После "прощания" (которое заключалось в рыданиях и причитаниях матери, тогда как остальные хмуро разглядывали собственную обувку) народ потек в переднюю и вон из дома. Я остался, глядя на мертвую. Руслан взял меня под локоть.
- Идем.
- Сейчас, - вышептал я, не глядя. Он мельком взглянул на спокойное лицо Даши. Тихо сказал:
- Ждешь, что проснется?
Я вздрогнул. Повернул голову. Глаза Руслана странно блестели.
- Автобус приедет с минуты на минуту, - сказал он. И вышел.
Я неподвижно простоял, мраморный, восковой, минут пять. Пришел в себя посреди пустой комнаты, залитой игривым солнечным светом, рядом с трупом.
Руслан прислонился к капоту "мерса" (здесь мы выступали не как священники, и могли позволить себе), со сложенными на груди руками.
Посмотрел мне в глаза. Я до конца жизни запомню его взгляд - ожидающий, внимательный, с прищуром.
- Едем?
Я кивнул. Вдруг образ сына, сбитого автомобилем, мелькнул в мозгу: исковерканное тело в луже крови.
"Мальчик, кого ты больше любишь - маму или папу?"
- Подожди.
На лице Руслана отразилось изумление. Впрочем, сдается мне, фальшивое.
Не чувствуя под собой земли, бросился к дому.
В прихожей столкнулся с братом и матерью. Их изумленные взгляды сонных мух заставили меня стыдливо отвести глаза. Проскользнул мимо. Сердце колотилось, кровь стучала в висках.
Остановился, затравленно озираясь. Передняя, застывшая в вечности, с кислой вонью; этот стол, рассыпающийся на глазах; натюрморт на стене (фрукты в античной амфоре), шипение газа в трубе отопления. За каким чертом я здесь?
Во дворе гомон. Рокот мотора, шорох колес по гравию, мелкие камешки вылетают из-под покрышек, исчезая навсегда. Автобус Смерти, принюхиваясь, подползает к пристанищу мертвой. Где-то безумно жужжит муха.
Дом кажется непроходимым лабиринтом, я заплутал в трех соснах. Туда! Бросаюсь в огонь, стукаюсь лбом о притолоку. В глазах вспыхивают сверхновые. Нагибаюсь. Оказываюсь в мертвецкой, с этим трупным смрадом, пробивающимся через аромат благовоний. С этим окном в трещинах, замазанных глиной. С незабудками, увядающими в вазе с отколотым краем, полной протухшей болотной воды.
Несмело шагаю к гробу. Святотатственный страх сковал тело. Быстрее, пока никто не видит! Вздрагиваю. Катя лежит там, загримированная, холодно-прекрасная, усыпанная лепестками красных роз. Воняющая. Жмурюсь и считаю про себя до десяти. Открываю глаза.
- Бедная девочка, - шепчу я. Ладони вспотели. Вытираю о брюки, оставляя жирные пятна.
Шаг, второй, третий. Вглядываюсь в неподвижное лицо, с веками, резиной приклеенным к тонким как бумага бледным щекам.
"Папа!"
В углу - Юра. В висящих мешком белых одеждах… Лицо печально, в его (моих) глазах светится мудрость, которой у меня отродясь не было. На ум вдруг пришло далекое: "О чем молчал отец, то высказывает сын; и часто я находил, что сын есть обнаженная тайна отца".
- Тебе не нашли другой одежды?
Юра печально, по-взрослому улыбается. Злой улыбкой.
"В Царстве Мертвых не взрослеют. Не знал?"
- Прости, - говорю я. Набрав в грудь воздуха, наклоняюсь и впиваюсь губами в губы Даши Воронцовой, которые холодны и сухи, горько-солоноваты. Она не дышит. Странное ощущение: будто целуешь пылесос. В нос бьет букет тошнотворных и сладких запахов. Ужас и восхищение, пронзительный экстаз. Дрожь проходит по телу, колени подгибаются. Я припал к мертвому источнику, прижался лбом к холодному могильному камню. Черви проникли мне в рот, в ноздри набилась земля. Душная тьма. Колени и локти упираются в твердое дерево. Грудь стиснута невидимым пространством, что лишь кажется. Головокружение. Выпустите меня отсюда! Бьюсь в четырех стенах. Пойман! Жалкая птица ломает крылья!
