И что удивительно - не обманул. Пристроил в административный округ, в юридический отдел, специалистом. С одним, правда, условием - в "Единую Россию" вступить. Да это не жалко. Ради столицы хоть в "Батьковщину".
Тут и Макс Овалов кстати вынырнул. Он тоже в Москву подался счастья искать. Но действовал по-другому, с помощью удачной женитьбы. Он и путь к богатству предложил.
А не было бы у Золотова мохнатой партийной руки? Сидел бы на родине, в адвокатской конторе. Или следователем. И тоже бы по кому-нибудь страдал и мялся. Золотов всегда перед барышнями робел. До тех пор, пока не научили, что почти все покупается и продается в этой жизни. И барышни не исключение.
Осознав трагизм возможного исхода событий, Вячеслав Андреевич абсолютно искренне Диму пожалел. Себе он такой жизни, как у опера Федорова, не пожелал бы. Он дружелюбно похлопал неисправимого романтика по плечу и со всей присущей ему душевностью заметил:
- Старик, поверь, это можно пережить.
Окосевший от тепла и пива маргинал авторитетно, со знанием дела добавил:
- И заметьте, определенность - всегда лучше.
Его приятель никак сентенцию не прокомментировал, он уютно прикорнул, положив голову на подлокотник.
Дима такого перенести не мог. Мало того, что этот московско-калининградский ухарь в глаза Настиным равнодушием тычет, так еще и бомжи поучать будут! Так скоро весь город сочувствовать бросится! Одной Анастасии Журавлевой, кажется, дела до него нет.
Дима в бессильной злобе зарычал, вскочил со стула, поддал ногой коробку с лузинскими ботинками. Вид новых башмаков из крокодиловой кожи, усугубил ситуацию. Он подскочил к стене и со всей дури саданул по ней кулаком.
Но кулаку повезло, он не сломался. Не повезло гипсокартону. Рука романтика ушла в пробитую брешь и уперлась во что-то жесткое и холодное. Дима в первую секунду испугался, но тут же вспомнил, что сегодня можно всё - Москва прикроет. Вытащил руку из дыры и принялся ее пристально, разглядывать. По логике - с той стороны тоже должен находиться гипсокартон - стена не несущая. Обо что же он чуть не разбил кулак?
Он заглянул внутрь, в образовавшуюся дыру.
- Что там?
- Железяка какая-то.
Золотов подошел ближе, посветил внутрь фонариком от мобильного. Действительно, в паре-тройке дюймов отсвечивал металлический лист. Перегородка? Из железа? Вячеслав Андреевич поспешил в соседнюю комнату. Картина "Купальщица в Хургаде". Холст, масло, двадцать первый век. Ничего купальщица. Веселая. Придется снять. Не купальщицу - картину.
А под холстом… Заветная дверца. Не от театра. И не от волшебной страны. От сейфа.
И в связке ключей висит золотой ключик. Открываем, смотрим.
Ого!
- Не блефовал человек, - раздался за спиной воодушевленный глас романтика.
У Вадика Лузина сегодня был не лучший день.
* * *
На письменном столе в кабинете номер тринадцать тесно лежали многочисленные коробочки с ювелирными изделиями, пачки денег, старинные раритетные кинжалы, пакетики с кокаином. Чуть в стороне - револьвер.
- Это с ювелирки на Пушкинской, - пояснял зачарованный Дима, беря в руки один предмет за другим, - в прошлом году. Я пробил по базе - один в один… Это антиквара на разбой поставили в Северном районе. Тоже глухо. Везде в масках, с пистолетами.
Вид у романтика был такой, как будто он на спиннинг вытащил русалку с пятым номером бюста. Ильичев, тоже разглядывавший коллекцию, нервно взял в руки револьвер, словно собираясь пустить пулю в висок. В принципе, было от чего.
- Боевая игрушка, - авторитетно пояснил Федоров, - с маслятами. И наркоты года на четыре потянет.
- Почему же он все это не сбыл? Не носить же собирался? Надо без мозгов быть, чтобы дома такие улики хранить.
