Бык вновь взревел, коротким движением могучей головы стряхнул с рогов кметей и встретился с князем лицом к лицу.
Но было поздно.
Князем уже двигала могучая сила божества, его руками сегодня водил сам Велес. Княжьи кулаки сомкнулись на рогах лесного витязя, бык рванулся, освобождая голову, попавшую в новый полон - всуе! Князь неуклонно гнул голову быка к подножию Велесова капа, и, наконец, одним рывком швырнул зверя на колени и, крутанув рога, сквозь торжествующий рёв толпы и шум крови в ушах услышал противный хруст сломанных шейных позвонков быка.
Зубр ещё не понимал, что он уже мёртв, он ещё свирепо, со свистом дышал сквозь полнящиеся пузырчатой, кипящей кровью ноздри, ещё рыл землю копытом, цепляясь за случайную выбоину в гладко утоптанной земле двора. Но он был уже мёртв, он уже был на горбатом радужном мосту, и видел сквозь розовый туман в глазах огромную фигуру Лесного Властелина, Владыки Зверья, рогатого и закутанного в медвежью шкуру.
Князь коротким движением вырвал из ножен длинный обрядовый нож (не стальной нож, кремнёвый, прадедовского обычая!) и перерезал становую жилу быка. Кровь хлестнула к подножью капа, обагрила землю и дерево. Могучие ноги зубра подкосились, он грузно повалился и грянулся оземь - дрогнула земля, дрогнул кап. Князь едва успел отскочить, выпустив огромную бычью голову.
Не бойся, малыш, - сказал тихо Владыка, и зубр несколько раз крупно вздрогнул и затих, щедро траву поливая кровью.
Он стоял, глядя странным взглядом в огромные фиолетовые глаза, полные медленно остывающего огня и нечеловеческой злобы.
Огромная сила, данная князю на миг, уходила, оставляла его, и Всеслав даже пошатнулся на миг - таким слабым он казался сам себе теперь, после того, как Владыка Зверья оставил его. Но Он всё время был здесь, рядом, и Он не позволил князю упасть. Всеслав ясно ощутил незримую руку на своём локте и выпрямился на слабых подгибающихся ногах.
И услышал торжествующий рёв народа окрест, и птичий грай, - встревоженная птица стаями реяла над лесом, не в силах понять, с чего так орут эти двуногие. И пугала птицу огромная, надмирная сила, коя сейчас сгустилась над этим лесом…
Волхв зачерпнул густую горячую бычью кровь обеими руками, и Всеслав, понимая, ЗНАЯ, что будет дальше, послушно склонил голову. Кровь потекла по лбу, по лицу, тёплыми струйками стекая по волосам и щекам.
И тогда князь, наконец, оборотился. И успел увидеть над вершинами леса полутень-полупризрак - огромное бородатое лицо, неуловимо переходящее в медвежью морду, могучие турьи рога, лёгкую улыбку и одобрительный взгляд нечеловечески мудрых проницательных глаз.
- Возьми узду… - обронил Славимир коротко. Они уже снова были в храме. У ног Перуна, которые как-то незаметно сливались с дубовым столбом - кап словно вырастал из дерева - лежала уздечка, отделанная изузоренным серебром. Была ли она до сих пор альбо нет - князь не мог бы сказать уверенно даже сам наедине с собой. Дорогая работа, и каждый узор наверняка что-то значит - не всем дано ведать древние резы и письмена, только волхвам. Даже князь знал только некоторые из них.
Воля Велеса была явлена сразу же, теперь осталось узнать только волю Перунову.
Всеслав невольно поднял глаза, встретился взглядом с глазами Перуна - на гранях рубинов дробились отсветы огня на жаграх. В душу вдруг вступило что-то могучее, что-то неведомое до сих пор распахнулось перед князем, он ощутил в себе силу и уверенность.
Присутствие чего-то неведомого, непознаваемого, тут же сгинуло, оставив ощущение силы.
Уздечка оказалась довольно тяжёлой - взнуздать придётся сегодня отнюдь не простого коня.
Впрочем, обуздывать коня Всеслава не допустили - Славимир взялся сделать это сам.
