Быстров безумно расхохотался, выпуская дым из ноздрей.
- Ну кто? Баринов, сатанисты, убийца Марии и Алеши. А потом - они, - Быстров кивнул головой на дверь.
Чернухин испуганно взглянул на друга.
- С ума не сходи, Володя. Точилин не смог, а ты сможешь?
Быстров раздраженно смял сигарету.
- Только про Точилина мне не говори! Для Точилина все кончено.
Взгляд Быстрова посуровел. Таким его Чернухин никогда не видел.
- Перед Точилиным у меня есть огромное преимущество.
- Какое?
Быстров холодно посмотрел на него.
- Я не женат.
- Инна? - Павел сжал трубку, поглядывая на дежурного, который с бесстрастным лицом стоял у стены.
- Павел? Что стряслось? Где ты? У тебя такой голос…
- Я попался. Меня загребли.
- Ты в тюрьме? - в голосе Инны звучала целая гамма эмоций: изумление, страх, паника, раздражение. - Что ты опять натворил?
- Сейчас - ничего. За убийство семилетней давности.
Молчание.
- Ясно. Я позвоню адвокату дяди в Москве.
- Думаешь, он вытащит меня отсюда?
- Уверена. Дядю он однажды отмазал… долго рассказывать. Тебя выпустят под залог.
- Ты там держись, ладно?
- Конечно, - Инна усмехнулась. - Что мне еще остается!
Павел поморщился.
- Пока.
- Пока.
Он положил трубку.
Поигрывая наручниками, подошел дежурный. Павел выдавил улыбку.
- Пора в клетку со львом?
- Хуже, - мрачно изрек дежурный. - Намного хуже.
Глава 36. Намного хуже
Около трех ночи Баринов покончил с бумагами. Присвистывая, размял спину, встал из-за стола. Настроение у Валерия Георгиевича было отличное.
"Теперь Я в городе главный. Бубнов мертв - какая удача! Точилин несколько дней будет занят похоронами. А потом станет уже не опасен".
В дверь без стука сунулся Игорь. Баринов дернулся.
- Тебя стучать учили?
- Посетитель, - скорбно улыбаясь, сообщил Игорь.
Баринов разинул рот.
- В три часа ночи? С цепи все сорвались, что ли? Не иначе, сам Дьявол пожаловал ко мне на чашку чая!
- Намного хуже, - послышался голос из-за двери. Игоря втолкнули в комнату. Вошел мужчина с бледным, исхудалым лицом. Баринов с ужасом узнал Точилина.
- Он чист, - сказал Игорь.
- Я чист, - Точилин сел в кресло. - Как Богоматерь.
Его осунувшееся лицо озарила кривая улыбка. Волосы всклокочены. Баринов почуял мерзкий запах изо рта следователя.
Он кивнул Игорю.
- Оставь нас. Стой за дверью.
Дверь закрылась. Точилин поднял глаза.
- Боишься?
- Благоразумие - основа доблести, - Баринов сел. - Чай? Кофе? Сигарету?
- Цианистого калия, если можно.
- Перейдем к делу. Чего ты хочешь?
Он сам удивлялся собственному хладнокровию.
Точилин заговорил бесцветным голосом человека, не спавшего двое суток:
- Мою жену и моего сына убили. Мы оба знаем, кто заказчик.
Точилин сузил глаза. Баринов моргнул, но глаз не отвел.
- Глупое решение. Надеялся испугать меня, Барин? Зря. Я не оступлюсь, - теперь в голосе Точилина прорвались злость и отчаяние. - Почему их? Почему не меня?
Баринов молчал.
Следователь облизнул сухие губы. Его глаза увлажнились. Баринов вдруг почувствовал жалость. Сколько раз за последние дни плакал этот человек?
- Это бизнес, Александр Сергеич. Правила игры ты знаешь. Кто просил тебя совать нос в наш - в мой - город?
Сжав кулаки, Точилин процедил:
- Город не твой. Он никогда не будет твоим. Если бы ты взял их в заложники… тогда бы я еще подумал. А теперь мне нечего терять. А тебе - есть, что.
- Не бросайся пустыми угрозами. Ты теряешь лицо.
Точилин улыбнулся своей мерзкой улыбочкой. Следующие его слова стерли торжество с лица Баринова:
- Мы взяли грузовики. Товар арестован.
