Ильичев работал в системе давно и до начальника дослужился лишь потому, что глупых поступков вроде Диминого не совершал. Боролся с преступностью на вверенном участке как мог, а где не мог - тихо брал и тихо употреблял. Все видел и все прекрасно понимал. Чтобы не встречаться взглядом с подчиненным, принялся лихорадочно перебирать журналы по строительству и ремонту дачных домов, горкой сваленные на столе.
Мелкий романтик Федоров спустился вниз, на первый этаж. Под сочувствующим взглядом дежурного освободил Лузина и даже вернул огнестрельное оружие. Вот только извиняться отказался. Гордость не задушить!
Освобожденный Лузин, не получивший положенных извинений, возмутился и снова позвонил папе. Папа перезвонил физкультурнику, тот - Ильичеву. Ильичев выгораживал своего сотрудника всеми правдами и неправдами, но не помогло. В итоге махнул рукой: Федорову надо было башкой думать, а не пятой точкой.
В результате гордость задушили на корню. "Двор у вас что-то не подметен, уважаемым людям зайти противно…" Метлу вручили мелкому романтику. Подметал он, конечно, хуже профессионального таджика, но лучше хулиганистого элемента. Изо всех окон свешивались сотрудники отдела, любуясь жесткой расправой и делая выводы. На втором этаже шли жаркие дебаты по поводу того, кто именно победил в споре. С одной стороны, Лузина действительно сунули в камеру, но уж больно скоро выпустили. Стоит ли зачитывать? При этом народ единогласно сошелся во мнении, что Федоров - герой, каких мало. Гражданский должник, сжав зубы в кулак, энергично работал метлой. Взгляды и разговоры коллег его мало трогали. Больше всего в эту минуту Диму интересовало не собственное шаткое положение по службе, а то, как он будет смотреть Насте в глаза. Позвонил, расписал в сериальных красках, как закрыл ее обидчика. Мужика этого московского, культурного в свидетели пригласил. И что теперь?
Эх, пропади все пропадом!
А подлый элемент двор совсем не подмел. Халтурщик.
* * *
Золотов возлежал на больничной кровати жестокой раной вверх и читал журнал, для удобства пристроенный на полу. Последние номера глянцевых бестселлеров обнаружились на тумбочке, из чего Золотов сделал вывод, что больничная библиотека тоже пребывает в отличном состоянии. Это тебе не замусоленные детективы вперемешку со старыми газетами, пристроенные в больничном коридоре у сортира. Звонок нового мобильника оторвал от созерцания отфотошопленной задницы сериальной актрисы.
Надпись на дисплее радовала романтической перспективой. "Настя Великозельская".
- Привет!
- Антон, это Анастасия. Привет. Удобно говорить? - Голос звучал довольно сухо. Не было в нем нежности и теплоты. Словно не их позавчера вместе мутузили по полу.
- Вполне, - не меняя позы, слукавил раненый.
- Антон, ты не будешь против, если я дам твой номер Диме?
Золотов насторожился. Не хватало, чтобы этот ее провинциальный ухажер в погонах принялся звонить и отношения выяснять. Дубинкой перед носом собрался трясти, олень ревнивый?
- Это еще зачем?
- Ему нужны свидетели драки.
А явка с повинной ему не нужна? Показания под протокол в непростом положении Вячеслава Андреевича - это еще хуже, чем несмазанная мылом петля.
- Ну, Насть… А нельзя без протоколов? - вяло спросил он, переворачиваясь в кровати на бок. Ортопедический матрас бережно прогнулся под уважаемыми московскими костями.
- А как? Дима же по закону хочет.
По закону все хотят, но не все могут.
- Хорошо, - нехотя согласился Золотов. Отказ в таком деле выглядел бы подозрительно. - Только я сейчас в разъездах, через три дня буду. У меня кроме Великозельска еще пара городов.
Не рассказывать же красивой девушке, как его подстрелили на охоте! В самое престижное место. Да еще не в охотничий сезон и без лицензии. А Настя еще и раскопает что-нибудь да в сеть выложит - с нее станется. Она же в несистемной оппозиции.
- Спасибо! Приедешь, набери, расскажешь, где был. Пока.
Золотов положил трубку и задумался над щекотливым положением. Три дня в запасе у него есть, а потом? Под протоколом кто подпись ставить будет - Золотов или Плетнев? И врать Насте не хотелось. Но придется.
Раздумья вельможного пациента прервала медсестра, поставившая на прикроватную тумбочку поднос с чаем и сдобным печеньем.
- Ваш чай, Антон Романович!
- Маша, тут есть поблизости красивые города? Что-нибудь с историей?
