Главный бухгалтер, который, выйдя из-за стола, о чем-то поговорил уже с председателем месткома, наклонился к самому уху Сапникова.
- Как будто устраивается, - зашептал он, - устраивается с оплатой счета. Сейчас добился договоренности с предместкома Потаповым: всю сумму он отнесет на культмассовые мероприятия месткома. У них по смете осталось что-то около тысчонки…
Сапников глубоко вздохнул и расплылся в улыбке:
- Давно бы так!.. А то пугаешь только… "Эх, что ж вы, братцы, приуныли?!.." И тебе, Лапин, не стыдно? Видишь, что у гостя нет вина, а сам и не думаешь спросить новую бутылочку!..
- Виноват, товарищ Сапников, сейчас закажу.
- То-то "виноват"… Гражданин метрдотель, а гражданин метрдотель, где же ваши пресловутые рябчики? Что? Зачем мне жалобная книга? Я рябчиков желаю кушать, а не жалобную книгу!.. Брусничное варенье к дичи у вас имеется? Подать сюда сейчас же!
И пир возобновился. Рябчики буквально таяли, не оставляя после себя даже костей…
Мученики
На прием к врачу в сельском медпункте вошел очередной пациент. Голова его была обвязана бинтами почти сплошь: на виду оставались только один глаз, окруженный синяком, и кусок темени с неровно выстриженными волосами. Рука была в шрамах и царапинах и висела на кушаке, перекинутом через плечо.
Врач спросил привычным тоном:
- Первый раз в нашем пункте или уже лечились?
- Дохтор, это… кхм… нешто вы меня не узнаете? - с трудом прохрипел вошедший.
- А как вас можно узнать, когда вы весь - в бинтах?..
- Это… кхм… я, точно, упустил из виду… В общем, я - Сазонов Николай… из этого Терентьева…
- Позвольте! Сазонов - молодой парень, кудрявый… А вы вроде лысый, - так?
- Не-е… Это я самый… Только меня сбрили, кхм… поскольку у меня на башке - будь здоров чего понаделано!.. Четыре раны, между прочим, зашивали…
- В больнице?
- Ага. Возили в район. Ну, ничего: обещали, что…кхм… заживет… со временем, конечно… А вот рука и под глазом которое… велели к вам зайти, чтобы вы… кхм… наблюдали, безусловно… Ну, и голову - тоже надо наблюдать…
- Разматывайте бинты. Где ж это вас угораздило?
- Дык престольный же мы справляли… ой-ой… дерет, проклятый… Прилипло опять!..
- Дайте я уж сам… Какой такой у вас в Терентьеве может быть "престольный праздник", когда церковь в вашем селе тридцать лет назад закрыта?
- Ой, осторожнее, доктор!.. Когда били, и то не так больно было!.. Точно: церковь у нас закрытая… я даже не помню, когда она работала… Ой!.. Клуб у нас в церкви… Ой-ой-ой, доктор, голубчик, хоть вы-то меня пожалейте!
- Все уже. Снял. Ддаааа… эко вас угостили… Кто же именно?
- Лучший мой друг, ежели хотите знать, Васька Фоминых…
- Тракторист?
- Ага… Ой! Жжется и это… кхм… даже в нутро отдает…
- Ну и за что он вас - этак-то?
- А кабы кто знал… Он и сам, безусловно, кхм… не помнит. И тем более я его тоже так отделал, что его там положили…
- В больнице?
- Ага. Архангельский Петр Николаевич - главный врач - говорит: "Чуть бы посильнее его стукнули, ну - и конец: становись, ребята, в почетный караул"… Оставил Ваську у себя в палате. "Попробую, говорит, заштопать, что осталось"…
- И не совестно вам?
- Безусловно - совестно. Но ведь: не мы первые, не мы… кхм… последние… Престольный же!
- Тьфу! Глупость какая! Сам же говорит: и церковь не помнит, а вот ведь поди ж ты: чествуете какого-то там "своего" святого, который когда-то был приписан к вашему храму.
- Дык если бы его… У нас, говорят, был Никола, а мы-то бушевали на Илью…
- Еще лучше!.. И кто это вас агитирует за святых?
