Через час мы встали, оделись, включили свет. Разговаривали чужими голосами. Пили чай с тортом, вкусом напоминающим дом из картона.
В следующий раз Таня разделась сама.
Может быть, потому что в прошлый раз мы разведали местность, в тот вечер все пошло как по писаному.
Я натянул резинку, которую Таня молча вложила мне в ладонь.
Лег на Таню, просунув колено между ног. Мне все казалось, кто-то сверлит взглядом спину. Сейчас дверь слетит с петель и в комнату, улюлюкая, рассыпая конфетти, с воплями "Сюрприз!" ворвутся наши однокурсники. Потом это прошло.
Таня лежала подо мной, отвернув лицо в сторону. Я вошел в Нее, с некоторым сопротивлением. Начал двигаться в Ней, испытывая неловкость, какую испытывает человек посреди огромного зала, полного незнакомцев.
Спустя какое-то время Таня повернула голову, посмотрела в глаза.
- Ты очень красива, - сказал я.
После этих слов Таня начала осторожно двигаться в моем ритме. Потом мне надоело, да я уже еле сдерживался. Я попросил Ее лечь на меня спиной.
Я направлял нас обоих, ощущая прессом горячую гладкую спину.
Какая у тебя гладкая кожа, прерывисто прошептал я. Ты прекрасна, Таня. Моя Королева. Моя Богиня. Мы задергались быстрее. Я простонал, кончил и облегченно выдохнул. Поцеловал Таню в плечо, Она слезла с меня. Все действо, с пыхтением и сопением, заняло чуть больше десяти минут.
Никакого слияния душ я не заметил. Таня, судя по глазам, тоже.
Мы вяло оделись, зажгли свет, по очереди сходили в душ. Таня поехала домой. Я не провожал.
Месяц спустя вошел в аудиторию, тоскливо озираясь. Настроение было препаршивое. Таня вчера позвонила: надо срочно, ехать на поезде в Воронеж, к бабушке. Голос Тани был полон тревоги. Я не стал ее допрашивать. Про себя решил, с бабулей что-то серьезное.
Сел за парту. На соседнем ряду девичник. Оля, которую встречал на даче, Аня и Катя. Катя сидела ко мне спиной. Строгость покинула ее. Она расслабилась, движения были очень плавными и красивыми. Она возбужденно говорила низким, сексуальным голосом. В ней проглядывало что-то тщеславное.
Я тоскливо смотрел на Катю, бессознательно раздевая ее взглядом. Между легким свитером в бело-голубую полоску и верхом джинсов я видел голую спину. Из-под джинсов торчал край белых кружевных трусиков. Катя говорила, изгибалась, наклонялась вперед. Ее спина была очень прямой, гибкой, с гладкой кожей. Я не мог поверить, что спина может быть такой красивой.
Катя встала, взяла стул и поставила рядом со мной. Это было неожиданно. Мне казалось, она никогда не приблизится ко мне даже на расстояние выстрела. А тут она, ее черные глаза, черные блестящие волосы, гибкое тело - все рядом. Только руку протяни. Я почувствовал, словно густо намазанные дегтем, пылают лоб и щеки.
Вышел в коридор. Сердце стучало в клетушке груди. Я испытывал восторг и радость обретения, ибо обрел страсть. И боль, и страх, и ненависть к Кате, потому что теперь она что захочет, то со мной и сделает. Я буду скрывать, что у меня на душе, и ни черта не скрою.
Остаток дня провел в горячке. Не спал ночью. Безумство повторилось на следующий день. Я везде встречал Катю: в коридорах, в столовой, на крыльце среди курящих. Я словно притягивал ее.
"Нельзя, нельзя", думал я без конца, как полоумный. "Таня… Таня, ТАНЯ. Она - мое счастье, моя страсть, моя любовь".
Но все было напрасно.
Я хотел большего. Я жаждал получить ВСЕ!
В первые минуты пожар легко потушить. Что я и сделал: пришел в комнату, сел за стол и написал на листке: ХОЧУ КАТЮ ДУБРОВСКУЮ. Начал выписывать все свои желания. Стать богатым и знаменитым, стать писателем, съесть шоколадный торт, познать Истину, пожать лапу Джону Леннону (интересно, как бы я сделал последнее?). Я увлекся, исписал двойной листок. Щеки остудились. Прочитал первую строчку и ничего не почувствовал. Сердце утихло.
