3
Человек под кроватью может только слушать. Первый звук, донесшийся до Руперта Бакстера, сообщил ему, что поднос поставили на стол. Потом проскрипели ботинки, и он узнал лакея Томаса, известного своим скрипом. Потом кто-то запыхтел, по всей вероятности – Бидж.
– Обед подан, мисс.
– О, спасибо!
Видимо, девица вернулась. К столу подтащили стул. Кроме слуха, включилось обоняние. Бакстер стал понимать, как он голоден и неразумен, когда услышал:
– Курица, мисс. En casserole.
Бакстер попытался о нем не думать. Кроме голода, мучила левая нога – ее свело. Он попытался уподобиться факирам, которые, из лучших побуждений, легко и беззаботно лежат на гвоздях.
– На вид очень вкусно, – сказала девица.
– Надеюсь, вам понравится, мисс. Чего бы вам еще хотелось?
– Ничего, спасибо. Ах да! Вы бы не забрали с балкона рукопись? Я ее читала и оставила в кресле. Это мемуары мистера Трипвуда.
– Да, мисс? Вероятно, они очень занимательны?
– Да, очень.
– Не знаю, удобно ли спросить вас, упоминаюсь ли я на этих страницах?
– Вы?
– Да, мисс. Из случайных замечаний мистера Галахада я вывел, что он ссылается на меня.
– Вы бы этого хотели?
– Несомненно, мисс. Я был бы польщен. Это большая честь. Моя матушка очень бы обрадовалась.
– Она жива?
– Да, мисс. Наш дом – в Истбурне.
Дворецкий величаво вышел на балкон, Сью стала думать о том, похожи ли они с матерью, когда за дверью раздался топот. Сью повернулась и вскрикнула. Перед ней стоял Ронни.
Глава XV
У телефона
Если мы займем одно выражение у соседнего искусства, мы спросим: что делал В ЭТО ВРЕМЯ Хьюго Кармоди?
Наша правдивая летопись неизбежно дурна тем, что мы обязаны перепрыгивать от одного героя к другому, словно альпийские серны. Нам показалось, что особенно важны действия Руперта Бакстера, и мы оставили Хьюго в самом трудном положении. Что ж, вернемся к нему.
Чувствительный человек, услышавший, что его видели в самый момент кражи, впадает в кому. Лицо его удлиняется. Руки и ноги цепенеют. Галстук съезжает на сторону, манжеты прячутся в рукава. Словом, на какое-то время он никуда не годится.
В сущности, хорошо, что мы не показывали вам все это. Если читатель представит роденовского Мыслителя, одевшегося к обеду, общее впечатление он получит. В данный момент жизнь начала возвращаться к Хьюго, а с нею – и разум.
Мужчине тут не разобраться, думал он, нужен тонкий ум женщины. Он побежал к телефону. Он набрал Матчингем-Холл и сказал дворецкому, чтобы тот попросил мисс Миллисент Трипвуд. Дворецкий не без укора ответил, что мисс Миллисент пьет бульон. Хьюго не без остроумия заметил, что это ему безразлично, хоть бы она в бульоне купалась, и чуть не прибавил: "Презренный раб". Потом он приник к трубке и наконец услышал нежный, но беспокойный голос:
– Хьюго?
– Миллисент?
– Это ты?
– Да.
– Что случилось?
– Все пропало.
– Что именно?
– Сейчас скажу, – пообещал он и сказал.
– Не может быть!
– Может.
– О Господи!
Они помолчали. Хьюго ждал, уже сомневаясь в женском уме.
– Хьюго!
– Да.
– Как нехорошо!
– Да.
– Остается одно.
Хьюго вздрогнул. Одного вполне хватило бы.
– Ты слушаешь?
– Да.
– Так вот, я скажу дяде Кларенсу, что ты ее нашел.
– Я?
– Нашел, идиот!
– Как?
– Ну, нашел в этом фургоне.
– Ты что, не слышала? – чуть не плача проговорил Хьюго. – Пилбем нас видел.
– Знаю.
– Что же делать?
– Отрицать.