- Самогон агитирует - а еще кто же? Эта вредная бабка Лукинишна - она как наварит ведра три, а то - четыре, то сейчас удумывает: за кого то есть пить… Покуда не распродаст все, народ и бесится…
- Так ведь сейчас самая горячая пора. Уборка!
- То-то и оно! Мы из-за этого Ильи-пророка слободно можем знамя потерять… Ой-ой-ой, доктор, нельзя ли чем-нибудь послабже промывать: щиплет, проклятое!
- Ничего, ваш самогон не слабее был… И как он тебе глаз не выворотил совсем?!
- Наверное, Илья-пророк заступился за меня… хе-хе-хе… Спасибо вам, доктор, огромадное…
- Стой! Дай руку-то еще посмотрю!.. Ну и орлы! Прямо как на войне!
- Ага. Дядя Семен Чиликин, который три ордена Славы заработал в Отечественную, он как глянул на нас, говорит: "Я с самых госпиталей в сорок третьем году таких повреждений не видывал!"
- Так-таки и не помнишь, из-за чего подрались вы?
- Да кабы мы одни… А то еще душ пятнадцать побито, поцарапано, помято… Но, конечно, мы с Васькой- первыми номерами идем. В смысле увечий. А из-за чего началось, - кто ж теперь может сказать? Моя Грунька разъясняла, будто Василий стал меня попрекать, что я техминимум плохо знаю и в тракторе разбираюсь хуже его. А я ему крикнул, что он на уборке отстает… Слово за слово, а самогон-то уже - внутри нас, он жару наподдал… И народ вокруг тоже весь воспламененный…
- Судить вас нужно, вот что!
- Наш председатель грозится, что протокол на нас оформит. "Подожду, говорит, когда тот бугай очухается в больнице и, предоставлю на вас материал". Только - навряд ли…
- Почему?
- У самого у председателя рыло в пуху: правда, драться он не дрался, но тоже пьяный ходил по всему селу и на работу на другой день не вышел… А за ним - и прочие все… Уж не знаю, как вас благодарить, товарищ доктор…
- Самая лучшая благодарность: не деритесь больше! Не справляйте этих дурацких праздников. Хотя - теперь уже отыграли вы "престольный" - так?
- Ой, не скажите, доктор: старики говорят, скоро покров будет. На покров - в Бубновке престол. И там церковь действующая, оттуда к нам народ завсегда приходит, а мы - к ним… Опять же Лукинишна вчерашний день, я видел, рафинаду волокла домой четыре авоськи… Не миновать нам еще гулять!..
- Вы, как я погляжу, просто мученики…
- А вы думаете - легко, да?.. Счастливо оставаться вам, доктор. Если на покров что-нибудь мне поломают, я уж тогда прямо к вам. Если, конечно, сумею доползти…
И, вновь обвязанная со всех сторон, жертва престольного праздника покидает кабинет…
Тяга к науке
Научный сотрудник биологического института Крамаренко работал на своем месте в одной из лабораторий института, когда к нему подошел заведующий хозяйством этого института некто товарищ Лыткин, Крамаренко рассеянно ответил на приветствие Лыткина и снова наклонился над микроскопом.
- Тек-с, - солидно протянул завхоз и вытащил из кармана сильно поцарапанный пластмассовый портсигар. - Всё работаете, я смотрю, по научной части… Закурим?
- Угу, работаю, - отозвался Крамаренко и сделал карандашом запись в блокноте, лежащем подле микроскопа. - Спасибо, я не курю.
- Ну да?.. Приходится только приветствовать. Ваш брат ученые даже высказываются, якобы табак есть яд. Хотя лично я не замечал…
Крамаренко промолчал, и завхоз, выдохнувши носом дым от сигареты, заговорил опять:
- Между прочим, Николай Степанович, я вот замечаю: ученым довольно даже интересно работать. А?
- Как кому нравится…
- Вот я и говорю: лично мне очень нравится. Меня сюда к вам перебросили три месяца назад. И я смотрю, работа у вас чистая, аккуратная. Непыльная работа. Книжки там, микроскопы, банки разные, - эти, как их? - реторты, ампулы… опять-таки спирт сплошь и рядом… - тут Лыткин крякнул и посмотрел на сотрудника.