- А как же! Конечно! С историей полно, а ближайшие красивые - Москва и Петербург…
* * *
Плетнев после прогулки с женой пребывал в растрепанных чувствах. У названой супруги подробностей собственной карьеры выяснить не удалось.
- Эта патлатая сказала, что я вроде - театральный режиссер, - поделился он с соседом по палате. - В каком-то коммерческом театре. Пьесу ставлю на спонсорские деньги.
- Ну всяко лучше, чем ассенизатор… Но все равно мутная какая-то разводка.
Константин приподнялся в кровати, развернулся лицом к Плетневу, долго и подозрительно того разглядывал, словно снятого с тела клеща. Энцефалитный или нет?
- Слушай-ка, приятель… А не паришь ли ты тут всем мозги? Может, ты и правда режиссер? Получил бабки на постановку, прогулял, а теперь гасишься? Не, я не в претензии, сам бы на твоем месте помалкивал. Только я тебе как на духу, а ты…
- Да ни от кого я не прячусь! - возмутился Плетнев. - Реально не помню!
- Она фамилию твою назвала?
- Иванов, кажется… А что?
- Там, в вертухайской, комп стоит. Наверняка с интернетом. Ночью можно пошарить. Вот и проверим тогда, кто кому гонит…
- А интернет это что? - деловито уточнил Плетнев, не став спрашивать про "вертухайскую".
- Интернет - это сейчас вся и все.
Плетневу идея понравилась. Кто знает, вдруг сосед прав? Осталось лишь дождаться отбоя.
- Не кисни, Юрок! А хочешь, со знакомым тебя сведу? Он в уголовке работает, опером. У него все всё вспоминают. Безо всяких лекарств. И главное - никаких следов на теле. Мастер!
Антон Романович юмора не понял, но что-то в интонации собеседника заставило поежиться. Прочитав правильную реакцию в глазах Плетнева, сосед громко заржал над собственной шуткой и успокоил:
- Шучу. Некоторые после этого уже ничего вспомнить не могут.
Словно князь Болконский под небом Аустерлица, Плетнев пялился в покоцанный больничный потолок и рассуждал о вечном. Как плохо вдруг оказаться беспамятным. И почему людям так часто хочется забыть происходящее с ними? Это же настоящее мучение - жизнь, когда у тебя полностью отсутствует всякое прошлое. Ты даже точно не знаешь, какой ты человек, хороший или плохой? Что больше любишь - селедку или клубнику? Чем в жизни занимаешься? Маньяк или святой? Или нечто среднее. Особенно неприятно то, что приходится полагаться на других и им верить. А вдруг эти другие пользуются твоим состоянием и специально врут?
Дверь в палату распахнулась, и внутрь ввалилась парочка с цветами и пакетами. Мужчина и женщина. Ровесники. Лет по тридцать. Категорические незнакомцы. Оба с напудренными лицами.
Мужчина всплеснул руками с пакетами и радостно заорал от двери, глядя на Плетнева:
- О-о-о! Юрка! Привет! Привет, родной!
Он небрежно кинул пакеты на стул и бросился с чувством обниматься - как будто забивший мяч футболист с командой. От мужика сильно пахло вчерашним перегаром в сочетании со свежей мятой. Не иначе за дверью сунул в рот какой-нибудь "Орбит". Плюс пудра. В сумме с резким винтажным парфюмом смесь ароматов способна была свалить с ног испанского быка, а не то что нездорового интеллигента.
Винтажный бесцеремонно теребил ошарашенного Плетнева и вопил на всю палату. Требовал немедленного ответа: как же Юрку угораздило так вляпаться? Как он мог всех оставить на произвол, так сказать, судьбы и бухгалтерии?
- А… А вы кто? - Плетнев осторожно высвободился из объятий. Его очень волновал вопрос - кто такие эти все? И слово "бухгалтерия" прозрачно намекало на некий материальный долг. Может, он специально их всех оставил?
- Юрка, брось придуриваться! Труппа мы твоя! Труп-па!
- Какой труп? Где?
- Кончай прикалываться! - Винтажный снова приблизился вплотную и счастливо завопил Плетневу в ухо, разя наповал перегаром с мятой: - Твоя родная труппа! Малый фольк театр оф Гоголь!
Плетнев выставил вперед руки, словно для защиты от ядерного гриба. Подскочил на кровати, свесив босые ноги. Никак не мог уразуметь: какого-то Гоголя труп… Или это он - Гоголь? А Гоголь - это имя или кличка? Если кличка, то, выходит, прав сосед по палате - сидел он. Интересно, за что?