– Э?
– Отрицать, и все.
Хьюго вздрогнул. Да, это дело.
– Это дело! – крикнул он в трубку. – Пойду скажу Пилбему, что, если он хоть вякнет, я его задушу.
– Очень хорошо. А я пойду к дяде Кларенсу. Наверное, он захочет с тобой поговорить.
– Минуточку! Миллисент!
– Да?
– Когда я ее нашел?
– Десять минут назад, перед обедом. Гулял, проходил мимо и услышал странный звук. Смотришь, а она там. Ты побежал мне звонить.
– Миллисент! Минуточку!
– Да?
– Старик подумает, ее украл Бакстер.
– Прекрасно. Ну, держись. Я сейчас.
Хьюго снова стал ждать и наконец услышал что-то вроде кудахтанья.
– Кук-кук-кук…
– Да, лорд Эмсворт?
– Кук… Кармоди!
– Да, лорд Эмсворт.
– Вы ее нашли?
– Да, лорд Эмсворт.
– В его фургоне?
– Да, лорд Эмсворт.
– Ой, Господи!
– Да, лорд Эмсворт.
До сих пор беседа шла легко, но Хьюго понял, что надо прибавить еще что-то. Во всякой судьбе есть приливы; такой – не повторится. Он дважды глотнул и начал:
– Лорд Эмсворт, воспользуюсь случаем, чтобы вам кое-что сказать. Это вас удивит, надеюсь – не огорчит. Мы с вашей племянницей Миллисент любим друг друга и просим у вас разрешения пожениться. Я небогат. Строго говоря, у меня ничего нет, кроме жалованья. Но мой дядя, сэр Лестер, владеет Лестер-Холлом в Вустершире… надеюсь, вы слышали? С большой дороги налево, мили две… Так вот, владеет, а я – наследник. Да, он здоров, но ведь немолод, а всякая плоть – трава. Так что у меня будет дом, и парк, и доход с земель. В общем, Миллисент я прокормлю, а если бы вы знали, как мы любим друг друга, вы бы не препятствовали нашему счастью. В общем, вы согласны, лорд Эмсворт?
Трубка не отвечала, словно граф онемел от ужаса. Потом он шесть раз сказал: "Алло!", два раза – "Это вы?", и Хьюго подумал, что такая прекрасная речь пропала втуне.
Печаль его уменьшил голос Миллисент:
– Алло!
– Алло?
– Хьюго, что тут делается!
– Я ему все сказал.
– А он сказал нам: "Да, да, да, да. Замечательный молодой человек. Всегда мне нравился". Я сказала: "Можно мне выйти за него замуж?" Он сказал: "Замуж? Конечно, конечно, конечно, всенепременно". Тете Констанс стало плохо, дядя Галли на нее рассердился, а дядя Кларенс все говорит: "Конечно, конечно". Не знаю, что думает Парслоу. Он глядит в потолок и пьет портвейн. Ну, пойду. Держись. Я сейчас.
Человек, чье счастье и несчастье качаются на весах за три мили от него, трубку не повесит. Хьюго напряженно застыл, словно слушал по радио о матче, на который держал пари. Но разудалый голос напомнил ему, что есть и другие люди, и, обернувшись, он увидел Пилбема.
Тот был доволен жизнью. Он слегка покачивался, а улыбка его была шире, чем она бывает у трезвенников.
– Привет! – сказал Перси Пилбем. – Вот вы где, дорогуша!
Хьюго вспомнил, что должен ему кое-что сказать.
– Эй вы! – крикнул он.
– Да, дорогуша?
– Хотите, чтобы я растер вас в пюре?
– Нет, дорогуша.
– Тогда слушайте. Вы меня со свиньей не видели. Ясно?
– Я же видел!
– Нет.
Перси Пилбем проявил не только понятливость, но и добросердечие.
– Ни слова больше! – сказал он. – Я вас понял. Все ясно, дорогуша, все ясно.
– Вот и запомните.
– Какой разговор! Запомню, дорогуша, запомню. Хочу прошвырнуться. Компанию не составите?