В дверь постучали. Я вздрогнул и скомкал листок.
Дежурная по этажу: Покровского вниз. Зачем? Телефон.
Радостный голос Тани поверг меня в буйный восторг. Я чуть не пустился в пляс с трубкой, прижатой к уху.
Таня счастлива: с бабушкой все в порядке. Врач сказал, ничего серьезного. Прописал ингибиторы и диуретики.
- Чего?
- Диуретики.
- А-а, - я нахмурился. Что-то я об этом слышал от приятеля-медика. Не мог вспомнить.
- …Я рассмеялась и сказала врачу… знаешь, молодой такой? Ну, ты не знаешь. Сказала, что все будет в порядке, а бабушку я в обиду не дам.
- Молодец. Домой-то собираешься?
Я чувствовал сквозь трубку, что это "домой" для Нее, как и для меня, означает что-то теплое, большое, мягкое.
- А как же! Небось, скучаешь? Извелся весь?
- С ума схожу!
Спустя неделю мне позарез понадобилось ехать в Валдай. Я оставил мать одну, все хозяйство на ней. Нехорошо.
- Что-то мы с тобой все время в разъездах.
Я сказал это, насмехаясь. Таня на полном серьезе предложила ехать со мной.
- Как раз случай… мы же все равно должны будем сказать… ты понимаешь.
Улыбаемся до ушей.
Пока шли к дому по узким, выпуклым валдайским улочкам, я рассказывал Тане о детстве, показывал знакомые места.
Мать приняла нас тепло. Я не предупреждал ее, но в прошлые приезды рассказывал о Тане. Мать смекнула, откуда ветер. Она взглянула на Таню, прищурившись и отклонившись корпусом. Таня кашлянула, горделиво улыбаясь. Мать улыбнулась сухими губами. Вокруг глаз собрались морщины.
- Проходите.
Сухо кашляя, прошла в коридор. Ее дыхание вырывалось из легких со свистом и хрипами.
Посидели хорошо. У матери было много недостатков, но она искренне любила молодость, и доверяла мне. Если я решу жениться, она слова не скажет.
С Таней они быстро спелись. Я сидел молча, подперев голову рукой, переводя взгляд с одной на другую. Мать расписала меня во всех красках: какой я хороший, ласковый, заботливый. Всегда-то помню, звоню, пишу письма, говорю ласковые слова. Я возмущался, спорил. Таня сидела прямо-прямо, гордо улыбаясь. Во время разговора поглядывала на меня. От шампанского ее глаза блестели, а щеки рдели. Она искала под столом мою ладонь, и коротко пожимала тонкими пальцами.
После мать ушла к соседке, черт его знает, за какими-то семенами.
Мы с Таней сидели на кухне. На плите пыхтел, разгораясь злобой, чайник с раздутыми, покрытыми копотью боками. Мы молчали, улыбаясь непонятно чему, как больные синдромом Дауна.
Я смотрел на Таню. Ее глаза сияли.
Вдруг, непонятно с какого перепугу, внутри меня чужой, холодный голос прошептал: "Улыбайся, улыбайся… недолго осталось".
Таня увидела выражение моего лица. Улыбка исчезла.
- Милый… что-то не так?
- Все так, - сказал я мертвым голосом.
Встал и вышел в залу. Подошел к окну. Тающий апрельский снег стекал ручейками в грязные канавы.
Хоть убейте: в самые трогательные моменты во мне просыпается этот холодный голос (теперь-то я знаю, чей). Мы сидели, все прекрасно, романтично до слез. А я вдруг увидел нас со стороны. Словно глазами самой Жизни. Увидел нас глупыми, наивными, с идиотскими улыбками. Я осознал, что мы умрем. Рано или поздно истлеем, с нашими чувствами и "великой любовью" (в самом деле, очень хорошей, искренней). Вот мы сидим, гордые собой, и до нас миллионы людей так сидели, и после нас столько же будут сидеть, воображая друг друга, любя призрак.
Таня подошла. Положила ладонь на плечо.
- Милый, что случилось?
- Ничего, Таня, - отчеканил я, глядя на таянье снегов. - Причина не в тебе.
"Тебя ведь это интересует?"