Молчавшая до сих пор спутница шумного мужика подошла и сильно дернула коллегу за рукав:
- Гена, погоди. Лера не шутила насчет амнезии. Ты осторожно. Юра, у тебя голова болит? - заботливо спросила она и протянула руку к плетневской голове.
Плетнев рефлекторно отшатнулся. Ему совершенно не хотелось, чтобы незнакомые, безвкусно размалеванные старлетки хватали его за ушибленную голову.
- Да ладно! Здоровый же, как конь! - с сомнением оглядел больного тот, кого назвали Геном. Или Геной…
Сосед Константин наблюдал за Плетневым с явным подозрением. Словно белогвардеец за крестьянином в красных лаптях и с красной бородой.
- Юрка, ты закосить решил? - наклонившись поближе, шепотом повторил Гена-Ген версию соседа по палате. - Из-за инвесторов, что ли?
- Каких инвесторов? - Совершенно ошалевший Плетнев в ответ тоже зашептал: - Инвестор - это что?
- Тех самых, Юра, тех самых. Не, брат, я понимаю - люди они непростые. Я бы и сам не знаю, что на твоем месте делал. Может, в бега бы подался. Но, знаешь, косить - не выход. Все равно ведь достанут. Не тебя, так Лерку. Кто ж добром такие бабки простит?
Плетнев не понял ничего, но упомянутой задницей почувствовал, что ситуация нездоровая. И чревата дополнительными капельницами и уколами. И ему, и, не дай бог, Лере.
Гена принялся делиться новостями из театральной жизни, но с таким же успехом их можно было рассказывать пингвину. Старлетка, представившаяся Светой, достала из пакетов и разложила на тумбочке больничный набор - упаковку сока, яблоки, бананы, кефир, пачку печенья и стопку газет. Один банан съела сама, закусив его яблоком, словно доказывая, что ничего не отравлено. Подкрепившись, принялась незаметно оттаптывать коллеге ногу - мол, пора уходить.
- Давай, Юра, поскорее выздоравливай. Без тебя все встало, - Гена, поднявшись, пожал Плетневу руку, попрощался с соседом и вышел из палаты.
Света, казалось, только этого и ждала. Едва за ним закрылась дверь, она наклонилась к Плетневу максимально низко, словно для того, чтобы Плетнев смог разглядеть цвет ее бюстгальтера.
- Юра, я все понимаю, - зашептала она, - но ты уж как-то вспомни, что я на третьем месяце, и что-то надо решать. Денег у меня нет. Ты ведь придумаешь что-нибудь, да?
Очередная загадка. Что такое "третий месяц"? И что надо решать? Вызывающе покачивая бедрами, она покинула палату.
- Старик, а ты, оказывается, по части баб рецидивист! Одно слово, богема! - заметил восхищенный сосед. - Но, по-моему, ты все-таки косишь. Да ладно, я бы тоже в несознанку шел, если бы детями к стенке приперли. Мой совет - денег ей не давай ни в коем случае. Еще доказать надо, что она от тебя залетела.
До самой ночи Плетнев размышлял над собственным нравственным обликом. Как ни крути, а получалось, что он тот еще ходок. Непонятно только, зачем ему при роскошной жене понадобились эти две потертые кобылки из театра? И самое неприятное - Лера о его изменах знает. Обо всех или нет - неважно. Главное, знает. И он в ее глазах, наверно, выглядит не слишком положительно. Что угнетало.
Ночью, как и договаривались, пробрались к компьютеру, оставленному в сестринской без присмотра. Сосед набрал в поисковике "Иванов Юрий Иванович, режиссер".
- Ох, ни фига себе! - вырвалось у него, едва открылась страница.
С экрана на них смотрел Плетнев. Голубой свитер, повязанный вокруг шеи шарф. Короче, типичный творческий работник. Пояснительная записка гласила, что на снимке - Юрий Иванович Иванов, тридцати трех лет. В настоящее время - режиссер экспериментального московского театра имени Гоголя.
* * *
Излеченный и обласканный вниманием, Золотов, наконец, смог облачиться в костюм, привезенный по его просьбе из коттеджа лично Ланцовым.
Пока "подранок" переодевался, Купидон решил времени зря не терять и сразу взял известное парнокопытное за рога. Рассыпался в заверениях, что командировка Антона Романовича - пустая формальность, а повод для нее - небольшое недоразумение.
- Ради бога, Антон Романович, извините… Это чистая случайность, что так вышло с этими лекарствами. Безо всякого умысла. Мы провели расследование, экспертизы. Все виновные нами уже наказаны, сами убедитесь. Сейчас заскочим перекусить, потом отвезем вас на рабочее место. Кабинет готов.
- Так, может, здесь перекусим? - предложил наивный Золотов. - Кухня отличная. Вон в буфете… Здесь есть буфет?