– Идите к черту!
– Хорошо, хорошо.
Он неуверенно направился к выходу, а в трубке раздался голос:
– Хьюго?
– Да?
– Хьюго, миленький, мы победили! Дядя Кларенс сказал "Конечно" пятьдесят пять раз, а тете Констанс он посоветовал не лезть в чужое дело. Он ангел.
– Как и ты.
– Я?
– Да.
– Нет, это ты ангел.
– Ты, – сказал Хьюго с весомостью опытного богослова.
– Ну хорошо. Они едут домой, а я пойду пешком. Хватай эту Роннину машину, езжай мне навстречу. Покатаемся по Англии. Нет, какой вечер!
– Уж такой, – согласился Хьюго. – Одно слово, вечер. Бегу. Жди.
– Молодец! – сказала Миллисент.
– Пип-пип! – сказал Хьюго.
Глава XVI
Встреча влюбленных
Минуту эту Сью пыталась представить сотни раз, но воображение ей отказывало. Иногда глазами души она видела, что Ронни замкнут и холоден; иногда – что он потрясен; иногда – что показывает на нее пальцем, как персонаж мелодрамы, обличающий обманщика. Только к одному она не была готова – к тому, что созерцала сейчас.
Итон и Кембридж хорошо тренируют своих сынов. Когда те поймут основной закон бытия: "Чувств не выказывай", землетрясения и взрывы должны сказать спасибо, если дождутся сдержанного: "А, что там?" Однако и Кембридж не всесилен, тем более Итон. Совесть догрызла Роналда Фиша до того, что железный костяк рухнул. Пунцовое лицо, взъерошенные волосы, вылупленные глаза и дрожащие пальцы свидетельствовали именно об этом.
– Ронни! – закричала она.
Больше она ничего закричать не успела. Ронни представил себе, что тетя Констанс озирает ее сквозь лорнет в черепаховой оправе, и сердце его раскололось, кровь Фишей вскипела. Теперь он не колебался.
Он прыгнул, схватил ее, прижал к себе, и Бакстер против воли услышал целый каскад покаяний. Ронни рассказывал, что он свинья, мерзавец, подлец, негодяй, собака и червь. Если бы он говорил о Перси Пилбеме, он не нашел бы лучших определений.
Диалог не нравился Бакстеру и в этом виде, но дальше его просто затошнило. Сью сказала, что виновата она одна. Нет, сказал Ронни, нет, нет и нет. Она (Сью). Нет, он (Ронни), поскольку он собака и червь. Мало того, он гад, идиот и остолоп.
– Ничего подобного!
– Мне лучше знать!
– Нет!
– Да!
– Как ты можешь это говорить?!
– А я тебя люблю все равно.
– Ну что ты!
– Люблю.
– Что ты!
– Люблю и люблю.
"Сколько можно? – томился Бакстер. – Нет, сколько же можно?"
Ответ пришел очень быстро. Где-то у окна послышался вежливый кашель.
– Ваша рукопись, мисс, – сказал Бидж.
Сью посмотрела на него. Ронни тоже посмотрел. Она о нем забыла, он думал, что дворецкий где-нибудь внизу. Никто ему не обрадовался.
– А, Бидж! – сказал Ронни.
Дворецкий не может ответить: "А, сэр!", и Бидж приятно улыбнулся. Ронни показалось, что он над ним смеется, а над Фишами смеяться опасно. Вознамерившись было поставить его на место, Ронни передумал и решил его усмирить, а потому заговорил с натужной приветливостью:
– Значит, вы здесь?
– Да, сэр.
– Удивляетесь, а?
– Нет, сэр.
– Нет?
– Я знал о ваших чувствах, сэр.
– Что?!
– Знал, сэр.
– Кто вам сказал?
– Мистер Пилбем, сэр.
Ронни охнул, но вспомнил, что Бидж – его помощник, сообщник, связанный с ним и давней дружбой, и более сильными узами общего преступления.
– Бидж, – спросил он, – что именно вам известно?
– Все, сэр.
– Все?
– Да, сэр.
– К примеру?
Бидж кашлянул.
– Мне известно, что мисс Скунмейкер – это мисс Сью Браун, театральная певица.
– Прямо справочник, а?
– Да, сэр.
– Бидж, я хочу жениться на мисс Браун.
– Прекрасная мысль, сэр, – заметил Бидж с отеческой улыбкой.
Сью тоже улыбнулась.
– Ронни! Бидж хороший. Он нам друг.
– Еще бы! Добрый старый Бидж!
– Я хочу сказать, он не выдаст.
– Я, мисс? – удивился Бидж. – Конечно, нет.
– Бидж, – сказал Ронни, – время действовать. Надо наладить отношения с дядей Кларенсом. Как только он вернется, я иду к нему и говорю, что Императрица – в этом домике.
– К сожалению, мистер Роналд, – заметил Бидж, – ее там нет.
– Вы ее переселили?
– Не я, сэр, мистер Кармоди. По досадной случайности он меня там застал. И переселил в неизвестное мне место.
– Да он все испортит! Где он?
– Найти его, сэр?
– Лучше найдите. Спросите, где свинья.
– Хорошо, сэр.
Сью слушала все это с удивлением.
– Ронни, – сказала она, – я ничего не понимаю.
Ронни взволнованно ходил по комнате. Один раз он подошел так близко к Бакстеру, что тот увидел сиреневый носок, но не оценил его красоты.
– Сейчас объяснить не могу, – сказал Ронни. – Слишком длинно. Скажу одно: если мы не найдем эту свинью, дело наше плохо.
– Ронни!
Ронни остановился и прислушался.
– Что там?
Он кинулся к балкону, заглянул за перила и прибежал обратно.
– Сью!
– Что?
– Это Пилбем. Он лезет по трубе.
Глава XVII
Отважное поведение лорда Эмсворта
От Матчингем-Холла до Бландингского замка в машине, словно в могиле, царило молчание.
В свете того, что сообщила с передовых позиций наша корреспондентка, это странно. Казалось бы, лорду Эмсворту, его сестре и брату есть о чем поговорить. Одна леди Констанс могла бы дать летописцу ценнейший материал.
Объяснение простое, как все объяснения. Оно – в слове "Антилопа". С "испано-сюизой" что-то случилось, и Ваулз, шофер, вывел вторую машину; а всякий, кто владел "Антилопой", знает, что в ней нет стеклянной перегородки. Шофер все слышит, чтобы позже пересказать в людской.
Вот почему небольшое сообщество страдало, но молчало. Нелегко найти лучшую иллюстрацию к прекрасной старой фразе "Noblesse oblige". Особенно гордимся мы леди Констанс, ей было труднее всего. Порою только красные уши Ваулза (вид сзади) едва удерживали ее от того, чтобы все сказать брату Кларенсу. С самого детства он не был для нее идеалом, но никогда его статус не падал столь низко. Поистине, он вызывал у нее чувство, которому она не находила имени, а ученые – нашли, наименовав его "крайним возбуждением".
Не утешали и его замечания о Бакстере, еще в Матчингем-Холле. То, что он сказал, не понравилось бы ни одному из поклонников бывшего секретаря. Определения "сумасшедший", "безумный", "свихнувшийся", "душевнобольной" и, страшно сказать, "психованный" сверкали в его речи, как молнии. Судя по выражению лица, сейчас он повторял их беззвучно.
Леди Констанс не ошибалась. Граф был поистине потрясен. Еще два года назад он заподозрил, что с Бакстером неладно, но по своей доброте полагал, что тихая, упорядоченная жизнь его вылечит. Когда он приехал в этом фургоне, он казался нормальным. И что же? За несколько часов совершил столько безумств, что хватило бы на всех зайцев, не говоря о шляпниках.
Девятый граф Эмсворт был миролюбив по природе. Покой его мог нарушить только младший сын Фредерик. Но если ты встретишь человека, который прыгает из окон, хуже того – крадет свиней, сваливая это на твоих дворецких, никакое миролюбие не выдержит. Лорд Эмсворт сидел и думал, что теперь ничему не удивится.