Таня посмотрела на меня с тревогой.
Вернулась мать. Общество оживило ее: исчезла бледность, она много улыбалась. В последний раз я видел ее такой пять лет назад.
Снова чай, торт, разговоры. Вечер прошел очень трогательно. Я так надулся чаю, что под конец едва встал со стула.
Поздно вечером убирал со стола. Вошла мать. Пошатнулась, схватилась за косяк.
- Я вам постелила в комнате.
Она села на стул, улыбнулась. Посмотрела на меня восхищенными глазами, покачала головой.
- Вырос, - сказала она. Закурила.
Я понес торт в холодильник. Кухня настолько узкая, что между коленями матери и столом осталось пространство в три ладони. Я прошел мимо, изо всех сил стараясь не задеть бедром ее колени.
Вернулся. Начал смахивать крошки. В воздухе повисло тягостное молчание чужих людей. Мать встала и протянула руку за чайником. Я повернулся, вытирая руки тряпкой. Она, улыбаясь, взглянула на меня. Вот он. Великий момент. Я стоял вплотную, и вполне мог преодолеть пропасть. Обнять ее.
Прошли секунды. Ничего не произошло. Ее улыбка поблекла. Мы снова молча занялись каждый своим делом, стараясь не касаться друг друга.
- Спокойной ночи, сынок.
- Спокойной ночи, мама.
Через три года она умрет от рака. Меня не будет рядом.
Таня прижалась ко мне. Сквозь ночнушку я чувствовал жар ее тела.
Мы молчали, слушая вой ветра за призрачной стеной. Нам было тепло и уютно, как двум щенятам в корзинке.
- Тань, - позвал я шепотом.
- А?
- О чем задумалась?
- О бабушке.
- И чего?
- Все будет хорошо. Я чувствую. Вот здесь.
Она взяла мою ладонь и прижала к левой груди.
- О да. Я тоже чувствую.
- Молчи, дурак!
Мы улыбнулись.
- Я больше не оставлю ее. Буду ездить каждую неделю.
- Ты тревожишься сверх меры. Все будет в ажуре.
- Я знаю, Паша. Просто к слову пришлось.
- Ты слишком много думаешь о других. Заботься о себе, люби себя.
- Я девушка сильная…
- Ты слишком сильная. Я хочу, чтобы ты была послабее. Будь слабой.
- Сейчас… попробую…
- Будь беззащитной, застенчивой. Скажи, что тебе нужна моя защита.
- Мне нужны твои губы, любимый.
Во мраке я нашел ее жаркие губы.
- Мы ведь никогда не расстанемся?
- Никогда. Мне, кроме тебя, никого не надо! Ты - предел всех моих желаний.
- И ты, любимый.
Мы уснули.
На следующей неделе я встретил Таню в университетском коридоре. С ней Катя.
Они дружили.
Я молча стоял рядом. Близость Кати, ее резкие манеры и вульгарность убивали меня. В конце концов она заметила кого-то в толпе. Резко замахала рукой, рассмеялась и оставила нас вдвоем.
Таня взглянула на меня.
- Ты чего такой бледный?
- Я болен, - сказал я, глядя - Катя пошло смеется в толпе друзей.
- Ты почему молчал? Катя обиделась. Тебе следовало быть повежливее.
Через два дня мы с Таней собрались в кино. Фильм? Не помню. Помню, был конец апреля, и появились почки, и снег растаял, и грязь запеклась коркой, а вода в лужах стала теплой.
Я сказал Тане, что железно достану билеты.
В спускался по лестнице в фойе университета. Раздраженный. Искал Таню, чтобы сказать - билетов нет. Человек, который обещал достать хоть со дна морского, подвел.
У гардероба увидел Аню. Она помахала рукой. Подошла с улыбкой.
- Ты чего такой хмурый?
- Да вот, собрались с Танькой в кино, а билетов нет.
- Я знаю девушку, у которой есть.
Она сказала это с каким-то плохо скрываемым торжеством. Глаза заблестели. Я так понял позже, они целый заговор против Тани придумали. И я поучаствовал. В главной роли.
Она отошла и вернулась с Катей под ручку.
Катя достала билеты.
- Мне не с кем пойти в кино, - сказала Она, краснея и смущенно встречаясь взглядом с Аней. - Ты не знаешь, с кем бы мне пойти?
