Жуя резинку, женщина в форме застучала по клавишам. Быстров разглядывал ее: стянутые в узел на затылке волосы, форма сидит ладно, несмотря на худобу. Как это женщинам удается всегда быть элегантными?
"Господи, капитан, о чем ты думаешь?"
- Есть. Озеров Дмитрий Васильевич, 67-го года рождения, Великие Луки. Судимость за контрабанду оружия. Освобожден в 2000-м. Досрочно. Также привлекался…
- Короче, все ясно, - отмахнулся Точилин. - Полжизни на параше. Нам нужен второй.
- Омоновцы оцепили дом, - сказал Быстров. - Они могут придумать, как провести внутрь "жучки".
Точилин покачал головой.
- Нет. Слишком опасно. Нам нужно время.
Он наклонился к микрофону.
- Озеров! Слушай внимательно. С тобой говорит следователь областной прокуратуры Точилин.
- Да хоть Папа Римский. Мы все объяснили. Учтите, вопросы действую мне на нервы. Я люблю ответы. Быстрые ответы.
- Успокойся, пожалуйста. Ты дал мало времени. За сутки мы еле достанем один самолет, не говоря уже о двух, да еще с вертолетом. Деньги и визы займут еще сутки.
- Я все сказал. Через двадцать четыре часа полетят головы. Понял, Точилин?
Быстров потер переносицу. Точилин оскалился. Верхняя губа поднялась и задрожала, как у волка. Но голос спокоен.
- Твои требования не могут быть выполнены, пока мы не согласуем все детали с Министерством внутренних…
- Важняк. Ты кажется, не понял. Я сказал: у вас двадцать четыре часа. Уже двадцать три. Если вертолета и бабок не будет, кое-кто здесь - я думаю, для начала милая бабушка - увидит свет в конце тоннеля.
- Не подначивай его, - прошептал Быстров. Оператор строго взглянула на него.
- Озеров, давай все спокойно обсудим.
- Мы все уже обсудили. Ты понял меня?
Следователь сжал кулаки.
- Да, я тебя понял.
- Отлично.
- Еще минуту. Как там заложники?
- Мы их не трогаем. Пока.
- Я хочу знать, если у них питье и еда.
- Мы не идиоты, Точилин, в отличие от тебя.
- Озеров, слушай. Сейчас мы пришлем человека. Он войдет через черный ход. Дверь рядом с гаражом.
- Ребята, - Озеров нервно рассмеялся. - Вы с нами не шутите.
- Пойми же наше положение. Прежде, чем выполнять твои требования, мы должны убедиться, что с женщинами все в порядке. И с мужчиной, конечно.
На частоте повисло тяжелое молчание. У Быстрова вспотели ладони. Оператор вынула жвачку изо рта и бросила в мусорное ведро через плечо. Точно в цель.
Точилин стиснул трубку так, что побелели пальцы.
Озеров вздохнул.
- Идет. Но смотрите, без фокусов. Чуть что - кое-кто получит пулю в лоб.
- Ага., - Точилин усмехнулся. - А кое-кто мигом останется без баксов и самолета.
- Что ты мелешь? - прошипел Быстров.
- Осторожнее, Точилин. У меня слабые нервы.
- Мне плевать! Не слишком расслабляйся. Будь уверен, мы сидеть сложа руки не будем. И позаботься о том, чтобы у заложников с головы не упал ни один волосок. Они - гарантия твоего выживания. Все, кретин, отбой!
Точилин выпрямился.
- Капитан, мне нужен бронежилет.
Быстров нахмурился.
- Не хочешь же ты сказать…
Точилин вынул пистолет, проверил затвор.
- Именно это я и хочу сказать.
Быстров набрал в грудь воздуха.
- Я пойду, - выпалил он.
Точилин, уже забывший о его существовании, дернулся.
- Капитан, не пори горячку. Ты должен руководить операцией.
- Именно поэтому я и должен. Мне будет стыдно сидеть здесь, когда ты рискуешь.
- Не может быть и речи.
Точилин отвернулся. Быстров схватил его за рукав.