Крамаренко и на этот раз промолчал. Лыткин докурил, сунул окурок в карман и продолжал:
- Н-да-мм… Потом опять возьмите: ученых неплохо, понимаешь, обеспечивают. И зарплата, и все остальное: путевки там, премии… Я вас что хотел спросить, Николай Степанович: как это вам в голову вскочило в свое время сделаться именно что ученым?
Крамаренко, делая очередную заметку в блокноте, сказал:
- Потянуло, знаете, еще в ранней юности… Я всегда интересовался биологией…
- Смотри ты, как вас правильно тянуло. Вы ведь как будто кандидат на сегодняшний день?
- Угу. Кандидат биологических наук.
Лыткин прищелкнул языком и повторил:
- Биологических наук. Вот это - да! Оригинально! Интересно так звучит. Красивенько… Ну, а как же вы это - попали в кандидаты? Ведь вы же, я знаю, родились на селе и так и далее…
- Да. А потом я окончил среднюю школу и вуз, защищал диссертацию.
- В этом-то и вся закавыка. Об чем у вас была, я извиняюсь, диссертация?
- Я работал над такой темой: о влиянии желез внутренней секреции на рост млекопитающих. Изучал литературу…
Завхоз понимающе кивнул головой и принялся свистеть "Темную ночь". Потом он спросил:
- А эту литературу вы мне не можете одолжить? Поскольку, понимаешь, сами вы уже - кандидат, и оплачивают вас как положено, и так и далее… А?..
Крамаренко оторвался от микроскопа и с удивлением взглянул на завхоза:
- Зачем вам литература?
- Понимаешь ли… Хм… Я хотел посмотреть, не хватит ли там еще на одну эту - как ее? - дистанцию… Может, я выкрою для лично себя чего-нибудь…
- Позвольте! Для диссертации нужна и собственная эрудиция. Одними чужими трудами не обойтись…
- Чего, чего еще нужно?
- Эрудиция, я говорю. Ну, познания в области науки.
- Ааа… Это у меня есть. Все ж таки диплом у меня какой-никакой имеется: кончил я в свое время автотракторный, понимаешь, техникум…
- Да, но для того, чтобы стать кандидатом, нужно иметь законченное высшее образование.
- Ну и что?.. Наш техникум, я слышал, впоследствии был приравнен к вузу. И потом здесь уже, у вас, я за три месяца поднатаскался… Одних научных крыс через мои руки прошло штук… штук, понимаешь, порядка тысяч пяти…
- Каких это "научных крыс"?
- Ну, этих - белых. Над которыми вы же опыты делаете. А кто этим крысам создает условия? Кто их поит, кормит, следит, чтобы клетки им чистили вовремя?.. Исключительно товарищ Лыткин, то есть я. Опять же возьмите научную посуду, химикалии, - дрова плюс бензин… Всё - я да я. Если хотите знать, у меня есть огромные знакомства в научном мире. Член-корреспондент Академии наук Петрофилов, Афанасий Афанасьевич, - всегда он со мной за руку здоровается. Профессор Любавский опять же; профессор Щеглов; потом этот - как его? - с седой такой бородкой и очки на носу с зажимом, как для белья, он - тоже… Да мало ли кто… Нет, я, понимаешь, тоже от науки недалеко ушел. Мне теперь получше книжек раздобыть, и я ее мигом сварганю - эту вашу дислокацию.
- Диссертацию?
- Ее. Так что же - дадите вы мне литературу? - И, увидев, что Крамаренко пожимает плечами, Лыткин торопливо продолжал: - Ей-богу, ну что вам стоит? Такие мы с вами друзья, понимаешь, еще весною я вам подсобил на дачу перебраться: грузовичок дал и с горючим… А вам жалко на подержание две какие-нибудь там книжки мне сунуть. Тем более вы уже сами с этих книг всё посписали…
- Я не списал, - отозвался научный сотрудник, - я их цитировал… ну, ссылался на них…
- А теперь дайте я сошлюсь. Жалко вам, да?
Крамаренко еще раз пожал плечами и, поняв безнадежность дальнейшей беседы, сказал:
- Извольте. Я вам принесу два-три труда по биологии.