Баринов побледнел.
- Блеф.
- Отнюдь, - Точилин откинулся в кресле. - Товар наш. Одного из твоих людей мы взяли. Остальные убиты. Татарин раскололся. Все на пленке. Тебя могут арестовать в любой момент. Мне достаточно сделать вот так, - Точилин щелкнул пальцами.
Баринов провел рукой по волосам. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
- Ладно. Чего ты хочешь?
- Сделка. По-честному. Я не даю делу хода и бью отступление, - Точилин склонился над столом. - Ты выдаешь мне исполнителя.
Баринов нервно рассмеялся.
- Ты в своем уме? Это невозможно.
- Еще как возможно.
Точилин взял со стола ручку, повертел в руках.
В следующую секунду вскочил из-за стола, оказался рядом с Бариновым. Тот открыл рот, но не успел закричать.
В комнату ворвался Игорь, на ходу выхватывая пистолет. Он увидел: Точилин, у стены, мертвой хваткой держит Баринова, обвив шею левой рукой. Правая сжимает в кулаке ручку, приставленную к горлу босса.
- Не дергайся, - осклабился Точилин. - Я не шучу! Убери пушку. Пушку на пол! Сделаешь лишнее движение, я проткну ему горло.
- Тихо-тихо, - Игорь медленно наклонился, не сводя глаз с Точилина, положил пистолет на пол.
- Сюда его. Быстро!
Игорь ногой толкнул пистолет.
- Руки, руки не вижу! Руки за голову! К стене! Мордой к стене, говорю!
Игорь сделал, как велено.
Точилин быстро подобрал пистолет, отбросил ручку, схватил Баринова за шиворот. Развернул к себе. Вдавил дуло ему в нос.
- Колись, гнида. Кто стрелял?
Баринов, испепеляя следователя полным ненависти взглядом, выплюнул:
- Бубнова знаешь?
- Ну?
- Сынок его. Он стрелял.
- Так, - Точилин схватил Баринова, приставил пистолет к затылку. - Теперь молись, чтобы я вышел отсюда живым. Умру я - умрешь и ты. Пошел!
Широко зевнув, Быстров взглянул на часы.
- Три часа прошло. Пойдем, проверим. Как там наш… дружок.
Дежурный достал связку ключей, отпер решетку. В тусклом свете ламп Быстров и Чернухин зашли в камеру.
- Здорово, начальник, - оскалил гнилые зубы лысый мужик с огрызком левого уха - мочку то ли оторвали, то ли откусили. Остальные - четверо, сидят на нарах, подогнув ноги. Гогочут.
- Быстрый пришел петушка прошмонать!
- А он симпатичный!
- А то! Человек душ принял!
- Га-га-га!
- Тихо, тихо! - Чернухин обвел заключенных строгим взглядом. Ему в ответ беззубо улыбались.
Быстров, нахмурясь, оглядел камеру.
Покровский с угрюмым видом сидел в углу на грязном полу. Его куртка пропала. Две верхние пуговицы рубашки вырваны с мясом, рукав разодран. Лицо со свежими синяками, верхняя губа разбита. Вдобавок волосы мокрые. Быстров с мимолетной жалостью понял - Покровского окунули в унитаз.
- Покровский, на выход!
Павел вздрогнул, затравленно глядя на капитана.
Гогот.
Вскочил. Губы дрожат.
- Вы за это ответите. Мой адвокат из вас душу вытрясет!
Сокамерники встретили и это заявление грубым хохотом.
Покровский приблизился. Быстров учуял запах мочи.
Павла не окунули в унитаз. Его окатили дождичком.
Капитан оглядел ухмыляющиеся рожи.
- Кто это сделал?
Молчание. Глаза хитро блестят.
- Верните его одежду.
- А нету, - заявил парень с половиной уха.
- Без шуток мне! Посмотрите, что вы с ним сделали!
- А это не мы. Это… Судья!
- Да. Зашел в гости!
- Думаешь, пошутил? - сказал Чернухин. - Он до вас еще доберется. Муха, ты его раздел? А ну!
Обкуренного вида лысый парень соскочил с вагонки на пол, встал на колени. Запустил руку под нары. Вытащил синюю ветровку, от грязи приобретшую серый оттенок.