- Саша, выслушай меня. У тебя жена и сын. А у меня никого. Ты гений, ты монстр сыска. Ты должен продолжать дело Нестерова. Дело Судьи. Мы не можем рисковать тобой.
Точилин ехидно улыбнулся.
- Мне начать аплодировать?
- Да ну тебя к черту! Я серьезно.
Несмотря на ироничное выражение лица следователя, Быстров видел в его глазах огонек тревоги за семью.
- Ты прав, как всегда. Ладно. Хочешь лезть в пекло - кто я, чтобы сказать "нет"?
Быстров надел под форменную рубашку бронежилет. Ему дали микроскопический жучок размером с ноготь. Когда его впустят ("Если впустят", вставил Точилин), Быстров должен прикрепить его к стене.
- Ну, - Точилин хлопнул его по плечу. - С Богом.
На слабых ногах Быстров шел к дому. Самые трудные двести шагов в его жизни. Слепые окна дома холодно изучали его. Капитан чувствовал себя раздетым.
Он обогнул дом, каждую секунду ожидая выстрела в затылок.
И он раздался.
Капитан заорал. Так испугался, что забыл лечь на землю.
Секунды понадобились ему, чтобы сообразить, рядом всего лишь хрустнула веточка.
Быстров завертел головой. Увидел мелькающий в траве пушистый хвост.
Белка вспрыгнула на поваленный тополь. Приподнялась на задние лапки, принюхиваясь. Обернулась и насмешливо взглянула на капитана милиции.
- Пошла, дура! - зашипел тот.
Кашлянув, он постучал в дверь.
Дверь распахнулась. Быстров шагнул внутрь.
Коридор пуст. Слева и справа - двери. В углу диван с торчащей из сиденья пружиной, старая тележка и жестяной контейнер с засохшей известью.
Быстров услышал щелчок. Ощутил, в левый висок вдавливается холодный ствол.
- Замри, - сказал бандит-татарин, смягчая "р". - Лицом к стене. Руки за голову.
Быстров встал к стене, положив на нее ладони. Это дало ему возможность прилепить к потемневшим от сырости доскам зажатый между пальцев "жучок".
Бандит обыскал его.
- Дима! - заорал он, округляя "и". - Мент чист!
Ступени деревянной лестницы задрожали и заскрипели.
Дмитрий Озеров, темноволосый мужчина с бородкой, стволом автомата подтолкнул женщину в обширном белом платье. Ладонями она прикрывала заметную выпуклость живота. Покрасневшие глаза выдавали ее состояние.
- Ну, убедился? - спросил Озеров. - С заложниками все в порядке.
- Почему только она? Я должен видеть остальных.
- Они наверху.
- Позволь им спуститься.
- Не диктуй условия, капитан. Я же сказал, все в порядке!
Быстров повернулся к заложнице. Она смотрела в пол глазами, полными испуга.
- Это правда?
Женщина кивнула, прикусив губу.
- Доволен? Теперь вали. И передай своим дружкам, чтобы поторопились!
- Пошел ты.
Звук собственного голоса испугал Быстрова, всегда предпочитавшего дипломатию любым конфликтам.
Лицо Озерова побагровело. Он толкнул капитана к стене, приставил к лицо дуло автомата.
Женщина с тревогой следила за ними.
- Капитан, ты играешь с огнем. Еще одна выходка, и кое-кто сильно пожалеет.
Это был самый великий страх Быстрова. Но на него смотрела испуганная заложница.
- Не думаю, что тебе стоит злиться. Если, конечно, ты хочешь получить вертолет с деньгами.
Озеров скривился. Отступил.
- У вас осталось двадцать два часа.
Точилин хлопнул Быстрова по плечу.
- Ну что, капитан? Обосрался?
- Что смешного? Мы облажались. По полной. Они вертят нами как хотят.
Следователь покачал головой.
- Володя, не драматизируй. Что мы теряем? Ну дадим мы им вертолет, деньги, паспорта. Позволим пересечь границу и приземлиться на земле обетованной. Евреи переговоров с террористами не ведут. Им не уйти.
- А заложники? Саша, там женщина, ребенок.
Точилин посерьезнел.
- Все будет в порядке. Озеров их не тронет. Он ведь не убийца.