И последнее воспоминание, оно же первое: лето 77-го, мне пять лет, в автобусе мчимся к Черному морю. Мама в летнем платье, держит за руку, улыбается. На два голоса поем: "Катится, катится, голубой вагон…" Орет радио: "Все, что в жизни есть у меня…" И окно открыто, и теплый ветерок врывается в салон (а в меня врывается чье-то дыхание, горячее и смрадное). Мы едем к морю, да, к морю, к новой, лучшей доле! Мчимся в автобусе, обгоняя смерть, смерть, смерть!
Как утопающий, я вынырнул в реальность, выпрямился, начал жадно хватать ртом смрадный воздух. Взглянул на лицо девушки, такое мертвое и неподвижное. В ужасе от сотворенного мною безумия отшатнулся, бессознательно стряхивая с одежд прах.
- Что вы здесь делаете?
Вздрогнув, я развернулся. Мать, пошатываясь, стояла в проходе. Взгляд недоумевающий. С губ чуть не сорвался безумный вопрос: "Вы боитесь, что я украду вашу дочь?"
- Автобус приехал, - сказал я с виноватой улыбкой, и проскользнул мимо нее. Вниз по ступенькам, через ворота, через семь кругов Ада к машине.
Щелкая, распахивается дверца. В помутнении кажется, в салоне никого, дверца открывается сама по себе.
Задыхаясь, впрыгиваю на заднее сиденье. Руслан перегибается через спинку кресла. На лице - испуг и торжество.
- Все в порядке?
- Трогай! - я откидываюсь на сиденье, расстегивая ворот белой рубашки.
На губах таял вкус ее губ. Я после долго еще помнил: рот и ноздри забиты горькой землей.
Через два квартала скрутило от боли. Я заорал и свалился на пол. Ноги ниже колен, руки до локтей, кости черепа ломало. Меня сунули в камнедробилку. Перед глазами пылали огненные круги, будто бросили камень в озеро жидкого огня.
- Черт! - Руслан выворачивал руль, как капитан угодившего в шторм корабля. Несмотря на мягкий ход "мерса", меня швыряло по полу. Приступ длился десять минут, казавшихся столетиями. Мука была нестерпимой, как боль роженицы. В конце концов я остался на полу - не было сил встать. Дыхание давалось с трудом. Вместе со мной под сиденьями валялись потрепанные порножурналы.
Нас останавливал постовой, и я понял - выезжаем из города.
Закрыв глаза, слушал голоса.
- Что с ним?
- Перепил. С поминок возвращаемся.
- Ясно. Не сажайте его за руль.
- Конечно.
- Езжайте с богом.
- Благодарю за службу.
На даче я двое суток просидел над ведром. Каждые десять минут сгибался пополам, блевал с кровью. Блевотина кроваво-красная с черными нитями, похожими на рыбьи хребты, остро пахнущая кислотой. От блевотины шел пар.
Наутро за окном заурчал мотор, зашептали колеса. Руслан и Андрей сидели на кухне, пили водку, переговаривались. Я, благословение Господу, впал в беспамятство.
Проснулся серым холодным утром, за стеклом ревел ветер, ливень хлестал землю.
Встал, в теле слабость.
Кое-как натянул серые джинсы и чистую синюю футболку.
Руслан с Андреем хохотали за столом, уставленном яствами.
- Проснулся, - Андрей усмехнулся, оглядывая презрительным взглядом.
Руслан налил в стакан "Абсолют".
- Выпей.
Я взял стакан, взглянул на Руслана. Хмуро оглядел комнату. Большое панорамное окно выходило на английскую зеленую лужайку, розовый сад, и вдали - темно-свинцовое озеро.
В углу горел камин. Поленья трещали, как кости ревматика.
Я поставил стакан на стол. Пал на колени посреди гостиной и вдруг, неожиданно для себя, друзей и, наверное, Господа Бога, забормотал:
- Отче наш, сущий на небесах, - наморщил лоб, как ребенок, забывший урок. - Отче наш…
Руслан и Андрей переглянулись.
