– Еще день, твое степенство, и будем в Астрахани! – говорит, вглядываясь в берег, старый казак.
Струги сворачивают к берегу, входят в камыши.
Шуршат густые камыши под расшивными бортами, шуршат под длинными веслами. Только этот шорох нарушает жаркую полдневную тишину.
Только неспокойно от этой тишины на сердце у купца Варсонофьева.
Слишком, слишком тихо вокруг, как будто затаилась вся природа, замерла от страха неведомого.
Ох, дойти бы скорее до Астрахани, под защиту крепостных стен, под защиту стрельцов государевых, стрельцов царева воеводы князя Прозоровского!
И старый казак тоже что-то чует, вздыхает, смотрит неспокойно по сторонам.
– Тише гребите! – вполголоса приказывает он гребцам. – Смочите уключины да весла, чтоб не скрипели!
Тихо плывут струги, не скрипят мокрые уключины, только камыш шуршит, ломается под тяжелыми бортами челнов.
Прислушивается к этой тишине Тит Варсонофьев, прислушиваются казаки.
Тихо скользят струги сквозь камыши, и вдруг передний выплывает на широкую открытую воду, свободной, чистой протокой уходящую в глубь берега.
И тут же в этом просвете, в этой протоке показываются несколько челнов с красными обвисшими парусами.
– Ушкуйники! – испуганно шепчет Варсонофьев и мелко крестится. – Спаси и помоги, Матерь Пресвятая Богородица!
– Греби, братцы, греби! – кричит старый казак. – Подналягте, братцы, как можете!
Гребцы изо всех сил налегают на весла, трещат и гнутся еловые веретена. Купеческие струги мчатся через протоку, чтобы скорее уйти в камыши, скрыться от разбойничьих челнов.
Но поздно: разбойники увидели их и тоже взялись за весла…
Гребцы на стругах Варсонофьева стараются, гребут изо всех сил, но они устали, замучила их долгая тяжелая работа, замучила жара. А разбойники гребут со свежими силами, да и челны их легче. Купеческие лодки тяжело нагружены заморским товаром, сидят низко, а те летят, как понизовые чайки, кажется, едва касаясь воды…
Старый казак стоит на корме, вглядывается в приближающиеся челны под красными парусами.
– Что делать будем, Аким? – спрашивает, подходя, Варсонофьев. – Не уйти нам от ушкуйников!
– То не ушкуйники! – нехотя отвечает казак и не глядит в глаза хозяину.
– А кто же?
– То Степан Тимофеевич…
Нехорошо было Титу Прохоровичу, а сейчас и вовсе поплохело.
Много слышал он про казацкого атамана Степана Тимофеевича Разина, и все недоброе.
Был Степан из донских казаков, ходил по цареву велению на крымского хана и на турецкого султана, а после казнил воевода князь Долгоруков его старшего брата Ивана, и вышел Степан из-под царской руки. Ушел с Дона на Волгу и Яик, поднял казацкую голытьбу, пошел с ней грабить турецкие берега, торговые караваны, богатые персидские города. Где грабил, где торговал, где вел переговоры. Город Дербент разорил до основания, взял большую добычу и много пленников, потом предложил персидскому шаху свою службу.
Астраханские воеводы гонялись за непокорным атаманом, но тот хитростью и везением уходил от них, а кое-когда и побивал государевы полки, не гнушаясь обмана.
– Не подведи, Аким Фролыч! – взмолился Варсонофьев, разом вспомнив отчество казака. – Не подведи, и я тебя не обижу!
– А я что могу? – с неожиданной злостью процедил тот. – У нас, вон, гребцы заморены, а у казаков свежие!
Разинские челны неотвратимо приближались, и скоро стал виден сам атаман, стоящий на носу переднего струга.
Коренастый, кудрявый, широкоплечий, всем своим видом он излучал силу и угрозу.
– Никак это ты, Аким! – крикнул Разин, разглядев на купеческом корабле старого знакомого.