- Почем ты знаешь? Никто не рождается убийцей. Убийц творят обстоятельства.
Точилин кивнул.
- Да, убивает только загнанный в ловушку. Но Озеров-то и не знает, что он в мышеловке. Они все такие.
- Он вышел на связь, - объявила оператор.
Точилин и Быстров нацепили наушники.
Озеров заговорил. Каждое его слово падало на голову Быстрова ножом гильотины.
- Капитан, слушай меня. Я нашел на стене "жучок". Это твоя работа. Больше некому. Это вам не сойдет с рук. Поздравляю, капитан. Ты убил человека.
В кошмарном сне Быстров услышал хриплый грохот автоматной очереди, стеклянный звон гильз, еще горячих, отлетающих от стен и пола, истошный вопль женщины, внезапно оборвавшийся.
Земля дрогнула под ногами.
Точилин схватил его за руки, заглянул в глаза.
- Вова, успокойся. Это ложь. Он блефует.
Как сомнамбула, Быстров оттолкнул друга. Женщина-оператор с тревогой смотрела на него.
Медленно и тяжело, словно ступая по дну океана, Быстров толкнул дверь фургона. Вышел и зашагал прочь, отмахиваясь от невидимых призраков.
Я убил человека. Беременную женщину. Боже, боже, боже…
Он остановился у небольшой дубравы. Солнечные лучи пронизывали листву. Лес горел багрянцем.
Где белка? Ее тоже убили? А как же бельчата? Что с ними? Их съедят? Возьмут в заложники?
Быстров, глядя в пустоту, начал рвать с себя погоны. В его сознании звучали злобные голоса. Он видел осуждающие и насмешливые лица: женщины-оператора, Точилина, начальства, мужа убитой. Мир вдруг стал адом.
Капитан, одинокий в этот миг отчаяния, пал на колени и заплакал.
Илья нажал кнопку звонка. За дверью тишина. Позвонил еще три раза, удерживая палец на десять секунд.
Нет ответа.
Это совершенно не входило в его планы. Ему сказали, семья Точилина почти всегда дома.
Он нарвался на сраное "почти".
Илья позвонил в соседнюю квартиру. Открыла бледная женщина с мешками под глазами. Она нервно разглядывала незнакомца в черных очках с растрепанной прической.
- Простите, вы не знаете, Мария Георгиевна дома?
- А вы кто?
Илья улыбнулся.
- Мы с ней давние знакомые. Со школы. Я случайно узнал, что она тут живет. Сами понимаете, столько лет не виделись. Хочется вспомнить светлую юность.
Женщина молчала, теребя ворот застиранного халата.
- Их нет. Маша пошла гулять с Лешей.
Илья изобразил растерянность.
- Ой, извините, - он где-то вычитал, что теряясь перед людьми, завоевываешь их доверие. - Я потом зайду.
Он наклонился ближе. Прошептал:
- Только не говорите ее мужу, хорошо?
И широко осклабился. Женщина кивнула.
"Проболтается, как пить дать. И не только мужу. Каждой собаке".
- Спасибо.
Илья спускался по лестнице, лихорадочно прокручивая в голове запасные варианты. У него не было четкого плана. В глубине мозга зарождалась тупая боль, тяжелая, словно удар кузнечного молота. Боль путала мысли. Начиналась ломка.
На лестничном пролете он столкнулся с унылой женщиной, в тридцать с лишком сохранившей намек на красоту. Женщина держала за руку бледного мальчугана в зеленой ветровке.
- Где папа? - спросил он.
Лицо женщины омрачилось.
- Папа на работе. Он скоро придет.
Илья, спустившись еще на три ступеньки, остановился.
Повернул голову.
Мать улыбалась сыну.
- Все будет хорошо, мой сладкий.
Почувствовав взгляд Ильи, обернулась.
Илья сорвал очки.
Они смотрели друг другу в глаза, убийца и жертва. Мгновение длилось вечность.
Подавив крик, Мария схватила Лешу и побежала по лестнице.
- Стоять, сука! - заорал Илья, взлетая по ступенькам. На бегу выхватил пистолет.
Мария стояла у двери, безуспешно пытаясь вставить в замочную скважину ключ.
