А правда заключалась в том, что Майк действительно скучал, и скучал отчаянно, но не по Эрике, а по Баттону! Кроме того, он был совершенно уверен, что удача отвернулась от него тоже исключительно с исчезновением из его жизни любимой таксы. Причём все факты говорили в пользу этой бредовой версии: Фергюссон перестал выигрывать с тех пор, как перестал держать Баттона за хвост перед игрой! Естественно, он не мог озвучить подобную чушь собачью даже ближайшим друзьям – его бы просто сочли сумасшедшим. Поэтому всё оставалось по-прежнему: Майка наперебой пытались познакомить с какой-нибудь девушкой, а сам Майк с каждым днём всё больше замыкался в себе.
Однажды он проснулся среди ночи от внезапно пришедшей ему во сне мысли, простой, как всё гениальное. Он должен срочно завести себе новую собаку! Таксу! И назвать её "сакральным покерным" именем! И вновь "поймать удачу за хвост"!
До самого утра Фергюссон так и не смог больше заснуть. И сразу после утреннего кофе уже обзванивал по телефонному справочнику питомники такс. В четвёртом по счету питомнике ("Каре!" – отметил про себя Майк) он договорился о встрече на сегодня же и через полчаса гнал свою машину по указанному адресу.
Майка встретила маленькая, подвижная, сама неуловимо похожая на таксу хозяйка и провела в комнату, где в корзинке на мягком матрасике спали три очаровательных таксёныша – два чёрненьких с рыжими подпалинами и один гладко-рыжий.
– Знакомьтесь, выбирайте, – ласковым тихим голосом предложила владелица питомника и тактично вышла из комнаты.
А Фергюссон растерялся. Таких мучительных сомнений он не испытывал даже тогда, когда шёл олл-ин против возможного флэш-рояля у противника. Все три щеночка проснулись и с любопытством и надеждой смотрели Майку прямо в глаза, прямо в душу, неуклюже пытаясь вилять своими тоненькими хвостиками. И вновь его посетила мысль, простая, как всё гениальное. Он решился!
Позвав хозяйку, Фергюссон сообщил ей, что покупает… всех трёх щенков. За необходимыми документами он заедет позднее, а таксиков забирает прямо сейчас.
С тех пор в жизни маститого профессионального игрока в покер Майка Фергюссона началась новая светлая полоса. По утрам он выходил из дома, а перед ним, гордо задрав хвостики, шествовали Флоп, Тёрн и Ривер – его маленькие любимцы таксы. Каждый из них отличался исключительной индивидуальностью. Рыжий Флоп оказался большим обжорой и самым медлительным из всех братьев. Характер у него был спокойный и дружелюбный. Тёрн и Ривер, наоборот, с "младых ногтей" пытались вступать в конфликты со всеми окрестными собаками и постоянно лаяли – друг на друга, на пролетающих мимо птиц, проходящих людей и проезжающих велосипедистов (последних они пытались догнать и схватить за ногу). Своей склочностью они напоминали Фергюссону Баттона.
И если Флоп просто млел от счастья, когда Майк порой по нескольку минут держал его за хвост, то Тёрн и Ривер при этом извивались, словно хорьки, и пытались – понарошку – укусить хозяина за руку.
Майк в равной степени обожал всех трёх своих такс. И не только потому, что самым мистическим образом с их появлением в его доме ему стало просто фантастически везти в покер. Просто, просыпаясь среди ночи оттого, что у него на голове спала одна такса, на груди, свернувшись калачиком, другая, а в ухо сопела третья, он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
Кстати, Майк Фергюссон так больше никогда и не женился.
Харлей Дэвидсон и ковбой Мальборо
Он, как всегда, пронёсся мимо на скорости, от которой заложило уши. Далеко впереди резко, с утробным рыком, развернулся и рванул обратно. При этом весь его вид выражал абсолютное счастье. Сердце Арнольда заныло от зависти. "Вот бы мне так же! И чтобы ветер в ушах! И чтобы сила и несокрушимая мощь! И свобода!!!"
