Дальнейшее продвижение становилось небезопасным. Можно запросто вновь угодить в очередной земляной провал. Всё же Мишка рискнул, и двинулся вперёд, но наткнулся на здание, больно шибанувшись о его шершавый угол. Отчего у батькиного костюма частично оторвало рукав, а галстук вернулся на место.
Мишка потрогал его, и подумал: "Хорошо, что галстук не потерял. А то бы мамка заругала. Она сказала: батя женился в нём, и он, Мишка, тоже будет жениться в этом галстуке".
Ныло от удара плечо, подошвы ног саднили от насыпанного в ботинки мусора. Сумка с оторванным ремнём выскальзывала из рук. От безысходности и заброшенности "икроносец" сел на кучу мусора и заплакал. С самого детства не плакал он такими жалобными слезами.
Его, тогда шестилетним ребёнком, родители не взяли с собою в соседнюю деревню на свадьбу к Розке, мамкиной младшей сестре, а оставили с бабкою.
– Мал ещё ездить по свадьбам, – сказали родители, чем до глубины души обидели пацана.
Тогда он горько и безутешно плакал. А бабушка сказала:
– Не плачь внучек, ты думаешь, на свадьбе интересно? Да ничего там хорошего нет. Вот вырастешь, женишься, и всё узнаешь сам.
Тогда слёзы быстро высохли, и он утешился.
А сейчас его никто не утешит. Сидящего на куче мусора, в чужом городе, в темноте, среди глубоких траншей и надолбов. И тут в окнах вспыхнул свет, сразу стало светлее и Мишка перестал плакать.
Встал, отряхнулся, решив прекратить напрасные поиски дома с цифрой пять. Присмотрев более-менее приемлемую тропинку, с опаской двинулся в сторону автобусной остановки, обозначенной в ночи уличными фонарями.
Он вновь приехал на железнодорожный вокзал. Выбравшись из автобуса, подоткнул на плече надорванный рукав и двинулся к зданию вокзала. Вспомнив о "Горячей еде и холодной воде", решил на всякий случай взглянуть на ларёк.
А вдруг? Но всё было по-старому. На окне красовалась "грамота": "Пашла па дилам, преду черес пять менут". Изучив сообщение, Мишка грустно поплёлся в здание вокзала.
Все электрички в сторону его родного дома давно ушли, следующая – лишь завтра днём в одиннадцать часов. Он подошёл к свободному креслу в зале ожидания и устало опустился в него, не заметив, как рядом сидевшие пассажиры шарахнулись в сторону. Не до того было.
Мишка умирал от голода. Не шутка, целый день на ногах и ни крошки во рту.
Есть хотелось так, что кишки выворачивало наружу. Завёрнутые в газету нетронутыми три круто сваренных яйца, положенных мамкой, и ломоть хлеба притягивали его сильнее, чем магнит железо.
Поставив сумку с оборванным ремнём на колени, отряхнул её от мусора и глины, расстегнул замок, и только сейчас вспомнил о гостинце Кузьмича Находкинскому куму. Это был полуметровый отлично закопчённый жирнущий лосось. У Мишки потекли слюни, так ему хотелось есть. Ножа у него, естественно, не оказалось, оторвать голову руками, либо хвост у великана, вряд ли удастся. Мишка решил голову зверя отделить простым древним способом – отгрызть зубами.
Только разинул рот, нацелившись на лакомство, которое держал перед собою обеими руками, как услыхал:
– Предъявите ваши документы.
Мишка так и остался сидеть с рыбиной в руках и разинутым ртом, приготовившись вонзиться голодными зубами в загривок лосося. Перед ним стоял милиционер с "добрыми" глазами и увесистой дубинкой в руках, которой выразительно похлопывал по своей ладони.
Проверив паспорт у парня, не ушёл, а спросил: каким, дескать, образом тот оказался на вокзале, и почему в таком непотребном виде сидит в кресле зала ожидания.
Пришлось "икроносцу" в урезанном варианте поведать милиционеру свою "одиссею".
– Пошли со мной, – сказал милиционер, опуская дубинку.
– Вы меня арестовываете?
– Поужинаешь нормально, – человеческим голосом сказал страж порядка. – У нас есть хлеб и сладкий чай.