На сей вопрос ответил третий находящийся в кабинете. Его временный хозяин - Вячеслав Андреевич Золотов, скрывающийся под личиной Антона Романовича Плетнева и вертящий в руках золотую брошь.
- Можно поинтересоваться, хотя я подозреваю - обыкновенный фетишизм. Как память о лучших мгновениях жизни. Да и вещички приметные - опасно сбывать. Город у вас маленький. А выкинуть жалко.
- И что теперь с этим хозяйством делать? - Ильичев с тоской задал вопрос куда-то в пространство, не рассчитывая на ответ.
- Как что? - бодро пояснил Федоров. - Поднимать дела, Лузина в тюрьму и колоть на остальную команду. Вон Антон арестует всех. Да, Антон?
- Я могу, конечно, - неуверенно протянул "Антон", который и сам был не рад столь впечатляющей находке, - но все зависит от судьи. Говорят, у вас с этим не очень строго. Если можно так выразиться, повышенная судейская лояльность, вызванная особенностями местной Фемиды.
Угораздило же так влипнуть! Давай, Антоша-Слава, выходи теперь на авансцену, свети лицом. Завтра твое фото в газете напечатают с соответствующей моменту подписью.
- Вот именно! - со знанием дела подтвердил Ильичев, нервно вертя в руках фуражку. Он смотрел на вещи реальнее, чем подчиненный Федоров. - Ни один судья Лузина не закроет! Умалишенных нет. Даже со всем вот этим! В лучшем случае - залог, да и то сомневаюсь. Лузин, разумеется, тут же смоется. И Антон Романович никому из них не указ!
- Но мы хотя бы попробуем, да? - не собирался отступать романтик, на глазах превращающийся из мелкого в особо опасного: - Обратной дороги все равно нет.
Золотов понимал, что его склоняют к очень рисковой авантюре, поэтому решил не отвечать.
- А Москва нас точно прикроет? - осторожно поинтересовался у него Ильичев.
Майор пока еще не окончательно позабыл такие понятия, как честь мундира и совесть белого офицера. Но вместе с тем подобного страха за звезды на погонах этого самого мундира давно не испытывал.
- Да, прикроет, - рассеянно ответил Золотов, занятый размышлениями о том, как из всего этого выпутаться.
Ильичев подошел вплотную и, наклонив голову к самому следовательскому уху, шепотом спросил, чтобы даже Федоров не слышал:
- Скажите, а это по всей стране или только у нас?
На соседней улице имени Ленинского Комсомола, в здании администрации, в гербовом кабинете происходило внеплановое совещание. Мэр города Виталий Иванович Марусов, поставленный на эту должность волею господа и денег, был вне себя от происходящего в его владениях самоуправства.
- Ты же доложил, что все решено и согласовано! - орал он на бледного, как поганка, Ивана Михайловича Ланцова, чье имя наводило ужас на большинство обывателей Великозельска.
Купидон тряс пухлыми щечками и сверкал залысиной.
- Да, я все решил, - с достоинством отвечал заместитель, - но кто мог предположить, что дорогой племянничек устроит драку в ресторане? Да не просто драку! Пусть бы хоть всему городу рожи разукрасил, не впервой! Так он, гаденыш, как специально, именно Плетневу нос разбил! И хоть бы предупредил!
- Откуда известно?
- От адвоката.
- Еще доказать надо, что это его вещи. Может, подсунули, - неуверенно подал голос из угла присутствующий при беседе вице-мэр. Дядя Лузин. Тоже в некотором роде адвокат.
- Ага! И сейф вмуровали! - Ланцов старательно валил вину на коллегу. - Как можно было тему с лекарствами доверить твоему долбану?! Вам что, денег мало? Вот, гляди, подавитесь теперь!
- Ты вину не перекладывай! - одернул Марусов.
С семьей Лузиных его многое связывало, и не только по части освоения бюджетных средств.
- Сам тоже хорош. Я русским языком велел, чтобы обеспечили максимальный комфорт, а ты? Как, вообще, он без охраны в ресторане оказался? За что я твоим уголовникам плачу, как ведущим специалистам? Задницу прострелили, морду набили!
Ланцов мог бы ответить, что это не Марусов платит его уголовникам, а он, но промолчал. Иван Михайлович свое место во властной вертикали хорошо знал.