Выронив ключи, прижалась к электрощиту. Заслонила ребенка.
- Пожалуйста, не трогайте мальчика. Дайте ему уйти!
Илья три раза выстрелил ей в живот. Мария сползла по стене, оставляя за собой кровавую полосу. Ее губы беззвучно шевелились.
Все еще умоляла пощадить щенка.
Щенок вжался в угол, впившись пальцами в пухлые щеки. На джинсах расплывалось мокрое пятно.
Илья подошел. Уставился на ребенка.
"Сатана отверг меня", вспомнил он.
Лицо Инны.
Труп матери на ковре.
В ребенка Илья выстрелил четыре раза.
Точилин нашел Быстрова сидящим на пне. Пень оброс серо-зеленым мхом. Быстров закрыл лицо руками.
Следователь положил раскаленный добела пистолет на мягкую почву. Сел рядом, вытирая со лба пот. Быстров убрал руки от лица.
- Зачем ты пришел? - спросил он, глядя на деревья.
Точилин усмехнулся.
- Я надел бронежилет, прошел в дом. По лестнице спустился один из них, татарин. Я пустил ему пулю между глаз. Выстрел услышали в комнате наверху. Ответное убийство не заставило бы себя ждать. В этом я был уверен.
Не давая Озерову время на размышление, я взбежал по ступенькам на второй этаж, вышиб плечом дверь. Влетел, насквозь пробежал комнату и нырнул за бильярдный стол. Озеров выстрелил в меня из угла - он там сидел в кресле. Перед ним на коленях стояла заложница. А он выстрелил в меня. Идиот. Нужно было выдержать паузу, а не пытаться снять меня в полете.
Я вскочил и выстрелил.
Точилин поморщился.
- Прострелил ему сердце. Мерзкое ощущение - убить человека. Даже такого подонка. Но… в некотором роде приятное.
Быстров медленно повернул голову.
- Постой. Ты сказал, женщина стояла на коленях. Ты имел в виду мать убитой?
Точилин с усмешкой хлопнул капитана по плечу.
- Успокойся. Он никого не убил. На коленях стояла та, беременная. Озеров блефовал. Я же говорил.
Секунду Быстров смотрел Точилину в глаза. В следующий миг кинулся ему на шею.
- Спасибо, дружище! Господи, как я рад!
Тот неловко рассмеялся. Оттолкнул друга.
- Ну-ну, остынь! Кстати, - Точилин показал ему забинтованную ладонь. - Он все-таки меня зацепил.
Они замолчали. Где-то в лесу пели птицы.
- Тебя уволят.
- Никогда. Я слишком важен. Таких шизанутых, как я, еще поискать.
Глядя на заходящее солнце, Быстров покачал головой.
- Я думал, что Озеров ее убил. Понимаешь? Все, я ухожу из ментуры. Хватит с меня. Сыт по горло.
Точилин промолчал.
Илья вошел в залу, где они с Инной провели столько счастливых минут. Где она так сладко кричала, когда он трахал ее.
Бил ее.
Кровь на ковре.
Илья потянул носом.
Запах Инны еще витал здесь. Волна счастья и нежности поднялась в его душе.
Илья чувствовал себя превосходно. Полчаса назад на его мобильный пришло сообщение: Тверская, 6. Он нашел улицу и дом. Через дорогу на столбе висела трансформаторная будка. Илья нашел внутри пакет из-под сока, полный героина. Он принял дозу в заброшенном сарае.
Так что теперь ему хорошо. Лучше и быть не может.
В кресле спиной к нему сидел согбенный старик в мятом костюме. Он смотрел в окно. За окном темнело.
Илья молча разглядывал старика.
Он вздрогнул. Медленно поднялся.
Илья включил торшер. Свет выхватил из мрака обрюзгшее лицо.
Илья растянул губы в улыбке.
- Здравствуй, папа.
Вокруг Высоких Холмов горохом рассыпаны мелкие поселки в десять домов. Сергеевка - один из них. Уехать отсюда можно только на электричке. Вернуться сюда никому не придет в голову. Это место, где все знают друг друга, воду носят ведрами, а в магазине дают продукты в кредит.