– Я, Степан Тимофеевич!
– А что ж ты, Аким, от меня бегишь? В салки, что ли, играешь?
– Служба у меня такая!
– Служба? – насмешливо переспросил атаман. – С каких это пор донские казаки подневольную службу служат? У тебя, Аким, одна служба – вольная воля, одна отчизна – казацкое братство, один государь – кривая турецкая сабля!
– Я, Степан Тимофеевич, слово давал! – мрачно проговорил Аким. – Верное казацкое слово.
– Ну коли слово давал – держи! – усмехнулся Разин. – Мне вот государь Алексей Михайлович десять раз слово давал, да ни разу не сдержал. Так он же не казак, он царь московский!
Гребцы стараются из последних сил, но казацкие струги нагоняют, и уже молодые казаки забрасывают железные кошки на челны Варсонофьева, чтобы подтянуться к ним бортами.
Аким со своими подручными обнажает сабли, рубит веревки, но летят новые и новые крючья, и скоро казаки Разина перебираются на купеческие челны…
Охрана Варсонофьева рубится вполсилы, как будто номер отбывает – ведь не с басурманами, не с нехристями какими и не с царевыми людьми бьются, а со своими братьями, казаками…
Через несколько минут все кончено.
Один только Аким, верный слову, лежит на дне струга зарубленный. Остальные казаки, сложив сабли, виновато поглядывают на Варсонофьева – мол, не обессудь, хозяин, их ведь куда больше…
Разин, широко, уверенно шагая по гулкой палубе струга, оглядывает добычу, развязывает тюки с парчой и шелком, открывает сундуки с дорогим оружием и посудой, довольно присвистывает, поворачивается к первому есаулу Ивану Черноярцу:
– Гляди-ка, Ванята, какого хорошего зверя завалили! Распорядись там, чтобы никого из казаков, кто в погоне был, не обошли. Ну и себя не обидь, тут всем хватит!
Сам подходит к Варсонофьеву, глядит мрачно, с усмешкой:
– Ну что, купчина, много наторговал?
– Ох, много! – вздыхает Тит. – Да только не будет мне с той торговли проку…
– Отчего же? – усмехается Степан Тимофеевич. – Большой прок тебе будет: я тебе за твой дорогой товар отдам жизнь твою купеческую. Бери, не торгуйся: дороже тебе никто не даст!
Тут на глаза ему попадается жмущийся к ногам купца ребенок лет пяти в золоченом халате, с сафьяновым мешком на коленях.
– А это что за малец? – в глазах Разина блеснуло любопытство. – Никак царевича киргизского в полон везешь?
– Зачем в полон! – проворчал Тит. – В пустыне я его нашел. Караван в песчаную бурю попал, один этот мальчонка уцелел.
– Во как! – то ли удивился атаман, то ли развеселился. – Ну, малец, а что это у тебя в котомке?
Рванул на себя мешок, потянул завязки, открыл резной город – и обомлел.
Ничего вокруг себя не видел грозный атаман, не сводил глаз с дива дивного, с града резного. Словно шел по его узким улочкам, меж садов тенистых и дворцов разукрашенных, на самый верх холма, к храму чудесному…
И снизу, с палубы, пристально смотрел на Разина ребенок – пристально, упорно, безмятежно.
– Ты что, Тимофеич? – окликнул атамана Черноярец. – На наши струги идти надо…
– Царьград! – проговорил Разин, едва слыша своего есаула. – Истинный Царьград!
– Уходить надо, Тимофеич! – поторопил его есаул. – Дозорные кричат, будто появились корабли воеводы Прозоровского!
– Надо уходить! – вздохнул Степан Тимофеевич. – А Царьград этот я себе возьму, в счет своей законной добычи. Мне ведь, Ванята, тоже своя часть причитается…
Он сунул резной град обратно в мешок, закинул на плечо, шагнул к борту струга.
И ребенок в золоченом халате поднялся, подоткнул полы своего халата и засеменил вслед за атаманом.
– Ишь ты! – усмехнулся, заметив его, Разин. – Ровно собачонка! Ну ладно, малец, пойдем со мной, выращу из тебя настоящего казака! Гляжу, ты не из трусливых!
Казаки перегрузили к себе на челны товары Варсонофьева и поплыли по протокам среди камышей прочь от устья Волги, где поджидал их со своими стрельцами астраханский воевода Прозоровский. Спешили они к острову, возле которого дожидался их Сережка Кривой с десятью стругами. Соединившись, стали бы большой силой и смогли пойти на прорыв.
Быстро темнело.
На казацких стругах запалили огни, чтобы не заплутать в потемках. Плыли быстро, тихо переговариваясь.
Вдруг сбоку, со стороны берега, вынырнули из камышей большие темные челны, рванули наперерез.
– В море! – рявкнул Степан Тимофеевич. – Поднажмите, ребятушки, не дадимся воеводе!
Скрипели уключины, стонали от натуги гребцы, но все ближе подходили челны со стрельцами. С переднего челна грохнула пушка, ядро малость не долетело до казацкого струга.
– А ну, дед, повороти влево! – приказал Степан Тимофеевич своему рулевому, старому казаку по кличке Стырь, то есть "руль". – Пропусти остальных!
Стырь всем весом навалился на румпель, струг атамана, скрипя и кренясь набок, сошел с прямого пути, повернул влево. Мимо него пролетели остальные челны, казаки глядели удивленно, однако они знали, что Степан Тимофеевич ничего зря не делает.
А его струг, развернувшись, пошел навстречу челнам воеводы.
На переднем челне, среди стрелецких старшин, стоял полковник Кривошеин, которого Прозоровский послал вдогон за разинцами. Вглядываясь в темноту, полковник недоуменно проговорил:
– Что это он деет? Никак на нас идет?
– Вроде и правда на нас! – отозвался стрелецкий старшина Скрыпа. – Видать, совсем атаман ума лишился!
– А вот мы сейчас его! – азартно воскликнул Кривошеин. – Ребятушки, заряжай!
Ближние стрельцы засуетились, заряжая пищали, – снимали с перевязей-берендеек укладки для пороховых зарядов, засыпали порох на пороховые полки, заталкивали пули. Тем временем челн Разина подходил все ближе и ближе.
– Весла суши! – в запале крикнул полковник.
Гребцы подняли весла, челн замедлил ход, его развернуло, и в борт ткнулся шедший следом челн сотника Фуникова. Стрельцы попадали на палубу, кто-то полетел и за борт.
– Что творишь! – заорал в темноту Кривошеин.
Фуников ответил невразумительно, вроде – сам виноват.
В это время казацкий струг подошел совсем близко, на носу отчетливо виднелась коренастая, полная силы фигура Разина. Кривошеин нетерпеливо вырвал из рук ближнего стрельца заряженную пищаль, навел на атамана, выпалил…
Разин был совсем близко, казалось, промахнуться невозможно, однако он стоял после выстрела как скала.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – изумленно пробормотал Скрыпа. – Да он заговоренный, его пуля не берет!
– Стреляйте, ироды! – кричал полковник, отбросив бесполезную пищаль. – Стреляйте, пока не ушел!
Но стрельцы крестились, пятились и не спешили стрелять, а казацкий челн уже уходил вбок, в камыши.
Разин стоял на носу своего струга, и перед его глазами все еще полыхал выстрел стрелецкого полковника. Огнем этого выстрела атаману едва не опалило бороду, но пуля его не взяла…
Или стрелец второпях позабыл вложить пулю, и полковник зазря потратил заряд пороха? Или и впрямь он, Степан Разин, заговорен и пуля не берет его?
– Это Царьград! – проговорил атаман убежденно. – Это Царьград уберег меня от пули!
А у ног его сидел синеглазый мальчуган и безмятежно глядел вперед, в темноту.
Вету отвлек голос свекрови:
– Вета, ты не спишь?
"Если опять привяжется с кастрюлей, пошлю ее подальше", – зло подумала Вета.
– Володя звонил, скоро будет, он уже у метро!.. – прокричала свекровь через дверь.
Вета спрятала обратно в ящик записную книжку и листок, и тут прямо ей в руки выпала визитная карточка.
"Арсений Неелов, – прочитала она удивленно. – Редкие и уникальные книги".
Откуда у нее эта визитка?
Тут Вета вспомнила похороны Глеба Николаевича, скользкого типа с козлиной бородкой, с бегающими глазами… ну да, это тот книжный жучок, который прямо на похоронах предлагал ей помощь в реализации библиотеки профессора.
Библиотеки больше нет, но помощь Арсения ей может понадобиться: ведь он наверняка может найти точно такое же издание "Гулливера", как то, которое было у Глеба Николаевича…
Вета набрала номер Арсения на своем мобильном.
Услышав знакомый голос, она представилась:
– Это Вета… Иветта Сычева… мы познакомились на похоронах Глеба Николаевича Сперанского… вы тогда предлагали мне свои услуги… помните, насчет книг…
– А, Иветта Вячеславовна! – отозвался Арсений с ленивой растяжкой. – Да, я вас помню…
В голосе его не было прежнего интереса. Вета вспомнила, как он заискивал перед ней на похоронах, и обиделась.
– Вы говорили, что я могу к вам обратиться в любое время… – проговорила она.
– Да, конечно… – проговорил тот нехотя. – Но ведь у вас больше нет книг Глеба Николаевича…
Ах, вот почему он с ней так неохотно разговаривает! До него уже дошла информация о краже!
– Откуда вы это знаете? – спросила Вета настороженно.
– Неважно. У всех есть свои каналы. Это же моя работа. Так чего вы хотите?
– Мне нужна одна книга. У Глеба Николаевича было дореволюционное издание "Путешествий Гулливера". Так вот, мне нужен точно такой же экземпляр.
– "Гулливер"? – переспросил Арсений. В его голосе снова появился профессиональный интерес. – А какое издание? Издательство Маркса или Сойкина? Какого года?
– Не могу вам сказать… – вздохнула Вета.
– Ин-кварто или ин-октаво? С иллюстрациями Гранвиля или Доре? Какой переплет?
– Честно говоря, не знаю…
– Ну, Иветта, вы меня удивляете! Это называется – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
– Но если бы я увидела эту книгу, я бы ее непременно вспомнила… Я ее часто держала в руках…
– Ну ладно, – Арсений вздохнул. – Это уже кое-что… приезжайте ко мне, я покажу вам каталог с разными изданиями, а вы попробуете узнать то, которое вам нужно.
Вета собралась в пять минут и вышла в прихожую.
Тут же из своей комнаты возникла свекровь. Вот умеет она появляться в самый неподходящий момент!
– Ты куда это собралась в такое время? – изумилась она, увидев, что Вета направляется к двери, и демонстративно взглянула на часы. – Ивэтта, это уже переходит всякие границы!
– Лучше за сыном своим следите! – огрызнулась Вета. – Где он каждый вечер пропадает? Вот и спросите у него!
– Что тут спрашивать, когда и так все ясно, – сказала свекровь тихо, но Вета ее не слышала, она быстро вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.
Быстро идя к метро, она почувствовала необыкновенную легкость. Почему она до сих пор терпела бесконечные придирки свекрови? Этот ее командирский тон и рассуждения о процессе. Та принимала сдержанность невестки за слабость и наезжала все больше и больше, стоило же в ответ нахамить – и свекровь мгновенно пошла на попятную. Еще немножко, и станет вообще как шелковая… Впрочем, Вету это интересовало все меньше и меньше.
Время действительно было позднее, маршрутки ходили плохо, она решила разориться и поймала машину.