Бросил Павлу.
- На, жених!
Павел с бледным лицом смотрел в пол. Быстров взял его под локоть.
- Идем.
Вслед закричали:
- Пока, женишок!
- Невеста, поди, заждалась! Еще бы! Такой красавчик! Ха-ха!
Чернухин запер камеру.
- Ну, нар-род! - сказал он, усмехаясь.
- Вы за это заплатите, - сказал Павел.
- Да, я слышал, - Быстров взял пепельницу, которая за вечер наполнилась до краев. Высыпал бычки в мусорное ведро в углу, вернулся за стол. - Ну? Ты подумал?
Павел нахмурился, играя желваками…
- Подумал. Я сделаю все, что хотите.
- Отлично, - сказал Быстров, сдерживая улыбку торжества.
- Но при одном условии.
Павел наклонился вперед.
- Вы гарантируете безопасность Инны Нестеровой.
Быстров кивнул.
- Хорошо. Постараемся.
Точилин сел за стойку. Бармен, протирая стакан, спросил с вежливой улыбкой:
- Что-то хотели?
- Вермут.
Рядом сидел мужчина с недельной щетиной и воспаленными красными глазами. Перед ним стояла бутылка водки и стакан.
Поймав взгляд Точилина, мужчина с недовольным видом спросил:
- Ну? Как жизнь?
- Да как всегда, - Точилин отпил из бокала. - А у тебя?
Сосед, утробно рыгнув, некоторое время сопел, глядя на свои волосатые руки.
Достал пачку сигарет.
- Будешь?
- Давай.
Мужчина поднес зажигалку. Точилин кивком поблагодарил.
Новый знакомый, глядя на дно стакана, сказал:
- Я здесь давно уже. Вторую неделю не вылезаю.
- Заливаешь горе?
- Пропиваю последние деньги. Уволили меня. Сокращение штатов.
- Бывает.
Мужчина выпустил дым.
Он говорил, не глядя на Точилина - тот был всего лишь парой ушей, в которые можно влить свои горести. На месте Точилина мог быть кто угодно - даже глухонемой.
- Баринов, сука. Полторы тыщи человек без работы оставил. Стеклозавод. Говорят, его в будущем году закроют - как все другие предприятия в Холмах. Твою мать! Почему я не в Москве родился?
Он плеснул водки, выпил залпом. Утер губы рукавом джинсовой куртки.
- Высокие Холмы - самый говняный город в мире. Здесь нет работы, учиться негде. Здесь нельзя жить.
- Да, - протянул Точилин. - Зато здесь хорошо вешаться.
Мужчина хохотнул.
Помрачнел.
- Баринов. Убил бы гниду. Помнишь, летом Нестерова убили?
Точилин усмехнулся.
- Как не помнить?
- Знаешь, только без шуток. Я радовался.
- Я тоже.
- Все они уроды. Нестеров, Баринов, Бубнов, Королев. Сосут кровь простого народа. Я простой мужик. Я хочу жить нормально, и чтоб работа была. А эти свиньи делают так, - мужчина сжал пальцы в кулак. Сунул кулак под нос Точилину.
- Вот вам всем! Вот! Вот! Х… вам, а не жизнь.
- Точно, - сказал Точилин, морщась: кулак пах туалетом.
Бармен подошел к мужчине:
- Мужик, завязывай.
- А то что?
- А то мы тебя выкинем отсюда.
Мужчина хмыкнул. Повернулся к Точилину:
- Видал? Нигде покоя нету. Нигде!
Он забарабанил по столу пальцами, фальшиво подпевая мальчиковому певцу, чьи стоны изрыгали колонки.
- Послушай, - Точилин отставил бокал. - Ты вспомнил Нестерова. Его убил какой-то псих, которого в газетах назвали Судьей.
- Да, читал. Я в это не верю, - мужчина шмыгнул носом. - Брехня это все. Нестеров не поделился. Вот его и грохнули. Это был просто праздник для всех нас.
- Согласен, - задумчиво ответил Точилин. Встряхнулся. - Почему бы нам не обмыть это дело?
Они выпили.
- А ты хороший мужик, - мужчина хлопнул Точилина по плечу.
- Мне Баринов тоже насолил.