Буфет-то есть, да не про нашу честь - чуть не сострил Ланцов.
- Антон Романыч, здесь не у всех так, - смущенно признался он и поглядел на Золотова глазами честного сиротки. - Вы ведь лежали в спецпалате.
Раненый удивленно хмыкнул и впервые за все время пребывания в лечебном учреждении вышел в коридор. Сразу за дверьми ему открылась забавная картина. Сомкнутыми рядами вдоль коридора выстроились железные кровати, заправленные застиранным до дыр тряпьем. На них сидели и лежали, спали и ели простые великозельские больные. Бьющий в нос запах вареной капусты вперемешку с ароматом мочи способен был у любого неподготовленного вызвать рвотный рефлекс.
Вячеслав Андреевич приоткрыл ближайшую дверь, за которой обнаружил обшарпанную палату на десять койкомест. В ней пребывали отдельные счастливчики, волею судеб избежавшие лечения в коридоре. Кровати были сдвинуты - некоторым больным довелось лежать вплотную с соседом, другим же повезло утыкаться головой в чужие ноги. Давно не мытые окна с трудом пропускали свет, наводя на мысль, что в больничном дворе дела обстоят еще хуже, и туда лучше не смотреть.
Золотов прикрыл дверь и мрачно взглянул на Ланцова, ожидая объяснений.
- Что делать? Бюджет, - заместитель мэра опустил повинную голову. - В московских стационарах, наверное, тоже не санаторий.
Золотов, как опытный чиновник, все понимал. Но не сочувствовал. Все-таки у слуг народных, как и у братвы, должны быть хоть какие-то понятия. Что можно, чего нельзя. С больничкой - нельзя. Его красноречивый взгляд "Ну как же так, Иван Михайлович, в натуре?" выбил Купидона из равновесия. Вот незадача вышла с этой больницей! Эх, надо было предвидеть: москвича с кордона везти прямиком в коттедж и туда доктора доставить. Но разве спросонья все сообразишь? И взгреть некого - сам команду отдал. Да, теперь придется сумму увеличивать, к бабке не ходи! Маруся снова будет вопить: "Где деньги брать?" Надо подсказать: раз больница виновата, раз следователя в здравоохранении копаться кинули, значит, из здравоохранения и возьмем. Больница без ремонта стояла и еще постоит. Кому на роду написано помирать, тот и в хоромах не выживет.
- Но… мы изыскиваем средства, - неуверенно заверил Ланцов. - Ремонт со дня на день начинаем. Вот прямо сегодня после обеда материалы завозим…
Только бы с этим следаком больше ничего не приключилось! Никак нельзя его снова сюда везти.
Золотов мысленно себя одернул. А стоит ли бублик крошить? Ему что, больше всех надо? В конце концов, не время и не место права качать. О собственной шкуре нужно думать. Отсидеться и домой, в Москву. А они пусть уж сами разбираются. И со здравоохранением, и с культурными памятниками.
- Это правильно, - поддержал он и поспешил на выход. Подальше от смрада и нищеты.
- А слышали новость, Антон Романович? - Отдышавшись на улице от больничной вони, Ланцов поспешил сменить тему. - У шефа вашего обыски в Москве. У Лузана. Не знаете, почему?
- Нет. Не в курсе, - изобразил легкое волнение Золотов.
Час от часу не легче! Что они там в Москве - с цепи сорвались? Весь город пересажать вздумали? Лето на календаре, всем в отпуск пора, в том числе и силовым структурам. Одна надежда - не вспомнят про Золотова, то есть про Плетнева, в Великозельск сосланного.
- Хотя это же не прямой ваш шеф. Вы ж из Калининграда. Вы, кстати, какую кухню предпочитаете? У нас японский ресторан недавно открылся. Вас, москвичей, не удивишь, конечно, а у нас народ ходит, привыкает потихоньку.
- Ну да, шеф не мой, - рассеянно подтвердил Золотов, - но все равно неприятно.
Интересно, а этого Плетнева есть за что посадить? Наверняка. У нас даже мертвого при желании осудить можно.
- Японский ресторан - это прекрасно, хотя и не патриотично, - отогнал он от себя неприятные мысли. - Давайте в японский.
- Да, неспокойное время настало, - озабоченно протянул Ланцов. - Мы для вас в отделе полиции кабинетик решили освободить. Так сказать, поближе к органам правопорядка. Мало ли что? Вы не против?
- Конечно. Почему я должен быть против? - с энтузиазмом согласился Золотов, резонно решивший, что в ментовке его искать точно не станут. - Это очень, очень удачная идея. Действительно, а мало ли что? Спасибо вам, Иван Михайлович, за заботу.