Свобода для Арнольда была особенно актуальна. Затянутым в неудобный, сковывающий движения ярко-красный с белой полосой комбинезон – даром что на спине красовалась явно издевательская надпись "Marlboro" – не очень-то побегаешь. Комбинезон Арнольд ненавидел всей душой. Но этого мало. А отношение окружающих? Вот как называют этого гордого могучего красавца? Хоть его имя Рик и ничуть не лучше Арнольда, но прозвище! "Носится, словно Харлей Дэвидсон!" В этом прозвище всё – восхищение, уважение, власть. "А меня ковбоем Мальборо называют лишь из-за дурацкой надписи на комбинезоне. Да ещё с насмешкой! Ну какой я ковбой, когда даже любимая ретриверша Молли в мою сторону не глядит, предпочитая заигрывать с Риком? Даже не понюхает никогда, как будто меня вообще не существует! Не говоря уж о том, что и имечко-то моё мне не подходит. Арнольд! Арни! Думаете, Шварценеггер? Это я-то? Уж лучше бы меня каким-нибудь Тролликом, Тошкой или хоть тем же Риком назвали. Меньше издевались бы потом".
Что ж! Наверное, Арнольд был по-своему прав. Когда ты собачка породы гладкошёрстный чихуахуа, то ни о каких "ковбоях" мечтать не приходится.
Тем временем Рик – крупный палевый Лабрадор – отдышавшись после стремительно бега, тоже предавался невеселым размышлениям. "До чего же несправедлива жизнь! Нет у меня иной радости, кроме как, умудрившись вырваться от хозяйки, с поводком на шее побегать, пока не поймали, по берегу грязного городского пруда. Ну да ещё иногда залезть в эту лужу. Вот, пожалуй, действительно счастье, и наплевать на последующее наказание в виде мытья в ванной с вонючим шампунем, пахнущим "зимней свежестью". Какая гадость! Никто никогда не возьмёт меня на ручки, когда я, усталый, бреду домой после долгой прогулки. Никто не уложит в свою постель на мягкую подушечку. Наоборот, когда я днём поваляюсь на диване в отсутствие хозяев, мне вечером выволочку устраивают: мол, я своей шерстью всю обивку изгваздал! Подумаешь, крупная собака! А может, я в душе китайская хохлатая! Может, я ошибка природы и должен был родиться, к примеру, чихуахуа. Вот везёт же некоторым, вроде этого Арнольда! Его-то небось не моют "зимней свежестью": костюмчик не даёт испачкаться. Да и с именем повезло. Звали бы меня Арнольдом, хоть солидно бы звучало. А то обозвали Риком, словно таксу какую-нибудь, а на диван не пускают!"
Обе собаки не знали одной истины: бойся своих желаний, ибо они могут сбыться. Видимо, им настолько хотелось поменяться судьбами, что однажды случилось чудо. Столкнувшись на очередной прогулке нос к носу, они посмотрели друг другу в глаза и…
В следующее мгновенье Арнольд лёгким движением плеча уже тащил хозяйку Рика через кусты к вожделенной, пахнущей тиной прохладной прудовой водичке. "И чего это мне вдруг так купаться захотелось? И где!" – не успел удивиться Арнольд, как в кустах к нему подбежала Молли и не только понюхала, но призывно замахала хвостом и, толкнув лапой в спину, пригласила поиграть!
Тем временем Рик, поначалу ещё не вполне освоившийся с комбинезоном, который на поверку оказался ужасно неудобным, был подхвачен на руки хозяйкой Арнольда. Под ласкающие слух слова: "Ты устал, мой пёсик! Пойдём домой, покушаем и отдохнём!" – Рик устроился поудобней и поехал к себе домой (вернее, домой к Арнольду), глядя на окружающий мир с высоты человеческого роста.
"Вот оно, счастье!" – подумалось одновременно обеим собакам. Жизнь явно удалась!