Мишка, затолкав рыбину в сумку, поплёлся вслед за милиционером.
– Вот видишь, – услышал он за спиной женский голос. – Я же говорила, что это подозрительная личность. Просто так милиция не забирает людей.
В дежурной комнате железнодорожного отделения полиции оказались ещё два милиционера. Мишка поздоровался.
– Проходи, Михаил, садись за стол, – сказал его конвоир. – Давайте, ребята, быстро сообразите кипяток, будем ужинать, – обратился он к собратьям, застывшим в изумлении от "явления Христа народу". Однако шустро кинулись исполнять приказ старшего по званию.
– У меня тут хлеб и три яйца, мамка дала в дорогу, да вот не удалось перекусить. Есть хочу, спасу нет, – выкладывая на стол свёрток, пояснил милиционерам их неожиданный то ли гость, то ли арестант. – Здесь вот Кузьмич, ну, наш председатель, передал куму гостинец. Думаю, везти его назад нет смысла. Давайте рыбу съедим. – Мишка вытащил из сумки жирнющего копчёного лосося.
Стражи порядка кинулись облагораживать стол к трапезе старыми пожелтевшими газетами. На них и положил Мишка невиданное чудо. Запах пошёл такой, что у голодных, как и Мишка, дежурных закружились головы. Обычно голод они утоляли бледно заваренным чаем с чёрствым подольским хлебом.
А тут!!! Мать честная!
Пока Мишка от глины и грязи отмывал руки в указанном санузле, служивые в миг раскромсали рыбину, и, не дождавшись хозяина, хотя какой Мишка хозяин, коль рыбина Кузьмича, схватили по здоровенному куску, и принялись рвать зубами, едва ли не с кожурой и костями. Зубы-то молодые, всё перекусят. Было бы что кусать.
– Садись за стол, а то тебе ничего не останется, – сказал Олег, его конвоир, они перезнакомились. Двое других представились, как Игорь и Славик. Мишку упрашивать не пришлось, он не с меньшим энтузиазмом принялся за рыбу. Хлеба у милиционеров было в достатке.
Буквально за минуты от лосося не осталось ничего, кроме хребта, частей головы и лохмотьев кожуры. Хотя её тоже почти съели целиком. От яиц Мишка отказался, для него они не дефицит – уступил хозяевам. Те быстро проглотили и их, подобно рыбине.
Теперь сытые, с измазанными вкусно пахнущими жирными руками, молодые люди сидели за столом и пили сладкий чай.
– Ты, Мишань, – сказал Олег, – давай двигай за перегородку, отсыпайся, а у нас ещё служба. На подходе скорый.
Мишка лишь прилёг на продавленный и засаленный диван, как тут же провалился в глубокую траншею в новострое. Долетев до дна, шибанулся о чугунную трубу и, содрогнувшись, очнулся. Однако, убедившись, что он не в страшной траншее, а в дежурке, спокойно уснул, пока его кто-то не начал трясти за плечо.
– Вставай, Михаил. Наше дежурство заканчивается. Пошли чай пить, ребята уже чайник нагрели.
Попив чаю, Мишка почувствовал себя преотлично.
– Я не поеду пока в Рыбацкое, всё же попробую добраться до Дома моряков. Там, говорил Кузьмич, его кум работает сторожем. Может, подловлю его, а то уезжать, не выполнив задания, как-то неудобно. Подведу весь коллектив.
Полицейские уже знали Мишкину историю и сочувствовали ему.
– У меня в районе новостроя работает участковым двоюродный брат. Так он говорит, что до сих пор блудит среди домов, не может привыкнуть к расположению нумерации. Какой дурак так расположил дома? – сказал Олег, когда Мишка заявил, что в новострой теперь ни ногой.
Олег дал Мишке иголку с ниткой, чтобы тот пришил рукав и не пугал население, правда, пуговиц у них не нашлось. В столе валялась одна, но была та от милицейской формы. Предлагать её парню он не решился. Для Мишки и так хорошо. Хоть рукав пришил. Правда, поверх шва и коричневыми нитками. Других не нашлось.
Поблагодарив гостеприимных хозяев, в более приличном виде Мишка двинулся к автобусу, который указали ему сердобольные стражники.
Дом культуры нашёлся быстро. Вокруг красовался асфальт, и никаких тебе ни ям, ни оврагов. Было ещё довольно рано и Мишка решил скоротать время в ожидании кума на скамеечке в парке, рядом с Домом культуры. Только присел, как дверь "Дворца" с чёрного входа отворилась, и из неё показался дворник. На это указывала метла, которую человек держал на плече.
"Ага, вот он и сам Кузьмичёв куманёк собственной персоной", – не успев проявить хоть каких-либо эмоций, ринулся Мишка наперерез к вожделенному объекту своих поисков.
– Доброе утро, – как можно вежливее проговорил посланец, перегородив путь честному труженику к месту исполнения профессионального долга. – Здравствуйте, Макар Кондратьевич! Я приехал из Рыбачьего, с поручением от вашего кума Харитона Кузьмича, – выпалил на едином дыхании радостный Мишка, что наконец-то объект найден.
– Ты, хлопец, сказився, чи шо!? – отшатнулся хозяин метлы от парня. – Який я тоби Макар? Мэнэ зовут Осип Данилович. А колы тоби треба Макар, тай его ще мисяц, як уволили за пьянку.
"Вот тебе и раз! – опешил Мишка, не ожидая от Председателева кума такой подлянки. – Теперь напрасно отыскивать его в лабиринтах новостроя. Всё равно он никакой роли в договоре с затейником уже не играет".
– Скажите Осип Данилович, а вот у вас здесь есть такой знаменитый затейник. Он умеет трепаться языком.
– Эдик, что ли? Так его вместе с Макаром и туранули. Они напились так, что сорвали намеченное мероприятие. Макар не обеспечил чистоту вокруг дворца, а Эдик сорвал выступление на сцене, – на чистейшей российской "мове" пояснил дворник:
– А кто-либо есть здесь из затейников?
– А тоби для яких затий?
Мишка, не таясь, как на духу, всё выложил дядьке, подробно объяснив обстановку.
– А-а-а, тади тоби треба подговарить Нинку Ворожейкину. Вот та не пье, не курит, а языком мелет, як та мильница. Она складнее Эдика болаболит.
– А кто она? И как её найти?
– А сейчас вона покажется. Подожди трохи. Я скажу, як вона прийдить.
– Если она согласится со мною поехать, мы ей заплатим.
– Ну, тож само собой, – подвёл черту дворник.
Он отошёл от Мишки и принялся поднимать клубы пыли на ровных дорожках, а Мишка остался ёрзать на скамейке в ожидании Нинки Ворожейкиной.
Как там парню удалось уговорить сорокапятилетнюю женщину поехать с ним в его рыбацкий посёлок, осталось загадкой, однако женщина согласилась.
Ворожейкина великолепно справилась с заданием; не ударила артель лицом в рыбные отходы, как говорил её руководитель Харитон Кузьмич Загоруйко. Провела японскую делегацию по всем цехам, рыбацким судам и местам отдыха рыбаков и их семей.
Затейница в таких заманчивых красках разрисовала труд, жизнь, и отдых Приморских рыболовов, что японцев едва удалось вытолкать за ворота, так загорелись иноверцы желанием остаться в коллективе "Нерпы" и трудиться в славной рыболовецкой артели.
Граница на замке
– Панас, шо ты там робышь? Гони козов на распас! – прокричала Одарка мужу, старику лет этак за 90. Сама она аж на 6 лет его моложе.
Дед был глуховат, не услышал бабку, занимался сгребанием остатков подстилки в козьем закуте. Надо признать, что бабка и сама не отличалась остротою к восприятию звуков.
– Дед! Ты что, совсем оглох?! – просунула она голову в узкую козлиную дверь. – Гони, говорю, козов на распас! Глянь, где уже сонца?
Панас подскрёб остатки подстилочной соломы и забросил их в угол.
– Да слышу, слышу, чего раскричалась, – проворчал он, убирая дощатый затвор для козьего прохода и выпуская животных.