- Ладно, хватит! Надо что-то делать, - Марусов перешел к резолютивной части. - Я позвоню Афонину, распоряжусь, чтобы велел своим помалкивать. А лучше уволить по-быстрому всех, кто в курсе. Пусть собственную безопасность подключит.
- Проверяющего не уволить, - тихо напомнил Ланцов.
- А это теперь только твоя забота! Единоличная! Сам проглядел, сам и выкручивайся. Но чтобы с материалами было как договаривались. Хоть число пи, хоть число ку, хоть абэвэгэдейка.
- Так он атомный ценник заломит! - растерялся Иван Михайлович.
Это что ж, ему одному теперь раскошеливаться? Так и без штанов можно остаться, если за всех платить! Лузины всей фамилией накосячили, пусть посильно участвуют. А то, что им одним по силам всю сумму поднять, - вопроса нет!
- И правильно сделает! Провинился - плати! Все на халяву хотите, - мэр не собирался бросать Лузиных под танки, - позвони Ляпину в суд, чтоб не вздумал Вадика арестовать. Адвоката ему найди нормального. Ну ничего нельзя поручить! Всё сам!
Оставшись один в кабинете, Вячеслав Андреевич призадумался не на шутку. А на две. Связываться с арестом не хотелось совершенно - это еще одна статья. Да и про число пи можно забыть. С другой стороны, история получила огласку, и делать что-то придется. Самый разумный вариант - все-таки предъявить Лузину обвинение и попросить у судьи арест. А судья, как было замечено, свой. Не арестует. И потом с чистой совестью можно поговорить с Ланцовым о главном. В конце концов, племянник сам виноват.
Глаз заметил в углу монитора значок, означающий, что компьютер в сети. Отлично! Неужели?! Надо поторопиться, надо, а то снова связь пропадет.
"Скайп"! Есть "Скайп"!
- Привет, Макс.
- Славка, ты? - Подслеповатый Овалов почти прижал круглую физиономию к монитору.
- Я. Тут интернет появился. Спросить кое-что хочу. Напомни, какие бумаги при аресте оформлять. Подзабыл я немного уголовный процесс.
Золотов говорил буднично и деловито - так, как будто регулярно названивал Овалычу с подобными вопросами.
- Ты в чьей это форме? - Макс еще больше приблизился к монитору, хотя ближе было некуда. - Следственный комитет, что ли? Послушай, Слав, у вас там сексуальные игры?
- В некотором роде, - уклонился от прямого ответа Вячеслав Андреевич, опасаясь реакции компаньона. - Короче, быстрее толкуй, пока связь не обрушилась.
- Каком таком роде? Что там у тебя стряслось? Кого ты арестовывать собрался? Совсем спятил? Незаконное лишение свободы - до двух лет, между прочим. А за мошенничество еще пяток. И главное - ты что, собираешься дело в суд направлять? Блин, да какое дело?!
Овалов волновался совершенно искренне. Золотов, кроме того, что приятель, еще и человек чрезвычайно полезный. С кем в Москве дела проворачивать, если его, дурака, закроют? Их тандем - явление в своем роде уникальное, потому что выходят как артисты на сцену. Должны чувствовать друг друга, с полуслова понимать. Где Макс замену найдет?
Вячеславу Андреевичу пришлось в двух словах обрисовать ситуацию. Он сказал почти все. Умолчал про число пи. Овалов слушал внимательно, не перебивая, но к концу монолога взорвался:
- Слава! У тебя один выход! Один! Все бросать и валить оттуда к чертовой матери, пока не прочухали, кто ты такой! Сегодня же валить! Срочно, Слава! Прямо сейчас на вокзал и в Москву! Я тут тебя спрячу где-нибудь. На крайняк у меня дома в детской поспишь, на Данькиной кровати. Ты понял?
- Понял, - неуверенно протянул майор Фейк.
Хоть и не совсем понимал, почему Макс истерит. Вроде бы никакого такого апокалипсиса, чтобы взрослому мужику в подростковой кровати спать, скрючив ноги.