Придя с прогулки, Арнольд (теперь уже Рик), как обычно, направился было к дивану (в типовых квартирах спального района можно без труда ориентироваться, даже попав туда впервые и будучи собакой), но был остановлен гневным окриком: "Нет, вы посмотрите на него! Совсем совесть потерял! А ну, быстро в ванну!" Последующая затем процедура не принесла Арнольду никакого удовольствия. Он привык, что после прогулки ему, максимум, обтирали лапки специальной собачьей влажной салфеточкой. А тут! "И это что же, каждый раз придётся терпеть?" – расстроился было "лабрадор", пахнущий мерзкой "зимней свежестью", но тут же утешился: в конце концов, ради того, чтобы быть крупной собакой, можно пойти и не на такие жертвы.
А вот Рик (он же Арнольд) был от мытья избавлен. Не успел он порадоваться такому стечению обстоятельств, как раздался звонок в дверь – домой вернулся хозяин. "Вот, дорогая, – обратился он к жене, хозяйке Арнольда, – мы так давно это искали во всевозможных собачьих магазинах, и наконец-то я купил. Фрак и бабочка для нашего Арни!" При этих словах он достал яркий шуршащий пакет и извлёк оттуда… От ужаса Рику захотелось спрятаться куда-нибудь подальше! Настоящий Арнольд мог бы рассказать Рику, что лучше всего ему удавалось спрятаться во время празднования Нового года – под ёлкой! Подвыпившие гости настолько доставали пёсика своими нежностями, что он, метаясь по квартире, затаился под колючими ветками и был спасён. Но ныне никакой ёлки в квартире не наблюдалось, и Рика очень быстро поймали. Сопротивляться было бесполезно – это лабрадору достаточно, как говорится, показать зубы, чтобы его зауважали. А над бедным чихуахуа только посмеялись: "Ну, сторож! Будешь теперь во фраке гостей встречать!" Когда Рик через несколько минут увидел себя в зеркале, ему буквально стало плохо. Большего унижения для добропорядочного пса придумать было нельзя. Из зазеркалья на Рика смотрело несчастное большеухое и большеглазое существо, которое язык не поворачивался назвать собакой: вместо солидного ошейника на шее болталась ужасная бабочка, а чёрный фрак с белой манишкой… Честное слово, уж лучше комбинезон "Marlboro"!
Ночь никому не принесла успокоения. Стоит ли говорить, что, несмотря на мытьё, Арнольд был с позором изгнан с дивана и маялся от бессонницы на жёстком полу у двери. А Рик был, наоборот, буквально силой затащен в кровать (спасибо, что хоть фрак с бабочкой сняли!) и также не мог заснуть под жарким и душным одеялом.
На следующий день ни Рика, ни Арнольда утренняя прогулка не радовала. Арнольду почему-то совсем не хотелось тащить хозяйку "к водичке", а Рик, затянутый в мерзкий комбинезон, вообще мечтал только о том, чтобы поскорей оказаться дома (только бы хозяева не вспомнили про фрак!).
С едой вскоре тоже начались явные недоразумения. Будучи самим собой, то есть лабрадором, Рик обожал погрызть кости. Что может сравниться с наслаждением, когда ты, вытянувшись во весь рост, сжимаешь передними лапами источающую невероятный аромат здоровенную кость и то облизываешь её, то, прикрыв глаза и урча от удовольствия, впиваешься в неё зубами! А этот хруст! А этот вкус! Хр-р-р!.. Но не тут-то было. У Арнольда в доме не было никаких костей. Более того. Грызть их ему не разрешали! Увидев, как Рик схватил на прогулке какую-то малюсенькую невзрачную косточку, поклёванную воронами, хозяйка подняла крик и вообще унесла Рика домой, предварительно зашвырнув вожделенную находку за пределы досягаемости.
А Арнольд, привыкший к специальному нежному корму для маленьких собачек премиум-класса, чуть инфаркт не получил, когда перед ним поставили здоровенную миску, наполненную кашей с жёсткими и оттого совершенно несъедобными, по его мнению, "неопрятными" кусками мяса. Голод взял своё, и Арни ничего не оставалось, как всё-таки отведать "этой плебейской еды". Но впервые за всю свою жизнь он не получил от трапезы никакого наслаждения.