Я смотрел на нее, такую близкую - воплощенная мечта.
- Подожди, - сказал я, не узнав голоса.
Таня, сидела, спрятав лицо в ладонях. Ее плечи тряслись.
Она отняла от лица руки и отчужденно посмотрела на меня.
- Что случилось?
- Бабушка… Ухудшение.
- Ухудшение чего?
- Сердечной недостаточности, - Таня вновь разрыдалась. - Я должна ехать в Воронеж.
Она подняла мокрые глаза.
- Ты со мной?
Я не ответил. Не сел рядом, не обнял, не утешил.
Вышел и сказал Кате, что пойду с ней.
Итак, я позволил Кате соблазнить меня. Забыл Таню, ее глаза, ее робость и дерзость, уверенность и страхи. Мягкость ее волос под ладонью. Все это перестало интересовать меня в одночасье. Рухнуло в бездну, в омут карих Катиных глаз.
Это произошло в темной спальне. Жаркий, влажный летний воздух через окно проникал в комнату, оттого простыни были совсем сырые.
В жаркой тьме страстно горели Ее глаза.
О боги! Ее темные блестящие волосы! Ее совершенно вылепленное лицо с капризным изгибом губ. Ее гибкое округлое тело, такое горячее под моими ладонями!
Я все еще не забыл Таню. Какая-то часть меня еще рвалась к ней, не такой красивой, но гораздо более тонкой, простой и благородной.
В ушах эхом звучал ее доверчивый голос. Я помнил голубые глаза, нежные и умные.
Но она была в Воронеже. В тысяче километров к юго-востоку от этой комнаты. И рядом была девушка, которую я возжелал всей своей порочной натурой.
Утолив первый голод, я с удовлетворенным вздохом откатился на спину. Прикрыл глаза. Мои мысли уплыли далеко. Катя резким голосом позвала меня. Убедившись в полном моем внимании, успокоилась. Улеглась рядом. За окном орали сверчки. Лунный свет пробивался в комнату сквозь паутинные завесы.
Томно улыбаясь, Катя потянулась.
- Хорошо-то как.
Я погладил ее плечо. Но "хорошо" означало вовсе не то, что я думал.
- А все-таки я Таньку на…бала. Я победила. Победила!
Она увидела выражение моего лица. Села на постели. Красивое лицо исказилось.
- Что ты уставился?
Я приподнялся на локтях. Нахмурился.
- Что-то я не понял про Таньку. Про какую Таньку ты говоришь? Про Антипову?
- Какое тебе дело?
Я молча смотрел Ей в глаза. Катя передернула плечами.
- Ну да, про нее. Ты же с ней гулял.
На ее лице заиграла тщеславная улыбка.
Я поморщился.
- Не понимаю, зачем сейчас говорить о ней.
- Потому что раньше ты был с ней, а теперь со мной.
- Конечно, я с тобой, - я нетерпеливо облизнул губы. - Но почему я с тобой?
- Да? - Катя с насмешкой смотрела на меня. - Почему ты раньше был с ней, а теперь со мной?
- Потому что люблю тебя, - слегка раздраженным голосом ответил я. - А ты любишь меня. Разве нет?
Катя, запрокинув голову, расхохоталась. Но, заметив мое озадаченное лицо, придвинулась и, перебирая пальцами мои волосы, сказала:
- Конечно, я тебя люблю, глупый мальчик. Так люблю, что увела тебя из-под носа у паршивой зазнайки. Как она всегда меня бесила! Вечно сует свой нос во все споры, без спроса высказывает свое никому не нужное мнение. И вечно лезет со своим сочувствием и помощью. Но теперь-то все увидят, кто лучше. На этот раз самая умная, смелая и благородная Танечка проиграла!
Катя снова расхохоталась, показывая белые жемчужины зубов. Мне стало неловко.
- Давай сменим тему, - сказал я.
Я потянулся к Кате, мы слились в поцелуе. Я вдыхал душистый аромат Ее волос. Мой язык ощутил влажность Ее зубов, двинулся дальше, пощекотал небо. Отстранившись, я секунду просто любовался Ею. Она смотрела на меня своим пытливым, насмешливым, страстным взглядом. О, найдет ли мое сердце покой? Я пил Ее, пил и не мог напиться, не мог утолить жажду. Я жрал, жрал Ее тело так, что слюна текла по подбородку, но не чувствовал насыщения.
Спустя несколько минут мы отвалились друг от друга, усталые солдаты на полях любовных сражений. Запыхавшиеся, но счастливые. Ночь была тиха и спокойна."
Инна прошлась по комнате, устало потирая лоб. Стало холодно. Она обняла себя за плечи.
Девушку угнетало чувство вины, какое бывает у человека, который заглянул в замочную скважину чужой спальни. Но при этом ее разбирало любопытство. И этот дневник…
"Вот ты какой, Павел", думала она.
Внутренний голос снова шепнул Инне, что нужно прервать чтение, бежать прочь из кабинета, от этих мемуаров, от чужих тайн.
Но она сама не заметила, как пожелтевшие от времени листы вновь оказались у нее в руках.
"…Нам было ослепительно хорошо, как только может быть хорошо юным мужчине и женщине на этой земле слез. Я не вспоминал Таню Антипову, лишь в самый яркий момент извержения, когда горячая, как лава, сперма потекла по бедрам и животу самой прекрасной девушки курса, перед внутренним взором на миг всплыло лицо Тани. Печальное, с глазами, полными неземной тоски.
Я проявил выгодное мне самому здравомыслие и сказал себе, что Таня вовсе не несчастна. И не думает обо мне. Что я - самая важная на Земле персона? Таня - девка хоть куда. К тому же обеспеченная.
В любом случае, я не могу отвечать за ее счастье. Каждый сам кует свою судьбу.
На следующей неделе я шел по университетскому коридору в потоке студентов. Голова раскалывалась, мышцы были вялыми. Я провел с Катей весь уик-энд и обе ночи.
Я остановился, прижимая к груди учебники по уголовному праву и КПЗС. Почувствовал между лопаток чей-то взгляд.
Таня. Она шла в зеленой вязаной кофточке и простой льняной юбке до колен, но показалась мне неизмеримо прекрасной. Мое лживое и слабое сердце, чуткое к женской красоте, сжалось. Несмотря на то, что я предал ее любовь и собственными руками разрушил все, что между нами было. Я тогда еще не знал, что ничего, подобного нашему красивому роману, этой чистой невинной любви, такой безоглядной, всепоглощающей - ничего такого больше в моей жалкой жизни не будет.
Ее темные волосы волнами спадали на плечи и грудь. Она смотрела прямо. Прошла мимо, обдав сладковато-мускатным ароматом духов (шлейф еще долго тянулся за ней). В этот миг мое горло пересохло, сердце остановилось, ноги одеревенели. Она не сказала ни слова.
Я постоял несколько секунд, глядя ей вслед. Мое сердце вспомнило, что надо работать, заколотилось как полоумное. Прямо с цепи сорвалось.
Я двинулся своей дорогой, тяжко переставляя ноги. Не потому что минуту назад жутко перепугался. Не потому что то была девушка, которую я двумя неделями раньше любил всей душой, больше жизни (и какая-то часть этой пожирающей меня любви еще таилась в душе). О, если бы она подошла ко мне, схватила за руку, сказала: "Будь со мной, беги со мной куда угодно, на край света!" Я бы - в тот миг - послушал зов сердца.
Поздно. Таня смирится. Будет переживать, кусать ногти. Будет всем говорить, какой я подонок (в моем случае это, совершенно случайно, окажется правдой). И все.
Об этом я думал на лекциях. Но не подошел к Тане. Я теперь боялся ее, ибо имел перед ней вину, и потому тихо ненавидел. Все в ней теперь раздражало: ее внешность, от которой я трепетал ранее, ее выговор, манера одеваться, ее резкость и простота. Я нарочно пробуждал в себе эти чувства, словно ковырял открытую рану.
Но для меня начался новый, счастливый период. Катя, Катя! Что за божественное создание! Как я желал, как трепетал! И я Ей нравился.
Она вряд ли осознавала глубины моей духовности, но в полной мере прочувствовала мою страсть. Я шептал Ей те же слова, что и Тане, выполнял любую прихоть и всегда приходил на помощь. Я стал рабом женщины.
В наших фамилиях было созвучие, в чем я нашел Знак Судьбы.