Арсений жил в большом старом доме на Лиговском проспекте. На двери подъезда имелся кодовый замок, но жильцы его давно сломали, и дверь была неплотно прикрыта. Лестница в доме была роскошная, мраморная, с коваными перилами, чудом сохранились даже латунные кольца от давно утерянной ковровой дорожки. На первом этаже оказался вполне целый мраморный камин. Однако, поднявшись на третий этаж, Вета с удивлением увидела бесконечный коридор, в который выходили десятки одинаковых дверей.
Среди этих дверей она нашла номер тридцать, позвонила.
Дверь открылась в ту же секунду.
На пороге стоял Арсений, одетый в старомодную домашнюю куртку из малинового бархата.
– Заходите, Иветта Вячеславовна! – проговорил он, церемонно поклонившись и отступив в сторону.
Иветта подумала, что и эта старомодная церемонность, и бархатная куртка совсем не идут довольно молодому мужчине. Будь ему лет шестьдесят – еще куда ни шло…
Войдя в квартиру, она удивленно огляделась по сторонам.
Собственно, это была не квартира, а одна удивительно большая комната – ни прихожей, ни кухни, ни других подсобных помещений. Только в дальнем углу виднелась ванна, стыдливо загороженная расписной китайской ширмой.
Потолок в комнате тоже был расписной – на нем была очень живописно изображена сцена утиной охоты: утки плавали в камышах, и охотничья собака с висячими шелковыми ушами смотрела на них с живейшим интересом.
Мебель у Арсения была старая, но разрозненная и довольно неказистая. Три стула разного стиля и разной степени сохранности, шаткое кресло, стол на круглой ножке, покрытый несвежей скатертью, диван красного дерева с потертой обивкой. Только книжные шкафы были красивые и в хорошем состоянии.
– Какая у вас странная квартира! – проговорила Вета. – Да и дом такой необычный…
– Вы правы, дом у нас необычный, – согласился Арсений. – Это не совсем жилой дом, а бывшая гостиница "Палас", когда-то здесь останавливался Шаляпин, в ресторане этой гостиницы не раз просиживал ночи Блок. А квартиры – это бывшие гостиничные номера, поэтому здесь такая необычная планировка. Я устроил прямо в комнате ванную и туалет, здесь же иногда готовлю. Впрочем, готовлю я редко. Но если хотите чаю или кофе…
– Нет, спасибо! Время позднее, так что давайте перейдем к делу.
– Как вам будет угодно! – Арсений подошел к книжному шкафу, открыл дверцы.
Вета успела разглядеть красивые кожаные переплеты, тиснение, золотые обрезы старинных книг.
Арсений достал из шкафа огромный толстый том в зеленом переплете, бережно положил его на стол.
– Замечательное издание, – проговорил он вполголоса, как будто представлял Вете старого друга. – "Перечень редких и замечательных книг России", составленный Григорием Геннади, проще говоря – "Каталог Геннади". Незаменимая книга для настоящего библиофила!
Вета обратила внимание, что сейчас, у себя дома, в окружении своих книг, Неелов утратил суетливые замашки мелкого книжного жучка, глаза его не бегали, в нем проступила некоторая солидность и уверенность в себе. Теперь она могла поверить, что он и впрямь хорошо разбирается в редких книгах.
– Итак, – проговорил он, переворачивая страницы каталога. – Мы ищем издания "Путешествий Гулливера"… Ну вот они… здесь перечислены всего восемнадцать изданий…
– Сколько?! – в ужасе переспросила Вета.
– Восемнадцать, – повторил Арсений.
– Но это же так много!
– Вовсе не много! Ваше счастье, что мы ищем не Дюма-отца и не Конан Дойла – тут издания исчисляются многими сотнями! Так… ну, дешевые издания "Народной библиотеки" мы сразу пропускаем, они вообще без иллюстраций и в мягкой обложке… Ну вот, это издание Сытина, восемьдесят шестой год…
– Какой? – переспросила Вета.