратилось.
– Ничего, – сказал Ронни с грозным спокойствием. – Могу и подождать.
Несколько мгновений царило молчание, потом послышался голос:
– Не делайте глупостей!..
– Не делать? – удивился Ронни. – Вот как, не делать! Выходите. Я только оторву вам голову.
Голос решил его умаслить.
– Я знаю, чем вы расстроены, – сказал он.
– Вот как?
– Да. Но я могу все объяснить.
– Вот как??
– Могу.
– Вот как???
До этой поры Ронни дверцу тянул. Тут ему пришло в голову, что можно ее и толкнуть. Он толкнул. Она не открылась. Гардероб заскрипел, но устоял.
– Послушайте! – сказал голос.
– Да?
– Вы послушайте. Я все объясню насчет того вечера. Вы думаете, я нравлюсь мисс Браун? Честное слово, она меня не выносит. Она мне сама говорила.
Ронни пришла в голову еще одна мысль.
– Вы не можете простоять там всю ночь.
– Я и не хочу.
– Что ж, тогда выходите.
Голос стал жалобным: