- В конце концов я сказала; хорошо. Мне так все осточертело. Роули забился куда-то в угол с советником французского посольства; все сражались у стола, добывая себе еду. Словом, я сказала, хорошо, я не прочь купить фен. Со скидкой в двадцать пять процентов. Только у меня-де нет при себе наличных. Можно выписать чек? Я могла бы с таким же успехом сказать просто: хорошо, я не прочь лечь с вами в постель. Тут он улыбнулся, и я впервые увидела его улыбку. Он вообще редко улыбается. Улыбка осветила все его лицо. Я попросила его принести мне чего-нибудь поесть, он ушел, а я смотрела ему вслед и старалась угадать, что из всего этого получится. У него такая легкая, скользящая походка - Eiertanz, как говорят немцы, что значит: может танцевать с завязанными глазами меж разложенных на полу яиц, - а мне казалось, что так неслышно ступают лишь в церкви, только он ступал тверже. Немцы атаковали стол, сражаясь за спаржу, а он просто проскользнул между ними и возвратился с двумя тарелками, наполненными разной снедью; из нагрудного кармашка у него торчали ножи и вилки, и он ухмылялся во весь рот. У меня есть брат, Эндрю, так он был вылитый мой братец в ту минуту - тот так же вот ухмыляется, когда в регби вырвется из схватки с мячом. И тут мне вдруг стало легко. Какой-то замызганный канадец пытался прочитать мне лекцию по сельскому хозяйству, я еле от него избавилась. Пожалуй, они единственные, канадцы, кто еще верит во всю эту чепуху. Они - как англичане в Индии.
Ей послышался какой-то шум, и, быстро обернувшись, она стала напряженно всматриваться в сползавшую вниз, во мрак, дорогу. Ветер стих; стволы деревьев казались совсем черными на фоне неба; одежда становилась влажной от ночной росы.
- Он не придет. Вы же сами сказали. Давайте дальше. Побыстрей.
- Мы пристроились где-то на лестнице, и он снова на чал рассказывать о себе. Наводящих вопросов не требовалось. Все выливалось само собой, и в этом было что-то завораживающее. Германия в первые послевоенные дни. "Не изменились одни только реки". Я никогда не могла разгадать, что это: перевод с немецкого, полет фантазии или просто пересказ чужих слов. - Она замолчала, словно в нерешительности, и опять посмотрела на дорогу. - Он рассказывал о том, как женщины работали ночами при свете дуговых ламп - передавали камни из рук в руки, точно спешили потушить пожар. Как он научился спать в полуторатонке с огнетушителем под головой. Он забавно изображал, как сводило потом ему шею - склонял голову набок и перекашивал рот. Словом, развлекал меня, как в спальне. - Внезапно она вскочила. - Я пойду туда. Он убежит, если увидит пустой автомобиль: он пуглив, как котенок.
Он пошел следом за ней к деревянным мосткам, но на плато не было ни души, только на площадке для машин стоял "оппель-рекорд" с выключенными фарами.
- Садитесь в машину, - сказала она. - Не обращайте на них внимания. - Когда в кабине вспыхнул свет, она впервые заметила, что у него с лицом, и негромко охнула. - Кто это сделал?
- Они сделают то же и с Лео, если разыщут его раньше, чем мы.
Она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Кто-то разрезал брезентовый верх машины, и он свисал клочьями, словно рубище нищего. На полу валялась пластмассовая баранка от детского автомобиля, и Тернер ногой вышвырнул ее из машины.
- Иногда я думала: "Ведь ты ненастоящий, пустая оболочка. Ты только имитируешь жизнь". Но кто посмеет думать так о своем любовнике? Он был актер, посредник, быть может, застрявший между двумя мирами: Германией и Англией, КЈнигсвинтером и Бонном, часовней и дипломатическими скидками, бельэтажем и подвалом. Кто может выдержать все эти битвы и уцелеть! Иногда он, в сущности, просто обслуживал нас, - сказала она про сто. - Или, вернее, меня. Как метрдотель. Мы были его клиентами. Стоило нам чего-нибудь пожелать, и он был к нашим услугам. Он не жил, он старался выжить. Ему всегда как-то удавалось выжить. До сих пор. - Она снова достала сигарету. В машине было очень холодно. Она попыталась запустить мотор и включить обогреватель, но аккумулятор сел. - После этого первого вечера все барьеры уже рухнули. Роули отыскал меня, и мы уехали оттуда последними. Он схватился из-за чего-то с Лезэром и был очень доволен, что взял над ним верх. Мы с Лео все еще сидели и пили кофе; Роули пришел и поцеловал меня в щеку… Что это там?
- Ничего.
- Какой-то огонек мелькнул внизу.
- Кто-то пересек дорогу на велосипеде. Уже никого нет.
- Я не выношу, когда он целует меня на людях, но он знает, что я не могу ему помешать. Если мы одни, он никогда этого не делает. "Пойдем, дорогая, пора уже". При его появлении Лео встал, но Роули даже не заметил его. Он повел меня к Лезэру. "Вот кому вы, в сущности, должны принести извинения. Весь вечер она просидела одна на лестнице". Мы уже направлялись к выходу, и Роули хотел взять свой плащ, но в вестибюле стоял Лео с его плащом и подал ему. - Она улыбнулась; в этой улыбке была любовь, нежность, воспоминание согрело ее. - Я словно бы и не существовала для него больше. Роули повернулся к нему спиной, сунул руки в рукава, и я отчетливо увидела, как у Лео напряглись мускулы и побелели костяшки пальцев. Я была рада, понимаете? Я была довольна, что Роули так себя ведет. - Она пожала плечами. - Я уже попалась на крючок, - сказала она. - Мне хотелось поймать пташку, и вот она была в моих руках - клюв, перышки, все. На другой день я разыскала его имя в посольском справочнике. Теперь вы уже и сами знаете, что он собой представляет, - ничего. Я позвонила Мэри Краб и осведомилась о нем. Как бы между прочим, шутя. "Я познакомилась с каким-то удивительным маленьким человечком вчера", - сказала я. Мэри едва не хватил удар. "Моя дорогая, это опасный человек. Держитесь от него подальше. Он как-то раз затащил Микки в ночной кабак, и Микки влип с ним в чудовищную историю. По счастью, - добавила она, - в декабре истекает срок его договора, и мы от него освободимся". Тогда я попытала еще Салли Эскью - она до ужаса добропорядочна. Я чуть не умерла со смеха… Она расхохоталась и, надменно выпятив подбородок, произнесла высокопарным тоном, подражая жене торгового атташе: "Это очень полезный холостяк, когда ощущается нехватка в мужчинах-немцах". А у них это бывает часто, понимаете; нас ведь больше, чем их. Целая свора дипломатов охотится за жалкой кучкой немцев - вот что такое Бонн. Беда в том, сказала Салли, что немцы опять возвращаются к старому в отношении таких, как Лео, и поэтому им с Обри приходится, хочешь не хочешь, избегать его общества. "Он бессознательный раздражитель, моя дорогая; надеюсь, вам ясно, что я хочу сказать". Я была безумно заинтригована. Побежала в гостиную и написала ему длинное письмо абсолютно ни о чем.
Она снова попробовала запустить мотор, но он даже не чихнул. Она плотнее закуталась в плащ.
- О господи! - прошептала она. - Лео, приди. Можно ли так испытывать дружбу!
В черном "оппеле" на секунду вспыхнул слабый огонек и тут же погас, словно кто-то кому-то давал сигнал. Тернер не промолвил ни слова, только кончики его крепких пальцев легонько коснулись гаечного ключа, лежавшего в кармане.
- Письмо девчонки-школьницы. Спасибо, что вы были так внимательны ко мне. Не сердитесь, что я отняла у вас целый вечер, пожалуйста, не забудьте насчет фена. Далее следовала миленькая, от начала до конца выдуманная история о том, как я отправилась за покупками в "Испанский сад" и там какая-то старая дама уронила монетку в две марки в ящик с апельсинами, и никто не мог отыскать эту монетку, а старушка сказала, что это - все равно как если бы она заплатила эти деньги за фрукты. Я сама отвезла письмо в посольство, и он позвонил мне на другой же день. Есть две модели, сказал он: та, что подороже, переключается на разное напряжение, и ею можно пользоваться без адаптера.
- Без трансформатора.
- "А как насчет цвета?" Я молчала и слушала. Он сказал, что ему очень трудно выбрать без меня - брать ли с переключателем и какого цвета. Нельзя ли нам встретиться и обсудить все сообща? Разговор происходил в четверг, и мы встретились здесь. Он сказал, что приходит сюда каждый четверг - подышать свежим воздухом, поглядеть на ребятишек. Я не поверила ему, но почувствовала себя очень счастливой.
- И это все, что он сказал насчет того, зачем приходит сюда?
- Как-то раз он еще сказал, что они перед ним в долгу - за время, которое он затратил.
- Кто в долгу?
- Посольство. Что-то там такое Роули отнял у него и передал кому-то другому. Какую-то работу. И теперь вместо этого он приходит сюда. - Она покачала головой с неподдельным восхищением. - Он упрям как мул, - сказала она. - "Они в долгу передо мной, - твердил он, - я беру то, что мне положено. Только так и можно жить",
- Мне кажется, вы говорили, что он не охотник до отвлеченных рассуждений.
- Он не любил вдаваться в высокие материи. Тернер промолчал.
- Мы немного погуляли, поглядели на реку; на обрат ном пути мы шли, взявшись за руки. А когда уже собрались уезжать, он вдруг сказал: "Я же забыл показать вам фен!" А я ответила: "Какая жалость! Значит, нам придется встретиться здесь еще раз в следующий четверг, не так ли?" Он был безумно шокирован. - Она заговорила, передразнивая его: в голосе звучала и насмешка, и что-то теплое, интимное - казалось, что она не столько старается изобразить это для Тернера, сколько вспоминает все для себя самой. - "Но моя дорогая, миссис Брэдфилд…" А я сказала: "Если вы придете в следующий четверг, я позволю вам называть меня Хейзел". Я шлюха, - сказала она. - Вот что вы сейчас подумали.
- А потом что было?
- Каждый четверг. Здесь. Он оставлял свою машину у подножия холма, а я ставила свою на дороге. Мы были любовниками, но никогда не лежали в постели. Старались быть благоразумными. Иногда он говорил, иногда молчал. И часто показывал на свой дом на том берегу реки - так, точно хотел продать его мне. Мы бродили по тропинкам с холма на холм, чтобы получше рассмотреть его со всех сторон. Я стала поддразнивать Лео однажды: "Ты как сатана. Показываешь мне свое царство". Ему это не понравилось. Он никогда ничего не забывает, понимаете? Это оттого, что ему пришлось пережить. Он не любил, когда я говорила о зле, о страданиях… Он познал все это слишком глубоко.
- А что было потом?
Голова ее поникла, улыбка сбежала с губ.
- Потом - постель Роули. Однажды в пятницу. В Лео еще жил мститель, он еще не до конца освободился от этого. Он всегда знал, когда Роули должен был куда-нибудь уехать: узнавал через транспортный отдел, заглядывал в журнал агента по покупке билетов. И говорил мне: на следующей неделе он уезжает в Ганновер… Он уезжает в Бремен.
- А зачем Брэдфилд туда ездил?
- О господи! Посещал наши консульства. Лео зада вал мне тот же самый вопрос - а откуда я могу знать? Роули никогда мне ничего не говорит. Порой мне казалось, что он просто ездит за Карфельдом по всей Германии: он всегда оказывался там, где происходили их сборища.
- И с той поры так оно у вас и шло? Она пожала плечами.
- Да. Потом так и шло. Всякий раз, когда нам это удавалось.
- А Брэдфилд знал?
- О боже! Знал? Не знал? Вы хуже немцев. И да, и нет. Вы хотите, чтобы вам на все наклеили ярлыки? Есть вещи, с которыми этого нельзя делать. Есть вещи, которые как бы не существуют, пока о них не сказано вслух. Никто на свете не понимает этого так, как Роули.
- Черт подери, - пробормотал Тернер. - У вас на все есть ответ. - И тут же вспомнил, что сказал Брэдфилду то же самое три дня назад.
Она пристально смотрела прямо перед собой сквозь мутное ветровое стекло.
- Какова цена людям, всему вообще? Дети, мужья, служебная карьера… Вы потонете - скажут: неизбежная жертва. Вы сумеете выплыть - и вас назовут сукой.
Нет, вы отдайте себя на заклание. А во имя чего?
-Знал он?
Тернер схватил ее за плечо.
- Он знал?!
Слезы заструились по ее лицу. Она смахнула их рукой.
- Роули - дипломат, - проговорила она наконец. - Искусство жить на грани возможного - в этом весь Роули. Уметь ограничивать цель, дисциплинировать ум и чувства. "Не будем горячиться. Не будем называть вещи своими именами. Не будем вдаваться в обсуждение, если не знаем заранее, чего хотим достичь". Он не может… выйти из себя: ему это не дано. У него нет ничего, ради чего стоило бы жить. Кроме меня.
- Но он знает.
- Вероятно, да, - сказала она устало. - Я никогда не спрашивала его. Да, он знает.
- Потому что это вы заставили его возобновить договор, вы? В декабре прошлого года. Вы добились этого от него.
- Да. Это было ужасно. Совершенно ужасно. Но ведь нельзя же было этого не сделать, - сказала она так, словно имела в виду какую-то высшую цель, понятную им обоим. - Иначе бы он распростился с Лео.
- А Лео хотелось остаться здесь. Вот для чего вы ему понадобились.
- Лео сошелся со мной по расчету. Потому что он мог использовать меня. Он остался со мной, потому что полюбил меня. Вы удовлетворены?
Тернер ничего не ответил.
- Он никогда об этом не говорил. Я уже объясняла вам. Он никогда не произносил высоких фраз. "Еще один год - это все, что мне нужно, Хейзел. Только один год. Еще один год любить тебя, еще один год, чтобы взять у них то, на что я имею права. Еще один год после декабря, и тог да я уеду. Они даже не понимают, в каком они передо мной долгу". Словом, я пригласила его к нам на коктейль. Для встречи с Роули. Это было давно - прежде, чем пошли сплетни. Мы были втроем, я сделала так, чтобы Роули приехал а тот день домой пораньше. "Роули, это Лео Гартинг; он работает где-то там у тебя и играет на органе в часовне". "Да, разумеется, мы знакомы", - сказал Роули. Мы поговорили о том о сем. Об орехах, поступивших в наш спецмагазин. О весенних отпусках. О том, как бывает летом в КЈнигсвинтере. "Мистер Гартинг приглашает нас к себе на обед, - сказала я. - Как это мило с его стороны, не правда ли?" На следующей неделе мы отправились в КЈнигсвинтер. Он угощал нас разными разностями: миндальным печеньем с муссом, кофе с халвой. Вот и все. - Что все?
- О господи, неужели вы не понимаете? Я показала его! Я показала Роули, чего я хочу, кого он должен мне дать!
Больше уже ничто не нарушало тишины. Грачи, словно часовые, торчали на едва колеблющихся ветках, и даже легкий ветерок не шевелил их перьев.
- Они тоже спят стоя, как лошади? - спросила она. Повернувшись, она поглядела на него, но он ничего не ответил.
- Он не выносил тишины, - мечтательно проговорила она. - Тишина его пугала. Наверно, потому он так любил музык у и так любил свой дом - этот дом всегда был полон каких-то звуков. В нем даже мертвый не уснул бы. Не то что Лео.
Она улыбнулась, охваченная воспоминаниями.
- Он не жил в нем, он обживал его и оснащал, как корабль. Всю ночь напролет он бегал по нему сверху вниз и снизу вверх - то закрывал окно, то прилаживал ставню или еще что-нибудь. И такой же была вся его жизнь. Тайные страхи, тайные воспоминания - то, о чем он никогда не говорил, но считал, что каждый должен понимать сам. - Она зевнула. - Он уже не придет, - сказала она. - Он не любит темноты.
- Где он сейчас? - настойчиво спросил Тернер, - Чем занимается?
Она молчала.
- Послушайте, он ведь нашептывал вам на ухо по ночам, выхвалялся перед вами, говорил, что переделает мир на свой лад. Рассказывал вам, какой он хитрец, какие проделывает штуки, как обводит людей вокруг пальца!
- Вы глубоко заблуждаетесь. Вы совершенно не понимаете его.
Тогда расскажите мне!
- Да нечего рассказывать. Ведь существует заочная любовь, по переписке. А он как бы сносился со мной из другого мира.
- Из какого мира? Из Москвы, черт подери, из мира борьбы за мир?
- Я так и знала. Вы примитивны. Вам нужно, чтобы все линии сходились в одной точке и все цвета не имели оттенков. У вас не хватает мужества слышать полутона.
- А у него хватало?
Казалось, мысли ее были уже где-то далеко.
- Бога ради, уедем отсюда наконец, - сказала она резко, словно Тернер удерживал ее.
Ему пришлось долго толкать машину вниз по склону, пока не затарахтел мотор. Когда они понеслись вниз с холма, Тернер заметил, что черный "оппель" развернулся на площадке и поспешно двинулся следом за их машиной, соблюдая обычную дистанцию - ярдов в тридцать.
Она привезла его в Ремаген, в один из больших отелей на набережной. Хозяйка отеля, пожилая дама, усадив ее, ласково похлопала по руке.
- А где же этот маленький господин, - осведомилась она, - который был всегда так любезен и мил, курил сигары и изъяснялся на таком превосходном немецком языке?
- Он говорил с акцентом, - пояснила Хейзел Тернеру. - С легким английским акцентом. Он его специально усвоил.
На веранде было совершенно пусто, только в углу сидела какая-то молоденькая парочка. Присев к столику у окна, Тернер увидел, что "оппель" притормаживает у тротуара внизу, на набережной. Номер машины был уже другой, но лунообразные лица за стеклами - все те же. У Тернера мучительно болела голова. Отхлебнув виски, он сразу почувствовал тошноту. Он попросил воды. Хозяйка принесла бутылку местной минеральной воды и рассказала ему о всех ее полезных свойствах. Они поили этой водой раненых и в первую, и во вторую мировую войну, сказала она; тогда в их отеле располагался пункт первой помощи; всех, кто был ранен при переправе через реку, доставляли к ним.
- Он должен был встретиться со мной здесь в прошлую пятницу, - сказала Хейзел, - и повезти меня к себе домой обедать. Роули уезжал в Ганновер. В последнюю минуту Лео позвонил, что не придет. В четверг вечером он опоздал на свидание. Я не особенно встревожилась. Случалось, что он не приходил вовсе. Иногда задерживался на работе. Все уже стало немножко по-иному. Примерно с месяц назад. Сначала я думала, что у него другая женщина. Он вдруг начал исчезать из Бонна…
- Куда он исчезал?
- Один раз в Берлин. Потом в Гамбург. В Ганновер. В Штутгарт. Так он говорил, по крайней мере. Совсем как Роули. Я никогда не знала наверняка. Он был не слишком откровенен. Совсем не похож на вас.
- Итак, он появился с опозданием. В прошлый четверг. Дальше!
- Он обедал с Прашко.
- В "Матернусе"! - вырвалось у Тернера.
- Произошел "обмен мнений". Это один из леоизмов. Этакая неопределенность, уклончивость - можно понять и так, и этак. Как сослагательное наклонение - к нему он тоже прибегал с охотой. Словом, обмен мнений. Он не сказал, по поводу чего. Он казался озабоченным, словно его тяготило что-то. Я уже слишком хорошо его изучила, чтобы пытаться развеселить, вывести из этого со стояния; мы просто немножко погуляли. А они следили за нами… И я поняла, что это и есть то самое.
- Что - то самое?
- Он получил год, который был ему нужен. И нашел то, что искал - бог весть что это такое. - а теперь не знал, как ему поступить. - Она пожала плечами. - А я тем временем тоже разобралась в себе. Но он об этом так и не узнал. А ему стоило только поманить меня пальцем, и я бы бросила все и ушла с ним. - Она глядела вниз на реку. - Никакие дети, мужья, ничто на свете не остановило бы меня. Ничто, позови он меня только.
- Что же такое он нашел? - понизив голос, прохрипел Тернер.