"Отара" живностью в четыре "козовых" голов и одного козла с беканьем и меканьем выскочили из закуты, словно за ними гнался зубастый волк, и кинулись прочь с подворья к знакомому распасу. Где зеленеющим ковриком лохматилась нежная травка, успевшая повылазить за тёплую июньскую ночку.
Уходя, для проформы Панас пригрозил живности дрыном:
– Глядите у меня! Только пошпарьте к Егорихе в огород, быстро отхожу вот этой лозиной, – и попугав козлиный коллектив, не оглядываясь, направился к себе на подворье.
Козы, как всегда, глубоко наплевали на дедовы угрозы, и принялись дружно выщипывать сочную июньскую зелень.
Так было всегда, от тёплых дней до самых заморозков.
И тут, спустя три дня после описанных событий, как всегда, Панас, подгоняемый Одаркою, взяв заготовленный дрын, направился уже было к закуте, как вдруг…
Вот тут-то и начинается наша история о государственной границе, возведённой по приказу Порошенко по отделению "незалежной" от ненавистной ему России.
Ни Одарка, ни Панас того приказа не читали, и в глаза его не видели, как и самого Порошенко тоже.
Своего телевизора они не имели, а к Егорихе, у которой тот был, не ходили, по причине распрей, порождённых козлиными разбоями на огородных Егорихиных плацдармах.
Так вот…
Как всегда, выкрикнув Панасу, копавшемуся в закуте: гони козов на выпас, Одарка вдруг так и оцепенела от увиденного.
По ровному полю, что гектарами простиралось вокруг их хутора, двигалось что-то большое и непонятное. Оно рычало, ворочалось и чем-то размахивало по сторонам, оставляя за собой глубокий ровок.
– Панас, иди сюда быстрее! – закричала бабка, едва устояв на ногах от надвигающегося на их хату чудовища, которая располагалась аккурат с краю села.
– Да выгоняю я, выгоняю козов! – прокричал дед, посчитав, что бабка подгоняет его с выгоном.
– Иди сюда! – метнулась к закуте сама Одарка. – Ты погляди, что двигается на нас! – тыкала она сухим, словно засохший фасолевый стручок, пальцем куда-то в сторону от хаты.
Дед по своей глухоте (на войне был артиллеристом) не понимал, чего это его бабка так раскричалась, и стоял пень пнём, вылупившись на Одарку. Старуха, взяв его за плечи, развернула в сторону приближающегося чудовища и закричала в ухо:
– Ты бачишь это!? – продолжала она указывать в сторону поля.
– Так то ж скаватыр, делает межу, – просветил супружницу умный Панас.
– А што ж он такое робыть? – кипятилась Одарка, возмущаясь похабством этого самого "скаватора", поганившего поле.
Козы возмущённо блеяли в закуте, требуя свободы.
Однако старикам было не до них. Чудище вот-вот подберётся к их хате, и, того гляди, превратит её в глубокий ровок. Так и вышло. Добравшись до людей, механизм остановился, и из него выпрыгнули двое добрых парубков.
Одарка отважно кинулась им навстречу.
– Шож вы робите, хлопцы? Для чого губите чистое поле, испокон веков кормившее нас хлебом? – путая украинскую и русскую мову, кипятилась бабка.
– А мы что? Мы ничего. Нам приказали, мы и пашем, – стали оправдываться молодцы. – По приказу Порошенко делаем границу, чтобы защититься.
– А от кого, сынку, защититься? – спросил глухой Панас, приложив ковшиком ладонь к уху.
– Нам приказали делать границу, – пояснили хлопцы. Старики ничего из сказанного не поняли, и пригласили тех в хату.
– Пишли, дитки, до хаты, поснедайте картошечки с огУрцами. Небось, з ранцы ище не снедали?
Механизаторы не отказались перекусить, и все двинулись к хате. Козы возмущённо продолжали орать в закуте, требуя выпаса.
– Прокладываем ров, чтобы отделиться от России, – допивая по второй кружке козьего молока, пояснили устроители "границы".
– Ах, боже ж мой! – запричитала Одарка, хотя так ничего и не поняла из сказанного ими. Зато до неё дошло, в случае прохождения "границы" напротив их хаты, козов выпускать будет некуда.
Каждый раз не натаскаешься через ровок на верёвках.
– Дитки, – заговорила "непатриотичная" бабка. – А не могли бы вы напротив наших ворот оставить проход через ровок, чтобы мы по нему гоняли козов на выпас. Слышите, как кричат от голода?
Хлопцы оказались понятливыми, вошли в положение стариков, и "скаватор", продвинувшись метров на пять вперёд, оставил после себя нетронутым проход через "границу".
Едва грохочущий механизм скрылся за хуторским поворотом, как старики кинулись к закуте, выпуская на свободу изголодавшихся "козов".
Однако едва перебежав дорогу от ворот, "табун" застыл, словно памятник, намертво вросший в свежевырытый грунт. Их козьи сердца были повержены. И идти по оставленному перешейку "за границу", никак не соглашались, несмотря даже на дедову лозину.
Видя такое дело, Панас выдернув со штанов шнурок, забросил его на рога козлищу, и, поддерживая одной рукой портки, второй потянул упрямца через пограничный переход. Следом Одарка криком и большим дрыном вселяла в "козов" решительность.
Потом козам уже не требовалось сопровождение. Они сами бегали "за кордон" пастись на зелёной травке.
– Петя, а для чего ты возвёл с Россией границу? – подперев щеку рукой, жалостно глядя на зятя, спросила тёща Петра Алексеевича.
А действительно, для чего? Задумчиво гоняясь в тёщиной наваристой похлёбке деревянной ложкой за резвыми галушками, подумал Президент Украины.
Он тоскливо взглянул в окошко, за которым табунились мощные джипы, нафаршированные его охраной, чтобы он спокойно мог погостить у тёщи.
– А чёрт её знает, – мрачно озвучил он, и снова принялся за вылавливание юрких комочков.
Главное, что теперь граница на замке, морально поддержал он себя. И, наконец, поймав ложкой своенравную галушку, отправил её в рот.
Реформы МВД на местах
Инспектор ГИБДД останавливает машину и спрашивает у водителя:
– Ну что, штраф платить будем?
– А за что, командир?
– Ишь, какой хитренький, так я тебе сразу и сказал. Плати деньги, тогда и скажу.
Анекдот
– Главная наша задача в момент проводимых реформ, – открыв совещание инспекторов дорожно-патрульной службы МВД, сказал начальник обеспечения безопасности дорожного движения подполковник Фильдиперсов Семён Игнатьевич, – состоит в том, чтобы в корне пресечь злоупотребление нечистых на руку инспекторов, призвать их к совести, научить вежливому обращению с населением, то есть с народом. По Управлению издам приказ, с которым каждый из вас ознакомится под роспись, и примет его к неукоснительному исполнению. Некоторые из пунктов я уже набросал, для рабочей ориентировки.
– Огласите хотя бы основные пункты, – попросил кто-то из задних рядов.
– Значит, так, – взяв в руки со стола листок, начальник принялся читать текст назидательным тоном: – Между собой не драться, с олигархами дружить, на них сейчас государство делает основную ставку.
– Какую ставку? Да они ворюги! – смело завозмущался инспектор Голодайкин с окладом в двенадцать тысяч и восемью членами семьи, в которой трое детей и три ветерана войны. Бабка и два деда. Терять ему было нечего, потому и храбрился.
– Между прочим, Голодайкин, это олигарх платит тебе зарплату, – парировал начальник на выпады подчинённого.
– А почему мне не платит государство, если я нахожусь на государственной службе? – не унимался озверевший от бедности и недоедания Голодайкин.
– Так, прекращайте кричать. Продолжаю перечислять пункты приказа, – положил Фильдиперсов конец возмущению недовольного инспектора. – Оружием, взрывчаткой не спекулировать, браткам "браслеты" не дарить, на каждый наручник заведём индивидуальный номер. И самое главное: на дорогах не клянчить. – Подполковник пошарил глазами по рядам сидящих ментов и строго сказал: – Это тебя касается, Побирайцев. Дошло до того, что ты с родственниками стал выходить на дорогу. Прошлый раз тебя засекли с деверем, который штрафы с шофёров взимал овощами, рыбой, капустой. Это же позор для всей нашей службы.
– Вовсе и не с деверем, – пробурчал уличённый Побирайцев, – а с тестем.