Три месяца назад в дверь одного из ветхих домиков, поздно вечером постучали два подростка.
Открыла маленькая, сухая старушонка. Подростки попросили воды.
Бабушка провела их в дом. Подала кружки.
- А ты одна живешь, бабушка? - спросил один из них, глотая студеную воду.
- Ох, сынки, одна, одна… Дед в могиле, уж скоро три года.
- Как же вы… справляетесь? - спросил другой.
- Соседи помогают. Воду носют. В магазин если идут, то мне буханку, или к чаю чего. Да я их не прошу, сами.
- А родственников у вас нет? - скорее утвердил, чем спросил первый. Продолжая оглядывать дом.
- Нет, сынушка, нету. Да я привыкла. Ничего. В войну жили, детьми были, голодали, мы привычные. С божьей помощью.
- А пенсию регулярно платят? - заботливым тоном спросил второй, ставя кружку на печку и отирая губы рукавом.
- Хорошо, хорошо платят, сынки родные, спасибо. Вот, 9-го числа пойду. Спина болит, а надо сходить.
Сынки поблагодарили и вышли.
Они возвращались тем же путем, каким пришли - по железнодорожному полотну.
- Прикольная старушенция, да? - спросил тот, что был пониже и послабее.
- Вонючая она, - поморщился высокий - лидер. - И хата у нее отстойная.
Вечером девятого числа ребята снова постучали в дверь отстойной хаты.
Бабушка открыла, подростки ворвались в дом. Припугнув ножом, потребовали отдать все деньги. Одинокая пенсионерка подчинилась.
Весь последующий месяц она, по памяти военного детства, питалась ягодами и травами. Чтобы хоть немного поесть, ей приходилось целый день собирать ягоды по лесам и оврагам, и к вечеру все кости и суставы грызло болью. От голода началась сердечная аритмия, выпадали зубы.
О происходящем бабушка никому не рассказывала. Она думала, тот случай был единичным, дальше пойдет как прежде, а месяц она протянет. К тому же в ней, заставшей бомбежки и воспитанной советской системой, за долгие годы выработалось терпение и рабское смирение, ложная гордость. Бьют, обманывают, издеваются - терпи, не жалуйся. Будь сильным. Ну, если осел, которого понукают хлыстом, который сносит любые издевательства - сильный, то конечно.
Бабушка была слабая, больная, одинокая, ничего не знала о "защите достоинства личности", которое будто бы гарантировано Конституцией, и совершенно не знала новомодной привычки вопить о своих правах по любому, самому ничтожному поводу. Жители поселка ничего не знали.
Только одна женщина, продавщица в магазине, что-то почувствовала. Буханку принесет, пакет молока, пачку печенья - за свой счет. Спрашивала, мол, что случилось. Но бабушка молчала.
До следующей пенсии, с помощью сердобольной женщины и собственной, дотянула.
И все повторилось. В дверь постучали, бабушка открыла, и вся пьеса повторилась от и до.
Подростки потребовали денег. Лидер начал их пересчитывать, уронил деньги в подпол. Бабушку заставили спуститься вниз и, ползая по грязи в темноте, наощупь подбирать бумажки. Потом грабители убрались.
Наступило девятое число третьего месяца, и в дверь снова постучали.
Здоровые ребята, уже привычно, как к себе домой, ввалились в дом.
- Ну че, бабуся, - шмыгая носом и нервно теребя нож, лидер навис над ней. - Деньги пришли?
Глаза бабушки расширились от страха. Она не заплакала. Она вряд ли осознавала масштаб творящегося беззакония. Ее усталое, больное сердце лишь сжималось от неясной тоски, и то и дело из цыплячьей груди вырывался обреченный вздох.
- Идите отседова, - безнадежно-взволнованным голосом пробормотала она. - Ничего не дам вам… Нету у меня ничаво…
- Э, бабуся, - набычился второй, хватая ее за руку. - Ты че? Мы ж тя зарежем.
Бабушка отступила, прижимая к груди высохшие руки. На глазах выступили слезы.
- Не дам… не дам, - повторяла она, плохо соображая, что говорит.
Лидер побагровел.