- Да? Ты работал у него на заводе?
Точилин покачал головой.
- Нет. Он заказал убийство моей семьи. Извини, я на минуту.
Точилин заперся в туалете. Прислонился к стене.
Слезы хлынули рекой. От трясся и стонал, как обиженный ребенок.
- Почему, почему, почему! - каждое "почему" сопровождалось ударом кулака по стене. - Почему Ты это допустил?
Он вернулся в бар. Его сосед храпел, положив голову на стойку.
Точилин сел рядом. Хлопнул в ладоши над ухом мужчины. Тот вздрогнул.
Поднял голову. Мутные глаза уставились на Точилина.
- А?
- Бэ, - Точилин встал, взял его под локоть. - Пошли. Хватит гулять.
Они шли по ночным улицам. Свет фонарей отражался в холодных лужах.
Точилин вел пьяницу под руку, как девушку на свидании.
Пьяница спотыкался и ругался матом.
- Дома давно не был, - говорил он заплетающимся языком, цепляясь за рукав Точилина. - Жену уж неделю не видал. Вчера звонила: "Куда ты пропал?" Я говорю, работу ищу. "Ты где работу ищешь, на Северном полюсе? Тебя полгорода ищет!" Чего хотела, так и не понял.
Через десять минут они стояли перед дверью квартиры. Точилин позвонил. Безработный переминался с ноги на ногу.
- Холодно здесь, - дрожащим голосом бормотал он. - Ух, холодрыга!
Открыла женщина в выцветшем халате, с нервным лицом и тусклыми волосами.
Точилин помог ей затащить мужа в квартиру. Вместе они уложили беднягу на постель. Мужчина пытался разуться самостоятельно, но процесс развязывания шнурков для пьяного был равносилен подвигу. Точилин снял с него ботинки, и спальню заполнила вонь несвежих носков.
- Спасибо вам, - сказала жена, выводя Точилина из комнаты. - Может, вам чаю налить?
- Нет, нет, - на пороге следователь остановился. Из спальни выглядывали мальчик шести лет и девочка лет восьми. Оба в одних трусиках. На лицах - ужас пополам с любопытством.
Точилин кивнул хозяйке.
- Всего доброго.
Точилин без цели и направления брел по ночному городу. Он снял в гостинице номер, но возвращаться туда не собирался.
Он шел через парк. Прохладный ветерок раскачивал верхушки деревьев. Листья загадочно шептали в темноте.
На детской площадке поскрипывали качели. С другой стороны эстрада, отделенная от парка С-образной стеной, нагнетала тоску безмолвной пустотой.
Точилин остановился, тяжело дыша. Оперся рукой о столб одинокого уличного фонаря. Следователь проходил мимо него несколько раз, и фонарь никогда не горел.
- Судья, - позвал он. - Где Тебя носит?
Тишина ночи была неумолима.
- Где Ты был, когда убивали моего сына?
Нет ответа.
Он оттолкнулся и, шатаясь, побрел прочь.
Обернулся.
В тот самый миг, когда он оглянулся, фонарь два раза мигнул и загорелся. В конусе света плавали пылинки.
- Господи, - сказал Точилин. - Спаси и сохрани.
Он срезал путь через темную подворотню. В темноте услышал шумное дыхание, удары по телу и стоны.
Точилин подошел ближе, мотая головой. Он начинал трезветь.
В полумраке следователь различил фигуры людей. Какой-то мужчина пинал по ребрам старика в рваной телогрейке. Старик безвольно лежал, позволяя делать с собой все, что угодно. Только жалобно постанывал.
Нападавший прекратил избиение. Опустившись на одно колено, начал обыскивать жертву.
- Эй! - Точилин направился к ним. - Что вы делаете?
Грабитель вздрогнул, повернул голову. Лица Точилин не различил, но на секунду в темноте блеснули глаза.
Увидев Точилина, грабитель вскочил и торопливо зашагал прочь. Мелькнув в свете фонаря, он скрылся через дворы.
Старик лежал на земле, слабо постанывая.
Точилин склонился над ним.
- Эй, дед. Подняться можешь?
Старик тупо смотрел на спасителя заплывшими глазками.
- Как тебя зовут? - допытывался Точилин. - Где ты живешь?