- Тебя, княже, он к себе и не подпустит, уж не посетуй, - сказал волхв, и князь отступил со странным, смешанным чувством облегчения и разочарования.
Вскоре коня вывели, и Всеслав восхищённо присел. Вороной жеребец, истинный Перунов скакун (только крыльев не хватает!), чёрный, как смоль, без единого белого пятнышка, танцевал на тонких длинных ногах, норовисто бил по земле некованым копытом, тряс гривой, горделиво выгибал шею и свирепо косил налитым кровью круглым глазом. Видно было, что этот конь никогда не носил на себе седока. Никого из людей.
Всеслав безбоязненно протянул коню ломоть хлеба, посыпанный крупной солью - любил коней. Жеребец недоверчиво покосился, фыркнул, но руки не укусил и хлеб принял, щекотнув княжью ладонь жёсткими волосками на мягких бархатных губах и тёплым дыханием. Князь взялся за уздечку. Трое младших волхвов уже уложили коню под ноги короткие тяжёлые копья, и все затаили дыхание.
Первое копьё конь переступил легко и уверенно. Второе - с каким-то колебанием, словно что-то почуял. Косил на князя налитым кровью взглядом, но - шёл.
А потом - упёрся.
Гневно захрапел и заплясал, задирая голову. Наконец, дал всё же себя понудить, шагнул… споткнулся о копья и едва не упал на колени. Волхвы и гридни дружно ахнули, конь испуганно прянул, вырвал узду из рук князя. Но его уже никто не ловил. Волхвы дружно кинулись разглядывать след. Славимир несколько мгновений глядел на следы конских копыт с обеих сторон от копья - правым копытом конь переступил, а левым - недошагнул. Наконец, волхв поднял голову, встретился глазами с вопрошающе-испуганным взглядом князя и мрачно-утвердительно кивнул.
2. Словенская земля. Новгород. Весна 1065 года, травень
Первый солнечный луч пробрызнул багряным золотом по окоёму, и почти тут же по городу запели петухи - третьи за нынешнюю ночь. Небо над окоёмом побагровело, а над этим румянцем уже наливалась ярким хрустальным светом утренняя весенняя лазурь, вытесняя остатки ночных сумерек.
Князь Мстислав Изяславич встречал рассвет по своей давней привычке, сидя на баляснике узорного резного гульбища княжьего, отцова - да нет, теперь уже давно не отцова, а его, Мстиславля! - терема. Он любил встречать рассвет, любил дивоваться городом, что вольно раскинулся над пологими берегами Волхова-Мутной, длинной чередой заполняя откосы, вздымая гряды бревенчатых стен над мутной водой великой реки. Любил ещё с тех времён, когда княжичем был. Любил и сейчас, новогородским князем будучи, когда отец - на великом столе киевском.
Мстислав Изяславич криво усмехнулся. Князь великий! Дед Ярослав Владимирич, великим князем будучи, всю Русь одержал в руках, а отец… В Чернигове Святослав, на Тьмуторокани - Глеб Святославич. В Переяславле - Всеволод. В Полоцке - Всеслав, на Волыни - Ростислав. Да тут ещё Ростислав и на Тьмуторокани уселся, Глеба согнал…
Князь Мстислав тряхнул головой, отгоняя вздорные мысли - до сих пор не доводилось оспаривать волю покойного деда, рассадившего их по столам в городах. Ведь верно рассудил он - никого без стола не оставишь, неприлично то для князя. Даже и у Всеслава Полоцк отнять было бы нелицеприятно и неправильно, хоть тот и вовсе - изгой из изгоев.
Послышался голос из-за спины:
- Прости, княже…
Князь обернулся и встретился глазами с острым - уколоться можно! - взглядом ближнего гридня. Из-под светлых нерусских бровей глядели холодные серые ливские глаза.
- Чего там стряслось, Тренята? - невольно встревожился Мстислав, словно что-то почуя. На деле белобрысого гридня звали Тройнатом, но он давно уже навык к словенскому назвищу, которым его кликали и князь, и товарищи.
- Кметь Ярун из Полоцка воротился, княже, - гридень глядел непонятно. - К тебе просится, Мстиславе Изяславич.
Князь нахмурился - не любил чего-то не понимать. Яруна он сам посылал в Полоцк с мало значимым делом, как обычного гонца, но с тайным поручением. Ярун не должен был воротиться так скоро.
Послать Яруна в Полоцк князя Мстислава подвигло не простое любопытство, а вернейшее чутьё. Что-то казалось ему не так в этом княжестве.
Кривская земля изначально была отрезанным ломтем - с самых первых князей. Ни Ольг, ни Игорь не смогли подчинить Полоцка, а Князь-Барсу Святославу Игоричу с его южными делами было не до кривской земли. Владимир на короткое время сумел-таки охапить и Полоцк, и Витебск, но уже его сын Изяслав с Рогнедой вкупе Киев в медное пуло не ставили. А Брячислав, нынешнего князя отец, и обособился, и даже на рати стоял против деда Мстиславля, Ярослава Владимирича.
Всё это было известно и привычно, и дело было совсем не в этом.
Полоцкий князь был вполне дружествен и Киеву, и Новгороду, хотя в новогородской боярской господе многие помнили взятие Новгорода от его отца Брячислава сорок лет тому. Любой купец из Киева альбо Новгорода в полоцкой волости мог торговать как у себя дома (плати только известное мыто), любой посланник киевского альбо новогородского князей встретил бы в Полоцке самый радушный приём, у полоцкого князя в Киеве было собственное подворье, но!..
Мстиславу в Новгороде было виднее, чем даже великому князю в Киеве.
В Полоцке что-то готовилось. Сам князь на язычнице-ведунье женился, а епископ Мина вовсе вожжи из рук выпустил. Альбо - вырвали?! А собор Святой Софии - стоит! А ведь это заявление на власть - не меньшее, чем в Киеве альбо Новгороде!
В воздухе пахло войной…
Тренята глядел на господина с равнодушной готовностью к любому указанию.
- Где он? - князь уже начал нетерпеливо притопывать ногой.
- В гридне сидит, тебя дожидается, - Тренята помог князю накинуть на плечи лёгкую суконную свиту, сберегая от утренней прохлады. - Видно, и впрямь что-то срочное.
Тренята сидел на лавке возле увешанной оружием стены, спокойно прикрыв глаза, скрестив руки на груди и совершенно не обращая внимания на то, как беспокойно мечется по гридне взад-вперёд Ярун - гибкий и быстрый кметь в роскошной сряде: серебром шитая ферязь, красная шапка с высоким верхом и бобровой опушкой, зелёные сафьяновые сапоги. Кого иного за такой наряд Тука альбо кто иной, презрительно губы скривя, щапом бы обозвал, а вот с Яруном - не так. Больно уж толков в бою был кметь Мстиславль. Только всё одно не понимал Тренята, как можно при таком войском талане так любить роскошь.
Князь быстро вошёл в палату, и, хоть и обык за пять лет княжения к почестям, подивился, как мгновенно изменились оба - и гридень, и кметь. Тренята открыл глаза и неспешно поднялся на ноги, чуть склонив голову, блюдя одновременно и свою, и княжью честь. Ярун легко развернулся на каблуках навстречь великому князю, быстро поклонился, сдёрнув шапку и тряхнув длинным чубом на бритой голове.
Мстислав Изяславич махнул рукой, дозволяя садиться обоим. Тренята всё так же неспешно сел обратно на лавку. Ярун чуть насмешливо покосился в его сторону - на рати, дескать, так же шевелиться будешь, воевода? Но смолчал, не только уважая годы, но и зная - когда надо, Тренята умеет двигаться ой как быстро. Сам же кметь, хоть и перестал бегать по гридне, но сесть не пожелал - отошёл в сторону, прижался спиной к изразцовой, разноцветной литой глины печи. Впился глазами в князя и воеводу.
- Говори, кмете, - Мстислав уселся на скамью и опёрся локтем на стол. - Что за вести такие срочные, что ты в княжий терем ни свет, ни заря прискакал?
Ярун встал, и князь поневоле залюбовался. Рослый кметь с бритым наголо подбородком и длинными усами, бритоголовый, с чупруном. Так сейчас уж многие и не ходят, многие бороды носят, да волосы в кружок. Уходили в прошлое те времена, когда знатному вою обязательно было брить голову да бороду, чупрун оставлять, на Перуново обличье равняясь.
- Плохие вести, княже, - Ярун по давней привычке принялся играть цветными кистями пояса.
- Насколь плохие?
- Совсем плохие, Мстиславе Изяславич, - под пристальным взглядом Треняты кметь уронил кисточки и выпрямился. - Неподобь какая-то в Полоцке творится. Первое - епископ в городе даже голоса возвысить не смеет, живёт у князя в терему мало не как пленник. Службы в соборе проходят постоянно, да только градских на них ходит - горсть. А бояре, которые к службе ходят, у князя полоцкого не в чести, в терем не званы.
Мстислав покосился на гридня, а Тренята только молча пожал плечами - дела церковные его никоторым боком не касались, он и сам был недавним язычником, крещён был только пятый год всего.
- Второе, - сказал Ярун, охмурев ликом. - В Полоцке полно ратных, с оружием - боярские дружины да городовая рать. Не то, чтоб готовы в любой миг выступить, да только ведь нету дыма без огня.
- Но это ещё ни о чём не говорит, - заметил князь, подавляя улыбку. Воевода недовольно засопел, но наклонил голову, соглашаясь непонятно с кем - то ли с князем, то ли с кметём. Скорее всего, всё же с кметём. Мстислав Изяславич закусил губу. Он был ещё молод, по двадцать четвёртой весне всего, а только и он понимал, что большого числа воев долгое время в городе не удержать - кормить станет нечем. Им придётся дать какое-нибудь дело. И какое же дело может дать своим воям князь Всеслав Брячиславич?
- При мне князь несколько раз куда-то исчезал из города всего с двумя-тремя кметями, - Ярун почти кричал. - К князю в терем ночами таскаются какие-то подозрительные люди в серых плащах до пят!
- Самый удобный способ скрыть лицо и одежду, - буркнул Тренята. - Ты никак ночью и в княжий терем лазил?
- Да зачем? - Ярун уже успокоился и перевёл дух. - И так видно. Я там ночью прогуляться вышел, а никому ведь не запрещено возле княжьего терема гулять.
- И потом… - он помолчал несколько мгновений. - По Полоцку и всему княжеству ходят упрямые слухи, что князь Всеслав избран древними богами, - кметь размашисто перекрестился, ограждая себя от бесов, которых невегласы богами зовут. - Избран для того, чтоб восстановить старую веру.
Вот оно! Мстислав Изяславич приподнялся в кресле, вцепясь в подлокотники. Вот оно!
- Тысяцкий Полоцка постоянно привечает сбегов из наших земель - невегласов-язычников, - продолжал кметь. - Несколько раз я видел, как в княжий терем ходили люди с Варяжьего Поморья - не только купцы.
Мстислав закрыл глаза и откинулся к стене, прижался затылком к гладко выскобленным брёвнам, ощутил приятную прохладу старого доброго дерева.
Вот оно и пришло, - стучало в висках.
В воздухе пахло войной.
- Вестимо, всё это только слова, - гулко отдался в ушах голос Треняты - ливин неплохо говорил по-русски, как и всякий, кто родился поблизости от словенских поселений. А только в речи Треняты всё одно слышалась какая-то странноватая чужинка.
Полоцкая земля становит всё сильнее. Сбеги идут туда постоянным потоком - язычники бегут от крещения и из Новгорода, и из Смоленска, и из Плескова. Придёт время, они, если что, стеной за Всеслава встанут. Князь чуть заметно усмехнулся - в том, что это время придёт, Мстислав Изяславич не сомневался ничуть. Ярославичи этого упрямого изгоя в покое не оставят. Да и сам Всеслав навряд ли успокоится - каково окружение, таков и князь.
Мстислав неуловимо усмехнулся - силён и настойчив полоцкий оборотень.
Мстиславу вспомнилось то, что он слышал про Всеслава до сих пор - упорные слухи, будто рождён полоцкий изгой от волхвования, про Велесову мету, про то, что будто бы ЗНАЕТ полоцкий князь, и волком оборачиваться может. А то и иных обернуть - дружину свою, к примеру, как древлий Волх Славьич.
И ещё вспомнилось - Всеслав сотворил ради своей женитьбы почти два десятка лет тому.
Немногочисленная христианская господа, привыкшая за время правления Брячислава быть в чести, к тому, к что её слово слушалось князем внимательно, при вести о женитьбе Всеслава Брячиславича встала на дыбы.
Как?!
Без нашего совета?!
Невесть кого и откуда?!
Ведьму-язычницу?!
Особо гнобило полоцких вятших то, что Всеслав выбрал себе невесту не из их круга, как то делали и Изяслав, и Брячислав, не из кривской вятшей господы, коя одержала эти земли не только до пришлых киян, но и до Рогволода даже. А этот мальчишка осмелился порушить вековой обычай!
В тех боярах, что хранили прадедню веру, достало чести переступить через собственную спесь - была и у них, как не быть. Да только ясно явленная воля нечестивых языческих богов была для них сильнее. Да и может ли более быть угодна богам иная супруга князя, чем жрица?!
А иные - смирились.
И теперь у Всеславля стола было только трое бояр-христиан, тех, кто сумел понять и принять волю юного полоцкого князя.
Полоцкая земля - последний на Руси оплот невегласов-язычников, - подумалось Мстиславу. А это неправильно… так быть не должно. Не может быть две веры в стране…
Вестимо, Мстислав не думал, что в иных волостях поголовно все христиане… и в городах-то не все. Эвон, и в Киеве на Подоле до сих пор Турова божница стоит - попробуй-ка разори. А уж про Ростов да про Волынь - и помолчать в сторонке бы. А только в городах сейчас власть у христиан, да и князья все христиане. Везде, опричь полоцкой волости. И долго такого Ярославичи не потерпят.
Полоцкие Изяславичи и без того были изгоями и редко появлялись в Киеве, хоть у Всеславля отца, Брячислава и было в Киеве своё подворье. А уж с того, что Всеслав открыто станет на сторону старой веры… а этого ждать не год и не два, считанные месяцы, тем более епископу Мине того и гляди путь из Полоцка укажут, а протопопу Святой Софии Авраамию, с его-то голубиной кротостью души, полоцкого изгоя в руках не сдержать.
Тут, на севере, у Всеслава сила немалая. Кривичи новогородские и плесковские вряд ли против него будут - Всеслав природный кривский князь, в Полоцке его мало на руках не носят.
Да и теперь северная Русь и южная Русь - будто бы две отдельных страны. Строго-то поглядеть, так оно и есть - кривичи да словене совсем отдельный народ. Они все на Варяжское море завязаны, а южные русичи - на Степь. Он-то, Мстислав, в Новгороде редко на Киев оглядывается - а как же иначе, в таком нравном-то городе, который даже сам великий дед Ярослав Владимирич от дани Киеву освободил? Поневоле возгордишься.
Ярославичи сейчас не едины - все трое врозь глядят. Да и есть у них уже одна назола - Ростислав Владимирич. Его хоть Святослав и согнал с тьмутороканского стола, а только Ростислав не отступится… Самая доба и Всеславу вступить…
Сейчас, пока он ещё может совокупить недовольных и выкроить свою державу. Тогда, глядишь, она и станет очагом старой веры. А иначе - пройдёт всего лет сто, и его потомки будут истовыми христианами, креститься на иконы станут.
А если сможет полоцкий князь своего добиться… тогда поток сбегов с христианских земель станет ещё гуще. А стало быть, кривская земля станет ещё сильнее. И… не выйдет ли так, что для Всеслава и киевский стол тогда будет достижим?.. Хоть он и изгой по праву, да только ведь у сильных свои законы и поконы…
И что тогда?
Тридцати лет не прошло, как было большое восстание в ляшских землях против христианства. В урманских землях после смерти Олава Трюггвассона христианство умалилось сильно. Аркона стоит нерушимо, и лютичи вольны, и бодричи! Да и… на Руси - тоже… невегласов полно и в Киеве, и на Волыни, и здесь, в Новгороде… С крещенья-то меньше ста лет прошло. А сто лет - для богов разве это много, прости господи за поминание бесовское? Нас, христиан - горсть!