- Нет, Слава! Ты не понял! Ты должен был уже вскочить и бежать, а ты сидишь и мямлишь? Как ты мог в такое вляпаться? Взрослый, умный мужик! С виду.
- Да сам не знаю…
О чем он вообще думает? Он там резвится с арестами и не понимает, что ставит под угрозу общее дело. Его же в два счета расколют и скрутят. И никто не будет спрашивать, как бумаги оформить, - в пять минут нарисуют и печать шлепнут.
- Ты хоть что-то рубишь в следствии? Посмотрите на него, арестовывать он собрался!
Было, конечно, неприятно вместо помощи выслушивать нотации. Золотов мог бы напомнить, что компаньон и сам не семи пядей. И у него встречаются конкретные косяки. Достаточно историю со Слепнем вспомнить. Из-за него, на минуточку, Слава вынужден жить за тысячи километров по чужим документам и в чужой форме ходить. Но время для взаимных унижений было неподходящим, интернет дышал на ладан. Картинка на экране подвисала, изображение друга становилось размытым.
- У нас практика была в универе. Кое-что помню. Куратор бухал все время, я за него обвиниловки писал.
- Сколько ты там работал?! Прям профессионал крутой! Да с тех пор сколько поменялось! Новые формы, новые поправки. Предлагаешь за пять минут все это объяснить? Слушай, Слав, ты в поезде с полки не упал часом?
До Золотова неожиданно дошло, что компаньон нервничает вовсе не потому, что за него волнуется. Скорее всего, просто не в теме. Адвокат-то он еще тот. Все больше по части непроцессуального решения вопросов. Коньком Овалова было не букву закона проверять, а в нужные кабинеты попадать и уметь договариваться.
- Вали оттуда! Я тебя как друга прошу. Забудь про бабки и вали. Мы с тобой здесь заработаем, дома. Сядешь, Славка, реально сядешь и даже я не вытащу!
Даже я… Наполеон хренов. Но правда в его словах была.
- Ладно-ладно. Уеду.
- Сегодня же! Сегодня же, Слава! Позвони, я встречу.
* * *
В новой жизни настоящего Антона Плетнева произошло первое событие, которое реально тронуло за живое. Заставило переживать и волноваться. Выписывали соседа по палате. С позором выписывали.
Собрался консилиум из трех врачей, Константина принялись вертеть и допрашивать, словно на полиграфе. Когда за дело берутся профессионалы, да еще всем скопом - у подозреваемого шансов не остается. Раскололи быстро. При всей житейской опытности последнего. Пара умелых вопросов под дых, и все, выписной на стол. А тут еще и Вассерман. Среди здоровых-то больных.
При этом никого не смущало, что до этого момента в отделении преспокойно лежал с тем же самым диагнозом Плетнев. А почему? Потому что, во-первых, лежал тихо, не голосил, а во-вторых, был особым пациентом Валерии Львовны Ивлевой. Она его все равно забирает.
- И куда ты теперь? - участливо поинтересовался Плетнев у Константина, похожего на выдворяемого из страны шпиона, менявшего казенные шмотки на родные.
- Россия большая, больниц много, - злобно буркнул тот, - главное, подальше. В Бирюлево подамся или в Марьину Рощу. Плохо, опять придется башку разбивать. Только недавно заживать начала. А я, главное дело, сам себе не могу, рука не поднимается. Снова просить придется. В последний раз бык один так двинул… Да еще и бумажник забрал, сука. Я потом в натуре еле имя вспомнил.
- Ты аккуратней… А что, больше совсем некуда пойти?
- Куда можно - туда лучше не ходить. Там башку разобьют безо всяких просьб.
Сетуя на невезучую жизнь, сосед по палате не забыл прихватить из туалета казенное мыло и туалетную бумагу. Шустро и незаметно сбегал в служебный сортир, там тоже разжился предметами гигиены. На обратном пути на посту у медсестры отоварился градусниками - можно будет продать у метро по червонцу. Пакет рос на глазах.
Нарисованные карты щедро подарил Плетневу на добрую память.
- А ты как же?