- Сейчас, сынок, - тяжело дыша, дрожащим голосом пролепетал старик. - Погоди…
Морщась от запаха мочи и помоев, Точилин помог бомжу привалиться спиной к грязной кирпичной стене. Старик прикрыл глаза. Тронул бок. Простонал.
Точилин огляделся. Глаза привыкли к темноте, он различил в углах осколки бутылок, сигаретные пачки, шприцы и даже гниющие яблочные огрызки.
- Где ты жил? - он повернулся к старику. - Родственники есть?
- Родственники… - с неожиданной злобой прохрипел старик. В нем проснулась сила: он сел поудобнее. - Женушка с любимой дочкой с квартиры прогнали.
- За что?
Старик, морщась, нагнулся, пощупал колено.
- У тебя выпить не будет? - спросил он вдруг. - Выпить охота, не могу.
- Нет.
- Слушай, сходи, купи мне бутылочку. А? Подыхаю.
- Да где сейчас купишь? - спросил Точилин. - Магазины все закрыты.
Выругавшись, старик снова приложился к стене затылком.
- Я на стройке работал, - он с трудом выдавливал слова, дыхание вырывалось судорожными хрипами. - Плиту краном поднимали. С троса сорвалась, троих на месте придавила. Один в больнице скончался. Мне самым уголком по ноге ебнуло. Хромой теперь на всю жизнь.
- Сочувствую, - сказал Точилин.
- Ну, слушай. С работы выгнали. Месяц дома бревном лежал. Жена с дочкой говорят: "Ты теперь не работник - на х… ты нам такой нужен?". Вот я здесь и оказался…
Старик хрипло расхохотался. Вскрикнув, схватился за ребра.
Когда боль прошла, снова прикрыл глаза.
- Я не понял, - сказал Точилин. - Они что, вас силой выставили за дверь?
- Да нет, - старик злобно посмотрел на Точилина, словно он был в заговоре с его "любимыми женщинами". - Куда им? Просто устроили мне такую жизнь, что я сам ушел. Когда тебя родные люди бьют, за волосы таскают, обзывают по-всякому, кто ж такое вытерпит? Ни спать, ни есть не давали. Суки… Двадцать лет я их кормил, поил, а теперь…
Его губы дрожали. На глазах выступили слезы.
- На что же они теперь-то живут? Когда вас нет? Работать, что ли, пошли?
- Щас, - усмехнулся старик. - Разбежался. Спонсора себе откопали. Бизнесмена какого-то. Квартиру новую им купил, надарил тряпок. Живут теперь припеваючи. Я недавно по улице иду, вот в этом, - старик с отвращением оглядел грязную, рваную телогрейку. - Бутылки собираю. И они навстречу. Разодетые, сытые, веселые. Духами воняют на всю улицу. У жены на роже три килограмма штукатурки. Моложе дочки стала. Я, как их увидал, сразу понял, что бизнесмен их ночью обеих отгулял, да как следует.
Меня увидели. Сначала испугались - глаза по пять рублей. Потом жена усмехается, в пальчиках очки вертит - знаешь, такие, с дымчатыми стеклами, "кошачий глаз" называются, это щас модно - и говорит: "А, это ты". "Да, я", говорю. "Не узнаешь?" Она - "Я уж и имя твое забыла" - а, как они меня из квартиры выжили, и двух недель не прошло. Говорит: "Я всегда знала, что ты плохо кончишь. Ты всегда был мудаком, и я тебя ненавидела. Но теперь я нашла настоящего мужчину, который умеет заставить женщину ощутить себя любимой и желанной". Я смотрю - не моя это жена! Она еще месяц назад и слов таких не знала. Скалится - смотрю, и зубы новые вставила. Во рту - белым-бело.
Я стою перед ними, грязный, вонючий, от голода качаюсь. Она опять: "Двадцать лет ты меня мучил. Теперь конец. Я заслужила свое право на счастье, а ты сдохнешь под забором, туда тебе и дорога".
Я онемел просто. В первый раз она такое сказала. Все двадцать лет говорила, что любит, заботилась обо мне, и ни разу недовольства от нее не было. Говорила, что я хороший муж, непьющий, всем бы такого. А теперь будто бес в нее какой вселился.
Стою, как дурак, люди мимо идут, смотрят. Смеются.