- Вот и хорошо! - оживился завхоз. - А у меня шурин есть - он сам товаровед - в нашем райпищеторге устроился. Так он живо разберет, что там к чему, и подсобит мне. Тяните сигаретку… ах да, вы не курите… Потом я надеюсь на наших сотрудничков: кое-кто для меня потрудится охотно… Да… Так я завтра наведаюсь за книжками. А то прямо обидно, понимаешь: все кругом ученые, даже - крысы, только я один неученый… Надо будет еще свой диплом поискать - из автотракторного техникума. Куда-то жена его запихала при переезде… Пока, значит…
Примерно через месяц после того, как Лыткин получил от Крамаренко две толстые книги, снова он пришел в лабораторию. Под мышкой у завхоза были и обе одолженные им книги и еще какая-то пухлая папка. Протянувши для пожатия руку, Лыткин весело заговорил:
- Ну, вот, понимаешь, и ваши книжечки принес обратно, и вот он - мой труд…
- Какой труд?
- А диссертация. Вы небось думали, что слабо, мол, Лыткину сочинить диссертацию, - так? Ан я и состряпал. Вот она. Видите, какая толстенная? Называется "Еще к вопросу о биологии"…
И с этими словами завхоз стал раскрывать папку.
- Как же вы ее того… написали? - ахнул Крамаренко.
- А так и написал. Заглавие мне шурин подкинул - я ведь вам говорил: он у меня - мастак. Товаровед - шутка ли! Он прямо так и заявил: у них, у ученых, чаще всего сочинения называются "Еще к вопросу…". К какому вопросу - это дело десятое. "Вопрос, - он говорит, - завсегда найдется…" Ну, а главы эти - то есть самый труд - я так сорганизовал: четверть этой книги перепечатал и из той что-то около трети… Оно и набралось почти полная папка. Теперь вы мне скажите: куда мне сдать эту чертовщину, чтобы, понимаешь, поскорее, без волокиты, оторвать эту степень… кандидата то есть… А чего вы смеетесь?
Крамаренко с трудом убрал улыбку и сказал:
- Боюсь, за ваше сочинение степени вам не получить.
- Это еще почему? Если мало, я еще полпапки могу подпечатать…
- Нет, видите ли: диссертации так не пишут. Нужны самостоятельные работы…
- Это значит, чтобы без шурина? А кто же узнает, что он мне подсоблял? Вы-то небось не выдадите меня, а?
- Нет, я не о том. Работа должна быть самостоятельная в научном смысле. Понимаете? Вы должны иметь свои собственные мысли.
Лыткин присвистнул.
- Вона! - произнес он. - Да откуда ж мне их взять? Вот вы, например, Николай Степанович, для своей диссертации откуда доставали эти самые мысли?
- То есть как - откуда? Они ко мне пришли в процессе работы.
- Ну, а если начистоту? Мы ведь как-никак друзья, понимаешь…
Крамаренко обиделся и отвернулся. Завхоз помолчал немного, затем принялся насвистывать "Кабы дожить бы до свадьбы-женитьбы" и, наконец, язвительно вымолвил:
- Понимаем. Зачем нам, скажите пожалуйста, делиться с товарищами, когда нам еще самим на докторскую диссертацию надо иметь запасец?.. Ясно. Честь имеем кланяться, товарищ кандидат. Надеемся скоро вас всех перекандидатить, между прочим… Вот вам ваши книжки, а моя диссертация останется при мне. Ясно? Ну и вот!
А еще через две недели Лыткин вошел в лабораторию к Крамаренко бодрой походкой. За ним шли две уборщицы, и Лыткин властно отдавал им распоряжения:
- Сегодня же полы вымыть, слышите? А то, понимаешь, научная лаборатория, а хуже свинарника. Вдруг заскочит кто из Академии наук, спросит: "Почему такая грязь? А? Кто здесь у вас является завхоз?" Я, значит, выходи вперед и сгорай со стыда - так? Ничего подобного! Мы порядок здесь наведем. Это я вам как научный работник говорю.
А когда уборщицы ушли, Лыткин сказал Крамаренко чрезвычайно небрежным тоном:
- Наше вам. Всё в микроскоп глаза пялите… Между прочим, моя диссертация пошла на оценку в один ученый совет.
- Не может быть! - невольно вырвалось у Крамаренко.
Завхоз ехидно улыбнулся:
- Хе-хе… То есть почему эго "не может быть"? Думаете, только свету что в окошке?.. Окромя вас, будто и нету больше ученых?.. Нашлись, понимаешь, толковые люди, взяли мою папочку как миленькие. Правда, не без знакомства. Поднажать пришлось. Ну, там, подарочки были… Без этого и в науке нельзя… Шурин очень мне помог. Золотой человек! Так умеет сунуть кому надо, что статуя и та у него возьмет!.. Ну, пока. Ужо заскочу, когда получу диплом: как кандидат к кандидату, хе-хе-хе…
И еще через пять дней Лыткин появился в лаборатории грустным и вялым. Крамаренко, увидев его, спросил:
- Ну как ваша диссертация?
Лыткин махнул рукой и отвернулся.
- Забраковали, - глухо произнес он, - вернули назад и с разными, понимаешь, надсмешками. И главное, написали мне: откуда я какую главу брал… И почем они знают? Вы им, что ли, сигнализировали?
- Кому? Ведь я не знаю, куда вы ее давали…
- Что ж, охотно верю. Вообще все вы, ученые, я как посмотрю, вроде - одна бражка. Там мне почти те же слова говорили, как вот и вы… Зря только истратился на перепечатку, да еще студентку одну нанимал, которая эти цифры выписывала да иностранные буквы. И наши двое сотрудников - не стану называть кто - шуровали по этим книгам, тоже не бесплатно. А об своем времени я уж и не говорю. Шурин опять же с ног сбился - хлопотал…
Лыткин вздохнул шумно и с прихрапыванием. Потом он почесал указательным пальцем где-то за ухом.
Потом закрыл глаза ив этом положении начал грустным шепотом:
- Нет, уйду я от вас… уйду… Я как посмотрю, в этой вашей науке нету никакой перспективы - для меня персонально. А шурин очень меня зовет в торговую сеть. Там, понимаешь, надо не ерундицию и не диссертации ваши, а голову нужно иметь. Плюс - энергично действовать. Нет, уйду я, уйду!
Не глядя на Крамаренко, Лыткин сунул ему руку и пошел к двери…
"Волхвы" просчитались…
Командировочное удостоверение № 17/245, выданное Масленникову С. П. добровольным спортивным обществом "Станок", появилось следующим образом: председатель означенного ДСО сидел у себя в кабинете и, попивая несколько остывший чай из стакана с персональным подстаканником (из числа призовых подарков), просматривал свежий номер газеты "Советский спорт". Внезапно он крякнул настолько громко, что секретарша Люся приоткрыла дверь в кабинет из приемной и спросила:
- Звали, Николай Аполлонович?
- Нет… Хотя - да. А ну, кликни ко мне этого Масленникова!
Люся исчезла и закрыла дверь. А председатель задержал свое внимание на странице "Советского спорта", которая лежала перед ним в тот момент, когда он крякнул. Более того: председатель нервно похлопывал по этой странице ладонью и повторял:
- Ведь вот что делают!.. Если сам не зацепишь, то прозевают обязательно!.. Экий бессовестный народ!..
Но вскоре дверь в кабинет открыл начальник команды легкоатлетов общества "Станок" - ожидаемый Масленников.
- Вы разрешите? - вежливо спросил он.
А председатель уже шел ему навстречу, говоря:
- Входи, входи, разиня. Вот уже не ждал я от тебя, что ты - такой губошлеп!
- В каком то есть смысле "губошлеп", Николай Аполлонович?
- А вот, можешь сам убедиться!
Председатель сунул Масленникову номер газеты "Советский спорт", где на четвертой странице была отчеркнута красным карандашом заметка:
"Крутогорск. На областных соревнованиях по легкой атлетике студент Краснопышминского техникума связи Илларион Савосин толкнул ядро на 16 метров 93 сантиметра, что приближается к общесоюзному и мировому рекордам".
Прочтя заметку, длинный и решительный Масленников присвистнул, а председатель сказал:
- Вот именно: если тебя не ткнуть носом, так ты этого парня и вовсе просвистишь! Задача тебе ясна?
Масленников молча кивнул головой, причем сильно выступавший кадык его как-то даже лязгнул.
- Значит, сейчас оформишь себе командировку, возьмешь деньжат - и побольше! - да и махнешь в Крутогорск. Без этого парня не возвращайся. В твоей инвалидной команде и ядра-то никто не умеет толкнуть толком!..