В отличие от своей сестры он ошибся. Когда машина, обогнув рододендроны, въехала на гравий перед входом, он увидел такое, что вскрикнул:
– Ой, Господи!
Пронзительный тенор подействовал на леди Констанс как целый дождь булавок.
– В чем дело?
– Дело? Ты посмотри!
Ваулз решил объяснить хозяйке, что происходит. Быть может, он превысил свои права, но случай был исключительный.
– По трубе лезет человек, миледи.
– Что? Где? Я не вижу.
– Вошел на балкон, – сказал Галахад.
Лорд Эмсворт взял быка за рога.
– Это Бакстер! – вскричал он.
Летний день кончился, и вечерняя тьма набрасывала на мир свой покров. Тем самым рассмотреть было трудно, и он руководствовался чутьем. Что-что, а оно у девятого графа было.
Рассуждал он так: да, в замке есть люди, кроме Бакстера, но ни один из них не полезет по трубе. Бакстеру же это проще простого, так, вечерняя забава. Сейчас бросится с балкона. Такой уж он, этот Бакстер.
С далеких дней, проведенных в детской, леди Констанс не била старшего брата, но теперь была к этому близка. Вероятно, ее удержала мысль о шофере. И все же она вскричала:
– Кларенс, что за глупости! Нет, ты идиот. Да, шофер, но разве это тайна? Ваулз служит в замке много лет.
Лорд Эмсворт не спорил. Машина подъехала к парадному входу. Дверь была открыта, как всегда в летний вечер, и девятый граф поспешил в дом. Галахад побежал за ним. В холле они услышали топот и, едва ли не сразу, увидели Перси Пилбема. Он просто скакал к лестнице.
– Ой, Господи! – сказал лорд Эмсворт.
Если Пилбем слышал его или хотя бы видел, он этого не выказал. Он спешил. Пробежав через холл скорее как серна, чем как сыщик, он исчез на лестнице. Манишка у него была в пятнах, воротничок болтался, и перед удивленным графом как будто мелькнул подбитый глаз. Через мгновение-другое показался Ронни и тоже скрылся.
Лорд Эмсворт понял все. Он не знал, как Пилбем, подогретый алкоголем, полез по трубе за мемуарами. Не знал он и о встрече с Роналдом Фишем. Но когда он увидел, как они бегут, он истолковал факты.
Бакстер, решил он, впал в умоисступление, а эти отважные люди его ловят.
Сам он был кроток, миролюбив, склонен к сельскому покою, но, кроме того, он был британским аристократом. Случилось так, что страна ни разу не призвала его на свою защиту; но если бы она призвала, Кларенс Эмсворт ответил бы ей: "Сейчас, минуточку!", как отвечали его крестоносные предки. На шестидесятом году старый огонь не угас.
Галахад, проводивший взглядом погоню, обернулся и увидел, что он один. Брат его исчез, но сразу вернулся. Его приветливое лицо стало решительным. В руке он держал ружье.
– Что такое? – оторопело спросил Галахад.
Глава семьи не ответил. Он направился к лестнице. Точно так – молча и строго – шел Эмсворт на врага при Азенкуре.
Кто-то встревоженно закудахтал. Галахад опять повернулся.
– Галахад! Что это значит? Что случилось?
– Кларенс пошел наверх с ружьем.
– С ружьем?
– Да. С моим. Надеюсь, он его не испортит.
Леди Констанс рванулась к лестнице и почти мгновенно взлетела на второй этаж. Галахад последовал за ней. Из глубины коридора донесся голос:
– Бакстер! Выходите, мой дорогой! Сию минуту!
Поспешая к комнате, из которой раздавался голос, леди Констанс обогнала младшего брата головы на две. Тем самым именно она первой увидела то, что необычно даже для Бландингского замка.
Ее молодая гостья, Майра Скунмейкер, стояла у окна и волновалась. Ее брат Кларенс, умело целясь от бедра, смотрел на кровать. А из-под кровати, как черепаха из-под панциря, высовывалась голова Бакстера.