Так прошло несколько дней. Оба пса приуныли, и у хозяев даже закралось подозрение, уж не заболели ли их любимцы. В таком же недоумении пребывала и Молли: Рик перестал с ней заигрывать, значит, разлюбил, изменил ей с другой? Вот только с кем: с молоденькой и наглой боксёршей Бони или вообще, не дай Бог, с толстушкой мопсихой Бэллочкой?
А оба незадачливых "друга по несчастью" больше ни о чём и мечтать не могли, как о том, чтобы снова вернуться "в свою породу". Как известно, самые сильные желания когда-нибудь обязательно сбываются. В очередной раз столкнувшись на прогулке, Рик и Арнольд посмотрели друг другу в глаза и…
Лабрадор Рик ещё никогда не носился по берегу пруда так неистово, с "мотоциклетным" рыком, не обращая внимания на окрики хозяйки и всем своим видом выражая силу, мощь и наслаждение свободой.
"А комбинезон-то, оказывается, вполне удобная штука. Мне тепло, грязь не попадает на нежную шёрстку, да и движений он вовсе не сковывает, глупости всё это!" – думал про себя чихуахуа Арнольд, семеня у ноги своей обожаемой хозяйки.
Мимо, наперегонки с Молли, убедившейся в верности своего любимого, в очередной раз пронёсся радостный Рик.
Глядя им вслед, Арнольд подумал: "А ведь Бэллочка ничуть не хуже этой великанши Молли. Да и мне явно симпатизирует. Кстати, вот и она". И, посмотрев в огромные карие глаза новой возлюбленной, Арнольд почувствовал себя абсолютно счастливым.
История с историей
Как только хозяин удалился, я не замедлил взобраться на стол и улёгся среди бумаг, что доставило мне неописуемое блаженство. Я ловко раскрыл лапой лежавшую на столе довольно объёмистую книгу и стал пробовать, не удастся ли мне разобрать печатные знаки.
Э. Т. А. Гофман. Житейские воззрения кота Мурра
Двор "профессорского" дома на Юго-Западе Москвы представлял собой настоящий оазис тишины и покоя посреди суеты, гвалта и бешеного ритма жизни столицы. "Профессорским" местные жители называли этот дом потому, что в своё время именно в нем получили новые благоустроенные квартиры семьи столпов российской науки из крупнейшего московского вуза, слава которого гремела на всю страну и за рубежом. С тех пор в самом доме и во дворе его, в тени лип и тополей, протекала совершенно особенная жизнь, привнося даже в самые мелкие бытовые проблемы атмосферу диспутов, конференций, острых научных дискуссий, диссертационных прений: профессия, как известно, накладывает на человека свой отпечаток. Другими словами, здесь не просто кипятили воду, но "изменяли её агрегатное состояние", не сермяжно ходили в магазин, но "приобретали средства для поддержания процесса жизнедеятельности", не пошло выбрасывали мусор, но "избавлялись от бесполезных остатков бренного материального существования".
Домашние любимцы жильцов "профессорского" дома все как один были под стать своим хозяевам: не секрет, что собакам свойственно со временем приобретать даже внешнее сходство с "братом своим старшим". Вот только люди вряд ли замечают, что их питомец постепенно начинает интересоваться теми же проблемами, что занимают их самих.
Более других на ниве последних научных достижений отличался керри-блю-терьер – недаром представителям этой породы присущ недюжинный, почти человеческий ум – академика Вилеонара Серафимовича Томасенко. В своё время Томасенко пользовался непререкаемым авторитетом среди учёных-физиков, ему прочили чуть ли не Нобелевскую премию за новейшие теории в области нанотехнологий, но… На свою беду, академик резко сменил сферу деятельности и стал разрабатывать "новейшие теории" в области исторической науки. Что послужило толчком к столь кардинальной перемене, повлекшей за собой потерю с таким трудом добытого доброго имени учёного, осталось тайной для всех, включая собаку Вилеонара Серафимовича. Однако в отличие от хозяина пёс от исторических штудий академика только выиграл. И приобрёл непререкаемый авторитет "настоящего историка" среди своих соплеменников: ротвейлера Велизария, живущего в семье известного археолога, и болонки Милицы, хозяйка которой – опять же доктор исторических наук – подвизалась на ниве революционного движения XIX века.
Саму же восходящую звезду звали согласно собачьему паспорту Людвиг Барон О'Нил Штокхаузен. Но к тому времени, когда он вступал в пору "расцвета сил", Томасенко как раз доказал в одной из своих работ, что император Священной римской империи Людвиг Баварец и великий князь Киевский Ярослав Мудрый – одно и то же лицо. Пёс был тут же из патриотических соображений переименован в Ярослава, автоматически став Яриком. Это обстоятельство его совершенно не огорчило: вот Велизарий уже давно откликался исключительно на Валика, и ничего! Даже Милица потешаться перестала. Однако, как известно, имя оказывает весьма заметное влияние на судьбу. Как только Людвиг стал Ярославом (Мудрым!), его обуяла настоящая страсть совершить прорыв в истории. В ИСТОРИИ СОБАЧЬЕГО РОДА!
В совершенстве овладев методом академика Томасенко, Ярик начал собственную научную деятельность. Месяца не прошло, как он, яростно потрясая в доказательство своей правоты бородой – гордостью всех без исключения керри-блю-терьеров, – просвещал во дворе Валика и Милицу, потерявших от изумления дар речи:
– Вся наша история сфальсифицирована зловредными собакофобами. И там, где героические подвиги на самом деле совершали собаки, в современной искажённой версии почему-то появляются другие животные. Вот, например, обратимся к древности. Говорят, что гуси спасли Рим. Но только задумайтесь! Что в действительности могут эти абсолютно безмозглые птицы? Щипать траву и прохожих за ноги да орать дурными голосами. Но вот если прочитать слово "гусь" справа налево, то получится… что?
– Что? – испуганно пискнула Милица.
– Звонкий "г" превращается в глухой "к", теперь ставим слово во множественное число. Ну? Правильно! Вы всё поняли правильно. Рим спасли собаки-амазонки!
Толстый Валик от напряжённой работы мысли высунул кончик языка и неуклюже плюхнулся на свою объёмистую "пятую точку". А Милица при упоминании о собаках-амазонках пришла в неописуемый – поистине щенячий – восторг. То, что все "доказательства" новоявленного "историка" строились на базе русского языка, о котором вряд ли слышали в Древнем Риме, никого, включая самого оратора, не смущало. Всё-таки они были собаками, и овладение – на таком уровне! – любым человеческим языком для них уже являлось вершиной умственных возможностей.
Однако гений Ярик не собирался останавливаться на достигнутом. Это был действительно необыкновенно одарённый пёс, и через несколько дней он ошарашивал своих благодарных слушателей новыми познаниями, теперь уже в области иностранных языков и мировой мифологии.
– Кто такие слоны Ганнибала? (Не отвлекайтесь! Этот самый Ганнибал нас совершенно не интересует; сосредоточим своё внимание на слонах!) Итак, слово "слон" по-английски звучит как "элефант". Разбиваем на составляющие – получаем "эльф" и "ант". Другими словами, в переводе опять же с английского – "тётя эльфа". В мифологии Британских островов говорится, что у эльфов были заострённые уши, а сами эльфы не отличались габаритами троллей-великанов. Подходят ли под данные характеристики слоны? Никак не подходят. Значит, у этого никому не известного Ганнибала были не боевые слоны, а боевые доберманы!
– Но ведь от природы уши у этих зазнаек доберманов не заострённые, а висячие, как у всех нормальных собак, – попытался превратить монолог Ярика в дискуссию Валик, чьи чёрные бархатные уши аккуратно облегали его довольную круглую физиономию.
– Я ждал этого вопроса, – борода Ярика победно взметнулась вверх. – Но ведь никто не будет отрицать, что тенденция отмены купирования ушей и хвостов у собак является современной. А это значит, что как раз таки в древности она и существовала! Следовательно, Ганнибал лично обрезал уши своим боевым доберманам!
Вскоре одних историко-лингвистических "свидетельств" Ярику уже было мало. И в качестве доказательств своей теории "пассионарности собачьей расы" он стал привлекать фольклор и литературу: