- Зачем? Чтобы жить "счастливо"? - голос Судьи сочился презрением. - Что ты сделаешь? Возьмешь Инну, и вместе с ней спрячешься в нору? Да. Как и все.
Он помолчал.
- Я знаю, тебя ищут. Ты встал кое-кому поперек дороги.
Судья приблизился к Павлу. Прошептал:
- Хочешь, я убью их?
Павел с трудом отвел глаза.
- Нет.
Судья отстранился.
- Ты не справишься. Вас убьют.
Облизнув губы, Павел повторил:
- Не надо.
Судья смотрел на него, скорбно сгорбившись.
- Зачем ты искал Меня?
- Я хочу Тебе помочь. Бежим вместе.
В салоне микроавтобуса оператор, прослушивая их разговор, нахмурился.
- Что такое? - спросил Быстров. Он видимо нервничал.
Оператор нажал пару кнопок на пульте.
- Что-то не так. Он какую-то чушь несет.
- Дать сигнал? - спросил парень в бейсболке. Быстров покачал головой.
- Не сейчас. Подождем.
Судья усмехнулся.
- Помочь Мне? Поэтому ты пришел сюда? И привел на хвосте своих дружков?
Судья шагнул к Павлу, сунул руку ему за шиворот (Павел содрогнулся) и сорвал микрофон.
В наушниках оператора раздался резкий треск. Он сорвал наушники с головы.
- Он все понял! Нужно спасать этого недотепу.
Быстров поднес рацию к губам:
- Началось. Все в парк!
Павел и Судья стояли, глядя друг на друга. Приближался вой сирен.
- Беги, - сказал Павел. - Они Тебя схватят.
- Еще встретимся, - сказал Судья. Быстрым шагом направился в сторону жилых кварталов.
Быстров, тяжело отдуваясь, остановился в трех шагах от Павла. Согнувшись пополам, спросил:
- Где Он?
Павел показал:
- Там.
Выпрямившись, Быстров сказал в рацию:
- Он уходит через дворы. Оцепить район. Брать живым!
Машины прибывали и прибывали, дверцы раскрывались в сгустившихся сумерках. Из машин высыпали новые и новые люди, казалось, этому не будет конца.
Те, кто любил гулять по вечерам, с изумлением и любопытством наблюдали, как вооруженные люди в камуфляже заполняют дворы, врываются в подъезды, занимают позиции на крышах гаражей и ангаров, в кустах и на углах домов. Огромная невидимая рука схватила и сжала в кулаке несколько кварталов.
Быстров вместе с двумя омоновцами перебежал вдоль стены многоэтажки до подъезда. Он был взбудоражен. Никогда еще капитан не управлял столь значительным событием. Странная эйфория затуманила ему разум. Вся эта бессмысленная беготня, шум и суета, все казалось ему грандиозным.
"Это вечная битва между Законом и Преступностью", думал капитан, шагая в темноту и вонь подъезда вместе с двумя людьми в камуфляже, которые прикрывали его от несуществующей опасности.
Из загаженного окна лестничной площадки между первым и вторым этажами Быстров наблюдал, как отряды, подобно тараканам, бегают в непонятных направлениях, растекаясь по дворам, переулкам, перекресткам.
- Всем занять позиции, - сказал он в динамик, потому что чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь.
- "Так точно, вас понял, занять позиции".
Кто ответил? Кто скрылся за механическим искаженным голосом? Быстров не мог сказать точно. Он был неопытен и слишком взволнован.
Капитан исполнился мистическим трепетом перед безжалостным механизмом, который - он чувствовал - вовсе ему не подчинялся.
Видение: начальник областного УВД пожимает ему руку. Фотовспышки, телекамеры, кричащие заголовки на первых полосах газет.
Быстров почувствовал за спиной несокрушимую твердь государства. Его тело наполнялось мощью, в глазах появился блеск. Он был исполнителем великой миссии.
Рация затрещала.
Быстров поднял рацию к губам.
- Первый на связи.
- "Первый, первый, говорит седьмой. Мы Его взяли".
- Вас понял. Где вы сейчас?
- "Пост номер семь, повторяю, пост номер семь".
Быстров переключил канал.
- Всем постам полная боевая готовность. Первый отряд - на пост номер семь.
Быстров отключил рацию. Кивнул людям в масках.
- Получилось.
Пост номер семь - это угол размером с детскую площадку, образованный стыком двух многоэтажек, десятком гаражей и зданием детсада № 12.
Приближаясь, капитан увидел группу омоновцев, которые сгрудились кругом, закрывая обзор.
Быстров почувствовал внезапный страх.
- Что происходит?
Двое в масках обернулись. В их движениях было что-то животное. Они походили на призраков с автоматами.
Один шагнул к Быстрову.
- Он ушел. Федоров убит.
- Куда ушел?
Омоновец махнул рукой в черной перчатке: за мной.
Быстров последовал за ним. Омоновцы расступились перед ним. Но по-прежнему толпились, скрывая от глаз капитана что-то на земле.
Они повернули за угол. Быстров заморгал, силясь понять, что же он видит.
Между стенами двух домов проем загородила ледяная стена высотой в два с половиной человека. От угла до стены тянулась кровавая цепочка.
Человек в маске повернулся к нему.
- Федоров взял Его у гаражей. Вместе с Никоненко его оставили стеречь убийцу. Я только на минуту отлучился доложить командиру отряда. Услышал стрельбу. Бегу назад - Федоров лежит убитый, второй в ступоре, а этот… черный - бежит за угол.
Наши открыли огонь. Я крикнул, чтоб не стреляли. Побежал за Ним. Повернул - тут вот что, - омоновец кивком указал на ледяную стену.
Быстров приподнял фуражку, почесал лоб.
- Он был в наручниках?
- Да.
- Тогда какого хрена?
Люди в масках вертели головами, стараясь не смотреть на капитана. Быстров вдруг понял: они его презирают. В нем нет чего-то, что было у Точилина - и хоть тресни.
Они никогда не будут уважать его.
А Точилин пропал без вести. Где его черти носят?
Омоновцы расступились перед Быстровым. Капитан мгновенно охватил взглядом все: тело с двумя рваными дырами на груди, сквозь которые матово поблескивал кевларовый бронежилет. Лужу крови вокруг простреленной головы. Двое держали под руки Никоненко. Маску с него сняли. Волосы нелепо торчат во все стороны, глаза расширены, посиневшие губы дрожат. Никоненко мерз в середине июня. Брови и ресницы покрыты инеем.
- Он дохнул на меня, - выдавил Никоненко. - Холодно так стало… Я автомат выронил. Стою, рукой пошевелить не могу. А этот, черный, капюшон свой поганый снимает.
- Что ты видел? - спросил Быстров. Он тоже похолодел - здоровый мужик в камуфляже говорил детским голосом, и глаза его были широко раскрыты.
Никоненко, дернув щекой, безумным взглядом посмотрел на капитана.
- Себя, - прошептал он. - У Него было мое лицо. Только старое. Злое. И какое-то… больное, что ли… Не могу объяснить. Никогда такого не видал.
Молчание. Один из омоновцев, мрачно насупившись, сплюнул под ноги.
"Прощай, Никоненко", подумал Быстров. "Кончилась твоя служба".
- Что дальше?
- Глаза… глаза у Него были страшные. На меня смотрит, я чувствую, что дышать не могу, и мыслей в башке никаких нет. Сам не понял, как Он без наручников оказался. Потом, помню, Он побежал, наши за Ним, а они, - Никоненко указал на блестевшие на земле наручники. - Валяются.
И Федоров лежит. Мертвый.
Быстров с тоской посмотрел на труп.
- Кто стрелял?
Отворачиваются.
Все стреляли. Теперь не разберешь, кто подстрелил своего.
И частичную ответственность за это несет он, Быстров. Да его даже рядом не было, когда все случилось!
Никоненко подали стаканчик горячего кофе. Он взял стаканчик дрожащей рукой.
В мертвой тишине раздался немыслимый звук человеческого смеха. Ужасный по контрасту с трупом и унынием, охватившим участников операции.
Все обернулись.
Павел Покровский стоял в десятке шагов от них. Руки в карманах ветровки. В глазах блестят искорки веселья. Несмотря на это, Быстров поразился, до чего печальный у Покровского взгляд. Он, вероятно, родился с этой затаенной мукой в глазах.
- Что вы ржете? - сварливо спросил Быстров.
Павел приблизился.
- От ужаса. Я рисковал своей шкурой только для того, чтобы ваши молодцы подстрелили своего.
- Заткнись, придурок, - процедил один из омоновцев, как бы невзначай проходя мимо. Ствол его автомата задел руку Павла. Тот поморщился, но скорбно-веселые искорки в глазах не погасли.
- Блестяще, капитан! Провал Века! Вы побили все рекорды идиотизма.
Быстров оглянулся на мертвое тело.
- Проваливайте, Покровский. Вам тут делать нечего.
- Действительно. Чего, в самом деле, я здесь торчу? Невеста дома заждалась, с пирогами да с самоваром. Кстати говоря, вы обещали мне защитить ее. Я вам помог. То, что вы обосрались, не моя вина. Надеюсь, ваше обещание остается в силе?
Быстров посмотрел Покровскому в глаза. Отвернулся.
- Я выполняю обещания.
Покровский кивнул.
- Надеюсь. Надеюсь, что это у вас получится лучше, чем нынешнее убожество.
- Вы притащились сюда, чтобы издеваться?
- Нет, - Павел перестал улыбаться. Лицо посуровело, взгляд стал жестким. - Я притащился, чтобы кое-что объяснить вам.
- Объясняйте и проваливайте.
- Судья вам не по зубам. Баринов и остальные тоже. Вы должны это понимать. Зависть к Точилину не должна…
- Я не завидую Точилину! - заорал Быстров, понимая, что все на него смотрят, и его акции падают все больше с каждой минутой.
- Хорошо. Но все же будьте осторожней.
Быстров некоторое время двигал челюстями, борясь с бессильной злобой. Ему хотелось ударить Павла, выместить на нем досаду и раздражение.
- Мы подстрелили Его, - Быстров сам понял, как глупо это прозвучало.
- Да. На время вывели из строя. Надолго. Думаю, дня на два.
Быстров раздраженно дернул головой.
- Если вы такой всезнайка, может, объясните еще кое-что?
Павел молча смотрел на него.
- Идемте за мной.
За ними последовал омоновец с автоматом.
Втроем они повернули за угол.
Быстров повернулся к Павлу.
- Ну? Просветите своих неразумных учеников, Павел Юрьич.
Павел оглядел ледяную стену. Взгляд его выражал смертную скуку.
Он повернулся к омоновцу.
- Стрельни. Короткой очередью.
- Это еще зачем? - спросил Быстров.
Улыбка тронула губы Павла. В глазах снова появились искорки веселого превосходства.
Омоновец, расставив ноги, приставил приклад автомата к плечу. Пригнул голову, прищурился.
Автомат коротко пролаял, дернувшись в его руках. Эхо выстрела громом отразилось от стен домов.
Быстров не успел понять, что он видит. На миг ему показалось, пули прошили стену насквозь, и в этот миг она будто стала прозрачной. Он мог видеть сквозь нее следующий двор, часть детской площадки и соседние дома.
Омоновец опустил автомат.
Пули не причинили стене никакого видимого ущерба. Ее поверхность была такой же гладкой, и отливала зловещей синевой.
- Что это значит? - спросил Быстров.
Вздохнув, Павел подошел к стене. Вытянул руку. Коснулся стены. Шагнул дальше. Его рука погрузилась в стену, как в сливочное масло, проткнула ее насквозь.
Он делал все медленно, и теперь капитан ясно увидел, стена стала прозрачной. Он мог видеть руку Павла, вылезшую из стены по другую сторону.
- Видите? - спросил Павел. Лицо его исказила мука. Губы на глазах синели. Брови и ресницы покрывались инеем. Сквозь прозрачность стены Быстров увидел, как Павел шевелит пальцами, будто показывая, что это не фокус, и рука настоящая.
Он вытащил руку из стены. Стена вновь стала прежней… почти. Иллюзия рассеялась, и Быстров теперь видел, что стены на самом деле не существует.
Павел вернулся, протянул Быстрову руку.
- Потрогайте.
Быстров дотронулся до его руки. Пальцы Павла были ледяными.
- Господи… Да у вас обморожение! Вам надо…
- Оставьте. Это всего лишь гипноз, - Павел обернулся, с ненавистью посмотрел на стену. - Можете сами попробовать, если хотите.
- Нет, спасибо. Как вы догадались?
Павел передернул плечами. Он дрожал. Но видимо приходил в себя.
- Вспомните убийство Нестерова. У трупа глаза были на месте, а в морге они вдруг исчезли.
- Точилин не смог этого объяснить.
- Точилин с его рациональным умом не смог бы объяснить ничего из того, что здесь творится. Суть в том, что глаза Нестерова все время были на месте. Вспомните: от чего умерли жертвы Судьи?
- От остановки сердца.
- Да. От воображаемого холода. И от ужаса. Думаю, все они умерли от того, что Судья показал им Свое лицо.
- И что они увидели?
- Думаю, себя. Или лица тех, кому в свое время причинили зло. Может, каких-нибудь чудовищ.
- Гипноз. Точилин так и думал.
- Точилин рыл в верном направлении. Только выводы он делал неправильные. Всегда искал самые простые объяснения. Но Судья и Его мотивы гораздо сложнее, чем казалось Точилину.
- У вас есть свое объяснение?
Павел сунул руки в карманы. Глядя, на стену, продекламировал:
- "И вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит. Очи у Него как пламень огненный. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью: Имя Ему: "Слово Божие"".
Павел смотрел на Быстрова с прежним мрачным весельем.
- Что это значит? - спросил капитан, косясь на омоновца, который с отсутствующим видом курил в сторонке.
- Я прочел эти строки сегодня утром. Знаете, откуда они?
- Очень похоже на Библию, - Быстров засопел, нахохлившись. Он ничего не понимал, и ему казалось, Покровский над ним издевается.
- Это строки из Откровения. Вот еще, послушайте:
"И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. И схвачен был зверь и с ним лжепророк. Оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою; а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами".
- Мне это ничего не говорит.
- Подумайте лучше. "Слово написанное, которого никто не знал". "Истинный, Который праведно судит". И еще, вспомните: на месте преступлений не было ничего необычного?
- Ничего необычного, - раздраженно ответил Быстров. - Кроме надписей кровью на зеркалах, конечно.
- Подумайте еще раз. Не было чего-нибудь странного, неуместного, и на первый взгляд, малозначительного?
Быстров, хмуро взглянув на Павла, наморщил лоб.
- Птицы.
- Что?
Капитан вскинул голову.
- Рядом с местами преступлений всегда собирались птицы. И что это значит?
- Я не могу вам объяснить. Судья - не народный мститель, не маньяк, и даже не ритуальный убийца, начитавшийся Библии. То, что Он делает, может иметь совершенно необъяснимый смысл. Как бы вы ни объясняли это, вы откроете только часть правды.
- Мне совершенно… - начал Быстров. Омоновец, подойдя к капитану, тронул его под локоть.
- Смотрите, - указал на стену.
Быстров посмотрел. Стены больше не было. Иллюзия рассеялась.
Он повернулся к Павлу.
- Мне плевать, какие у Него мотивы. Я хочу знать, кто Он, и как творит свои фокусы.
- Я отвечу на второй вопрос, и вы заодно узнаете ответ на первый. Если у человека дыра в черепе, у него понижается внутричерепное давление, и при этом повышается насыщение мозгового кровообращения кислородом. Такой человек способен внушать людям видимость того, чего нет.
Они молча смотрели друг на друга.
- Андрей Белкин? - спросил Быстров.
- Я думал, что убил его. Но сегодня узнал его голос. Правда, это уже не тот Андрей, которого я стукнул по затылку, наградив его сверхспособностями. Он меняется. Он становится сильнее. С каждым часом все меньше походит на человека, становясь чем-то…
Покровский тряхнул головой.
- В общем, я в последний раз говорю вам: оставьте "дело Судьи". Все закончится само собой. И от вас здесь ничего не зависит.
- Он будет убивать еще.
- Смерть имеет смысл, который нам неясен. То, что произойдет в парке в скором времени, нельзя будет объяснить с точки зрения Закона.
Павел отправился прочь.
- Постойте! - крикнул Быстров. - Что вы сказали насчет парка?
Покровский скрылся за углом.
Быстров сплюнул.
Они вернулись к группе захвата.
- Сворачиваемся! - крикнул Быстров. - Сегодня сделали все, что могли.
Кинув последний взгляд на труп Федорова, добавил про себя:
- Или то, что нам позволили.
Глава 39. Внутренняя бесконечность
Инна провела ночь в гостинице, наутро заехал Баринов, и они поехали в новгородский аэропорт.
Самолет приземлился в Шереметьево, и уже к полудню они сидели в вестибюле банка, каждый со своим юристом, подготавливая необходимые бумаги.
Все встали. Баринов пожал Инне руку.
- Ты была бы чудесным партнером, Инночка. С тобой очень приятно иметь дело.
- Взаимно, - с ослепительной улыбкой сказала Инна.
Переступив порог Дома, девушка с облегчением вздохнула.
"Я совершила либо самый умный, либо самый идиотский поступок в своей жизни. Но в любом случае, приятно что-то делать".
Павел медленно поднялся с дивана, взволнованно глядя на нее.
- Инна? Наконец-то! - он поцеловал ее. - Я всю ночь не спал. Где ты пропадала?
- Да сядь, сядь, дурачок, - засмеялась Инна, слабо отталкивая его. - Сейчас все узнаешь. Дай дух перевести.
Павел сел на диван, тут же вскочил.
- Ты голодна? Я сейчас…
- Сядь. Не суетись, - сказала Инна с оттенком раздражения, погружаясь в мягкое кресло. Она так счастлива, а он даже не может прочесть ее мысли!
Она рассказала Павлу, что сделала.
Он хмуро смотрел на нее.
- Ну, что скажешь? Скажи, что я молодец! Ну, правда? Что молчишь?
Павел уставился в угол, сжимая и разжимая кулаки.
- Значит, наследство прошло мимо нас.
- Да. Паша, теперь мы свободны! Мы можем уехать. Ты правда рад?
- Я счастлив как никогда.
К концу фразы Павел помрачнел еще больше. Инна чувствовала, ее радость тает, словно оплавленный воск. Она совсем не ожидала, что Павел так все воспримет.
Ее подмывало сказать ему, что она сделала на самом деле. Но реакция Павла вынудила Инну попридержать язык за зубами. Она ощутила себя одинокой и несчастной.
Павел вдруг вскинул голову. Сощурился, подозрительно глядя на нее.
- Инна, что происходит?
Павел сказал это таким ледяным тоном, что девушка поежилась.
- Ничего не происходит, - сказала она с невинной улыбкой.
"И чего он так смотрит? Будто видит, что у меня грязь на лице. Может, у меня выросли ослиные уши?"
- Да что ты на меня уставился, как на врага народа? Какое преступление я совершила?
Она приготовилась устроить скандал, но взгляд Павла внезапно смягчился.
- Никакое. Ты никогда не совершаешь никаких преступлений.
- Чего тогда насупился?