- Другие нарисую, плевое дело. Все равно в палате делать нечего. Может, повезет, в этот раз разговорчивый сосед попадется? Ты, похоже, мужик неплохой, но скучный. Эх, мне бы так! Упасть, а очнуться другим человеком. Ладно, бывай! Печень береги. В смысле - чтоб не вырезали.
Они по-братски обнялись. В смысле как братва. В дверях Константин остановился.
- Обед же скоро. Откушаю, пожалуй, а то непонятно где в следующий раз столоваться придется. Ты ведь суп не будешь?
Отобедал и сгинул. Плетнев недолго томился в одиночестве. Спустя час после обеда пришла Лера. Или женщина, выдававшая себя за Леру. Плетнев еще не мог вспомнить, кто он, но то, что происходило в суперновейшей истории, уже запоминал. Слова Константина о печени пока не улетучились.
- Привет, родной, - она впорхнула в палату, подошла и поцеловала в щеку. - Ну что, домой? Тебя выписали. Одевайся.
У приемного покоя ждала машина такси. Ехали довольно долго, куда-то на окраину столицы. Антон Романович внимательно разглядывал мелькающие за окном пейзажи, но ничего не узнавал. По дороге Лера докладывала мужу о его привычках, предпочтениях и увлечениях. Антон Романович узнал о себе много любопытного. Оказывается, он любит классическую музыку, в основном легкую - Моцарт, Гендель. Гайдн… Читает тоже классику, Моэм - любимый писатель. Не гурман, любую пищу считает всего лишь топливом, хотя сам превосходно готовит. В прошлом году, выйдя из больницы, где ему лечили обострившийся геморрой, приготовил праздничный ужин по рецепту знакомого французского ресторатора. К выпивке прохладен, особенно после падения в оркестровую яму во время репетиции. Теперь ни-ни. И сам не пьет, и труппе не позволяет. По характеру вспыльчивый, но быстро отходит. Главное, чтоб в этот момент под рукой не оказалось колюще-режущих предметов.
Таксист с опаской поглядывал в зеркало заднего вида. Странная парочка. Баба рассказывает мужику про него же. А тот, можно подумать, сам не знает про геморрой.
Они доехали до незнакомой улицы, остановились у незнакомого старенького панельного дома с незнакомыми бабками у незнакомого подъезда. Беспросвет.
- От центра далековато, зато недорого, - напомнила Лера, расплатившись с чуть ошалевшим водителем. - У нас последнее время с деньгами не очень. Мы же с тобой на Таиланд кредит брали, надо отдавать.
Антон Романович, обеспокоенный информацией о геморрое и оркестровой яме, напряженно всматривался в окружающий депрессивный пейзаж, но взгляд, кроме помойки, ни за что не цеплялся.
Надпись на парадной двери, сделанная нетвердой рукой, предупреждала, что в пятой квартире наркопритон, и это не реклама. Внутри же подъезда на облупившейся стене сияло другое предупреждение. "Иванов, от нас не спрячешься!"
- Это не про меня?
- Нет, - не очень уверенно ответила жена, демонстративно опуская голову, - Иванов очень распространенная фамилия. Не волнуйся.
Однако как-то неубедительно…
Между вторым и третьим этажами курил небритый мужик в майке и трениках, с наколкой на плече "ВДВ 1979". Пепел он сбрасывал в вонючую, полную окурков банку из-под кофе "Чибо". Завидев поднимающихся Плетнева с женой, дядечка погасил сигарету и, расплывшись в улыбке, протянул навстречу растерянному Плетневу руку:
- Ю-юрка! С возвращением, брат!
- Здрасте, Семен Аркадьевич, - поздоровалась с бывшим десантником Лера.
- Добрый день, - вежливо выдавил из себя Плетнев и руку пожал.
Как и город, улица, дом, так и внешность Семена Аркадьевича не вызвала в нем никаких ассоциаций. Только отметил, что рука влажная и холодная. Будто лягушку подержал.
- Как самочувствие? Как печень?
- Нормально, - насторожился бдительный Плетнев.
- Ну отлично! Здоровая печень - порядок в семье! Будет время - заходи, посидим.
- Зачем?
- Не зачем, а с чем. С ним и посидим.
Выписанный ничего не понял, но на всякий случай согласно кивнул головой. Но вмешалась жена: