- Естественно - нет, - согласился он. - Конечно, нет в том смысле, какой вы придаете этому звукосочетанию, нет и быть не может. Всемогущее, всеведущее, определяющее судьбу мира и народов, Всеблагое Провидение - абсурд для вашего мира. Впрочем, и для моего тоже. Но в наших двух Вселенных разные физические законы. И так же легко, как ты в своем мире стоишь на земле, я в своем могу летать меж звезд. Так же, как ты в своем мире помнишь день вчерашний, я помню день завтрашний. Так же непринужденно, как ты можешь прихлопнуть комара, я могу уничтожить планету. Таких как я не очень много, но они есть в моем мире, однако я - главный среди них, первый среди равных. Но в этом, вашем мире, в этой небольшой сфере пространства, очерченной пределами вашего городка и его окрестностями, в этой точке соприкосновения наших Вселенных я - Бог. И потому требую преклонения.
С этими словами он взмахнул руками, как крыльями и заметно увеличился в росте. Но в то же время и тьма, из которой было соткано его тело, стала более зыбкой и чуть попрозрачней, чем была. Повнимательней приглядевшись, Семен увидел, что сквозь ее просвечивают детали интерьера и горящие головешки. В душе сержанта зародилось сомнение. Он поднял с пола кусок стекла и запустил в фигуру Черного. Осколок беспрепятственно пролетел насквозь и с оглушительным звоном вдребезги разлетелся в углу. Тень сразу же съежилась, поникла и простонала:
- Зачем?.. Зачем ты это сделал? Как ты мог усомниться?!.
- Ага, блефуем, значит! - торжествующе усмехнулся Семен. - Значит, никакие мы не черти, не боги, а обычные призраки. Фантомы-с, грубо говоря и мягко выражаясь… - он подобрал с полу палку поувесистей.
- Пока - да, - сознался Черный. - Пока мне в вашем мире мешает чересчур много вещей, и в частности ты, мой двойник, мой створный, моя инкарнация в этом мире. Мои бывшие слуги интригуют против меня, я почти лишился власти, Асгарот, Аред и Хивря хотят посадить на престол Зиланта, моего младшего брата. Я скрываюсь от них. А ведь для полного осуществления реальной власти в своем и вашем мире мне не хватает малого - лишь создания с идентичной мне плотью. Схема проста - мой дух и твоя плоть. И, соединившись, мы с тобой…
- Но-но! - Семен отшатнулся. - А с моим, личным духом что же станется?
- Он сольется с моим. Да не пугайся ты так - ничего страшного с тобой не произойдет, внешне ты останешься таким же, но станешь совершенно иным существом - божественно мудрым, могущественным, всесильным… - с каждым словом черная тень надвигалась все ближе и ближе.
- А ну - сгинь! Пропади! - прикрикнул на него Семен и вдруг, неожиданно для самого себя перекрестился.
Призрак сразу же отдалился, уменьшился в размерах, побледнел и обиженным тоном проговорил:
- Зря ты это, створной, напрасно на меня суеверием давишь. Один, другой раз это сработает, но ведь не вечно же! Что ж я, по-твоему, один такой? Все наши сейчас в ажиотаже, бегают, разыскивают тела створных или схожих. Или ты думаешь, одного тебя Боб на этой картине представил? Все вы, весь город там изображен. Потому-то многие сейчас уже имеют реальную силу. И неудобно будет, если они, слуги, будут с телами, а я - без. Пойми же, обстоятельства вашей жизни круто изменились, прошлого вам не вернуть. Две аналогичные силы не могут бесконечно состоять в равновесии, рано или поздно чаша весов сдвинется и потянет в другую сторону. В данный момент - в нашу. Наша Вселенная проникает в вашу, и выиграет тот, кто это вовремя поймет и примет правила игры. Нет, я не пугаю тебя, но знай, я - бессмертен, ты со мной - тоже, в одиночку же тебя сможет придушить любой, самый завалященький демон. И он сделает это, чтобы лишить меня тела. Но не думай, что отделаешься от него так же легко, как в первые дни, когда Соприкосновение только началось. Сегодня мы - уже реальность. Взгляни!
По мановению его руки стена здания растворилась в воздухе, и Семен увидел грандиозный город, именно тот, который являлся ему во сне. Но на этот раз, наяву, он казался в сотни раз прекраснее и страшнее. Внешне это был до какой-то степени все тот же ветхозаветный Букашин, но в качественно иной, новой ипостаси. Прежде всего, он был расположен не на плоскости, а внутри огромной сферы, причем сферы прозрачной, ибо видно было, как дома растут в ту и в другую сторону. Чем-то внутренность этой сферы напоминала пещеру, ибо сверху, подобно сталактитам, росли строения шпилями вниз, нечто вроде старинных готических замков. Снизу же, наподобие сталагмитов вперемежку поднимались дворцы, дома и хаты, причем, многие наклонены настолько отвесно, что невольно напрашивался вопрос, а как они в силах удержаться на такой крутизне. Однако задать его Семен не успел, Черный ответил за него:
- Центробежная сила. Наш мир - сфера в сфере. Один из бесчисленных атомов, бесчисленных молекул, бесчисленных клеток, бесчисленных органов и тканей организма нашего мироздания. Приди в него - и стань властелином сферы. Сейчас ты видишь то, что произошло с одним лишь, вашим городом, но вскоре то же самое случится и со всей вашей округой, со страной, со всем миром. Поторопись же, чтобы не остаться не у дел в этом, новом мире, - с этими словами призрак побледнел и начал медленно растворяться в воздухе.
- Но… постой, погоди, а люди, что же с людьми-то станется? - закричал вслед ему Семен.
- Люди… - послышался голос в глубине его сознания. - Хм… Лю-ди… Ах да, нам-то до них какое дело? Вы ведь так плохо приспособлены для ирреального мира, хотя… в общем-то нынешняя жизнь неплохо подготовила вас к нему. Но ты не волнуйся, мы постараемся сохранить популяцию хотя бы в чисто познавательных целях…
После этого тьма, составлявшая фигуру Черного, окончательно рассеялась. Тут только Семен обнаружил, что стоит перед грандиозным живописным панно в торце райкомовского холла. Оно было написано Бобом в те времена, когда он еще не был Кисоедовым, а всего лишь начинающим живописцем-самоучкой, и послужило решающим основанием для направления его горсоветом в Академию Художеств. Там при виде эскиза этого панно ойкнули, но срезать Боба не решились. Панно было написано по заказу и личному проекту Бузыкина, тогда бывшего секретарем райкома, который дневал и ночевал возле стены, пристальным взором и советами сопровождая каждый мазок художника. На этой грандиозной плоскости размерами 17 х 32 метра был в полный рост изображен Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного совета СССР Леонид Ильич Брежнев, выписывающий партбилет № 000000001 товарищу Ленину. Рядом, с собачьим преданным блеском в глазах Алиев держал наготове пресс-папье, живые мощи Суслова зорко и пристально поблескивали очками, Громыко, будто целиком разжевавший лимон, держался подле Черненко, который обменивался оценивающими взглядами с Андроповым, Кирилленко поглядывал вдаль, как бы провожая вдаль самолет, на котором удрал в загранку его сынок, Рашидов и Кунаев как сиротки держались рядышком, поодаль от других, как бы предчувствуя нелегкое свое будущее, Соломенцев же, Гришин и Щербицкий, стоя в центре, образовали живописную триаду в позе трех античных граций, очевидно уверенные в том, что успешно минуют все возможные политические бури, которые могут затронуть корабль партии в житейском море. Набегающие снизу юные пионеры протягивали членам Политбюро букеты роз. Неподалеку от этой группы, скромно потупившись с указкой в руке подле плана ГОЭЛРО стоял сам вождь мирового пролетариата, чем-то похожий на захваленного педагогом ученика, смущенного неожиданным поощрением. Чуть правее Карл Маркс и Фридрих Энгельс протягивали ему толстенный фолиант "Капитала", а немного повыше Сталин тыкал правою рукой в небеса, где танки с тачанками и самолетами проносились мимо Днепрогэсовских турбин. Далее, как бы символизируя преемственность поколений, хлипкие очкарики протягивали к Политбюро колбы с химреактивами, сисястые колхозницы - бидоны с молоком, колхозники - охапки кукурузы вперемешку с пшеничными колосьями, фруктами, овощами и еще черт-те чем еще, сталевары с гипертрофированными бицепсами грозили кувалдами неведомым врагам. С противоположного же края панно к нашим доблестным пролетариям тянули скованные цепями руки забитые и замордованные несчастные труженики Америки, Европы и Азии, умоляя поскорее вырвать их из лап империализма. Немало дней и ночей, подменяя Мошкина, провел Семен на дежурстве в холле райкома, старательно оберегая его деятелей от всяческого беспокойства со стороны пришлого элемента, и за это время успел досконально изучить Бобово творение, содрогаясь, с одной стороны, от его композиции и замысла, и в то же время отдавая должное незаурядному мастерству Боба-живописца.
Однако теперь то ли огонь повышелушил краску, то ли вода, вылившаяся из прорванного трубопровода размыла ее, то ли пятна копоти легли так неудачно, но при всем внешнем сходстве мимика нынешних героев картины переменилась до неузнаваемости. Лицо вождя приняло страдальческое выражение, он теперь походил на двоечника, уличенного в списывании с чужой тетради, причем в списывании ошибочном. Стол, за которым прежде сидел Брежнев, выгорел и обнаружился карандашный эскиз на белой грунтовке, так что прежний Генеральный казался изображенным как бы со спущенными штанами. Лица же его коллег по Политбюро казались украшенными фингалами и вообще измазанными в дерьме. Огонь слизал том "Капитала" и оба основоположника диалектического материализма стояли с протянутыми ладонями, как на паперти. Удивительная причуда стихии цепи на руках узников капитала превратила в баранки автомобилей, кольца колбасы и банки с пивом. Победивший же пролетариат гнул спины у сохи и мотыги. Больше всего же поразила Семена фигура Сталина. Похоже было, что он повис в воздухе, вцепившись рукою в ствол танка и жалостливо поглядывая на одного из юных пионеров с пятном на высоком лбу, который замахнулся на него букетом цветов, ныне весьма походившим на розги.
Неужели все это огонь натворил случайно? Или был в том тайный умысел художника, специально положившего такие краски, чтобы огонь и вода возымели желаемое действие?
В определенный момент Семена посетила мысль, что, принадлежа кисти Боба, и эти деятели прошлого могут сейчас сойти со стены. Однако он вовремя сообразил, что, как правило, оживает лишь то, во что люди действительно веруют, а потому, поразмыслив немного у этой картины, Семен вышел из разоренного здания.
XII
Очевидно, законы природы действительно менялись коренным образом, поскольку, когда Семен вышел на площадь, был вечер и вполне возможно, что вечер следующего дня. Однако не менее возможным было и то, что сменился он днем или утром, и потому надо было готовиться ко всякой неожиданности.
- Граждане-товарищи! - зычный голос Заплечина далеко летел над толпой. Семену эта сцена показалась взятой из фильма "Обыкновенный фашизм" - тысячи людей с факелами напряженно вглядывались в лицо лидера, будто ожидая от него скорейшего и немедленного чуда. Факелов было великое множество, каждый, выходя из дому, прихватывал с собой свечу ли, лучину или палку, обмотанную тряпкой и окунутую в керосин. Пиджаки и штаны молодежи топорщились от бутылок с зажигательной смесью, роль которой успешно выполнял бензин или растворитель, с приделанными фитилями, считалось, что единственно огонь может отпугнуть нечисть, и вера в это была так сильна, что действительно помогала. Безо всех этих предосторожностей, равно как без икон, крестов и святой воды выходить из дому считалось равносильным самоубийству.
- Токмо что, - вещал Заплечин, усиленно подделываясь под простонародный говор, - воротился с поля брани наш храбрец-удалец буй тур Евсей-свет Дементьевич. Храбро и беззаветно стражалси он с ворогом нашим лютым Змеем, знач, Горынычем. И как думаете, кем он на самом-то деле оказался? Еремой Полбашки!..
Толпа ахнула и загомонила. Заплечин успокоил ее жестом.
- Вот каку погану змеюку взрастил на своих грудях наш в целом здоровый коллектив. И ентот же Еремка-христопродавец выдвинул нашему родимцу-защитнику ультиматум своей неправедный, о коем я и попрошу рассказать виновника нынешнего, так сказать, торжества. Здрасьте-пжалте, товарищ Горелов, - он пригласил подполковника. - Гой вам, как говорится, еси.
Непривычный к выступлениям Горелов поднялся на прицеп с опущенными бортами, игравший роль импровизированной трибуны, подергал на себе робу, снял и повертел в руках свою никелированную каску, потом махнул рукой и сказал:
- Факт есть факт, граждане, пенопропилометилсульфанилазин у нас кончился. Нет его ни на складе, ни на базе, я проверял. Хоть режьте меня на части, а кончился.
- Ну и что? - спросили из толпы. - Ты по делу давай говори.
- А я по делу и говорю. Кончился - и все тут. А без него какая пена? Чем его, гада, тушить? И чихал на нас этот Еремка с пожарной каланчи тем более, что вода не льется, насосы не сосают, свету нет, связи - нет, даже аккумуляторы не работают…
- Даже спирт не пьянит! - возмущенно поддержал его Ююка. - Я вон только что поллитру вдул - и хоть бы хны!..
- А тебе бы только дуть! - заворчали бабы, но подполковник подтвердил:
- Это все, товарищи, исторический факт. Ну, короче, когда скисла моя пушка, засучил я рукава и пошел было ему морду бить, оказалось, что Еремка с толпой своих подручных, они на нашу драку смотрели и кайф, грубо говоря, от этого зрелища моральный получали. А потом этот Еремка, который, как выяснилось, был вполне нормальным и назвался змеем Зилантом, так что подозреваю, что он все эти годы являлся агентом одной иностранной державы и выполнял у нас спецзадание, словом, этот самый Зилант потребовал у нас выкупа. Так и сказал: откупитесь от нас и мы вас больше трогать не будем.
- По скольку скидываться? - подал голос Гришка Семужкин.
- Да погодь ты скидываться, послухай сперва, что люди гуторють, - оборвал его Макар Анатольевич.
- В любом случае, как ни крути, а шапку по кругу пускать надо, - тяжко вздохнули мужики.
- Да, запускай - не запускай, а что туда класть? - отвечали им другие. - У нас, например, денег нет, может, у вас…
- А че у нас? Че мы, дочку миллионера…
- Граждане-товарышы, не волнуйтесь! - заявил Заплечин. - Мы туточки уже во всем разобрались. Рублей этой змей не возьмет, поскольку они неконвертированные и обесценены инфлюэнцией, а валюты и золота у нас исстари не водилось, так что требует у нас Зилант только одного - подавай ему человека и не позднее завтрашнего вечера. Так что думайте сами, мужики и бабоньки…
- А че думать, вот ты и иди к нему! - крикнули из толпы.
- Кто сказал? - взвизгнул Заплечин и распорядился нескольким дюжим молодцам, стоявшим в оцеплении у трибуны: - А ну, взять его! - Молодцы нырнули в толпу. - Я бы, конечно, и сам пошел, если бы это было выходом из положения, - сказал он, успокаиваясь, - однако как же вы без меня будете? Конечно, демократия демократией, а как же вам быть без сильной власти? Нет, мужика нашего распускать нельзя, русский мужик он кнут любит, пока черт не грянул, он и креститься-то не хотел. Не так, что ли?
- Так, так, - подхватили уже воротившиеся с неудачной охоты с пустыми руками молодцы, - не покинь ты нас, отец родной!
- А выкуп мы должны дать такой, - довольный продолжал Заплечин, - чтобы не стыдно было чертям в зенки их поганые глазеть: девку ли гарную, бабу ли справную, мужика ли вполне приличного и всеми уважаемого…
Неизвестно, кто первый подал голос. Сначала завыла одна баба, за ней другая, третья и вскоре над площадью стоял неумолчный вой.
Вскочив на одно колесо прицепа, Семен закричал:
- Товарищи! Мы не должны откупаться от нечисти человеческими жертвоприношениями. Ведь это же дикость, это абсурд…
- Ага, вот боднул бы тебя рогом черт в чулане, увидел бы абсурду… - отвечали ему.
- Но поймите же, принося им жертвы, тем более человеческие, мы делаем эту нечисть еще сильнее! Вот у Дмитрия Вениаминовича спросите! - крикнул Семен, заметив в толпе знакомое пенсне и бородку. Он помог старому учителю взобраться на помост.
- Сограждане, - сказал Передрягин, - в жизни нашего города наступили трудные времена. Мы давно ожидали их, давно к ним готовились, в уме рисовали себе ужасы гражданской войны, террора, военной диктатуры, переворота, анархии и разрухи, словом ожидали мы чего угодно кроме того, что случилось. Так, впрочем, всегда и бывает. Что же произошло, дражайшие букашинцы? А ничего особенного - просто изменились законы природы.
В толпе заволновались. Передрягина плохо слушали, потому что у каждого на уме был лишь один вопрос: кого выдать змею на съедение? - и один ответ: лишь бы не меня. А старик надрывался, жестикулировал и объяснял:
- Между двумя Вселенными, она из которых наша, а другая - населена плодами нашего воображения, если хотите, ирреальный мир, мир сказки, иллюзии, воображения, - между этими двумя мирами до того сосуществовавшими вполне обособленно, образовалось отверстие размером с наш город и его окрестностями. И потому не все обычные у нас законы природы в этой зоне действуют, то есть вода стала вязкой, спирт потерял пьянящие качества, электричество - не действует, а наши страхи и вера возымели недюжинную материальную силу. Потому-то мы и страдаем, что силой своего воображения создаем различных чудовищ. Мы не должны поддаваться иллюзиям…
- Да, тебе легко говорить, козел старый, - крикнули ему из толпы, - а вот попер бы на тебя змей о трех башках, поглядели бы мы, как ты запел бы.
- Ой, родненькие! - вдруг взвизгнула какая-то баба, - а что если змею тому Еремкиному бузыкинскую шалашовку отдать? Пусть кормится, если не подавится.
- И правильно, этой сучонке и смерть собачья! - поддержали ее.
- Правильно! - хохотали в толпе, - пусть перед чертом ляжками сверкает.
Толпа оживилась, захохотала, загомонила, нарисованная общим воображением картина девушки с задранной юбкой и раздвинутыми ногами материализовалась, повисла в воздухе и тихонько растаяла, поскольку внимание толпы ненадолго переключилось на Семена. Молодой человек влез на помост и заорал:
- Ти-хо! Вы что ж это такое делаете, граждане букашинцы? Вы что же, не понимаете, что эти призраки сейчас за нами всеми настоящую охоту устроили? Они же только и ждут, чтобы человек им поддался, прекратил моральное сопротивление, и вселяются в его тело! И в новом мире, законами которого они владеют, им будет возможно делать что угодно, мы же с вами будем обречены на вымирание!..
- И так мрем почем зря, - бросил кто-то. - Отдадим, авось зверюга больше жечь не будет.
- И шалав в городе поубавится.
- Давайте, бабоньки, снарядим ее получше, и пусть ею бес тешится.
Поддержать Семена решился только подполковник Горелов, но в обоснование своей позиции он привел столь витиеватые, заковыристые и разнообразные сексуальные образы, что, не дослушав его, людская толпа повалила, покатила, понеслась к старой баньке. Семен попытался встать у нее на пути, хватал кого-то за руки, что-то объяснял, доказывал, но его обходили стороной, а потом один из заплечинских парней съездил его нунчакой по голове, и Семен без чувств рухнул в придорожный бурьян.