- Тронулся, - закивал Андрей. Руслан отмахнулся.
- Подожди.
Я понял: что-то не так.
Вернулся в спальню. Подошел к окну. Вгляделся в мир: пристально, напряженно. В конце концов разглядел внизу две маленькие согбенные фигурки. Женщина с мальчиком рука об руку брели под ливнем. Шли по аллее цветов.
Я вдавился лицом в стекло. Ошибки быть не могло: Таня и Паша, мой второй сын. Живой сын. Юра погиб, тот был от Кати, она тоже погибла, а этот выжил, и Таня жива, потому что рядом не было меня.
Я отпрянул от окна. Бросился на колени. И вдруг чужим, громким голосом быстро и четко сказал:
- Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое. Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя на небе и земле!
Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим.
Не введи во искушение, но избавь от лукавого. Ибо Твое есть Царство и слава вовеки.
- Аминь, - прошептал я сухими губами.
Руслан отодвинул стул. Поставил тарелки: грибной суп, салат из огурцов и помидоров, сосиски. Я налег на пищу телесную.
Андрей презрительно разглядывал меня, откинувшись на спинку стула. Между пальцами зажата воняющая мятой дамская сигаретка.
- Сильный мужчина голоден даже в болезни. Еще бабу - и жизнь сложится!
- Это по твоей части, - отозвался я между ложками.
Руслан поворошил в камине кочергой, вернулся за стол и рассказал мне кое-что. Рассказ перебивался смешками.
- Мы вот, Паша, с прощания уехали рано. А зря. Андрей побывал там после нас. В пять минут разминулись. А там и автобус подъехал. Ну, значит, выходят двое могильщиков. Один болезненный такой, сморкается в грязный желтый платок. Кашляет с кровью. Входят в дом.
Брат с матерью за ними. Остальные ждут снаружи.
Проходит минута, другая. Гроб не выносят. Тут из комнаты, где девчонка лежит - крик. Все, конечно, бросаются в дом. Врываются в комнату, и, как думаешь - что видят?
Ложка с салатом замерла у рта. Я медленно поднял глаза.
- А видят они: могильщики стоят с глазами на лбу. Мать чуть не в обмороке.
А девочка сидит в гробу, сонная и бледная, но вполне себе живая. Проводит ладошкой по лицу, оглядывает народ, и слабым голосом: "Какой странный сон… Мама? Куда ты так вырядилась?"
Я схватил бутылку водки, налил, выпил залпом.
Руслан улыбался. Андрей сверлил меня недобрым взглядом.
Из салона "мерседеса" я увидел ее.
Опираясь на руку матери, Даша шатающейся походкой вышла из дверей больницы. Бледная, в больничном халате, волосы сосульками прилипли к щекам.
Остановилась на терассе. Оглядела этот мир. Абсолютно пустым взглядом. Только в самой глубине ее глаз я увидел растерянность и страх.
- Ну что? - спросил Руслан. - Убедился?
Я кивнул, глядя, как мать помогает дочери спуститься по ступенькам. Усаживает больную на скамейку. Мать пытается выглядеть веселой и бодрой. Но видно - она тоже растеряна.
Что-то говорит с улыбкой, очевидно, пытаясь развеселить Дашу. Та отрешенно смотрит себе под ноги.
- Что с ней?
Руслан закурил, опустил стекло.
- Ученые уже сталкивались с подобным явлением. Они называют его "синдром Лазаря". Пациент, вернувшийся с того света, не узнает близких, испытывает депрессию, утрату смысла жизни.
- Это проходит? - спросил я, глядя на Дашу.
- Со временем.
Руслан курил. Я смотрел на нее. И ничего не испытывал. Никакой радости.
Потер лицо.
- С ума сойти… Что же теперь делать?
Выбросив сигарету, Руслан посмотрел на меня, как мать на несмышленого сына.
- Работать, - сказал он. - Делать дело.
Я молчал. Он внимательно изучал мое лицо.
- Ты сделал благое дело, Павел.
- Да ничего я не сделал! - вскричал я.
Руслан улыбнулся.
С минуту мы смотрели друг другу в глаза.
- Не заставляй меня делать это еще раз, - сказал я. - Я не могу. И не хочу. Это слишком… великая ответственность.
Руслан отвернулся. Положил ладони на руль.
- Поехали в гостиницу. Тебе нужно отдохнуть.
По дороге он, будто невзначай, сказал:
- Идет Война между Светом и Тьмой. Она уже началась. Ты должен стать воином. Кто, если не ты?
Несколько секунд я молчал, глядя на свои сжатые в кулаки руки.
- Такого я больше делать не стану. Никогда.
Руслан кивнул, глядя на дорогу.
- Я тебя об этом не прошу. Но ты можешь дать людям надежду.
Мы приехали в гостиницу, и до утра не вспоминали об этом разговоре.
А потом начали работать. Делать дело.
Нам сдали в аренду помещение в одном из торговых центров. Здесь уже полтора года проводили религиозные собрания. В этот вечер собралось народу 200 человек. Мы оборудовали деревянный помост под некоторое подобие сцены, с микрофоном и всей необходимой аппаратурой.
Я стоял на сцене. На мне белый балахон, на шее сверкающий амулет. Рядом в аналогичном облачении Андрей. Руслан, в деловом, притулился в углу.
Забитые, нуждающиеся, просто потерявшие надежду рассаживались на грубо сколоченных скамьях. Многие с детьми.
Руслан подошел сзади, шепнул на ухо:
- Все нормально?
- Почему их так много?
- Это только начало, брат. Дальше-больше.
Я без особого энтузиазма кивнул.
Руслан выступил вперед.
- Братья и сестры! Я надеюсь, все вы пришли к нам с чистым сердцем и добрыми помыслами. Всем удобно?
- Да! - послышалось с разных концов зала.
- Светло? Тепло?
Кивки, смешки, возгласы. Парень в кожаном с жвачкой во рту:
- А концерт будет?
- Будет, - весело объявил Руслан. - Но под нашу дудку.
Смех. Лидера проверили. Можно расслабиться.
- Мы же со своей стороны надеемся, вы будете добры друг к другу. Обещаю, наше собрание пройдет в атмосфере равенства, братства и миролюбия.
- А женщин здесь не обойдут?
- К женщинам мы проявляем особое уважение.
Гул. Перешептываются, смеются, подсаживают поудобнее детей.
- Один из братьев пришел к вам сегодня для духовного общения и наставничества. Я верю, что вы отнесетесь к нему с присущей вам душевной теплотой и участием. Порукой тому наша любовь к вам.
Они захлопали.
- Удачи, - шепнул Руслан.
Я вышел вперед. Никогда я не выступал перед столь многочисленной аудиторией.
- Здравствуйте, друзья. Спасибо, что пришли.
- Как вас зовут? - началось. Конечно, женщины.
- Юрий, - сказал я. Подсказка Руслана. Он настоятельно советовал не пользоваться настоящим именем.
Толпа загудела.
- Я попрошу вас встать и взяться за руки.
Женщины подчинились, подтягивая мужчин и детей. Подсказка Руслана номер 2.
- Почтим молитвой тех, кого нет с нами. Тех, кто погиб, и тех, кто погибает сейчас. Всех нуждающихся, страдающих, невинно осужденных. Всех жертв концлагерей, репрессий, и членов их семей. Всех несчастных влюбленных. Всех, кто сейчас умирает от рака. Вспомним невинную кровь, пролитую на иерусалимской земле две тысячи лет назад. Пусть их глаза, скрытые тьмой, не будут нам укором. Ибо в нашей великой радости есть и толика печали.
Я встал на колени, сложил ладони перед собой, прикрыл глаза. Прочел "Отче наш". Зал наполнился нестройным хором тихих голосов.
Довершив молитву, я встал. Люди сели. На лицах некоторых я заметил просветление. Иные плакали.
- Теперь, друзья, позвольте поднести вам чай и бутерброды.
Я подал знак Андрею. Он открыл дверь, в зал со сцены вышли девушки в накрахмаленных передниках. На подносах стаканы с горячим чаем, ломтики лимона, бутерброды с сыром и копченой колбасой.
- К сожалению, мы не предвидели, что у нас так много друзей. На всех не хватает, но я верю, что вы поделитесь друг с другом. Никто не должен быть обойденным.
Кое-кто (некоторые старики и скептики из мужчин) отказывались, качая головами. Остальные приняли угощение с удивлением и благодарностью, все без исключения делились с ближним. Кому не хватало доброты сердца, помогал страх осуждения. Я подметил парня, скромно притулившегося в углу, который взял с колбасой и не поделился. Но и сам не съел. Я решил, он не жадина. Просто застенчив.
Я поднял руки, гул затих.
- Я думаю, у некоторых из вас имеются вопросы. Время есть, задавайте.
Мужчина в синем деловом костюме с красным галстуком поднялся.
- Скажите прямо, зачем мы здесь? У меня назначена в восемь важная встреча. Не хотелось бы опоздать из-за надувательства.
Я открыл рот, чувствуя, земля уходит из-под ног.
Руслан выступил вперед.
- Я не знаю, зачем мы здесь, но скажу, зачем здесь вы. Ваше сердце очерствело. Вы потеряли веру. Вы убиваете в себе чувства и с недоверием взираете на мир.
Хомо бизнес возмущенно пропыхтел и сел на скамью. Почувствовал в Руслане нечто родственное, но более сильное. Руслан обвел зал взглядом.
- Мы здесь никого не надуваем. Надувают все: правительство, рекламщики, Папа Римский (смех) - кто угодно, только не мы.
Он кивнул мне (и незаметно подмигнул), отошел вглубь сцены. Проходя мимо, шепнул:
- Всыпь им ремня, Паша.
Я посмотрел в зал. Женщина в джинсах и желтой в черную полоску блузке подняла руку. Я кивнул.
- Что вы собираетесь нам рассказать?
Я улыбнулся. Женщина покраснела.
- Чтобы вы не решили, что мы гонимся за дешевыми сенсациями, начну с простого. Сегодня я расскажу вам, что такое душа.
Над залом повисла тяжелая, как свинец, тишина. Послышался шепот. Я проглядел первые ряды.
- Мальчик… выйди сюда. Иди, не бойся, можешь маму с собой взять.
Восьмилетний мальчишка спрыгнул с колен смущенной матери. В гордом одиночестве восшествовал на сцену, демонстрируя восхитительное мужество.
Я наклонился с дружелюбной улыбкой.
- Что это у тебя?
- Минералка.
- Позволишь?
Я взял у него полулитровую бутылочку "Аква Минерале". Поднял на уровень глаз, глядя, как свет переливается в воде.
Отвернул крышечку, наклонил бутылку. Парень со страхом наблюдал, как сумасшедший выливает его воду на деревянный пол. Я перевернул бутылочку.
- Какая прекрасная чистая вода.
Я поднял бутылочку выше.
- Всем видно? Никаких тузов в рукаве.
Смех, ропот.
И тут я всыпал им ремня.
- Братья и сестры! Душа - здесь. В этой бутылке.
Под гул встревоженных, изумленных голосов я вернул бутылку мальчику и отправил его к маме на колени. Мальчик что-то сказал ей, женщина потрепала сына по волосам.
Я обернулся. Руслан кивнул. Показал большой. Андрей со скучающим видом разглядывал стены.
Я повернулся к залу. Подождал, пока волна шума схлынет. Парень в кожаной куртке сплюнул жвачку между ног.
- Фигня! Слишком просто!
- Все гениальное просто, - парировал я. Чувствовал, что взял толпу в кулак, теперь это горячее, недоверчивое сердце бьется в моей руке. - Скажите мне, чего в человеке больше всего?
Парень захлопнул рот. На лице отразилось недоверчивое: "А ведь действительно…" Я оглядел зал. Возвысил голос.
- Где зародилась жизнь? Что никогда не исчезает? Что дарует жизнь и убивает? Без чего ни одно живое существо не может жить долго?
- Без секса! - выкрикнул с левой стороны зала парень в черной бейсболке.
- И без этого тоже, но мы сейчас о другом. Как гениально прозорлив Толстой! Он сказал: "В каждом человеке есть вода: в одних холодная, в других теплая, чистая и мутная, бурливая и спокойная…" А сейчас я расскажу вам о воде.
И я рассказал им о воде.
Вода окружает нас со всех сторон. Она проникает всюду.